Лидерство в современном мире: теоретические дискуссии и международные тренды

С начала 1990;х гг. по настоящее время в мировом интеллектуально-политическом сообществе ведутся дискуссии относительно базовых характеристик современных форм первенства в мировой политике, их будущего, а также о конкретных глобальных игроках, которые являются сегодняшними или потенциальными лидерами.

Основными вопросами этих дискуссий остаются характер, формы, степень и перспективы влияния Соединенных Штатов Америки на современные мирополитические процессы. В отличие от работ 1980;х гг., в которых перспективы лидерства США ставились под сомнение, в том числе такими авторитетными авторами, как Дж. Розенау, П. Кеннеди, Дж. Модельски, в начале 1990;х гг. в связи с «победой» США в холодной войне возобладали диаметрально противоположные оценки. Характер первенства США в современном мире трактовался как безусловно положительный, его формы представлялись как благожелательные, перспективы — как долгосрочные, а в некоторых случаях — вечные (концепция «конец истории» Ф. Фукуямы). В рамках формирующегося нового мирового порядка США должна была принадлежать ключевая и неоспоримая роль «администратора», способного обеспечить международную безопасность, поддержать экономическое развитие, создать необходимую идейную среду международного общения.

В известной статье Ч. Краутхаммера «Однополярный момент» (1990) утверждается, что США надолго, как минимум на несколько десятилетий, останутся единственной сверхдержавой в мире, и у них должно хватить мощи и воли, чтобы играть ведущую мировую роль. В популярной книге «Обязаны лидировать» (1991) Дж. Май также заявляет, что США должны лидировать в современном мире, чтобы обеспечить международную стабильность и развитие. Особенностью подхода Дж. Ная является то, что для поддержания лидерства США должны, с его точки зрения, использовать качественно новые инструменты «мягкой мощи». Дух времени проявился и в увидевшей свет в 1992 г. статье 3. Бжезинского «Порядок, беспорядок и лидерство США», где отмечается ведущая роль Соединенных Штатов в новом мировом порядке, возникающем в связи с коллапсом СССР.

По сути, в первой половине 1990;х гг. лидерство США не вызывало сомнений в сообществе политологов-международников, за исключением авторов критического направления или сторонников циклических подходов к развитию миросистемы. Так, И. Валлерстайн в статье 1993 г. утверждает, что мы живем в «постамериканскую» эру. Сдержанные оценки американской роли в мире были присущи и представителям интеллектуально-политического сообщества Франции, Китая, России.

В то же время относящиеся к этому периоду трактовки преобладания США в мире нельзя назвать в строгом смысле соответствующими понятию «лидерство». Собственно, появление термина «униполярность», если следовать этимологии слова «полюс», но сути, противопоставляло США остальному миру. В этот период проявилось стремление США не только играть ведущую роль, но полностью управлять международной системой. Было бы не совсем верно называть начало 1990;х гг. временем американского гегемонизма или империализма — США опирались на широкую поддержку мирового сообщества и осуществляли важные функции в поддержании международной безопасности. Например, США была успешно проведена операция против Ирака, попытавшегося захватить соседний Кувейт. Скорее, США попытались сыграть ведущую роль в формировании качественно новой мирополитической системы, в которой стремились занять позицию не только преобладающего в силовом отношении государства, но легитимного центра принятия решений, администрирования миропорядка.

Однако уже к середине 1990;х гг. появилась точка зрения, что «униполярный момент» действительно является скорее краткосрочным историческим периодом. По сделанном}' тогда прогнозу Кристофера Лейна — это лишь геополитическая интерлюдия, которую между 2000 и 2010 сменит многополярность^[1]. Как отмечает У. Уолфорт, риторику «абсолютного доминирования и первенства» в американской администрации сменили более дипломатичные фразы о «лидерстве и незаменимости» США^[2]. Во второй половине 1990;х гг. в научной и публицистической литературе преобладают более сдержанные оценки лидерства США — они характеризуются как «одинокая сверхдержава» (С. Хантингтон), которая не сумела повести за собой другие нации и доминирует, действуя, по сути, в одиночку. Перспективы американского лидерства стали связывать с возможной опорой на международные институты и коалиции, которые могли бы нести часть американских обязательств в области мироуправления. Дж. Айкенберри, подводя итоги американского лидерства в XX в., отмечает, что Америка не будет (и, вероятно, не может) играть роль лидера, привычную для предыдущего поколения. Лидерство «вновь изобретено» в виде сети плотных межправительственных и транснациональных связей между основными промышленными странами и регионами мира^[3].

Так, к концу 1990;х гг. формы лидерства США стали оцениваться менее однозначно. Вместо роли лидера или администратора миропорядка стало принято говорить о сверхдержавности, высокомерии, неоимпериализме США. Характер преобладания США начал восприниматься как односторонний и насильственный. По мнению большинства исследователей, степень влияния США в мире начала снижаться, а перспективы американского лидерства зависят от того, насколько они смогут скорректировать свою мирополитическую стратегию. Причины такой перемены в оценках американского положения в мире — односторонность многих акций американской администрации, предпринятых в середине и второй половине 1990;х гг. (военные действия на территории бывшей Югославии и Ирака), «дисперсия» власти в мировой политике, связанная с повышением значимости негосударственных акторов и неконтролируемостью транснациональных процессов (в частности, рост влияния трансграничных террористических и иных преступных сетей), постепенное возвышение новых центров экономического влияния (расширяющийся ЕС, развивающаяся КНР).

Теракты сентября 2001 г. в Ныо-Иорке и Вашингтоне закономерным образом изменили дискурс американского лидерства. Ч. Краутхаммер в статье «Возвращаясь к однополярному моменту» (2002) заявляет о необходимости возврата к новому унилатерализму, необходимости для США играть решительную единоличную роль в противостоянии разбойничающим государствам^[4]. У. Уолфорт полагает, что США могут смело развертывать стратегию превентивного удара в борьбе с международным терроризмом и нс встретят организованного сопротивления других центров силы, потому что материальные возможности США исторически беспрецедентны. В этот период времени преобладание США в мире все чаще стали называть имперским — к этой точке зрения склонялись такие ученые, как Р. Кейган, М. Кокс, Н. Фергюсон. Однако новый рывок США к безусловному мировому доминированию, как и в начале 1990;х гг., скоро привел к тупику. Уже после начала военной операции в Ираке (2003) США столкнулись с неприятием их действий международным сообществом, включая негативную реакцию тех государств, которые сначала поддержали «войну с международным терроризмом». Антииракская коалиция была заметно менее широкой, чем блок государств, поддержавших вторжение в Афганистан. Кроме того, международное сообщество весьма критически отреагировало на итоги операции в Ираке — администрации США нс удалось представить доказательств связи режима Саддама Хусейна с международным терроризмом, хотя эго обвинение использовалось для оправдания военных действий США и союзников. Кроме того, в ходе операции в Ираке США столкнулись со значительными потерями — и людскими, и финансовыми. Была поставлена иод сомнение сама эффективность администрирования миропорядка «в исполнении США». В итоге и в мировом общественном мнении, и в научном сообществе к концу президентства Дж. Буша-младшего сформировалась достаточно однозначное мнение о делегитимации американского лидерства. Так, летом 2008 г. авторитетный журнал «Международная политика» выпустил тематический номер «Конец униполярного момента?». Одним из ярких и характерных материалов номера была статья известного политолога-международника британской школы Барри Бузана под названием «Лидер без последователей? США в международной политике после Буша».

В последние годы научное сообщество весьма осторожно оценивает положение США в мире. Ключевой становится проблема выработки оптимальной модели позиционирования американской власти и влияния; как пишет Дж. Най, время требует от США научиться одновременно осуществлять власть «как над другими, так и вместе с другими». Администрация Барака Обамы старается объединить во внешнеполитической стратегии США и традиционные силовые элементы, и «мягкие инструменты», пытаясь по-новому выстроить отношения с другими влиятельными акторами мировой политики.

Еще один важный вопрос дискуссии вокруг современного мирового лидерства — перспективы и потенциал иных претендентов на ведущую глобальную роль. В работах начала 1990;х гг. в качестве основных конкурентов США было принято называть Россию, Японию, Германию. Однако уже во второй половине 1990;х гг. все три государства по разным причинам выпали из этого списка: Россия — по причине упадка в 1990;е гг. практически по всем параметрам национальной мощи, Япония — по причине экономической рецессии, Германия — в силу развития Европейского союза, который стал приобретать самостоятельную роль. Ближе к концу 1990;х гг. начался выход на ведущие роли ЕС и Китайской Народной Республики, а в начале 2000;х гг. произошло «возвращение» России. Также в список претендентов на лидирующие позиции вышла Индия. Две последние державы приобрели мировой статус на волне экономического роста. России содействовало также укрепление государственной целостности и роли в международной безопасности, а Индии — официальное приобретение ею статуса ядерной державы (1998).

Практически с начала 1990;х гг. единственным реалистичным противовесом США был проект «многополярного мира», подразумевавший, что кроме Америки полновесными центрами современных международных отношений является ряд других субъектов — Китай, Россия, Европейский союз или отдельные влиятельные европейские государства, Япония, Индия, Бразилия. Однако каждый из этих акторов мог претендовать на лидерство лишь в отдельных областях или регионах. О создании коалиции, способной системно противостоять американскому доминированию, речь не шла. Если в предшествующие периоды истории гегемонизму обычно противопоставлялся организованный блок влиятельных держав, то в конце 1990;х — начале 2000;х гг. сравнительный силовой потенциал США был исторически беспрецедентным, а характер гегемонии — благожелательным по отношению к ряду влиятельных центров силы, в отличие от агрессивного поведения «доминантных» предшественников — фашистской Германии или наполеоновской Франции. По мнению международников, именно эти факторы обеспечивали пролонгацию «униполярного момента».

В начале 2000;е гг. стали складываться предпосылки появления альтернативных моделей лидерства в мировой политике. Отчасти этому содействовало изменение оценки роли США в мире, отчасти развитие иных субъектов международных отношений и форм организации международного взаимодействия. Началась институционализация коллективного лидерства в мировой политике. Основным проявлением этого стало создание неформального объединения Бразилии, России, Индии и Китая (БРИК) — государств, демонстрировавших в начале нового столетия наиболее высокие темпы экономического роста, а к концу первой декады 2000;х гг. перешедших к согласованию действий группы на международной арене (в отдельных сферах).

В это же время о своих мирополитической субъектности и лидерском потенциале заявил Европейский союз. С принятием договора о реформе ЕС, предполагавшем более высокий уровень координации общей внешней политики и политики в сфере безопасности, ученые и практики заговорили о том, что Европейский союз может выступить «образцовой силой» в мировых делах, сделав интеграцию важнейшим инструментом глобального лидерства. Наконец, на протяжении последнего десятилетия постоянно возрастало значение Китая как наиболее динамично развивающейся и приобретающей глобальное значение экономики, а также влиятельного геостратегического игрока, увеличивавшего военные расходы еще большими темпами, чем объем ВВП. Однако и КНР, и ЕС, и БРИКС имеют объективные ограничения в развитии своего лидерского потенциала. Китай значительно отстает и от США, и от России в плане возможности глобального проецирования силы; не является примером уровня, качества и стиля жизни в отличие от ЕС, США, Японии, не представляет собой открытого общества, способного генерировать и транслировать общемировые ценности. ЕС практически не имеет единого военно-силового потенциала. БРИКС (как стала именоваться группа БРИК с присоединением к ней ЮАР 18 февраля 2011 г.) представляет собой пока аморфную группу государств с различными характеристиками, интересами и внешнеполитическими ориентирами.

Лидерский потенциал Российской Федерации достаточно последовательно развивается на протяжении почти полутора десятилетий. Несмотря на ограничения в социально-экономическом развитии, РФ сохранила одну из ведущих позиций в военно-стратегической сфере, является ответственным участником складывающейся системы коллективного лидерства в мировой политике.

Таким образом, сегодня сложно говорить о безоговорочном лидерстве одного из субъектов мировой политики. Усложнение международно-политической системы требует создания комплексных, многосторонних моделей лидерства. США находятся в фазе выработки более легитимных и эффективных подходов к закреплению ведущей мировой роли, а иные центры мирового влияния пока не обладают полным арсеналом средств для приобретения самостоятельной лидерской позиции.

• [1] Layne С. The Unipolar Illusion: Why New Great Powers Will Rise //International Security. 1993. Vol. 17. № 4.
• [2] Wohlforth W. The Stability of a Unipolar World // International Security. 1999.Vol. 24. № 1.
• [3] Ikenberry G.J. The Future of International Leadership // Political ScienceQuarterly. 1996. Vol. 111. № 3.
• [4] Krauthammer Ch. The Unipolar Moment Revisited // The National Interest. 2002.Vol. 03. № 5.