Герменевтика и проблема «герменевтического круга»

Из сказанного следует, что парадигмальным объектом гуманитарной науки является текст. Как писал М. М. Бахтин: «Текст — первичная данность [реальность] и исходная точка всякой гуманитарной дисциплины» [1, с. 292]. Текст ожидает понимания^[1]. Поэтому не случайно, что вопрос о методологической специфике гуманитарного познания оказался тесно связан с герменевтикой. Происхождение этого понятия объясняют именем древнегреческого бога Гермеса, который выполнял функцию посредника между богами и людьми. Он доводил до людей волю богов, для чего должен был истолковывать ее и переводить на язык людей. Поэтому термин «герменевтика» означает теорию и методологию истолкования текстов. В Средние века герменевтика развивалась как искусство истолкования смысла библейских текстов. В эпоху Реформации, когда протестанты отвергли исключительный авторитет папы римского в истолковании Священного Писания, когда Писание стало переводиться на национальные языки, она получила новые импульсы к своему развитию.

Герменевтика превратилась в самостоятельную дисциплину благодаря Фридриху Шлейермахеру (1768—1834), который был одновременно протестантским теологом и классическим филологом (т.е. специалистом по древним языкам). Не случайно, что именно он поставил перед собой задачу построить универсальную методологию понимания и определил герменевтику как «искусство понимания», которое должно «зависеть только от общих принципов» [10, с. 42], а не от характера текста, будь то сочинение античного автора или фрагмент Писания.

«Согласно мнению Шлейермахера, предметом интерпретации являются главным образом… тексты, которые отделены от интерпретатора культурной, языковой, исторической и временной дистанциями» [10, с. 42]. Нужда в герменевтическом методе возникает всякий раз, когда перед исследователем оказывается другая культура, другие духовно-душевные миры, ведь именно в таком случае велика опасность превратного толкования. Идея Шлейермахера состояла в том, что уберечься от подобной опасности можно, только вступив в своего рода диалог с интерпретируемым текстом. Роль такого диалога призван сыграть так называемый герменевтический круг. Впрочем, о герменевтическом круге как основной проблеме герменевтики стали говорить уже после Шлейермахера; сам он называл эту ситуацию «мнимым кругом», потому что видел в нем поступательное движение, которое приводит к достижению цели.

Посмотрим более внимательно на то, что представляет собой это движение.

Вообще, в любом тексте есть то, что говорится, и то, как говорится. Индивидуальность автора проявляется прежде всего в последнем. Соответственно, целью понимания текста является именно это «как», за которым стоит внутренний мир и намерения его автора, то неповторимое, личностное, что он внес в свой текст.

Разработанный Шлейермахером метод предполагал работу на двух уровнях. На первом интерпретировался текст как таковой. Условием понимания тут являлось глубокое знание языка, на котором говорили автор произведения и его современники. Понимание текста требует понимания значений всей встречающейся в нем лексики. Но значение любого слова зависит от контекста, в который оно входит. «Задача интерпретатора — понять целое произведения, но он может сделать это, лишь рассмотрев сначала его части и из них собрав затем целое. Но как начинает он свою работу? Читая отрывок произведения и желая понять смысл этого отрывка, он исходит из определенной гипотезы относительно смысла отдельных слов и выражений в этом отрывке, и эта гипотеза представляет собой его предварительное понимание, без которого он не может сделать и первого шага в своем исследовании или переводе. Читая следующий отрывок произведения, исследователь корректирует предварительное понимание, создавая новое, более адекватное предвосхищение смысла целого. И так продолжается в течение всей его работы над произведением. Всякий раз перед ним налицо два момента: с одной стороны, некоторое более или менее адекватное предвосхищение смысла целого и интерпретация, исходя из этого смысла, отдельных частей, т. е. движение от целого к его частям; с другой стороны, корректировка общего смысла, исходящая из анализа отдельных частей, т. е. движение от частей к целому. Как видим, здесь налицо круг, получивший название „герменевтического круга“: целое определяется через части, а последние в свою очередь — через целое» [6, с. 394−395].

Однако для полного понимания произведения орбиту этого кругового движения следует расширить. Текст должен быть понят также как продукт мыслей и чувств его автора. Эго требует знания как внешних условий существования, так и внутренней жизни автора произведения. Должно быть понято влияние совокупности этих факторов на замысел, сюжет, содержание и стиль произведения. Па этом уровне исследования мысль интерпретатора тоже движется между угадыванием психологии автора и исследованием исторических фактов его судьбы, и при этом одно проверяется, исправляется и уточняется другим.

Только результаты обоих уровней — как семантического, так и историко-психологического, — взятые вместе ведут к пониманию. Поэтому результаты исследований на обоих уровнях должны согласовываться между собой. А это достигается, опять-таки, «круговым» движением интерпретации от части к целому и обратно, только теперь целым является единство автора и его текста, а частями — текст, замысел автора, биография автора, его внутренняя жизнь и т. п. Понимание внутренней жизни автора влияет на интерпретацию написанного им текста, а интерпретация текста — на понимание внутреннего мира его автора.

Таким образом, герменевтический метод выступает как возвратнопоступательное движение между предварительным пониманием целого и пониманием части (произведения или ситуации), в ходе которого устраняются несогласованности между тем и другим.

Но есть ли гарантия, что это движение придет к концу? Шлейермахер полагал, что полное и адекватное понимание на этом пути вполне достижимо. Правда, оно предполагает, что автор произведения и интерпретатор являются «родственными душами». Благодаря этому интерпретатор, в конце концов, как бы перевоплощается в автора интерпретируемого произведения. Однако такое перевоплощение происходит только в результате кропотливой герменевтической работы. Но, коль скоро данная работа проведена, интерпретатор может понять автора даже лучше, чем тот понимал себя сам. Таким образом, герменевтика — это «искусство, которое помогает повторить творческий акт создателя текста. Но если в творчестве создателя бессознательное начало преобладало над сознательным, то в творчестве интерпретатора сознательное должно преобладать над бессознательным» [6, с. 3941. Например, автор мог не понимать, что на него влияют такие-то обстоятельства его окружения, а исследователь осознает это влияние.

Значительный вклад в обоснование гуманитарного знания на основе герменевтики внес Вильгельм Дильтей (1833—1911), немецкий философ и историк культуры. Он противопоставлял «науки о природе» (естественные науки) и «науки о духе». Названные науки, по его убеждению, различаются не только методом, но и предметом познания. Природа — это объект, внешний человеку. Исследование природных явлений стремится формулировать общие законы. С их помощью дается объяснение явлениям природы посредством подведения последних под общие законы.

Науки о духе изучают индивидуальные события в их целостности и неповторимости. Эти науки пользуются не только обычными рациональными средствами, но и непосредственным переживанием и основанным на нем пониманием и истолкованием. Природу мы объясняем, говорит Дильтей, а духовную жизнь мы понимаем. И если в естествознании познание законов возможно только через измеримое и вычислимое, то в науках о духе каждое абстрактное положение в конечном счете должно получить свое оправдание через связь с жизнью духа, которая может открыться только в переживании и понимании. Науки о духе исследуют всю сферу проявлений человеческого духа — искусство, философию, право, социальные институты, хозяйство, языки, религии. Можно сказать, что под духом Дильтей понимает культуру. Сам он говорит о том, что дух есть жизнь.

Чтобы понять, что это значит, надо учесть, что Дильтей принадлежал к философскому направлению, называемому «философией жизни». Общим для философов жизни было убеждение, что жизнь кардинально отличается от материи, как ее описывают точные науки. Жизнь непредсказуема, ее невозможно уложить в рамки однозначных каузальных детерминаций. Жизнь есть целостность, свобода, развитие и творчество. При этом одни философы видели жизнь в сфере биологических явлений, другие, как сам Дильтей, — в творчестве человеческого духа. «Жизнь, — говорит Дильтей, — это взаимодействие, существующее между личностями в определенных внешних условиях, постигаемое независимо от изменений места и времени. Я использую выражение „жизнь“ в науках о духе лишь применительно к человеческому миру… Жизнь заключается во взаимодействии живых существ» [8]. Дух историчен по самой своей сути, ибо дух — это жизнь, а жизнь протекает во времени, и потому все науки о духе являются историческими. «По убеждению Дильтея, постигнуть, что такое жизнь, можно только путем изучения истории» [6, с. 396].

Категории, с помощью которых описывается жизнь, принципиально отличаются от понятий, работающих в науках о природе. Это, например, «смысл», «цель», «ценность», «значимость». Понятно, что смысл или значимость некоторого события невозможно исследовать методами точного экспериментального естествознания; и нс потому, что гуманитарные науки «не доросли» до их уровня, а потому, что их предмет отличается принципиальным образом. Такие вещи, как смысл или ценность, по мнению Дильтея, открываются в непосредственном переживании. При этом воссоздается внутренний смысл внешних событий, т. е. исследователь возрождает то значение, которое данные события имели для его участников. Благодаря этому и возрождается историческое прошлое, переставая быть сухой сводкой дат и деталей и вновь становясь под пером историка самой жизнью. Наиболее характерной формой исследований такого рода является биография исторического деятеля, философа, писателя, при работе над которой историк как бы перевоплощается в своего героя и заново переживает события его внешней и внутренней жизни.

В то же время жизнь духа объективируется, т. е. воплощается, в культурных ценностях или социальных системах. Жизнь прошлого, с его особыми формами социальных институтов, права, религии, образует особые культурные системы, замкнутые в себе, т. е. наполненные смыслами и ценностями, отличными от тех, в которых живет современный человек. Работа историка, его попытка проникнуть во внутренний мир прошлого расширяет наш кругозор новыми жизненными возможностями, которые только так и достижимы. Историк оживляет для нас иные духовные миры, и это помогает нам обогатить собственный мир.

Как уже было сказано, все, что создается духом, исторично. Поэтому ключевой методологической проблемой всех наук о духе является вопрос о том, как возможно объективное историческое знание? Где искать гарантию того, что историк воспроизвел реальную прошлую жизнь, а не собственный внутренний мир? Дильтей много размышляет над герменевтическим кругом. Он согласен с тем, что историк постоянно движется в нем. Но на каком основании можно быть уверенным в том, что это движение завершится объективным результатом? Дильтей ищет таких гарантий в человеческой психологии. Он верит в общность человеческой психики. Понимание может быть достигнуто, потому что в науках о духе жизнь познает сама себя, т. е. человек познает человека.

В то же время надо подчеркнуть, что Дильтей не сводил задачу историка только к чувствованию и переживанию. Он искал связь эмоционального и рационального в историческом познании. Поэтому он говорил, что задачей историка является понимание, а оно, в отличие от переживания, должно быть выражено в понятиях. «Только понимание, — говорил Дильтей, — снимает ограничение, связанное с индивидуальным переживанием, так же как, с другой стороны, оно придает личным переживаниям характер жизненного опыта. Когда оно распространяется на все большее число людей, духовные творения и сообщества, горизонт единичной жизни расширяется, и в науках о духе открывается путь, ведущий через общее к всеобщему» [9, с. 186].

• [1] В физике тоже говорят о понимании (см. параграф 9.3), но другого типа, о понимании-объяснении (примеч. А. И. Липкина).