РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА 1840-1860-х ГОДОВ

Среди филологических школ отмечается роль русской литературной критики в науке о литературе, определяется значение критики Н. И. Надеждина, В. Г. Белинского, рассматриваются методологические, теоретические и историко-литературные принципы Н. Г. Чернышевского, Н. А. Добролюбова, Д. И. Писарева, А. И. Герцена, А. А. Григорьева, Н. Н. Страхова. Здесь мы кратко осветим филологические взгляды В. Г. Белинского и Н. Г. Чернышевского.

Виссарион Григорьевич Белинский

Виссарион Григорьевич Белинский (1811 — 1848) был сторонником системного подхода к изучению литературы, считая, что возникла потребность систематического знания законов изящного и истории отечественной литературы, и в частности, современной ему литературы.

Курс критической истории русской литературы, задуманный Белинским, ориентирован на изучение нового предмета: новейшей литературы, литературы XIX в. — той современной литературы, которая рассматривалась преимущественно критикой и не была в полном смысле предметом собственно научных исследований того времени. У Белинского же именно эта новизна предмета способствовала формированию новаторских принципов исследования. Белинский постоянно учитывает специфические особенности и специфические трудности своей задачи, которые вытекают из того, что он занимается предметом подвижным, неустоявшимся, подверженным постоянному изменению и, кроме того, — предметом малой «протяженности» и находящимся на самой близкой дистанции от обозревателя.

В «Обозрении русской словесности за 1834 год» Н. И. Надеждин так определил задачу своей статьи: «Стоя на страже литературной жизни нашего отечества, мы хотели подвергнуть обозрению последнюю главу ее истории, ограничивающуюся пределами 1833 года» («Телескоп», ч. XIX, № 1, 1834, с. 7). Критический жанр сливается с изучением научным, систематическим, историческим, сознательно вводится в сферу историко-литературных изучений: критическое рассмотрение современной литературы определяется как глава ее истории.

В. Г. Белинский говорил о трех разновидностях критики: он выделял рецензию, полемику и собственно критику, видя в каждой из них не просто внешние жанровые различия, но и различия принципиальные — в задачах и методе. «…Под словом „полемика“ я здесь разумею, — пишет Белинский в статье „О критике и литературных мнениях „Московского наблюдателя““ (1836), — не брань, не споры, а все, что называется рецензиею и простым выражением мнения о каком-нибудь литературном предмете. Цель критики высокая — поверка фактов умозрением… цель полемики низшая — защита здравого смысла… я почел необходимым сделать это разделение: у нас всякая статья, в которой судится о каком-нибудь литературном предмете, называется критикою» (3, с. 124). Критика включена в сферу теории и подчинена ее задаче — проверке фактов умозрением.

Критика рассматривается в историко-литературной функции: «Вообще господин критик довольно ясно высказал… что повести господина Павлова прекрасны; но что такое они в нашей литературе, какой их особенный характер — об этом он умолчал, и потому мы имеем право и эту его статью отнести к роду статей полемических» (3, с. 136). Под «нашей литературой» подразумевается не литература данного года, а вся современная русская литература. Изучением ее в историческом разрезе, устанавливая место в ней того или иного явления, и занимается «критика высокая», которая, как подчеркивает Белинский в той же статье, отличается от «полемики» еще и тем, что останавливается лишь на предметах, прямо относящихся к области «изящного», то есть на подлинно художественных произведениях — на таких явлениях современной литературы, которые займут место в истории, составляя пока последнюю ее «главу», если вспомнить опять слова Надеждина. По своим функциям и своему предмету «высокая критика» — это, собственно, и есть та область историко-литературного изучения, которая станет именоваться потом историей современной или новейшей литературы и под этим наименованием займет прочное место в науке.

Для современного В. Г. Белинскому литературоведения вовлечение современной литературы в сферу научного познания, взгляд на нее как на предмет исторического и систематического изучения, выделяемого в специальную область, — все это было тенденцией необычной. И Белинский последовательно разрешал эту необычную для того времени научную задачу. Историческое освещение явлений новейшей литературы, установление принципов периодизации, осуществление хронологической последовательности рассмотрения в столь тесных пределах, как одно-два десятилетия, — все это в тех или иных преломлениях проводилось Белинским из статьи в статью, настойчиво внедряясь в обиход «критики высокой», в обиход новой сферы науки (см. об этом: 5, с. 419—421).

Работы В. Г. Белинского способствовали определению литературы как искусства, осмыслению ее в соотношении с наукой. В статье «Взгляд на русскую литературу 1847 года» (1848) В. Г. Белинский отмечает: «Что такое чистое искусство, — этого хорошо не знают сами поборники его, и оттого оно является у них каким-то идеалом, а не существует фактически. Оно, в сущности, есть дурная крайность другой дурной крайности, то есть искусства дидактического, поучительного, холодного, сухого, мертвого, которого произведения не иное что, как риторические упражнения на заданные гемы. Без всякого сомнения, искусство прежде всего должно быть искусством, а потом уже оно может быть выражением духа и направления общества в известную эпоху. Какими бы прекрасными мыслями ни было наполнено стихотворение, как бы ни сильно отзывалось оно современными вопросами, но если в нем нет поэзии, — в нем не может быть ни прекрасных мыслей и никаких вопросов, и все, что можно заметить в нем, — это разве прекрасное намерение, дурно выполненное. Когда в романе или повести нет образов и лиц, нет характеров, нет ничего типического — как бы верно и тщательно ни было списано с натуры все, что в нем рассказывается, читатель не найдет тут никакой натуральности, не заметит ничего верно подмеченного, ловко схваченного. Лица будут перемешиваться между собою в его глазах; в рассказе он увидит путаницу непонятных происшествий. Невозможно безнаказанно нарушать законы искусства. Чтобы списывать верно с натуры, мало уметь писать, то есть владеть искусством писца или писаря; надобно уметь явления действительности провести через свою фантазию, дать им новую жизнь. Хорошо и верно изложенное следственное дело, имеющее романтический интерес, не есть роман и может служить разве только материалом для романа, то есть подать поэту повод написать роман. Но для этого он должен проникнуть мыслию во внутреннюю сущность дела, отгадать тайные душевные побуждения, заставившие эти лица действовать так, схватить ту точку этого дела, которая составляет центр круга этих событий, дает им смысл чего-то единого, полного, целого, замкнутого в самом себе. А это может сделать только поэт.

… видят, что искусство и наука не одно и то же, а не видят, что их различие вовсе не в содержании, а только в способе обработать данное содержание. Философ говорит силлогизмами, поэт — образами и картинами, а говорят оба они одно и то же. Полигико-эконом, вооружась статистическими числами, доказывает, действуя на ум своих читателей или слушателей, что положение такого-то класса в обществе много улучшилось или много ухудшилось вследствие таких-то и таких-то причин. Поэт, вооружась живым и ярким изображением действительности, показывает, в верной картине, действуя на фантазию своих читателей, что положение такого-то класса в обществе действительно много улучшилось или ухудшилось от таких-то и таких-то причин. Один доказывает, другой показывает, и оба убеждают, только один логическими доводами, другой — картинами. Но первого слушают и понимают немногие, другого — все. Высочайший и священнейший интерес общества есть его собственное благосостояние, равно простертое на каждого из его членов. Путь к этому благосостоянию — сознание, а сознанию искусство может способствовать не меньше науки. Тут наука и искусство равно необходимы, и ни наука не может заменить искусства, ни искусство науки" (1, с. 789—790, 797—798).

Несмотря на то что замысел курса «Критической истории русской литературы» был непосредственно осуществлен Белинским только в небольших отрывках, тем не менее замысел систематического курса «Критической истории» был им осуществлен не только в работах, которые должны были непосредственно войти в этот курс («Общее значение слова литература», «Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым (четыре статьи)»), но и в таких статьях, как «Кантемир», «Сочинения Державина», в цикле «Сочинения Александра Пушкина», «„Речь о критике“ нроф. А. В. Никитенко», а также в годовых обзорах — одним словом, всеми значительными его произведениями. Здесь решалась одна задача: осуществлялось именно систематическое изучение современной литературы — не только русской, но и западной.

В. Г. Белинский, обращая большое внимание на язык, интересовался лексикографией. В рецензии на «Карманный словарь иностранных слов» (1845), изданный Н. С. Кирилловым, содержится много ценных замечаний об иноязычной лексике, не утративших до сих пор свою актуальность: «В русский язык по необходимости вошло множество иностранных слов, потому что в русскую жизнь вошло множество иностранных понятий и идей. Подобное явление не ново. Хотя из новейших европейских языков немецкий — язык коренной и самостоятельный, однако в него проникло множество греческих, латинских, французских и итальянских слов. Изобретать свои термины для выражения чужих понятий очень трудно, и вообще этот труд редко удается. Поэтому с новым понятием, которое один берет у другого, он берет и самое слово, выражающее это понятие. В этом действии видна справедливость: как бы в награду за понятие, рожденное народом, переходит к другим народам и слово, выражающее это понятие. Хорошо, когда иностранное понятие само собою переводится русским словом, и это слово, так сказать, само собою принимается: тогда нелепо было бы вводить иностранное слово. Но создатель и властелин языка — народ, общество: что принято ими, то безусловно хорошо; грамотеи должны безусловно покоряться их решению; общество не примет, например, побудки вместо инстинкта и сверкалъцев вместо алмазов и брильянтов. Что такое алмаз или брильянт, — это знает всякий стекольщик, почти всякий мужик; но что такое сверкальцы, — этого не знает ни одни русский человек… Нет ничего смешнее и нелепее книжных слов, столь любимых педантами. Пуристы боятся ненужного наводнения иностранных слов: опасение больше чем неосновательное! Ненужное слово никогда не удержится в языке, сколько ни старайтесь ввести его в употребление. Книжники старой, допетровской России употребляли слово аер но оно и осталось в книгах, потому что в устах народа русское слово воздух было ничем не хуже какого-нибудь аера. Галломаны писывали: воздух ондируется, имажинация_у и эти нелепости не удержались. Страж чистоты языка — не академия, не грамматика, не грамотеи, а дух народа…

Так как, по новости русского образования, новый русский язык еще не установился и, вероятно, долго не установится, то естественно, что в него вдруг вторглось множество иностранных слов. Это обстоятельство делало необходимым словарь таких слов. Наконец такой словарь является. Мы тем более рады ему, что он составлен умно, с знанием дела, словом, столько удовлетворителен, сколько от первого опыта и ожидать нельзя" (2, с. 539).

Утверждение новых принципов исследования было неотделимо от открытия новой области, нового предмета научного изучения. «Своим творчеством Белинский впервые и в русском, и в западном литературоведении не просто намечал, но практически осуществлял формирование специальной, сложнейшей (даже в наши дни едва ли вполне определившсйся bo всех своих специфических прерогативах, границах, задачах) области литературоведческого изучения — истории современной литературы, отпочковывающейся от критики и перерастающей в теорию. В. Г. Белинский открывал потребностями самого времени подсказанную новую область и новый тип литературоведческого изучения: теоретическую и критическую историю современной литературы, которая способна была стать формой глубоко научного и вместе с тем общественно-действенного отражения духовной жизни эпохи» (5, с. 421).