Творчество советских философов

Несмотря на господство официального марксизма, в советской философии сохраняли свое значение традиции отечественного любомудрия, которые были связаны с «духовным ренессансом» конца XIX — начала XX в.^[1] Наибольшего взлета достигла философия космизма. Она проявилась в творчестве К. Э. Циолковского и В. И. Вернадского.

Владимир Иванович Вернадский (1863—1945) — русский естествоиспытатель и мыслитель, основоположник учения о живом веществе. Он работал на стыке наук: геологии, биологии, химии. «Космический взгляд», о котором так страстно говорил Циолковский, особенно рельефно проступил в работах Вернадского. Он придавал огромное значение роли философии, логики и методологии для исследований в области естественных наук. Совершенно по-новому он истолковал понятие «биосфера» (от др.-греч. pioq — жизнь и афа! ра — область, сфера; сфера жизни), введенное в науку Э. Зюсом, и «ноосфера» (от греч. vooq — разум), введенное П. Тейяром де Шарденом и Э. Леруа. Биосфера, по Вернадскому, — земная оболочка, охваченная биологической жизнью, которая налагает на нее своеобразную геологическую и физико-химическую организованность. Возникновение жизни на Земле и связанное с ним образование Вернадский рассматривал не как изолированное появление очагов жизни в отдельных ареалах, а как единый монолитный процесс образования жизни на всей планете с зарождением соответствующих для этого условий. С появлением человека разумного и развитием человеческого общества биосфера постепенно переходит в ноосферу. Согласно Вернадскому, человечество, овладевая законами природы и развивая технику, все более преобразует природу соответственно своим потребностям, и потому ноосфера имеет тенденцию к непрерывному расширению, чему способствует выход человека в космос и проникновение в глубины планеты. Вернадский — один из создателей антропокосмизма — системы, в которой природная (космическая) и человеческая тенденции развития науки сливаются в единое целое.

Алексей Алексеевич Ухтомский (1875—1942) всю жизнь посвятил исследованию закономерностей деятельности нервных центров и открыл один из основных принципов деятельности нервной системы — учение о доминанте. Вслед за Н. Ф. Федоровым он полагал, что человек становится личностью, когда в нем есть «тяга к соединению всех в исконно живом деле». Он утверждал, что главное в людях — это «жажда собеседника», причем и с теми, кто жил раньше. Ухтомский задался целью соединить казалось бы несоединимое: науку и религию, Веру и Разум в едином процессе познания человеком Бытия. В своих размышлениях о вечных вопросах — об Истине, Добре и Зле, о нравственности, о судьбах России, он усматривал смысл бытия в нравственном отношении человека к жизни, к другому, к самому себе. Человек во всех своих обнаружениях участвует в непрерывающемся процессе «живого предания от отцов к детям», связывающем все поколения в единую цепь Истории. Пути истории проходят через каждого из нас, история развивается через индивидуальный опыт каждого человека, через глубинное, личностное переживание и познание им Истины, Добра и Красоты. Тема исторической духовной преемственности — одна из главных для Ухтомского. Он предупреждал о гибельных последствиях бездуховности, о необходимости живой, органической связи человека с Бытием, о его глубочайшей нравственной ответственности перед Историей. И в этом он видел планетарный смысл духовного прогресса человечества.

М. М. Бахтин считал, что человек никогда не совпадает с самим собой. Понятие «другой» является ключевым для философской рефлексии Бахтина. Оно позволяет раскрыть «архитектонику» человеческих взаимоотношений, выявить роль диалога и полифонизм в целостном постижении бытия. Углубляя представление о «другости», Бахтин определяет свое отношение к философской традиции в ее логико-гносеологических и интуитивистских формах. При этом отвергается присущее немецкой классической философии осмысление другого как пассивного объекта познания. Вместе с тем в наследии Бахтина, особенно в его работе «К философии поступка», содержится критика философии жизни, экзистенциализма и персонализма за эстетизацию бытия и разрушения «правды нашего взаимоотношения». Анализируя специфику персоналистской установки, Бахтин постоянно углубляет содержание понятия «Другой» на протяжении своей творческой деятельности. Особое внимание уделяется тому, как соотносится мир жизни и культуры. Когда М. М. Бахтин говорит о Другом, он имеет в виду не только «ты», иного субъекта. «Другость», т. е. наличие самых разнородных свойств, качеств, задатков, обнаруживается и в самом человеке. У него есть дух, но есть и телесность. И в мощном потоке культуротворчества все эти человеческие качества находят воплощение. Культура персоналистична по самому своему духу. Понятие «Другой» сопряжено у Бахтина с христианской традицией. Отталкиваясь от различных философских традиций, осмысливая различные эпохи, стихию речевой практики, поэтику жанров, Бахтин придавал понятию «другой» ключевой и универсальный смысл.

Традиция философского размышления о человеке, глубинного постижения личности в годы тоталитаризма оказалась прерванной. В то же время многие годы насаждался пропагандистский стереотип о нравственном превосходстве «простого советского человека». О нем говорили как о воплощении всего лучшего, существе без плоти, коллективисте без индивидуальности, ибо тоталитарное общество безжалостно пресекает любые уклонения от узаконенного эталона. Возрождение философской антропологии в нашей стране связано с именем Ивана Тимофеевича Фролова (1929—1999). Восстановление гуманистической традиции в отечественном гуманитарном сознании требовало интеллектуального мужества. Книга И. Т. Фролова «О человеке и гуманизме» (1989) включала работы разных лет. В этой монографии академик показал, что философская мысль может достигать своих целей лишь тогда, когда она находится в постоянном движении, в процессе сопоставления и борьбы идей. Впрочем, и сам человек открыт для вечного развития, для преображения своей природы^[2].

• [1] См.: Замалеев А. Ф. Курс истории русской философии. М., 1995. С. 172.
• [2] См.: Гуревич П. С. О человеке и гуманисте // Академик Иван Тимофеевич Фролов. М., 2001. С. 254.