Проектируемая защита владения (по изменениям и дополнениям в ГК)

Несколько иначе были реализованы эти устремления в проекте закона № 47 538−6 «О внесении изменений в части первую, вторую, третью и четвертую Гражданского кодекса Российской Федерации, а также в отдельные законодательные акты Российской Федерации». С совершенно правильными указаниями проектируемого п. 1 ст. 215 ГК — о том, что субъектом права на защиту владения является лицо, которое владения лишилось, а способом такой защиты — возврат вещи во владение этого лица — абсолютно не гармонирует абз. 2 п. 1 ст. 209, согласно которому «…в целях защиты владения |!!! | нарушенное владение не считается утраченным, если лицо в установленном порядке воспользовалось защитой владения». Как это «не считается утраченным», если оно было утрачено? А если все-таки «не считается» (если утраты владения не было), то от чего же тогда защищать владение? Да и что это за «цели защиты владения», для достижения которых утраченное de facto владение почему-то требуется считать de jure не утраченным? Как мешает защите владения простая констатация того факта, что известное лицо лишено владения определенной вещью (утратило его) в результате противоправных действий другого известного лица? Ответы на все эти и многие другие вопросы никак не предопределяются природой феномена владения и могут быть предметом одних лишь догадок.

Далее. Всякое ли лицо, потерпевшее от утраты (лишенное) владения, имеет право на его защиту? Пункт 2 ст. 215 отвечает на этот вопрос в утвердительном смысле: «…право на защиту своего владения имеет любой владелец — как законный, так и незаконный — независимо от того, принадлежит ли ему право на объект владения, включающее правомочие владения». Больше того, «…в случаях, установленных законом, к защите владения могут прибегать лица, не являющиеся владельцами». То есть в определенных случаях допустимой оказывается защита не только своего, но и чужого владения. Перед нами опять такие проектируемые нововведения, которые вызывают полное непонимание и оттого — категорическое неприятие. Как же это так — защищать заведомо незаконное владение? почему? для чего? Нет ли здесь какойнибудь ошибки? Мало мы имеем случаев, когда незаконные владельцы прибегают к различного рода ухищрениям и уловкам, пытаясь создать видимость его законности — так теперь к ним и прибегать нс нужно будет? Достаточно будет доказать самый факт нарушения владения и одно из альтернативных обстоятельств — либо (а) владение в продолжение не менее, чем одного года, либо (Ь) законность своего владения, либо © добросовестность его приобретения^[1][2], либо (d) тот факт, что его владение было годным для давности (ср. п. 1 ст. 217 с п. 3 той же статьи, а потом каждый из них — с п. 4 ст. 242)". А как же лицо, имеющее право па владение — неужели оно будет бессильно перед незаконным владельцем? Положим, собственник украденной вещи нашел ее у вора и… сам ее у последнего украл — неужели же ГК планирует предпочесть защиту владения вора защите владения собственника? В свете произведенного выше рассмотрения вопроса об основании защиты владения заметим, что предметом для каких-то особых опасений комментируемые новации быть на самом деле не должны.

Прежде всего, проектировщики ГК не установили ничего нового — они просто констатировали и без них издавна существующий порядок вещей. Вспомним, что защита владения может осуществляться не только судом (по иску) (и. 3, 6—8 ст. 215, ст. 216—220 ГК), но и владельцем самостоятельно (и. 3 и 4 ст. 215 ГК), а также путем его обращения в государственные органы исполнительной власти и органы местного самоуправления (и. 3 и 5 ст. 215 ГК). Ни в одном из случаев такой защиты вопрос о праве потерпевшего на владение (шире — о законности владения) не поднимается и не обсуждается. Довольно странно, например, представить себе полицейского, который прежде, чем пуститься вдогонку за грабителем, скажет жертве: «Л вы прежде докажите, что предмет (сумочка, кошелек, документы, „мобильник“ и т.н.), который выхватили у вас из рук, действительно ваш! А вдруг вы его тоже у когонибудь украли?». В подобных случаях дело нс в том, имеет ли потерпевший право па владение, а в том, что он был фактическим владельцем вещи. А фактическое владение — это такое состояние, которое является элементом общественного правопорядка (гражданского мира) и не может нарушаться никем, включая тех, кто имеет право на владение. Подчеркиваем: даже тог, кто имеет право на владение, не может возвраща ть себе владение способом, нарушающим общественный порядок.

Но если это так, то как же быть такому лицу — лицу, имеющему право на владение — и выступившему нарушителем владения другого (не имеющего права на такое владение) лица? Положим, у меня украли известную вещь; я узнал, кто украл и где вещь находится; предложил вору мне таковую выдать — тот отказался, заявив, что вещь его, а меня он первый раз в жизни видит; после этого я дождался подходящего момента и самоуправно этой вещью завладел — неужто же вор сможет вытребовать у меня мою же вещь назад (в свое незаконное владение) на том основании, что он когда-то ее украл и владел ею, а я это владение разрушил? Конечно, нет, ибо в таком случае я (согласно проектируемому п. 1 ст. 218 ГК) получу право заявить встречное требование о защите своего (законного) владения вещью. При этом сама вещь — дабы не иметь потом затруднений с отобранием вещи при исполнении решения — должна быть передана на сохранение третьему лицу в порядке секвестра. Такая передача является необходимым условием предъявления встречного иска. Вот после того, как спорная вещь окажется на хранении у постороннего лица^[3], суд и приступит к рассмотрению двух конфликтующих требований о защите владения. Думается, нетрудно догадаться, какое из требований суд предпочтет удовлетворить, если одно из столкнувшихся требований будет касаться защиты владения незаконного, а другое — законного.

Кроме того, у лица, имеющего право на владение, никто не отнимал возможность предъявления иска о защите своего права на вещь по правилам ст. 226—229 ГК^[4]. Такой иск — несмотря на то, что считается направленным на защиту права на владение, в конечном итоге приводит к защите самого владения.

Проблема из серии «которое из требований подлежит удовлетворению и почему?» может возникнуть лишь при столкновении двух юридически однородных требований — например, двух незаконных и недобросовестных, или незаконных и добросовестных и, наконец, двух законных владельцев. Строго говоря, это уже не та проблема, возникновения которой так опасаются противники принятия соответствующих норм ГК, но и о ней тоже стоит сказать два слова. Ее решение должно осуществляться с помощью норм об условиях удовлетворения требования о защите владения, а именно — ст. 216—218 ГК. Так, согласно п. 1 ст. 216 «…требование владельца [!] о защите владения подлежит удовлетворению судом, если установлено, что вещь выбыла из его владения в результате хищения, самоуправства или иным путем помимо воли владельца»; согласно же п. 4 ст. 217 «…в защите владения может быть отказано, если лицо, к которому предъявлено соответствующее требование, докажет, что владение вещью было утрачено по воле владельца». Непонятно, впрочем, почему в последнем случае закон говорит только «может быть», если из первой нормы читается «должно быть отказано»? Или (наоборот) почему в первом случае ничего не сказано о возможности защиты владения, утраченного не только против воли владельца, но и по его воле (как о том позволяет судить п. 4 ст. 217)? И потом: если «может быть» отказано (а может быть и не отказано), то где же критерий, из которого должен исходить суд, решая этот вопрос? Думается, все эти (и многие другие) вопросы еще получат решение в окончательной редакции новых норм ГК.

• [1] Которую, впрочем, доказывать не потребуется — по п. 2 ст. 214 добросовестность приобретения владения будет предполагаться.
• [2] Все это лицо, притязающее на защиту владения, может доказывать либо в отношении себя, либо в отношении своего универсального правопредшественника, ибо правона владельческий иск способно переходить в порядке правопреемства (проектируемый п. 9 ст. 215 ГК).
• [3] Интересно, что при этом не будет выполняться условие п. 3 ст. 216, согласно которому «…требование о защите владения предъявляется к лицу, у которого фактическинаходится вещь». После передачи спорной вещи в секвестр она очевидно уже не будет находиться ни у ответчика по основному, ни у ответчика по встречному иску. Видимо, секвестр рассматривается как действие чисто техническое, с владением хранителя не связанное; считается, что вещь у хранителя просто находится.
• [4] Косвенное упоминание об этом присутствует в и. 3 ст. 218: «…предъявление третьимлицом требования о защите вещного права к лицу, к которому предъявлено требованиео защите владения, не приостанавливает рассмотрения требования о защите владения». Что же невозможного в предъявлении иска о защите вещного права и к лицу, которым предъявлено требование о защите владения? Ничего.