Эрих Фромм: «Страсти рождены драмой человеческого существования»

В работе «Человек для себя» Э. Фромм подчеркивает: удивительная интенсивность страстей и стремлений — вот что поражает в человеке. Они продиктованы вовсе не инстинктами, как утверждал 3. Фрейд, а отражают мир человеческого. Именно здесь, в этих неодолимых проявлениях плоти и духа, обнаруживается нечто не животно-инстинктуальное, а специфически человеческое. Возвышенные и низменные манифестации человеческого духа восходят вовсе не к плоти. Они вполне автономны, поэтому человеческие страсти возобновляются в каждом поколении.

Потребности человека, отмечает Фромм, выходят за рамки животных начал… Кто-то стремится к успеху и престижу. Ктото, напротив, вынашивает аскетические идеалы. Иной пытается властвовать, другой же всем своим существом предан деспоту. Этот набор ценностных установок Фромм называет системой ориентации поколения. Мы много рассуждаем о человеке. Но так редко обращаем на него свой взор, когда он захвачен страстью. А ведь именно в этот миг открывается в нем всечеловеческое, надмирное и земное.

Разумеется, ближе всех к осознанию данной мысли подошли экзистенциалисты. М. Хайдеггер, К. Ясперс, Г. Марсель пытались понять, как влияют на человеческое существование такие состояния конкретного человека, как забота, страх, надежда. Фромм отмечает противоречивость человеческого существования, именно в этом контексте рассматривается у него и проблема человеческих страстей. Самосознание, рассудок и разум разрушают ту гармонию естественного существования, которая свойственна всем животным. Человек — часть природы и одновременно как бы противостоит ей.

Человек — единственное живое существо, которое чувствует себя в природе неуютно. И это единственная особь, для которой собственное существование является проблемой. Он должен решать ее сам, и никто не может ему помочь в этом. Человек не может вернуться к дочеловеческому состоянию гармонии с природой, и он не знает, куда попадет, если будет двигаться дальше.

Это противоречие Фромм называет экзистенциальным, т. е. чисто человеческим, трепетным, неустранимым. Экзистенциальные противоречия в человеке постоянно приводят к нарушению его внутреннего равновесия. Это состояние отличает его от животного, живущего в гармонии с природой. Экзистенциальный конфликт человека создает определенные психические потребности, которые у всех людей одинаковые.

Каждый человек вынужден преодолевать свой страх, свою изолированность в мире, свою беспомощность и заброшенность и искать новые формы связи с миром, в котором он хочет обрести безопасность и покой. Эти потребности Фромм определяет как «экзистенциальные потребности», поскольку они кроются в условиях человеческого существования. Различные способы удовлетворения экзистенциальных потребностей обнаруживаются в таких страстях, как любовь, нежность, стремление к справедливости, независимости и правде, в ненависти, садизме и мазохизме.

Фромм называет эти экзистенциальные потребности страстями, укоренившимися в характере, или просто человеческими страстями… Итак, человек плохо адаптирован к наличным социальным условиям, потому что он наделен страстями, вожделениями, побуждениями. И может быть, именно в том, что он неуправляем, стихиен, «плох» по самой своей природе, и есть его спасение.

Предположим, он смог бы приспособиться к тому, чтобы жить в обществе, где господствует государственная собственность. Хорошо это или плохо? Человеческий род превратился бы в сообщество рабов. К счастью, человеческая субъективность не терпит нивелировки, покорности, бесконфликтного счастья. Этот «изъян» позволил человеческой истории продлить себя, окончательно отвергнув тоталитарный режим.

Фромм пытается поставить и осветить еще один вопрос, связанный с феноменом страстей. Каковы предпосылки для их развития? Когда мы говорим о страстях, то речь идет не об отдельных чертах (элементах), а о некотором синдроме. Любовь, солидарность, справедливость и рассудительность выступают в конкретных людях в разных сочетаниях и пропорциях. Фромм называет их обнаружением одной и той же продуктивной направленности личности, которую он называет «жизнеутверждающим синдромом». Что касается садомазохизма, деструктивности, жадности, зависти и нарциссизма, то все они, по мнению Фромма, тоже имеют общие корни и связаны с одной принципиальной направленностью личности, имя которой — «синдром ненависти к жизни».

Там, где есть один из элементов синдрома, найдутся почти всегда и остальные элементы. Они выступят в разных пропорциях. Это не означает, по словам Фромма, что каждый человек — это воплощение либо одного, либо другого синдрома. Такое бывает лишь в виде исключения. В действительности же среднестатистический человек являет собой смешение обоих синдромов. Нас обуревают самые разные страсти, которые выступают в прихотливом сочетании. И только интенсивность каждой из них имеет решающее значение для реализации человека, его поведения и его способности к самоизменениям.

Человек не являет собой готовое, «законченное» существо. Отсюда можно говорить о нейрофизических предпосылках страстей. Дело не только в том, что мозг человека при рождении еще недостаточно развит. Существенно также то, что он постоянно находится в состоянии неустойчивости. Ему вечно не хватает равновесия. Инстинкты не работают так четко, как у животных. Разум еще недостаточно проницателен, что нередко приводит к ошибкам. Таким образом, сам человек предстает перед нами как вечно изменяющееся существо, как процесс, которому нет конца.

Еще одна проблема, связанная с феноменом страстей: почему врожденный механизм высоких идеалов до сих пор «сильно отстает» в своем развитии? Э. Фромм считает, что единственный удовлетворительный ответ кроется в социальных условиях жизни человека. Большая часть человеческой истории способствовала интеллектуальному и техническому развитию человека. Однако полного развертывания эмоциональных задатков, на которые указывают психоаналитики, не произошло.

Можно ли говорить о рациональности страстей? Фромм считает страсти, которые поддерживают жизнедеятельность организма, рациональными, ибо они способствуют росту и благополучию живой системы. А те страсти, которые «душат» все живое, психоаналитик называет иррациональными, ибо они мешают росту и здоровому функционированию организма. Человек становится жестоким разрушителем оттого, что у него сложились неблагоприятные условия, недостаточные для дальнейшего роста.

Разрушительные для жизни страсти — это тоже своеобразный ответ на экзистенциальные потребности человека. Это относится и к созидательным страстям, которые способствуют жизни человека. И те и другие неразрывно связаны с индивидом. И первые страсти развиваются неизбежно, если отсутствуют реальные предпосылки для реализации вторых. Человека разрушительного можно назвать грешником, ибо погромность — это грех. Но ведь он все равно человек. Он ведь не деградировал до стадии животного существования и не руководствуется животными инстинктами.

Фромм полемизирует с Фрейдом. Он полагает, что индивидуальное и массовое поведение показывает: сексуальные потребности и голод составляют сравнительно малую долю среди всех прочих мотивов поведения. Стержнем мотивационной сферы человека оказываются страсти на рациональном и иррациональном уровнях: потребность в любви, нежности и солидарности, в свободе и правде, в сохранении чести и совести.

Человеком также владеют такие страсти, как жажда власти, подчинения и разрушения; такие слабости, как нарциссизм, жадность, зависть и тщеславие. Эти страсти влекут его по жизни, становятся причиной волнений и тревог. Они не только дают пищу для сновидений, но и являются источником, который питает все религии мира, все мифы и легенды, искусство и литературу — короче, все, что придает жизни вкус и цвет, что делает ее интересной и значимой, ради чего стоит жить.

Под воздействием страстей одни люди рискуют жизнью, другие способны наложить на себя руки, если не могут достигнуть предмета своей страсти. Фромм иронически замечает, что никто не совершает самоубийства из-за сексуального голода или по причине нехватки продуктов питания. Можно возразить философу. Увы, такие факты есть в современной России. Газеты пишут о том, как те или иные люди уходят из жизни из-за невозможности свести концы с концами. Характерно, что интенсивность страстей не зависит от характера мотива: и любовь, и ненависть могут быть источником одинаково сильных страданий.

Фроммовскую гипотезу можно проверить только с помощью нейрофизиологии. Поскольку мозг постоянно нуждается в возбуждении, не исключено, что эта потребность прямо обусловливает необходимость такого раздражения, которое вызывается страстями. Ведь именно страсти обеспечивают возбуждение. Но у Фромма есть и иное предположение. Имеется в виду уникальность человеческого опыта. У человека есть самосознание. Он осознает себя как личность, понимает, как трудно беспомощному изолированному индивиду. Этот факт, по всей видимости, заставляет его страдать. Он не хочет довольствоваться растительным образом жизни.

По мнению Э. Фромма, это прекрасно понимали и использовали в своем творчестве представители самых разных культурных эпох: философы и драматурги, поэты и романисты. «В самом деле, разве можно всерьез поверить в то, что стрежнем Эдиповой трагедии является фрустрация, связанная с сексуальными желаниями Эдипа по отношению к своей матери? Можно ли вообразить, что Шекспир написал своего „Гамлета“ ради того, чтобы показать, как вокруг главного героя развивается сексуально-фрустрационная коллизия?».

Однако именно так понимали роль человеческих страстей, их происхождение сторонники классического психоанализа. Инстинкты человеку необходимы, но это банальность. Зато страсти, которые концентрируют его энергию на достижении желанной цели, можно отнести к сфере возвышенного, духовного, святого. В систему тривиального входит добыча продовольствия. В сферу духовного входит то, что возвышает человека над телесным существованием. Это сфера, в которую человек включен всей своей судьбой, когда жизнь его поставлена на карту. Это сфера глубинных жизненных смыслов, потаенных стимулов, определяющих образ жизни и стиль поведения каждого человека.

Пытаясь вырваться из оков тривиальности, человек ищет приключений, которые позволят ему перешагнуть границы простого бытия. И поэтому так манят и волнуют человека перспективы самовыражения в любой форме: будь то благодеяние, страшный грех, творческое созидание или разрушительный вандализм. Героем становится тот, у кого хватило мужества переступить грань «без страха и сомнения». Обывателя, считает Фромм, можно называть героем уже за то, что он пытается хоть как-то проявить себя и заслужить поощрение. Его толкает вперед потребность придать смысл собственной жизни и в меру своего понимания дать волю своим страстям (хоть и не выходя за рамки дозволенного).

* * *.

Понимание страсти как феномена в истории философии, в контексте философских постижений человека не оставалось неизменным. Поначалу многие мыслители видели в страсти нечто, что возвращает человека к животному царству, отвлекает его от разумности и общественных канонов поведения. Истолкование страсти как пагубы человека, естественно, приводило философских антропологов к убеждению, будто страсти должны обуздываться и изживаться. Однако уже в XIX в. положение радикально изменилось.^[1]

Ф. Ницше считал, что традиционные общества обычно стремились устранить страсти. Но именно в страстях выражается огромная преобразующая, обновительная энергия. Страсти должно возделывать, культивировать, подогревать. В XX в. психоаналитики классического толка усматривали в страстях выражение инстинкта. Но в работах сторонников гуманистического психоанализа страсти стали рассматриваться как выражение «специфически человеческого», как отражение экзистенциальной, а отнюдь не инстинктуальной сферы.

После рассуждений о природе страсти можно перейти и к оценке отдельных проявлений страстной натуры человека.

• [1] Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. С. 233.