Политика самоусиления и попытки реформ

Продемонстрированная в годы опиумной и следовавших за ней войн с Западом и тайпинского восстания слабость цинской империи и энергичное укрепление в Китае колониального капитала вызвали к жизни естественную реакцию самосохранения. Проявлением ее была политика самоусиления, ставшая генеральной линией империи в последней трети XIX в. Поставленные перед очевидным фактом правители империи, начиная от всесильной императрицы Цыси и ее ближайших помощников типа Ли Хун-чжана и кончая чиновниками на местах, вынуждены были признать превосходство европейского оружия и западной техники. Стремление заимствовать все это и поставить на службу Китаю и явилось основой политики самоусиления. Иными словами, дело модернизации страны руководители цинского Китая решили взять в свои руки, оставив за колониальными державами лишь право на торговые операции и финансирование промышленного и иного строительства. Конечно, колониальный капитал тоже быстро укреплял свои позиции в Китае в конце XIX в., создавая там свои предприятия и расширяя внешнеторговый оборот, но основной рост промышленного потенциала и всей инфраструктуры шел преимущественно за счет централизованных усилий китайского государства.

Здесь надлежит сделать существенную оговорку. Речь идет не о хорошо продуманной и официально принятой на высочайшем уровне новой экономической политике. Как раз напротив, верхи империи во главе с Цыси были сравнительно мало озабочены проблемами самоусиления, да и не были готовы для этого. Другое дело — влиятельные деятели империи, фактически державшие в своих руках власть над теми или иными регионами страны и имевшие в своем распоряжении сильные армии и огромные средства. Существуя как бы сами по себе, они в то же время не только не были в оппозиции к центру, но практически действовали от его имени, будучи облечены высокими полномочиями, сохраняя за собой высшие официальные посты. Регионализация огромной империи не была для Китая чем-то новым. Напротив, по меньшей мере с конца Хань это было нормой в тех условиях, когда центральная власть оказывалась не в состоянии сохранить свои позиции либо справиться с крестьянским восстанием. В этих случаях инициативу и брали на себя так называемые сильные дома на местах, создававшие собственные армии, вступавшие в борьбу с повстанцами и затем вершившие делами империи. Так было в конце Хань. Нечто похожее стало реальностью и после подавления восстания тайпинов.

Высшие сановники империи, такие как Ли Хун-чжан (1823— 1901), Цзэн Го-фань (1811—1872), Цзо Цзун-тан (1812—1885).

и некоторые другие, уже с начала 1860-х гг. стали на путь энергичного строительства в своих регионах арсеналов, верфей, механических предприятий, чтобы перевооружить собственные армии и тем усилить вооруженную мощь империи. Частично эта деятельность финансировалась за счет казны, отчасти за счет поборов с имущих слоев того региона, который находился под контролем данного сановника, в немалой степени за счет награбленного в ходе войны с тайпинами. Компании, строившие арсеналы и заводы, верфи и шахты, не останавливались и перед тем, чтобы привлечь частный капитал, т. е. средства купцов, землевладельцев, конфуцианских ученых-шэныии (сдавших экзамены и потому имевших приличный заработок). Но вносившие его собственники, как правило, не имели голоса при решении проблем, связанных с производством и финансами компании. В лучшем случае они регулярно получали свою долю дохода в виде процентов на вложенный капитал. Практически это означало, что заимствованный у иностранцев принцип буржуазного производства в китайских реалиях конца XIX в. обрел форму почти государственного, во сяком случае полугосударственного капитализма.

Теоретически это было обосновано в классическом лозунге идеи самоусиления: «Китайская наука — основа, западная — [нечто] прикладное»^[1]. Смысл его состоит в том, что китайская конфуцианская основа во всех отношениях не ставится под сомнение, тогда как все заимствованное с Запада перенимается для того, чтобы дополнить основу. К этому стоит добавить, что в Китае стали появляться многочисленные сочинения, разрабатывавшие данный постулат в том смысле, что вообще-то все великие изобретения и достижения Запада — не что иное, как результат когда-то заимствованных из Китая идей. Поэтому нет ничего удивительного в том, что теперь все эти несколько видоизмененные идеи китайцы вправе взять на вооружение.

Рост иностранной торговли в Китае вел к накоплению в стране немалых средств за счет таможенных сборов. Эти средства, как и иностранные займы, тоже шли на форсирование политики самоусиления, в первую очередь на создание индустрии вооружения. Впрочем, немалая доля их прилипала к рукам гигантского аппарата власти, вплоть до императрицы, предпочитавшей строить дворцы на деньги, которые предназначались для перевооружения армии. Регионализация страны и продажность аппарата власти сильно ослабляли империю и во многом нейтрализовали возможные успехи политики самоусиления, а протекционизм и коррупция вели к назначению на важные посты бездарных протеже высших сановников. Отсюда недостаточная эффективность политики самоусиления, что стало очевидно уже при первых серьезных испытаниях. Такими испытаниями были война Китая с Францией за Индокитай (1884—1885) и японо-китайская война (1894—1895). Обе войны, в ходе которых империя столкнулась с хорошо вооруженными и умело руководимыми армиями, привели Китай к поражению и немалым потерям. Вьетнам, а затем Корея и Тайвань перестали быть вассальными по отношению к Китаю территориями, частями империи.

Военные поражения логически привели к очередному натиску на Китай колониальных держав, усиливавших свои экономические и политические позиции в дряхлеющей империи. Основной финансово-экономической силой в Китае стали иностранные банки. В ходе так называемой битвы за концессии державы получили в свои руки контроль над быстро развивающимся железнодорожным строительством. Немалые деньги иностранный капитал вложил в судоходство, хлопчатобумажную и некоторые другие отрасли промышленности. Правда, параллельно с этим продолжалось и создание казенных предприятий, прежде всего горнорудных, металлургических, текстильных. Но все они, как правило, были экономически неэффективными, технически отсталыми. Первые шаги в конце века начала делать и китайская национальная частная промышленность, хотя частные фабрики и иные предприятия были еще, как правило, мелкими и экономически слабыми. В целом капиталистическое развитие Китая наращивало темпы, но формы его были типичны для традиционных восточных структур. В стране все еще преобладали предприятия иностранного капитала и казенные, государственные. Для развития национального капитала не были созданы необходимые, в частности правовые, условия.

Это несоответствие вполне ощущалось в конце XIX в. Передовые умы Китая, уже немало заимствовавшие из европейского опыта и многое узнавшие о Западе, все более настойчиво пропагандировали необходимость серьезных внутренних реформ, которые могли бы освободить страну от сковывавших ее оков традиционной структуры и открыть двери для активных преобразований. Движение за реформы связано прежде всего с именем выдающегося китайского мыслителя Кан Ю-вэя (1858—1927), пытавшегося сочетать блестящее традиционное конфуцианское образование с глубоким анализом современной ему эпохи.

В своем знаменитом сочинении «Датун шу» («Книга о великом единении»; 1887) Кан Ю-вэй на базе древних китайских учений о социальной справедливости, а также заимствованных им у европейских философов утопических доктрин пытался создать генеральную теорию всеобщего благоденствия в условиях столь привычного для Китая отсутствия охраняемой законом частной собственности и умело организованного общественного хозяйства. В этой теории было немало и от тех эгалитарных устремлений, которыми вдохновлялись восставшие китайские крестьяне со времен ханьских «желтых повязок» до тайпинов.

Заслугой Кан Ю-вэя было то, что он не ограничился изложением теоретических утопий, а весьма ревностно взялся за практические дела, обличая в своих меморандумах трону царящие в стране произвол и коррупцию, выступая в защиту угнетенного народа. Конечно, все это не было новым в истории Китая. Еще сравнительно недавно, несколько веков назад, конфуцианцы периода династии Мин столь же страстно обличали пороки временщиков и звали к восстановлению утраченных конфуцианских порядков. Но Кан не стал повторять их призывы. В отличие от своих предшественников, тоже выступавших за реформы, он призвал к преобразованиям, направленным на изменение всей системы государственного устройства. Опираясь на авторитет Конфуция, Кан Ю-вэй потребовал введения в стране конституционной монархии на парламентарной основе, демократизации, активного заимствования западных стандартов, включая введение новых законов, поддержку частного предпринимательства, решительных преобразований в сфере экономики администрации, просвещения и культуры и т. п.

В середине 1890-х гг. меморандумы Кан Ю-вэя и его сторонников приобрели достаточно широкую поддержку. В 1895 г.

была создана Ассоциация усиления государства, члены которой выступали за реформы. С сочувствием отнесся к предложениям Кан Ю-вэя и молодой император Гуансюй^[2]. По всей стране стали возникать организации Ассоциации, издаваться газеты и журналы, в которых пропагандировались идеи реформаторов. С особой силой борьба за реформы вспыхнула после знаменитого инцидента в апреле 1898 г. В ответ на убийство двух немецких миссионеров Германия оккупировала район бухты Цзяочжоу с городом Циндао на полуострове Шаньдун, вслед за ней изрядные куски китайской территории начали захватывать Англия (Коулун), Франция (побережье Гуанчжоувань) и Россия (Порт-Артур и Дальний).

Эти захваты, означавшие переход к разделу Китая колониальными державами, были весьма болезненным сигналом для империи и не могли не вызвать в стране взрыв негодования. Сторонники реформ стали создавать союзы защиты государства, а уже летом 1898 г. Гуансюй решился на проведение реформ. Кан Ю-вэй и его сторонники (наиболее известны из них Лян Ци-чао, Тань Сы-тун) разработали обстоятельную программу реформ, включавшую содействие развитию промышленности, отмену ряда старых и введение новых административных институтов, открытие школ и вузов, издание книг и журналов, реорганизацию армии, поощрение современной науки и т. д. Однако как реформаторы, так и сам Гуансюй имели мало реальной власти для того, чтобы осуществить эту программу. Высшие должности в стране занимали их открытые противники, явно саботировавшие нововведения, а за спиной оппозиции и самого Гуансюя стояла выжидавшая развития событий всесильная Цыси. Было очевидно, что без решительных акций успеха реформаторам не добиться.

Наиболее радикальные из лидеров-реформаторов предложили Гуансюю убрать Цыси и ее сторонников. Переворот был намечен на октябрь 1898 г., когда должны были состояться большие маневры войск. Однако привлеченный реформаторами для осуществления этого плана генерал Юань Ши-кай выдал их планы, после чего Цыси, опередив события, приказала арестовать Гуансюя и вождей реформаторов. Тань Сы-тун и многие другие реформаторы были казнены. Гуансюй лишился трона. Кан Ю-вэй и Лян Ци-чао, которым удалось бежать, опираясь на помощь Англии и Японии, сумели спастись, но дело их оказалось проигранным. «Сто дней реформ» не дали результата, породили мощную ответную волну репрессий, вызвавших сочувственную поддержку со стороны масс китайского населения. Китай увидел в попытке реформ козни иностранцев. После казни группы реформаторов в Пекине начались открытые антииностранные выступления, для подавления которых были вызваны войска охраны. В то же время цинские власти во главе с Цыси не спешили с наведением порядка, опять-таки выжидая, как пойдут события дальше.

• [1] Это переделка средневекового тезиса «Земледелие все, остальные занятия вторичны».
• [2] После смерти императора Тунчжи его мать Цыси, исполнявшая функции регента, возвела на престол Гуансюя, приходившегося ей племянником. Поскольку это было сделано в нарушение принятой в стране традиции престолонаследия, позиции Гуансюя на троне были достаточно слабыми, чтои сыграло немалую роль в стремлении молодого императора обрести политическую опору и вырваться из-под тиранической опеки Цыси.