Хрестоматия. 
Введение в языкознание

Бодуэн де Куртенэ И. А. Некоторые общие замечания о языковедении и языке // И. А. Бодуэн де Куртенэ. Избранные труды по общему языкознанию. Т. I. М.: Изд-во АН СССР, 19G3. С. 47—50,56—57 (фрагмент публичной лекции, прочитанной в Петербургском университете в 1870 г.).

Фрагмент 1.

Исходною точкою для определения науки языковедения послужит мне недоразумение, основывающееся на том господствующем в публике мнении, что грамматика есть наука правильно говорить и писать на известном языке. Это мнение поддерживается и до сих пор многими из грамматиков, которые так обыкновенно и определяют предмет своей науки.

Из краткого рассмотрения разных направлений искусств, техники и практики, представляющих результаты применения науки к потребностям жизни отдельных личностей и целых народов, мы видим, что языковедение вообще мало применимо к жизни: с этой точки зрения в сравнении, например, с физикою, химией, механикою и т. п. оно является полнейшим ничтожеством. Вследствие этого оно принадлежит к наукам, пользующимся весьма малою популярностью, так что можно встретить людей даже очень образованных, но не понимающих или даже вполне отрицающих потребность языковедения.

Убеждать их в противном — напрасная трата времени; можно заметить только, что для человека, нс возвысившегося над уровнем умственного развития животного, нс нужна ни одна наука; признавать же бесполезным исследования известного рода явлений значит обладать умом необъективным и лишённым чутья действительности.

Фрагмент 2.

Если же называть науку нс по преходящим ее направлениям, а также и нс по известным совершаемым в ней учеными операциям, а по предмету исследования, в таком случае, наподобие «естествоведения», самое уместное название для науки, предметом которой служит язык, будет не сравнительная грамматика, не сравнительное языковедение, нс объяснительная грамматика (erklarendc Grammatik), не объяснительное языковедение (erklarendc Sprachwissenschaft), нс (сравнительная) филология, а просто как исследование языков и речи человеческой вообще, или языковедение (языкознание), или же, наконец, лингвистика (глоттика). Это название ничего не предрешает, а только указывает на предмет, из области которого берутся научные вопросы.

Фортунатов Ф. Ф. Сравнительное языковедение // Ф. Ф. Фортунатов. Избранные труды. Т. ! М., 1956. С. 26—27 (курс лекций, фрагмент которых предлагается далее, читался в Московском университете в 1901—1902 гг.).

Мы можем и должны сравнивать языки не только в генеалогическом отношении, по и по отношению к тем сходствам и различиям, которые зависят от сходных и различных физических и духовных условий.

То обширное применение, которое имеет в современной лингвистике сравнительный метод, достаточно объясняет, почему эта наука называется, между прочим, сравнительным языковедением; но только в названии «сравнительное языковедение» не следует видеть указания на отличие этой науки от какого-либо другого исследования языка в его истории: есть только одна паука о языке — та наука, которая имеет предметом изучения человеческий язык. Исследование того или другого отдельного языка или той или другой отдельной семьи языков входит в состав языковедения как известная часть этой науки; а успешное занятие одной частью науки возможно лишь тогда, когда не теряется связь с другими её частями и с её обширными основаниями. Понятно поэтому значение языковедная, или лингвистики, для филологии в тесном смысле этого термина: филолог, останавливаясь па известном пароде, изучает его в различных проявлениях его духовной стороны, а потому, между прочим, изучает и язык этого народа. В этой области, по отношению к языку изучаемого парода, филолог должен быть лингвистом, а языковедение для него не побочная наука, но та, которая одной своей частью входит в его^[1]

специальность. Точно также филолог должен быть и историком при изучении других отделов филологии.

Итак, научное исследование какого бы то ни было языка входит в область языковедения; но не всякое изучение языка является научным: языковедение как науку, задача которой познать язык в его истории, нельзя смешивать, понятно, с изучением какого-либо языка для практической цели, т. е. с целью владеть этим языком как средством для достижения других целей, например для обмена мыслями.

Пешковский А. М. Объективная и нормативная точки зрения на язык //.

В. А. Звегинцев. История языкознания ХТХ-ХХ вв. в очерках и извлечениях.

Ч. II. М., 1965. С. 288—294. (Статья, фрагменты из которой предлагаются в хрестоматии, была опубликована в журнале «Русский язык в школе» в 1923 г.)

Объективной точкой зрения на предмет следует считать такую точку зрения, при которой эмоциональное и волевое отношение к предмету совершенно отсутствует, а присутствует только одно отношение — познавательное. Так как эмоционально-волевое отношение тесно связано с оценкой предмета, то отсутствие оценки — первый признак объективного рассмотрения предмета. Такова точка зрения всех математических наук и естественных. Переходя к гуманитарным наукам, мы вступаем в область неизбежного и, быть может, даже необходимого субъективизма, и притом субъективизма в истинном смысле слова, т. е. индивидуального, личного. От этического идеала и от этической оценки изучаемого не может отказаться ни одно направление гуманитарной мысли. А единого этического идеала у человечества пока нет. Следовательно, здесь субъективная оценка фактов вытекает из самой сути дела.

И не только к целым языкам, но и к отдельным языковым фактам лингвист, как таковой, может относиться в настоящее время только объективно-познавательно. Для него нет в процессе изучения ни «правильного» и «неправильного» в языке, ни «красивого» и «некрасивого», ни «удачного» и «неудачного» и т. д. В мире слов и звуков для него нет правых и виноватых.

Прежде всего по отношению ко всему народному языку (т.е., например, для русиста ко всему русскому языку, кроме литературного наречия) у ли нгвиста, конечно, не может быть той наивной точки зрения неспециалиста, по которой все особенности народной речи объясняются порчей литературного языка.

Такова объективная точка зрения на язык. Как видит читатель, она диаметрально противоположна обычной, житейско-школьной точке зрения, в силу которой мы над каждым языковым фактом творим или по крайней мере стремимся творить суд, суд «скорый» и зачастую «неправый» и «немилостивый». Мы или признаём за фактом «право гражданства» или присуждаем его сурово к вечному изгнанию из языковой сферы. Суд этот обычно бывает пристрастнейшим из всех судов на земле, так как судья руководится прежде всего собственными привычками и вкусами, а затем смутным воспоминанием о каких-то усвоенных на школьной скамье законах — «правилах». Но, во всяком случае, он убежден, что для каждого языкового случая такие правила существуют, что всё, чего он не доучил в школе, имеется в полных списках, хранящихся в недоступных для профанов местах, у жрецов грамматической науки, и что последние только составлением этих списков «живота и смерти» и занимаются. Так как это убеждение о существовании объективной, общеобязательной «нормы» для каждого языкового явления и необходимости этой нормы для самого существования языка составляет самую характерную черту этого обычного житейско-интеллигентского понимания языка, то мы и назовем эту точку зрения нормативной.

Когда человеку, относящемуся к языку исключительно нормативно, случается столкнуться с подлинной наукой о языке и с её объективной точкой зрения, когда он узнаёт, что объективных критериев для суждения о том, что «правильно» и что «неправильно» нет, что в языке «всё течёт», так что-то, что вчера было «правильным», сегодня может оказаться «неправильным», и наоборот; когда он вообще начинает постигать язык как самодовлеющую, живущую по своим законам, величественную стихию, тогда у него легко может зародиться отрицательное и даже ироническое отношение к своему прежнему «нормативизму» и к задачам нормирования языка. И чём наивнее была его прежняя вера в существование норм, тем бурнее может оказаться, как у всякого новообращённого, его новое отрицание их. От такого поверхностнореволюционного отношения к нормативной точке зрения я решительнейшим образом должен предостеречь читателя. для литературного наречия [= литературного языка] наивный нормативизм интеллигента-обывателя, при всех его курьёзах и крайностях, есть единственно жизненное отношение, а выведенный из объективной точки зрения квиетизм [= пассивность] был бы смертным приговором литературному наречию.

В школе эти две стороны должны войти в теснейшее соприкосновение уже по одним методическим причинам. Изучение одних сухих «норм» высшей «литературности» без объяснения, откуда они взялись, насколько совпадают с разговорной действительностью и насколько отличаются от неё, было бы нестерпимо скучным. Теоретический интерес должен поддерживаться практическим, практический — теоретическим. Ребёнок должен отчётливо понимать, что он учится хорошо говорить, но для того, чтобы этому научиться, надо прислушиваться к тому и подумать над тем, как люди говорят. Уже в детском уме объективная и нормативная точки зрения должны прийти в должное равновесие. Но для этого прежде всего надо, чтобы последнее твёрдо и стройно установилось в уме учителя.

• [1] Отождествлять филологию с языкознанием значит, с одной стороны, суживать круг её вопросов (так как филология занимается всеми проявлениями душевной жизни известного народа, а не только языком), с другой же — слишком расширять этот круг (так как филология ограничивается до сих пор известным народомили же группою народов, а языковедение в общей сложности исследует языки всехнародов). Впрочем, филология, как она развивалась исторически, представляетне однородную, цельную науку, а собрание частей разных наук (языковедения, мифологии, истории литературы, истории культуры и т. п.), соединенных в одноцелое тождеством носителей разнородных явлений, в разборе которых состоятнаучные вопросы и задачи филологии. Отсюда филология классическая (греко-латинская), санскритская, германская, славянская, романская и пр.