Помощь в написании студенческих работ
Антистрессовый сервис

Список рекомендуемой литературы

РефератПомощь в написанииУзнать стоимостьмоей работы

Второе различие, по-видимому, заключается в следующем. Искусственные знаковые системы именно искусственны; они созданы сознательным актом воли, как плод соглашения или ряда соглашений, они и в целом, и в деталях имеют продуманный, логический характер. Поэтому в искусственных знаковых системах сознательно избегаются и обычно действительно отсутствуют всякие противоречия, ненужная избыточность… Читать ещё >

Список рекомендуемой литературы (реферат, курсовая, диплом, контрольная)

  • 1. Кондратову А. М. Звуки и знаки. — М., 1966 (URL: http://www. modcrnlib.ru/books/).
  • 2. Соссюр, Ф. Курс общей лингвистики // Ф. Соссюр. Труды по языкознанию. — М., 2007 (URL: superlinguist.com).

Вопросы и задания для самопроверки

  • 1. В чём заключается специфика коммуникативного знака по сравнению со знаками, не предназначенными для использования в процессе общения людей?
  • 2. Какими собственными примерами слов из русского и изучаемого языка можно подтвердить свойство асимметричности языкового знака?
  • 3. Объясните, как вы понимаете следующее утверждение Ю. С. Маслова в работе «Знаковая теория языка»: «Мысль до её оформления с помощью языка, можно сказать, не существует, не является мыслью в подлинном смысле слова». В своём рассуждении используйте содержание фрагмента указанной работы.

Хрестоматия

Соссюр Фердинанд де. Курс общей лингвистики // Фердинанд де Соссюр. Труды, но языкознанию. М., 1977. С. 99—100.

(Языковой знак)

Языковой знак связывает не вещь и её название, а понятие и акустический образ. Этот последний является не материальным звучанием, вещью чисто физической, а психическим отпечатком звучания, представлением, получаемом нами о нём посредством наших органов чувств; акустический образ имеет чувственную природу, и если нам случается называть его «материальным», то только по той причине, а также для того, чтобы противопоставить его второму члену ассоциативной пары — понятию, в общем более абстрактному.

Психический характер наших акустических образов хорошо обнаруживается при наблюдении над нашей собственной речевой практикой. Не двигая ни губами, ни языком, мы можем говорить сами с собой или мысленно повторять стихотворный отрывок. Именно потому, что слова языка являются для нас акустическими образами, не следует говорить о «фонемах», их составляющих. Этот термин, подразумевающий акт фонации, может относиться лишь к произносимому слову, к реализации внутреннего образа в речи.

Языковой знак есть, таким образом, двусторонняя психическая сущность, которую можно изобразить следующим образом:

Список рекомендуемой литературы.

Оба эти элемента теснейшим образом связаны между собой и предполагают друг друга. Ищем ли мы смысл латинского arbor или, наоборот, слово, которым римлянин обозначал понятие «дерево», ясно, что только сопоставления типа кажутся нам соответствующими действительности, и мы отбрасываем всякое иное сближение, которое может представиться воображению.

Список рекомендуемой литературы.

Мы предлагаем сохранить слово знак для обозначения целого и заменить термины понятие и акустический образ соответственно терминами означаемое и означающее>; последние два термина имеют то преимущество, что отмечают противопоставление, существующее как между ними самими, так и между целым и частями этого целого.

Маслов Ю. С. Знаковая теория языка // Вопросы общего языкознания. Материалы республиканского семинара преподавателей общего языкознания. Учёные записки ЛГПИ им. А. И. Герцена. Т. 354. Л., 1967. С. 110—111, 119−121, 124−126.

(Языковой знак)

Что такое знак? Существует старое, возникшее ещё в Средние века определение, согласно которому мы имеем дело со знаком всякий раз, когда «что-то стоит вместо чего-то другого» (aliquid stat pro aliquo), г. е. когда некое событие, А замещает, представляет, репрезентирует нечто другое, какое-то В. Событие, А есть в этом случае «знак» события В, а событие В — «референт» события А. Под приведённое определение, однако, подойдут и многие такие знаки, которые не относятся к общению. Так, туча есть «знак» приближающегося дождя, повышенная температура — «знак» болезни. Во всех подобных случаях перед нами, собственно, нс знаки, а признаки, симптомы, связанные естественной причинной связью с тем, что они для нас могут «замещать» и «обозначать» в актах познания действительности. Это не знаки, потому что здесь нет сознательного, преднамеренного употребления события, А в целях информации о событии В. Видя на небе тучу, мы делаем вывод, что будет дождь, но ведь никто не посылает тучи на небо с целью «обозначить» дождь, предупредить кого-то о приближающемся дожде. Поэтому, по-видимому, необходимо дать более узкое определение знака. Мы должны исключить из понятия знака знаки-признаки, или симптомы, т. е. говорить только о коммуникативном знаке, о знаке, используемом в актах общения людей.

Когда мы имеем дело с коммуникативными знаками, помимо, А и В существуют ещё С и D: субъект С использует событие А, чтобы информировать о событии В субъекта D. Следовательно, здесь отношения гораздо более сложные. Очевидно, можно предложить следующее предварительное определение коммуникативного знака.

Коммуникативным знаком (в дальнейшем просто: знаком) будем называть всякий преднамеренно воспроизводимый или преднамеренно используемый материальный факт, рассчитанный на чьё-то восприятие и предназначенный служить средством передачи информации о чём-то, находящемся вне этого факта (референте этого знака). Например, букет цветов, который преподносится в знак внимания, уважения; шляпа, положенная на стул как знак того, что место занято. Частной разновидностью знака является нулевой знак — значащее отсутствие материального события на фоне его присутствия в соотносительных случаях. Так, невключение «мигалки» служит знаком того, что данный автомобиль, автобус и т. д. едет через перекресток в прямом направлении, не меняет «ряда» движения, не обгоняет другую машину и т. п.

Рассчитанность знака на восприятие предполагает не просто его чувственную воспринимаемость, но и его отличимость в восприятии от другого знака или от других знаков той же системы, а также от окружающего фона.

Свойство знака отличаться от других знаков и от фона можно назвать дистинктивной (различительной) функцией знака. Свойство знака служить средством для передачи информации уместно назвать его информативной функцией.

Между референтом знака и его экспонентом не существует, конечно, никакой прямой связи. Связь осуществляется через сознание людей, которые пользуются данным знаком, для которых, скажем, звукоряд [don] обозначает определённую реку, звукоряд [kot] — определённую разновидность домашних животных и т. д. Связь эта условна и общественна, исторична: в другом коллективе понятие ‘кот' связано с совершенно другими звуками, ср. фр. [sa] (в орфографии: chat), лат. felis и т. д., или ср. немецкое междометие боли аи! и русские ой! ай! В искусственных знаковых системах эта связь «задаётся» создателями этих систем, устанавливается по соглашению. В естественных языках она в громадном большинстве случаев сложилась стихийно и наследуется по традиции. Особый вопрос — насколько выбор данного, а не какого-либо другого экспонента подсказан, или мотивирован самим референтом, самой природой обозначаемой вещи.

Среди морфем, т. е. простейших знаков-информаторов, мотивированными, «иконическими» знаками следует признать одни только звукоподражательные корни. Общеизвестно, однако, что и их изобразительность никак не абсолютна, что она ограничена рамками репертуара фонем (и допускаемых фонемосочетаний) каждого языка и, кроме того, скована традицией, так что на поверку оказывается весьма приблизительной. Кроме того, звукоподражательные корни составляют в каждом языке ничтожное меньшинство морфем. Экспоненты всех остальных морфем — корневых и аффиксальных, лексических и грамматических — абсолютно не мотивированы. В сложных знаках-информагорах тина производных основ и слов, сложных основ и слов и т. д. мы встречаемся с относительной мотивированностью. Эти знаки нередко в какой-то мере мотивированы самим составом своих экспонентов, набором простейших знаковых единиц, из которых строятся эти экспоненты. В примерах, которые приводят на живую «внутреннюю форму слова», мы, однако, легко можем наблюдать относительный характер их мотивированности. Так, слово одуванчик — мотивировано, в основе его лежит объективный признак предмета. Но одуванчик, как мы знаем, называется в русских говорах ещё пухлянка, летучка, молочник. Каждое из этих названий мотивировано, но почему в каждом названии выбран именно данный признак, а не другой — мы не знаем. Следовательно, мотивированность всегда относительна, всегда сочетается с условностью и случайностью в выборе мотивирующего признака. Кроме того, мотивированность слов всегда в конечном счёте «упирается в стену» всеобщей (кроме звукоподражаний) немотивированности экспонентов морфем.

(Отличие языка от искусственных знаковых систем)

Эти различия можно свести к трём главным пунктам.

Первое различие искусственные знаковые системы обслуживают человека в какой-то узкой сфере его деятельности каждая. Правда, письмо — такая искусственная система, которая обслуживает человека почти во всех сферах его деятельности, но письмо — это система особого рода, наиболее тесным образом связанная с языком, и поэтому о нём надо было бы говорить особо. И всё же сфера использования письма, даже в эпоху всеобщей грамотности, значительно уже, чем сфера использования устной речи, ещё несравненно уже и специальнее область символических «языков» науки, знаков уличного движения, морской сигнализации флагами, азбуки Морзе и т. д. Язык же обслуживает человека во всех сферах его жизни и деятельности и сопровождает его с первых месяцев до последних дней жизни. И в силу этого язык прежде всего количественно несравненно богаче и качественно гораздо сложнее, чем любая другая знаковая система. Количественный момент переходит здесь в качественный момент. Но это лишь одна сторона дела.

Второе различие, по-видимому, заключается в следующем. Искусственные знаковые системы именно искусственны; они созданы сознательным актом воли, как плод соглашения или ряда соглашений, они и в целом, и в деталях имеют продуманный, логический характер. Поэтому в искусственных знаковых системах сознательно избегаются и обычно действительно отсутствуют всякие противоречия, ненужная избыточность, в них нет или почти нет синонимов, в них совершенно нет (во всяком случаи их создатели стремятся к тому, чтобы не было) омонимии и полисемии. Язык (каждый язык) — система, создававшаяся стихийно на протяжении тысячелетий. Никогда ни в чьей голове не существовало единого плана его построения и развертывания, и в нём на каждом шагу подстерегает нас полисемия, омонимия, синонимия, всякого рода нелогичности, противоречия. Язык чрезвычайно избыточен, обладает колоссальным «запасом прочности». И даже в развитом современном обществе язык лишь в очень небольшой мере подчиняется сознательной регулировке в некоторых областях (например, в области терминологии), но в целом он и сейчас почти непроницаем для сознательной регулирующей деятельности. В то же время искусственные знаковые системы меняются по произволу людей очень легко и безболезненно.

Наконец, последнее и самое важное различие. Искусственные знаковые системы (кроме, может быть, символических «языков» некоторых наук), как правило, имеют дело с информацией уже как-то ранее выраженной, они служат для перекодирования «готовой» информации из одной формы в другую. Язык же в этом отношении отличается от всех остальных знаковых систем. Мысль до её оформления с помощью языка, можно сказать, не существует, не является мыслью в подлинном смысле слова. Содержательная информация, как правило, впервые создаётся в тех или иных языковых формах. Поэтому язык представляется наиболее органически связанным с мыслью, наиболее естественным её «вместилищем» и средством её формирования. Особенно это справедливо по отношению к родному языку, который для человека с самого начала его жизни неразрывно связан с мышлением. Именно в силу «органичности» языкового знака в его значение может входить и нередко входит эмоциональный момент, тогда как в знаках большинства искусственных систем эмоциональные моменты, как правило, отсутствуют.

Чиркова Е. И., Колотое В. Я. Психолого-педагогическая основа интерпретации иноязычной информации средствами невербалики и паралингвистики в военных вузах. СПб., 2002.

В США рука на сердце (жест, понимаемый русскими как проявление искренности и дружелюбия) американцами часто понимается: «Мне плохо! Врача!» Злость в Америке обычно демонстрируется с помощью двух сжатых кулаков, ударяемых друг о друга.

Жест «Иди сюда», «Подойди поближе» в разных странах выглядит поразному. Жители Англии делают подзывающий жест в положении ладони вверх. При прощании всё выглядит наоборот. Когда итальянцы машут рукой в знак прощания, англичане воспринимают этот жест как приглашение.

Движение пальца из стороны в сторону имеет много разных значений. В США это может означать лёгкое осуждение, угрозу или всего-навсего призыв прислушаться к тому, что сказано.

В Европе и Америке едва ли не самой частой формой приветствия является рукопожатие. Глубокий поклон в американской культуре считается знаком раболепства или унижения. Такое отношение к данному жесту в своё время породило серьёзные проблемы, связанные с пребыванием американских оккупационных сил в Японии.

В Америке, если вы смотрите собеседнику прямо в глаза и не кланяетесь, это не знак вызова, а знак самоуважения и внутреннего достоинства. Однако впечатление, возникшее из-за такого глазного поведения солдат в Японии, было резко отрицательным и неоднократно приводило к недоразумениям и конфликтам между войсками и местным населением.

В Германии нельзя показывать знак «о'кей» — колечко из указательного и большого пальца. Этот жест оскорбителен для немца, который также придёт в бешенство от того, если вы покрутите пальцем у виска (у русского этот жест означает «с тобой с ума сойдёшь!»). В разговоре с немцем лучше на стуле не разваливаться и ноги на стол не закидывать.

В Англии, как и в Германии, обычная очередь — «святое дело», и правила поведения в этой ситуации глубоко укоренились в обществе. Попытка влезть без очереди расценивается как совсем уж антиобщественный поступок и даже у самого мягкого и терпеливого человека может вызвать отпор и даже враждебность. Дожидаясь своей очереди, каждый ведёт себя так, словно его окружает невидимая сферическая оболочка, сохраняющая расстояние между ним и соседом.

Каждый старается не вторгаться в личное пространство остальных. Один из вариантов такого поведения можно наблюдать на пляже, когда каждая вновь пришедшая группка отдыхающих стремится расположиться на песочке как можно дальше от других загорающих.

Однако этот тип поведения относительно редко встречается во многих других странах. Например, французов и итальянцев трудно заподозрить в излишнем уважении к очередям, и они предпочитают толпой штурмовать двери подошедшего автобуса.

Отсутствие каких-либо правил поведения в очереди в США проявляется в том, что там и в языке нет соответствующего термина. В Диснейленде участки, где необходимо выстроиться друг за другом, специально отделены планкой или изгородью.

Неверно использованный жест может нарушить коммуникативный эффект и создать политический прецедент. Журналисты часто вспоминают характерный для Америки жест «Здорово! Высшего качества!», использованный президентом Бушем в Австралии, где такой жест считается грубым и недопустимым в приличном обществе. Президент Буш показал этот жест во время публичной встречи, оскорбив таким образом всё население Австралии, когда достопочтенные австралийцы увидели его с экранов своих телевизоров.

Немцы часто поднимают брови в знак восхищения чьей-то идеей. То же самое в Британии будет расценено как выражение скептицизма. А китаец поднимает брови, когда сердится.

Этот не1 юлный iюречень значений довольно-таки стандартных жестов i юказывает, как легко даже закаленному путешествет шику i юпред1 гамере! шо обидеть своих партнёров по общению — представителей другой национальной культуры.

Показать весь текст
Заполнить форму текущей работой