Лекция десятая ФУНКЦИОНИРОВАНИЕ ЦЕННОСТЕЙ

Синхронический аспект анализа функционирования ценностей в культурном пространстве

Функционирование ценностей — это их воздействие на человеческую деятельность, человеческое поведение, общественную жизнь, развитие культуры. Понятно, что воздействие это осуществляется и проявляется по-разному, в зависимости, с одной стороны, от характера того или иного вида ценности — религиозных или эстетических, политических или нравственных, с другой — от особенностей аксиологического субъекта — индивидуального или совокупного, той или иной социальной группы или человечества в целом, наконец, от того, функционирует ли ценность внутри духовного мира субъекта, влияя так или иначе на его целостное сознание, деятельность и поведение, или же, будучи воплощенной, опредмеченной тем или иным образом, она сталкивается с ценностями других субъектов и получает возможность оказывать влияние на их сознание, поведение, изменение ценностных ориентаций.

Первый аспект этой трехмерной функциональной системы определяется, в свою очередь, двояко: границами поля действия данного вида ценностей и иерархией ценностей данного субъекта в данной исторической или биографической ситуации. Подробно описать складывающуюся здесь картину — значит исследовать мировую историю культуры в реальном ее течении и многообразии проявлений, поэтому я ограничусь несколькими примерами, которые могут помочь историкам культуры решить эту задачу.

Начну с сопоставления масштабов действия религиозных и политических ценностей: поле действия первых безгранично, поскольку религиозно осмысляется весь мир — природа, общество, культура и сам человек, а сфера действия политических ценностей сравнительно узка, ограниченная общественными отношениями больших социальных групп. В этом смысле по широте поля действия к религиозным ценностям приближаются ценности эстетические, а самым узким полем действия обладают ценности правовые. Что касается зависимости функционирования ценностей от изменений иерархической структуры аксиосферы, то тут опять-таки наиболее показательно сопоставление, скажем, структуры аксиосфер религиозного сознания Средневековья и позитивистски-ориентированного сознания буржуазного общества эпохи научно-технической революции. Не менее показательно сравнение действенной активности нравственных ценностей в тех иерархических структурах, которые складываются в аксиосферах школьного учителя и инженера, или Учителя, сознающего свою роль воспитателя, и учителя-педагога, который видит смысл своей деятельности только в преподавании физики или фактографически-трактуемой истории…

Второе измерение данной функциональной системы — масштабносубъектное; его крупнопланное рассмотрение позволяет увидеть существенные различия в реальном действии ценностей в жизни каждого типа субъекта: если наибольшей цельностью и спонтанностью обладают ценности частичного субъекта в духовном мире личности, то уже при целостном ее рассмотрении мы видим, как мировоззрение, самосознание и поведение индивида оказываются зависимыми от диалогического взаимодействия ценностных позиций разных его суб-субъектов, а программа политической партии — от столкновения и противоборства разных ее фракций, в экстремальной ситуации приводящего вообще к расколу и образованию новых партий (например, меньшевиков и большевиков или целого веера нынешних коммунистических партий в России); если же обратиться к субъекту-человечеству, то влияние его ценностей на его бытие возможно, как уже отмечалось, только в будущем, когда оно осознает себя в качестве единого субъекта и принцип «примата общечеловеческих ценностей» перестанет быть всего лишь красивой фразой и благим пожеланием.

Оставаясь же пока в реальности существующего положения вещей, мы должны сосредоточить внимание на третьей плоскости рассматриваемой функциональной системы — на особенностях интровертного для субъекта и экстравертного действия его ценностей.

Первое направление их действия подразумевает влияние ценностной компоненты сознания субъекта на другие проявления его деятельности: и духовные, и практические, и практически-духовные. Исходя из предлагаемой мной модели строения человеческой деятельности, следует хотя бы кратко охарактеризовать влияние ценностей субъекта (индивидуального или группового, — в данном случае значения не имеет) на его познавательную деятельность, проективную, практически-преобразователъную, на его общение с другими субъектами и на синкретически-синтетическое художественное освоение человеком мира.

Поскольку познание действительности осуществляется нами на двух уровнях — уровне обыденно-практическом и специализированно-научном (я описал и объяснил эту структуру в «Философии культуры»), постольку роль ценностного отношения должна быть тут рассмотрена в обоих ее проявлениях.

В обыденно-практическом сознании познавательная его «составляющая» неотрывна от ценностно-ориентационной, поэтому роль последней здесь состоит именно в том, чтобы ставить перед познанием задачи, которые ценностное осмысление мира признает заслуживающими этого, то есть имеющими для субъекта жизненную значимость;

так ценностное сознание первобытного человека направляло его познавательную активность на раскрытие тайн природы и собственной его жизни — отношений лица и земли, человека и животного, рождения и смерти, мужчины и женщины; оттого ценностное отношение, будучи осмыслением бытия человеком, становится ориентацией человека в бытии, и в его познании, и в его практическом и духовном преобразовании. И так по сию пору — в обыденно-практическом сознании ценности играют роль ориентира целостной деятельности и конкретного поведения людей.

Сложнее обстоит дело с ролью ценностей в научном и философском познании, которые преодолевают синкретизм обыденного сознания и оказываются поэтому в иных отношениях с ценностями. Отношения эти различны в естественных, технических и математических науках, в науках гуманитарных и в своеобразном философском знании. Развитие герменевтики, от Ф. Шлейермахера до Х.-Г. Гадамера, и неокантианское учение о различии наук о природе и наук о духе имели прямую связь со становлением аксиологии, ибо в познании социокультурных объектов невозможна та степень «отключения», самоабстрагирования субъекта из процесса и продукта познания во имя получения объективной истины, какая необходима и возможна в науках о природе. Само «понимание» и «осмысление» познаваемых явлений и процессов — операции, имманентные «наукам о духе» (или «о культуре»), — есть проявления ценностного к ним отношения, идет ли речь об исторической науке, социологии или литературоведении, и лишь в особых случаях, при решении чисто теоретических и подсобных задач, в этих науках применима методология, подобная той, что применяется в естествознании и математике.

Сказанное означает, что влияние ценностного сознания на познавательную деятельность, которое стало предметом специального внимания так называемой «социологии знания», должно изучаться не «вообще», безотносительно к роду знания, и не с исключительной ориентацией на естественные науки, как это свойственно нашим науковедам (сошлюсь на перечисленные в библиографии сборники), а с конкретным выявлением существенных различий тех ситуаций, которые складываются в разных сферах науки.

Что касается философии и всего круга философских наук — таких, как этика, эстетика, аксиология, антропология, культурология, — то их кажущаяся парадоксальной особенность состоит в том, что они выражают ценностное отношение к тому в мире, что они, познавая, осмысляют, и одновременно делают ценностное отношение предметом своего познания, то есть освещают его и извне, и изнутри, тем самым сближаясь, с одной стороны, с научно-теоретическим мышлением, а с другой — с художественнообразным осмыслением жизни; история философии показывает, что ее рефлексия допускает широкий спектр связи этих позиций, но так или иначе, с той или другой доминантой, эксплицитно или имплицитно, они ей необходимо присущи. Именно отсюда становится понятным, почему философские взгляды субъекта, и индивидуального, и совокупного, могут влиять и на его научную, и на его художественную деятельность — как это видно по творчеству Л. Толстого и Ф. Достоевского, с одной стороны, А. Эйнштейна и Н. Бора — с другой.

Еще более очевидна непосредственная связь ценностного осмысления жизни с проективной деятельностью сознания — нередко идеал вообще рассматривают как род ценности, как высшую ценность (ценности-цели отличают в этом случае от «низших» ценностей-средств). Между тем идеал существенно отличается от идеи, ибо идея как понятийное выражение ценностного отношения — категория аксиологическая, а идеал как разновидность проекта, как «модель потребного будущего» — категория праксеологическая (соответственно, как говорилось об этом выше, идеология отличается от идеологии). Если же поставить вопрос о происхождении идеалов, то стоит нам увидеть в них модели «потребного будущего», — и станет ясным, что идеал конкретно, в представлении, воплощает то, что обладает для субъекта ценностью (рай, утопический «город солнца», коммунистически организованное общество, представление личности о желаемом ею собственном образе жизни).

Точно так же общение, как вид деятельности, в той мере, в какой выбор партнеров осуществляется свободно, регулируется ценностными ориентациями субъекта — выбором того (тех), кто оценивается положительно, вызывая к себе симпатию, уважение, любовь, представляет идеал человека; отсюда известная формула: «Скажи, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты», — означает «Скажи, кто твой друг, и я пойму, каковы твои ценности».

Обратившись ко второму — экстравертному — проявлению функционирования ценностей в культуре и общественной жизни, нужно исходить из того, что условием обретения ими таких возможностей является их извлечение субъектом из недр своей духовной жизни, их объективация и опредмечивание в той или иной форме, ибо благодаря этому ценности каждого субъекта могут стать из его личного достояния достоянием всего человечества. Цель эта достигается тремя способами — художественно-образным воплощением ценностного отношения, теоретическим и публицистическим.

Поскольку искусство, как мы помним, необходимо включает в свою образную «ткань» аксиологическую составляющую (схематическое изображение структуры этой «ткани» позволяет увидеть имманентность ценностного осмысления мира его художественному воссозданию, постольку художественная информация содержит мощный эмоционально-интеллектуальный заряд, в котором адекватно выражено ценностное отношение художника к миру. Удельный вес аксиологической составляющей в творческом методе и, соответственно, в структуре самих произведений искусства может быть большим или меньшим, что зависит от многих причин: от особенностей художественного направления — скажем, в романтическом искусстве он выше, чем в реалистическом, в экспрессионизме значительно выше, чем в импрессионизме; от особенностей рода и жанра искусства — лирика предоставляет несравненно большие возможности выражению ценностно-осмысляющего мир переживания, чем эпос и драма; такие сатирические жанры, как эпиграмма, фельетон, карикатура, и жанры, воспевающие реальность, — ода, гимн, мемориальный памятник — активизируют и обнажают художественную оценку в отличие от повествовательных жанров, в которых она уходит в подтекст произведения, ориентированного на жизнеподобие; далеко не последнюю роль играют здесь индивидуальные особенности таланта художника — юмористического дара Н. Гоголя в отличие, скажем, от объективно-изобразительной структуры пушкинского гения, или различие дарований А. Райкина и И. Смоктуновского, или М. Жванецкого и И. Бродского; существенно, однако, то, что полное исчезновение из искусства субъективно-оценочного, идейно-осмысляющего, выразительно-экспрессивного начала ведет к натуралистическому вырождению художественного творчества. Когда Г. Флобер призывал писателей бесстрастно изображать человеческую жизнь, никак не оценивая поведение своих героев, или когда Э. Золя в теории «документального романа» настаивал на желательности строгого следования фактам и потому безоценочного их воспроизведения, они формулировали принципы, которые сами не могли последовательно осуществить, — читатель ведь явственно ощущает отношение авторов «Мадам Бовари» и «Терезы Ракен» ко всему, что они здесь изображают. Вот почему о содержании и иерархических структурах ценностного сознания, эпохи, народа, сословия, поколения мы судим преимущественно именно по искусству, где это сознание выражено непосредственно, откровенно, вовсей его подлинности и эмоциональной напряженности, не подвергшееся той рациональной обработке и внутренней цензуре, которым оно неизбежно подвергается в теоретическом дискурсе философов, теологов, социологов, этиков и эстетиков, именно в силу его теоретичности лишающего эмоционально-оценивающее мир самовыражение его естественности, спонтанности — то есть подлинности.

Если художественное творчество можно рассматривать как непосредственный «язык ценностей», то теоретическая мысль является, говоря словами одного из основателей семиотики Ч. Морриса, «языком о ценностях». Изучая «отношения между знаками и ценностями», этот ученый пришел к выводу, что существует прямая связь между свойствами ценностей, характером их означивания и уровнями оцениваемого и означиваемого действия; он представил эту связь в такой схеме:

Рассуждение о ценностях на теоретическом языке позволяет их описывать, анализировать и систематизировать, но является уже не инобытием самих ценностей, а рефлексией устного или письменного дискурса по поводу ценностей. Лишенный преимуществ художественного воплощения ценностного сознания, теоретический способ его представления обществу имеет вместе с тем свои достоинства — выявление содержания ценностного отношения, заключенной в нем иерархии ценностей, причин, его породивших, его взаимодействия с другими формами духовной и практической деятельности человека. Тем самым он способствует закреплению в общественном сознании того содержания аксиосферы, которое излагают, обосновывают и защищают теологи, политологи, правоведы, моралисты, эстетики, и сокрушению отрицаемых ими систем ценностей.

Третий, изобретенный культурой, способ обобществления и объективации ценностного отношения — публицистический, промежуточный по своей структуре между художественным и теоретическим, — не случайно, говоря о речах ораторов, статьях журналистов, рецензиях литературных критиков, то есть различных формах публицистики, часто добавляют эпитет «художественная». И здесь, действительно, теоретический по своей структурной доминанте текст бывает в такой степени насыщен разнообразными образными средствами — стилистическими и интонационными, что приобретает не свойственную теоретическому дискурсу эмоциональную возбужденность, которая служит прямому выражению автором своего ценностного отношения к тому, о чем он говорит или пишет.

Таким образом, роль ценностей в жизни общества и культуры двухмерна — она проявляется и в отношениях субъекта к объекту, и в межсубъектных отношениях: ценности направляют, ориентируют все формы предметности и одновременно регулируют отношения людей, объединяя, сплачивая одних и разъединяя данную группу и другие, обладающие иными ценностями, и разных индивидов, имеющих противоположные ценностные ориентации, и разных суб-субъектов в одной личности, влекущих ее в разные стороны и способных привести ее к сложной диалогической целостности, но подчас и оставить в состоянии душевного разлада с угрозой шизофренического распада личности.

Отсюда следует, что широко распространенное в культурологии представление о культуре как «мире воплощенных ценностей» — оно господствовало в грузинской философии, наиболее последовательно отстаиваясь ее лидером Н. Чавчавадзе, — является и верным, и односторонним: в реальной жизни культуры каждая форма человеческой деятельности играет свою незаменимую другими роль: как бы ни была велика роль ценностей, рядом с ней и во взаимодействии с ней утверждают свои культурные миссии познавательная активность человека, делающая культуру «миром воплощенных знаний»; его преобразовательная активность, позволяющая рассматривать культуру и как «мир идеалов, проектов, моделей», и как воплощающую их предметность «второй природы»; практическое и духовное взаимодействие людей, делающее культуру «миром человеческого общения»; художественно-творческая активность человека, удваивающая реальное бытие иллюзорным квазибытием, что делает культуру «миром образов», и мифологических, и собственно-художественных. Встреча аксиологии и культурологии в целостном пространстве философской рефлексии должна поэтому избежать обеих крайностей, хорошо известных нам по истории философии XIXXX веков — абсолютизации роли ценностей в культуре, которая ведет к вытеснению цивилизации за пределы культуры и к их жесткому противопоставлению, и пренебрежению аксиологическим потенциалом культуры ее сциентистскими, техницистскими, семиотическими, игровыми интерпретациями.