Лингвистическое комментирование художественного текста «Коляска» Н. В. Гоголя

Российский Университет Дружбы Народов Институт Иностранных языков (направление «Лингвистика»)

Лингвистическое комментирование художественного текста

«Коляска» Н. В. Гоголя Москва, 2011

• 1. Чтение текста
• 2. Прояснение толкования неясных слов
• 2. Страноведческий компонент
• 3. Идейное содержание текста
• 4. Композиция и основные образы
• 5. Формы выражения
• 1. Чтение текста
• Городок Б. очень повеселел, когда начал в нем стоять *** кавалерийский полк. А до того времени было в нем страх скучно. Когда, бывало, проезжаешь его и взглянешь на низенькие мазаные домики, которые смотрят на улицу до невероятности кисло, то… невозможно выразить, что делается тогда на сердце: тоска такая, как будто бы или проигрался, или отпустил некстати какую-нибудь глупость, — одним словом: нехорошо. Глина на них обвалилась от дождя, и стены вместо белых сделались пегими; крыши большею частию крыты тростником, как обыкновенно бывает в южных городах наших; садики, для лучшего вида, городничий давно приказал вырубить. На улицах ни души не встретишь, разве только петух перейдет чрез мостовую, мягкую, как подушка, от лежащей на четверть пыли, которая при малейшем дожде превращается в грязь, и тогда улицы городка Б. наполняются теми дородными животными, которых тамошний городничий называет французами. Выставив серьезные морды из своих ванн, они подымают такое хрюканье, что проезжающему остается только погонять лошадей поскорее. Впрочем, проезжающего трудно встретить в городке Б. Редко, очень редко какой-нибудь помещик, имеющий одиннадцать душ крестьян, в нанковом сюртуке, тарабанит по мостовой в какой-то полубричке и полутележке, выглядывая из мучных наваленных мешков и пристегивая гнедую кобылу, вслед за которою бежит жеребенок. Самая рыночная площадь имеет несколько печальный вид: дом портного выходит чрезвычайно глупо не всем фасадом, но углом; против него строится лет пятнадцать какое-то каменное строение о двух окнах; далее стоит сам по себе модный дощатый забор, выкрашенный серою краскою под цвет грязи, который, на образец другим строениям, воздвиг городничий во время своей молодости, когда не имел еще обыкновения спать тотчас после обеда и пить на ночь какой-то декокт, заправленный сухим крыжовником. В других местах всё почти плетень; посреди площади самые маленькие лавочки; в них всегда можно заметить связку баранков, бабу в красном платке, пуд мыла, несколько фунтов горького миндалю, дробь для стреляния, демикотон и двух купеческих приказчиков, во всякое время играющих около дверей в свайку.
• Но как начал стоять в уездном городке Б. кавалерийский полк, все переменилось. Улицы запестрели, оживились — словом, приняли совершенно другой вид. Низенькие домики часто видели проходящего мимо ловкого, статного офицера с султаном на голове, шедшего к товарищу поговорить о производстве, об отличнейшем табаке, а иногда поставить на карточку дрожки, которые можно было назвать полковыми, потому что они, не выходя из полку, успевали обходить всех: сегодня катался в них майор, завтра они появлялись в поручиковой конюшне, а чрез неделю, смотри, опять майорский денщик подмазывал их салом. Деревянный плетень между домами весь был усеян висевшими на солнце солдатскими фуражками; серая шинель торчала непременно где-нибудь на воротах; в переулках попадались солдаты с такими жесткими усами, как сапожные щетки. Усы эти были видны во всех местах. Соберутся ли на рынке с ковшиками мещанки, из-за плеч их, верно, выглядывают усы. На лобном месте солдат с усами, уж верно, мылил бороду какому-нибудь деревенскому пентюху, который только покряхтывал, выпуча глаза вверх.
• Офицеры оживили общество, которое до того времени состояло только из судьи, жившего в одном доме с какою-то диаконицею, и городничего, рассудительного человека, но спавшего решительно весь день: от обеда до вечера и от вечера до обеда. Общество сделалось еще многолюднее и занимательнее, когда переведена была сюда квартира бригадного генерала. Окружные помещики, о которых существовании никто бы до того времени не догадался, начали приезжать почаще в уездный городок, чтобы видеться с господами офицерами, а иногда поиграть в банчик, который уже чрезвычайно темно грезился в голове их, захлопотанной посевами, жениными поручениями и зайцами. Очень жаль, что не могу припомнить, по какому обстоятельству случилось бригадному генералу давать большой обед; заготовление к нему было сделано огромное: стук поваренных ножей на генеральской кухне был слышен еще близ городской заставы. Весь рынок был забран совершенно для обеда, так что судья с своею диаконицею должен был есть одни только лепешки из гречневой муки да крахмальный кисель.
• Небольшой дворик генеральской квартиры был весь уставлен дрожками и колясками. Общество состояло из мужчин: офицеров и некоторых окружных помещиков. Из помещиков более всех был замечателен Пифагор Пифагорович Чертокуцкий, один из главных аристократов Б… уезда, более всех шумевший на выборах и приезжавший туда в щегольском экипаже. Он служил прежде в одном из кавалерийских полков и был один из числа значительных и видных офицеров. По крайней мере, его видали на многих балах и собраниях, где только кочевал их полк; впрочем, об этом можно спросить у девиц Тамбовской и Симбирской губерний. Весьма может быть, что он распустил бы и в прочих губерниях выгодную для себя славу, если бы не вышел в отставку по одному случаю, который обыкновенно называется неприятною историею: он ли дал кому-то в старые годы оплеуху или ему дали ее, об этом наверное не помню, дело только в том, что его попросили выйти в отставку. Впрочем, он этим ничуть не уронил своего весу: носил фрак с высокою талией на манер военного мундира, на сапогах шпоры и под носом усы, потому что без того дворяне могли бы подумать, что он служил в пехоте, которую он презрительно называл иногда пехтурой, а иногда пехонтарией.
• Он бывал на всех многолюдных ярмарках, куда внутренность России, состоящая из мамок, детей, дочек и толстых помещиков, наезжала веселиться бричками, таратайками, тарантасами и такими каретами, какие и во сне никому не снились. Он пронюхивал носом, где стоял кавалерийский полк, и всегда приезжал видеться с господами офицерами. Очень ловко соскакивал перед ними с своей легонькой колясочки или дрожек и чрезвычайно скоро знакомился. В прошлые выборы дал он дворянству прекрасный обед, на котором объявил, что если только его выберут предводителем, то он поставит дворян на самую лучшую ногу. Вообще вел себя по-барски, как выражаются в уездах и губерниях, женился на довольно хорошенькой, взял за нею двести душ приданого и несколько тысяч капиталу. Капитал был тотчас употреблен на шестерку действительно отличных лошадей, вызолоченные замки к дверям, ручную обезьяну для дома и француза-дворецкого. Двести же душ вместе с двумястами его собственных были заложены в ломбард для каких-то коммерческих оборотов. Словом, он был помещик как следует… Изрядный помещик. Кроме него, на обеде у генерала было несколько и других помещиков, но об них нечего говорить. Остальные были все военные того же полка и два штаб-офицера: полковник и довольно толстый майор. Сам генерал был дюж и тучен, впрочем хороший начальник, как отзывались о нем офицеры. Говорил он довольно густым, значительным басом. Обед был чрезвычайный: осетрина, белуга, стерляди, дрофы, спаржа, перепелки, куропатки, грибы доказывали, что повар еще со вчерашнего дня не брал в рот горячего, и четыре солдата с ножами в руках работали на помощь ему всю ночь фрикасеи и желеи. Бездна бутылок, длинных с лафитом, короткошейных с мадерою, прекрасный летний день, окна, открытые напролет, тарелки со льдом на столе, отстегнутая последняя пуговица у господ офицеров, растрепанная манишка у владетелей укладистого фрака, перекрестный разговор, покрываемый генеральским голосом и заливаемый шампанским, — все отвечало одно другому. После обеда все встали с приятною тяжестью в желудках и, закурив трубки с длинными и короткими чубуками, вышли с чашками кофею в руках на крыльцо.
• У генерала, полковника и даже майора мундиры были вовсе расстегнуты, так что видны были слегка благородные подтяжки из шелковой материи, но господа офицеры, сохраняя должное уважение, пребыли с застегнутыми, выключая трех последних пуговиц.
• — Вот ее можно теперь посмотреть, — сказал генерал. — Пожалуйста, любезнейший, — примолвил он, обращаясь к своему адьютанту, довольно ловкому молодому человеку приятной наружности, — прикажи, чтобы привели сюда гнедую кобылу! Вот вы увидите сами. — Тут генерал потянул из трубки и выпустил дым. — Она еще не слишком в холе: проклятый городишко, нет порядочной конюшни. Лошадь, пуф, пуф, очень порядочная!
• — И давно, ваше превосходительство, пуф, пуф, изволите иметь ее? — сказал Чертокуцкий.
• — Пуф, пуф, пуф, ну… пуф, не так давно. Всего только два года, как она взята мною с завода!
• — И получить ее изволили объезженную или уже здесь изволили объездить?
• — Пуф, пуф, пу, пу, пу… у… у… ф, здесь, — сказавши это, генерал весь исчезнул в дыме.
• Между тем из конюшни выпрыгнул солдат, послышался стук копыт, наконец показался другой, в белом балахоне, с черными огромными усами, ведя за узду вздрагивавшую и пугавшуюся лошадь, которая, вдруг подняв голову, чуть не подняла вверх присевшего к земле солдата вместе с его усами. «Ну ж, ну! Аграфена Ивановна!» — говорил он, подводя ее под крыльцо.
• Кобыла называлась Аграфена Ивановна; крепкая и дикая, как южная красавица, она грянула копытами в деревянное крыльцо и вдруг остановилась.
• Генерал, опустивши трубку, начал смотреть с довольным видом на Аграфену Ивановну. Сам полковник, сошедши с крыльца, взял Аграфену Иваповну за морду. Сам майор потрепал Аграфену Ивановну по ноге, прочие пощелкали языками.
• Чертокуцкий сошел с крыльца и зашел ей взад. Солдат, вытянувшись и держа узду, глядел прямо посетителям в глаза, будто бы хотел вскочить в них.
• — Очень, очень хорошая! — сказал Чертокуцкий, — статистая лошадь! А позвольте, ваше превосходительство, узнать, как она ходит?
• — Шаг у нее хорош; только… черт его знает… этот дурак фершел дал ей каких-то пилюль, и вот уже два дня все чихает.
• — Очень, очень хороша. А имеете ли, ваше превосходительство, соответствующий экипаж?
• — Экипаж?.. Да ведь это верховая лошадь.
• — Я это знаю; но я спросил ваше превосходительство для того, чтобы узнать, имеете ли и к другим лошадям соответствующий экипаж.
• — Ну, экипажей у меня не слишком достаточно. Мне, признаться вам сказать, давно хочется иметь нынешнюю коляску. Я писал об этом к брату моему, который теперь в Петербурге, да не знаю, пришлет ли он или нет.
• — Мне кажется, ваше превосходительство, — заметил полковник, — нет лучше коляски, как венская.
• — Вы справедливо думаете, пуф, пуф, пуф.
• — У меня, ваше превосходительство, есть чрезвычайная коляска настоящей венской работы.
• — Какая? Та, в которой вы приехали?
• — О нет. Это так, разъездная, собственно для моих поездок, но та… это удивительно, легка как перышко; а когда вы сядете в нее, то просто как бы, с позволения вашего превосходительства, нянька вас в люльке качала!
• — Стало быть, покойна?
• — Очень, очень покойна; подушки, рессоры, — это все как будто на картинке нарисовано.
• — Это хорошо.
• — А уж укладиста как! то есть я, ваше превосходительство, и не видывал еще такой. Когда я служил, то у меня в ящики помещалось десять бутылок рому и двадцать фунтов табаку; кроме того, со мною еще было около шести мундиров, белье и два чубука, ваше превосходительство, такие длинные, как, с позволения сказать, солитер, а в карманы можно целого быка поместить.
• — Это хорошо.
• — Я, ваше превосходительство, заплатил за нее четыре тысячи.
• — Судя по цене, должна быть хороша; и вы купили ее сами?
• — Нет, ваше превосходительство; она досталась по случаю. Ее купил мой друг, редкий человек, товарищ моего детства, с которым бы вы сошлись совершенно; мы с ним — что твое, что мое, все равно. Я выиграл ее у него в карты. Не угодно ли, ваше превосходительство, сделать мне честь пожаловать завтра ко мне отобедать, и коляску вместе посмотрите.
• — Я не знаю, что вам на это сказать. Мне одному как-то… Разве уж позволите вместе с господами офицерами?
• — И господ офицеров прошу покорнейше. Господа, я почту себе за большую честь иметь удовольствие видеть вас в своем доме!
• Полковник, майор и прочие офицеры отблагодарили учтивым поклоном.
• — Я, ваше превосходительство, сам того мнения, что если покупать вещь, то непременно хорошую, а если дурную, то нечего и заводить. Вот у меня, когда сделаете мне честь завтра пожаловать, я покажу кое-какие статьи, которые я сам завел по хозяйственной части.
• Генерал посмотрел и выпустил изо рту дым.
• Чертокуцкий был чрезвычайно доволен, что пригласил к себе господ офицеров; он заранее заказывал в голове своей паштеты и соусы, посматривал очень весело на господ офицеров, которые также с своей стороны как-то удвоили к нему свое расположение, что было заметно из глаз их и небольших телодвижений вроде полупоклонов. Чертокуцкий выступал вперед как-то развязнее, и голос его принял расслабление: выражение голоса, обремененного удовольствием.
• — Там, ваше превосходительство, познакомитесь с хозяйкой дома.
• — Мне очень приятно, — сказал генерал, поглаживая усы.
• Чертокуцкий после этого хотел немедленно отправиться домой, чтобы заблаговременно приготовить все к принятию гостей к завтрашнему обеду; он взял уже было и шляпу в руки, но как-то так странно случилось, что он остался еще на несколько времени. Между тем уже в комнате были расставлены ломберные столы. Скоро все обществе разделилось на четвертые партии в вист и расселось в разных углах генеральских комнат.
• Подали свечи. Чертокуцкий долго не знал, садиться или не садиться ему за вист. Но как господа офицеры начали приглашать, то ему показалось очень несогласно с правилами общежития отказаться. Он присел. Нечувствительно очутился пред ним стакан с пуншем, который он, позабывшись, в ту же минуту выпил. Сыгравши два роберта, Чертокуцкий опять нашел под рукою стакан с пуншем, который тоже, позабывшись, выпил, сказавши наперед: «Пора, господа, мне домой, право, пора». Но опять присел и на вторую партию. Между тем разговор в разных углах комнаты принял совершенно частное направление. Играющие в вист были довольно молчаливы; но неигравшие, сидевшие на диванах в стороне, вели свой разговор. В одном углу штаб-ротмистр, подложивши себе под бок подушку, с трубкою в зубах, рассказывал довольно свободно и плавно любовные свои приключения и овладел совершенно вниманием собравшегося около него кружка. Один чрезвычайно толстый помещик с короткими руками, несколько похожими на два выросшие картофеля, слушал с необыкновенною сладкою миною и только по временам силился запустить коротенькую свою руку за широкую спину, чтобы вытащить оттуда табакерку. В другом углу завязался довольно жаркий спор об эскадронном учении, и Чертокуцкий, который в это время уже вместо дамы два раза сбросил валета, вмешивался вдруг в чужой разговор и кричал из своего угла: «В котором году?» или «Которого полка?» — не замечая, что иногда вопрос совершенно не приходился к делу. Наконец, за несколько минут до ужина, вист прекратился, но он продолжался еще на словах, и казалось, головы всех были полны вистом. Чертокуцкий очень помнил, что выиграл много, но руками не взял ничего и, вставши из-за стола, долго стоял в положении человека, у которого нет в кармане носового платка. Между тем подали ужин. Само собою разумеется, что в винах не было недостатка и что Чертокуцкий почти невольно должен был иногда наливать в стакан себе потому, что направо и налево стояли у него бутылки.
• Разговор затянулся за столом предлинный, но, впрочем, как-то странно он был веден. Один помещик, служивший еще в кампанию 1812 года, рассказал такую баталию, какой никогда не было, и потом, совершенно неизвестно по каким причинам, взял пробку из графина и воткнул ее в пирожное. Словом, когда начали разъезжаться, то уже было три часа, и кучера должны были нескольких особ взять в охапку, как бы узелки с покупкою, и Чертокуцкий, несмотря на весь аристократизм свой, сидя в коляске, так низко кланялся и с таким размахом головы, что, приехавши домой, привез в усах своих два репейника.
• В доме все совершенно спало; кучер едва мог сыскать камердинера, который проводил господина чрез гостиную, сдал горничной девушке, за которою кое-как Чертокуцкий добрался до спальни и уложился возле своей молоденькой и хорошенькой жены, лежавшей прелестнейшим образом, в белом как снег спальном платье. Движение, произведенное падением ее супруга на кровать, разбудило ее. Протянувшись, поднявши ресницы и три раза быстро зажмуривши глаза, она открыла их с полусердитою улыбкою; но, видя, что он решительно не хочет оказать на этот раз никакой ласки, с досады поворотилась на другую сторону и, положив свежую свою щеку на руку, скоро после него заснула.
• Было уже такое время, которое по деревням не называется рано, когда проснулась молодая хозяйка возле храпевшего супруга. Вспомнивши, что он возвратился вчера домой в четвертом часу ночи, она пожалела будить его и, надев спальные башмачки, которые супруг ее выписал из Петербурга, в белой кофточке, драпировавшейся на ней, как льющаяся вода, она вышла в свою уборную, умылась свежею, как сама, водою и подошла к туалету. Взглянувши на себя раза два, она увидела, что сегодня очень недурна. Это, по-видимому, незначительное обстоятельство заставило ее просидеть перед зеркалом ровно два часа лишних. Наконец она оделась очень мило и вышла освежиться в сад. Как нарочно, время было тогда прекрасное, каким может только похвалиться летний южный день. Солнце, вступивши на полдень, жарило всею силою лучей, но под темными густыми аллеями гулять было прохладно, и цветы, пригретые солнцем, утрояли свой запах. Хорошенькая хозяйка вовсе позабыла о том, что уже двенадцать часов и супруг ее спит. Уже доходило до слуха ее послеобеденное храпенье двух кучеров и одного форейтора, спавших в конюшне, находившейся за садом. Но она все сидела в густой аллее, из которой был открыт вид на большую дорогу, и рассеянно глядела на безлюдную ее пустынность, как вдруг показавшаяся вдали пыль привлекла ее внимание. Всмотревшись, она скоро увидела несколько экипажей. Впереди ехала открытая двуместная легонькая колясочка; в ней сидел генерал с толстыми, блестевшими на солнце эполетами и рядом с ним полковник. За ней следовала другая, четвероместная; в ней сидел майор с генеральским адъютантом и еще двумя насупротив сидевшими офицерами; за коляской следовали известные всем полковые дрожки, которыми владел на этот раз тучный майор; за дрожками четвероместный бонвояж, в котором сидели четыре офицера и пятый на руках… за бонвояжем рисовались три офицера на прекрасных гнедых лошадях в темных яблоках.
• " Неужели это к нам? — подумала хозяйка дома.- Ах, боже мой! в самом деле они поворотили на мост!" Она вскрикнула, всплеснула руками и побежала чрез клумбы и цветы прямо в спальню своего мужа. Он спал мертвецки.
• — Вставай, вставай! вставай скорее! — кричала она, дергая его за руку.
• — А? — проговорил, потягиваясь, Чертокуцкий, не раскрывая глаз.
• — Вставай, пульпультик! слышишь ли? гости!
• — Гостя, какие гости? — сказавши это, он испустил небольшое мычание, какое издает теленок, когда ищет мордою сосков своей матери. — Мм… — ворчал он, — протяни, моньмуня, свою шейку! я тебя поцелую.
• — Душенька, вставай, ради бога, скорей. Генерал с офицерами! Ах, боже, мой, у тебя в усах репейник.
• — Генерал? А, так он уже едет? Да что же это, черт возьми, меня никто не разбудил? А обед, что ж обед, все ли там как следует готово?
• — Какой обед?
• — А я разве не заказывал?
• — Ты? ты приехал в четыре часа ночи, и, сколько я ни спрашивала тебя, ты ничего не сказал мне. Я тебя, пульпультик, потому не будила, что мне жаль тебя стало: ты ничего не спал… — Последние слова сказала она чрезвычайно томным и умоляющим голосам.
• Чертокуцкий, вытаращив глаза, минуту лежал на постеле как громом пораженный. Наконец вскочил он в одной рубашке с постели, позабывши, что это вовсе неприлично.
• — Ах я лошадь! — сказал он, ударив себя по лбу.- Я звал их на обед. Что делать? далеко они?
• — Я не знаю… они должны сию минуту уже быть.
• — Душенька… спрячься!.. Эй, кто там! ты, девчонка! ступай, чего, дура, боишься? Приедут офицеры сию минуту. Ты скажи, что барина нет дома, скажи, что и не будет совсем, что еще с утра выехал, слышишь? И дворовым всем объяви, ступай скорее!
• Сказавши это, он схватил наскоро халат и побежал спрятаться в экипажный сарай, полагая там положение свое совершенно безопасным. Но, ставши в углу сарая, он увидел, что и здесь можно было его как-нибудь увидеть. «А вот это будет лучше» , — мелькнуло в его голове, и он в одну минуту отбросил ступени близ стоявшей коляски, вскочил туда, закрыл за собою дверцы, для большей безопасности закрылся фартуком и кожею и притих совершенно, согнувшись в своем халате.
• Между тем экипажи подъехали к крыльцу.
• Вышел генерал и встряхнулся, за ним полковник, поправляя руками султан на своей шляпе. Потом соскочил с дрожек толстый майор, держа под мышкою саблю. Потом выпрыгнули из бонвояжа тоненькие подпоручики с сидевшим на руках прапорщиком, наконец сошли с седел рисовавшиеся на лошадях офицеры.
• — Барина нет дома, — сказал, выходя на крыльцо, лакей.
• — Как нет? стало быть, он, однако ж, будет к обеду?
• — Никак нет. Они уехали на весь день. Завтра разве около этого только времени будут.
• — Вот тебе на! — сказал генерал.- Как же это?..
• — Признаюсь, это штука, — сказал полковник, смеясь.
• — Да нет, как же этак делать? — продолжал генерал с неудовольствием.- Фить… Черт… Ну, не можешь принять, зачем напрашиваться?
• — Я, ваше превосходительство, не понимаю, как можно это делать, — сказал один молодой офицер.
• — Что? — сказал генерал, имевший обыкновение всегда произносить эту вопросительную частицу, когда говорил с обер-офицером.
• — Я говорил, ваше превосходительство: как можно поступать таким образом?
• — Натурально… Ну, не случилось, что ли, — дай знать, по крайней мере, или не проси.
• — Что ж, ваше превосходительство, нечего делать, поедемте назад! — сказал полковник.
• — Разумеется, другого средства нет. Впрочем, коляску мы можем посмотреть и без него. Он, верно, ее не взял с собою. Эй, кто там, подойди, братец, сюда!
• — Чего изволите?
• — Ты конюх?
• — Конюх, ваше превосходительство.
• — Покажи-ка нам новую коляску, которую недавно достал барин.
• — А вот пожалуйте в сарай!
• Генерал отправился вместе с офицерами в сарай.
• — Вот извольте, я ее немного выкачу, здесь темненько.
• — Довольно, довольно, хорошо!
• Генерал и офицеры обошли вокруг коляску и тщательно осмотрели колеса и рессоры.
• — Ну, ничего нет особенного, — сказал генерал, — коляска самая обыкновенная.
• — Самая неказистая, — сказал полковник, — совершенно нет ничего хорошего.
• — Мне кажется, ваше превосходительство, она совсем не стоит четырех тысяч, — сказал один из молодых офицеров.
• — Что?
• — Я говорю, ваше превосходительство, что, мне кажется, она не стоит четырех тысяч.
• — Какое четырех тысяч! она и двух не стоит. Просто ничего нет. Разве внутри есть что-нибудь особенное… Пожалуйста, любезный, отстегни кожу…
• И глазам офицеров предстал Чертокуцкий, сидящий в халате и согнувшийся необыкновенным образом.
• — А, вы здесь!.. — сказал изумившийся генерал.
• Сказавши это, генерал тут же захлопнул дверцы, закрыл опять Чертокуцкого фартуком и уехал вместе с господами офицерами.

2. Прояснение толкования неясных слов

Банчик (банк) — азартная картежная игра, где один (банкир, банкомет), держит банк, отвечает на известную сумму, а другие (понтеры) ставят деньги на любую карту.

Бонвояж — четырёхколёсная конная повозка на рессорах.

Бричка — легкая полукрытая повозка, преимущественно без рессор.

Вист — род карточной игры вчетвером.

Дрожки — легкий открытый рессорный экипаж на 1—2 человека.

Желеи — уст. форма слова «желе».

Кофей — уст. форма слова «кофе»

Лафит — сорт красного виноградного вина.

Ломберный стол — обтянутый сукном четырёхугольный раскладной стол для игры в карты.

Люлька — подвесная колыбель.

Мазанный домик — дом из саманной глины.

Плетень — изгородь из сплетенных прутьев и ветвей.

Роберт — род карточной игры вчетвером.

Свайка — старая русская народная игра, в которой большой толстый гвоздь бросают так, чтобы попасть его острым концом в середину кольца, лежащего на земле.

Султан — украшенье из перьев или значок на шляпах, пучок перьев, либо иная стоячая кисть, щетка.

Таратайка — двухколесная повозка (простая тележка или кабриолет).

Тарантас — четырёхколёсная конная повозка на длинных дрогах (продольной раме).

Фартук — чехол, покрышка в коляске.

Форейтор — ямщик, сидящий не на экипаже, а на одной из лошадей.

Чубук — деревянная дудка, на которую насаживают табачную трубку.

Штаб-ротмистр — офицерский чин в кавалерии, равный штабс-капитану, а также лицо, имеющее этот чин.

2. Страноведческий компонент

Рукопись первоначальной редакции «Коляски» была готова к середине 1835 г. В начале октября 1835 г. Гоголь закончил повесть и передал ее Пушкину. «Коляска» впервые была напечатана в первой книге пушкинского «Современника», вышедшей в апреле 1836 г. (цензурное разрешение от 31 марта). Рукопись, с которой печаталась повесть в «Современнике», до нас не дошла.

Время, в которое была написана эта повесть, было важной эпохой в становлении русского литературного языка. К концу XVIII века в российской словесности появилась т.н. стилистическая система, созданная главой русского консервативного сентиментализма Н. М. Карамзиным и получившая тогда название «нового слога». Перед Карамзиным стояли выдвинутые эпохой задачи — добиться того, 1) чтобы начали писать, как говорят, и 2) чтобы в дворянском обществе стали говорить, как пишут. Иначе, необходимо было распространять в дворянской среде литературный русский язык, так как в светском обществе либо говорили по-французски, либо пользовались просторечием.

«Новый слог» призван был удовлетворить потребности общества. Он освобождается от церковнославянизмов и архаизмов, как отяжеляющих литературный язык компонентов. Устраняются из «нового слога» также усложняющие речь громоздкие канцеляризмы. Все напоминающее приказный слог или церковную речь изгоняется из салонного языка дворянства. Происходит калькирование французских слов и выражений, в результате чего появляются слова: промышленность, человечность, усовершенствовать, тонкость, развитие и пр.

В результате карамзинской языковой реформы в русском языке получает признание и распространение логически прозрачный и естественный порядок слов. В стилистиках начала XIX в. мы находим следующие правила расстановки слов в предложении:

1) подлежащее впереди сказуемого и дополнений;

2) имя прилагательное перед существительным, наречие перед глаголом; слова, обозначающие свойства и употребляемые для замены прилагательных и наречий, ставятся на их место, например: природа щедрою рукою рассыпает благие дары (пример И.И. Давыдова);

3) в сложном (распространенном) предложении слова и члены управляющие помещаются возле управляемых;

4) среди дополнений, зависимых от глагола, последнее место принадлежит прямому дополнению в винительном падеже;

5) слова, отвечающие на вопросы где? и когда?, ставятся перед глаголом, предложные обстоятельственные конструкции, зависимые от глагола, следуют за ним;

6) все приложения должны находиться после главных понятий;

7) «слова, которые потребно определить, должно ставить впереди слов определяющих, например: житель лесов, кот в сапогах» и т. д. Таков порядок слов, признаваемый нормальным для литературного языка. Наряду с этим в стилистических целях допускалось и употребление обратного порядка слов, обычно в чередовании с прямым, чем достигалось синтаксическое равновесие сложного целого.

Чтобы оценить положительное значение синтаксической реформы, произведенной Карамзиным, достаточно сравнить периоды в произведениях М. В. Ломоносова, построенные по латинским или немецким моделям, и периоды в прозе Карамзина.

Ломоносов (период латинского типа): «Уже мы, римляне, Катилину, столь дерзновенно насильствовавшего, на злодеяния покушавшегося, погибелью отечеству угрожавшего, из града нашего изгнали»; (период немецкого типа): «Благополучна Россия, что единым языком едину веру исповедует, и единою благочестивейшею самодержицею управляется, великий в ней пример к утверждению в православии видит».

Карамзин. «Юная кровь, разгоряченная сновидениями, красила нежные щеки ее алейшим румянцем; солнечные лучи играли на белом ее лице и, проницая сквозь черные пушистые ресницы, сияли в глазах ея светлее, нежели на золоте».

Для всех вдумчивых писателей, заинтересованных в дальнейшем развитии русского литературного языка, в итоге выяснились следующие основные положения: 1) русский язык должен развиваться на основе народной речи; 2) русский язык не может быть оторван от своих исторических истоков; 3) русский язык не может развиваться в отрыве от лучших достижений языков Западной Европы.

Однако эти идеи получили реальное воплощение лишь в более поздние годы, с наступлением пушкинского периода в истории нашего литературного языка.

В этой время у литературы появились новые задачи. Проблема личности и народности, слияние личности и народа мыслилось, в основном, как культурная, а не социальная задача. Перед литературой встала необходимость выработки поэтических форм, которые были бы традиционными и национальными, с одной стороны, и способными выразить индивидуальное чувство с другой.

Повесть «Коляска» была написана в то время, когда в литературе благодаря Пушкину происходило закрепление русского народно-разговорного языка. Сам Гоголь, наравне с Пушкиным, по сути инициировал развитие русской прозы, ее стилистику, которая в своих принципиальных моментах сохраняется до сего дня.

3. Идейное содержание текста

Гоголевская «Коляска», опубликованная в «Современнике» в 1836 г., была воспринята критиком-современником «как шутка, хотя и мастерская в высочайшей степени», но «все-таки не больше, как шутка» Белинский В. Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. Т. II. — М., 1953. С. 179−180. Между тем шутка эта вносит «в пространство пушкинского журнала», как и другие напечатанные здесь комические вещи писателя, неповторимую смеховую культуру и образ абсурдной действительности.

Сюжет «Коляски» восходит, скорее всего, к тому анекдотическому происшествию с гр. М. Ю. Виельгорским, о котором рассказывает в своих воспоминаниях В. А. Сологуб: «Он был рассеянности баснословной; однажды, пригласив к себе на огромный обед весь находившийся в то время в Петербурге дипломатический корпус, он совершенно позабыл об этом и отправился обедать в клуб; возвратясь, по обыкновению, очень поздно домой, он узнал о своей оплошности и на другой день отправился, разумеется, извиняться перед своими озадаченными гостями, которые накануне, в звездах и лентах, явились в назначенный час и никого не застали дома. Все знали его рассеянность, все любили его и потому со смехом ему простили; один баварский посланник не мог переварить неумышленной обиды; и с тех пор к Виельгорскому ни ногой» Сологуб В. А. Воспоминания. — М. — Л., 1931. С. 297.

Начинается произведение описание уездного городка Б., сделанного в удивительной ироничной гоголевской манере. Далее рассказывается об изменившем город появлении кавалерийского полка, о том, как сразу оживились улочки и местное общество. Был устроен большой обед, и среди приглашенных на него Гоголь представляет читателю героя повести — помещика Пифагора Пифагоровича Чертокуцкого, «одного из главных аристократов Б.», кавалерийского офицера в отставке. Далее идет довольно короткое гастрономическое описание обеда, и вот начинается собственно действие: бригадный генерал предлагает своим гостям посмотреть свою гнедую кобылу. Гости восхищенно оглядывают Аграфену Ивановну, а Чертокуцкий заводит разговор о «соответствующем экипаже» и начинает хвастаться своей венской коляской, легкой, тихой, вместительной и стоящей четыре тысячи, которую он выиграл у товарища. Он предлагает генералу осмотреть ее и приглашает его и остальных господ офицеров к себе в гости, отобедать. Те соглашаются, помещик весьма доволен и рисует в уме картины завтрашних паштетов и соусов.

У него уже решилось отправиться домой и заняться приготовлением к обеду, но как-то задержался, а тут гостям предложили игру в карты, и колеблющийся помещик присоединился к первой партии, а потом ко второй. Чертокуцкий выпил немного и совсем растерялся — кидал дам вместо королей, невпопад задавал вопросы, забыл взять выигрыш. Игра закончилась, подали ужин, и он выпил еще довольно много вина.

Подвыпившие гости стали разъезжаться по домам, вернулся в свой спящий дом и кое-как добрался до кровати, к жене, и наш герой.

Далее Гоголь описывает утро молодой супруги — свежее, хорошенькое, как и она сама. Женщина жалеет будить мужа, вернувшегося домой под утро, в одиночестве проводит теплые часы южного солнечного дня, и вдруг замечает приближающиеся к их дому экипажи. Это едут генерал с госпожами офицерами, едут, как и договаривались, в гости к пригласившему их помещику. Женщина бросилась будить мужа; пока тот проснулся и пока понял, в чум суть и дело — и вот тут-то ему и поплохело. Он вскочил с постели, с одной только мыслью — как-то спрятаться от гостей, к приему которых он не успел подготовиться.

Далее он бежит прятаться в самое, как ему кажется, надежное место — в экипажный сарай, а слугам дает указание говорить, что, мол, уехал барин в город и не скоро будет.

К крыльцу подъезжает кавалькада экипажей, генералу говорят как велено. Гости понимают, какой афронт получается и недовольно бурчат, зачем же было так настойчиво приглашать. Чтобы их поездка не оказалась совсем пустой и напрасной, они решают сами посмотреть хваленую коляску. Заходят в экипажный сарай, рассматривают ее. Не найдя с виду ровным счетом ничего необычного и стоящего цены в четыре тысячи, они хотят проверить качество материала, из которого сделана коляска. Для этого они отстёгивают кожу…

…и их взору открывается свернувшийся калачиком Чертокуцкий.

Какова же мораль сего анекдота? Не так смешны сами глупые ситуации, в которые мы попадаем, как наша еще более глупая реакция на них.

гоголь коляска текст выражение

4. Композиция и основные образы

«Коляску» принято рассматривать как повесть, стоящую особняком среди произведений Гоголя первой половины 30-х годов. Тематически она выпадает из цикла «петербургских повестей» и, в то же время, по своей стилистической манере значительно отличается от ранних украинских повестей Гоголя, хотя в бытовой ее основе можно усмотреть черты украинской обстановки.

Существенно, что «Коляска» писалась непосредственно перед началом работы над «Мертвыми душами», или даже параллельно с написанием трех первых глав «Мертвых душ», о которых Гоголь сообщал Пушкину от 7 октября 1835 г. всё в том же письме. Переход к новой манере, осуществленный в «Мертвых душах», намечается уже в «Коляске»; но и помимо этого можно найти общие мотивы в «Коляске» и «Мертвых душах». В характере Чертокуцкого уже намечена обходительность Чичикова и хвастливость Ноздрева. Сходство повествовательной манеры особенно заметно в близких между собой ситуациях: например, при описании обеда у генерала в «Коляске» и завтрака у полицмейстера в «Мертвых душах» (в седьмой главе); близки подробности возвращения Чертокуцкого и Чичикова домой после попойки или описание обстановки уездного городка Б. и города NN в начале первого тома «Мертвых душ». Можно сопоставить и ряд отдельных деталей, вроде упоминания о Ноздреве в «Мертвых душах», где говорится: «чуткий нос его слышал за несколько десятков верст», и о Чертокуцком, который тоже «пронюхивал носом, где стоял кавалерийский полк» и т. д. Следует указать также на сходство начала «Коляски» с описанием городишка Погара, в начале неоконченной повести «Семен Семенович Батюшек». Переходное положение «Коляски» между ранними повестями и «Мертвыми душами» и определяет ее место в творческом развитии Гоголя.

Гоголевский городок Б. лишен индивидуального имени и представляет некое множество однородных объектов, что соответствует мифологизированному образу провинции; показательная неопределенность литературного топонима отражает мифологизацию провинции. Сюжет «Коляски» — с характерным для него набором анекдотических ситуаций и анекдотической логикой событий — не случайно провоцирует ассоциации с анекдотической сказкой, действие в которой оборачивается набором абсурдных парадоксов.

В гоголевском провинциальном мире нет событий, так что время кажется почти остановившимся. Гоголевская провинция — пространство, где само по себе ничего не меняется и не происходит. В «Коляске» все протекало циклично, в порядке повторения одних и тех же вещей, до тех пор пока не возникла посторонняя сила в виде кавалерийского полка, сыгравшего роль внешнего толчка, нарушившего равновесие. Дальнейшие события, составившие сюжет повести, развернулись в мифологизированном пространстве провинциального города, ибо подобная анекдотическая история только в таком славном городке и могла произойти.

Мифологическому статусу городка Б. соответствует мифологизированная биография Чертокуцкого, служившего «прежде в одном из кавалерийских полков», но вышедшего «в отставку по одному случаю, который обыкновенно называют неприятною историею: он ли дал кому-то в старые годы оплеуху, или ему дали ее, об этом наверное не помню, дело только в том, что его попросили выйти в отставку».

Гоголевский герой «…носил фрак с высокою талией на манер военного мундира, на сапогах шпоры и под носом усы, потому что без того дворяне могли бы подумать, что он служил в пехоте, которую он презрительно называл пехтурой, а иногда пехонтарией». Экипировка Чертокуцкого обнажает доведенные до анекдотического абсурда историко-психологические мотивы его поведения, объясняемые высоким статусом военной службы в русском обществе. Пародийный демонизм Чертокуцкого, стремящегося казаться и выдать видимость за сущность, продолжается в пародийности и его военной стати.

5. Формы выражения

В «Коляске» автор использует такие формы выражения, как сравнение, антитеза, олицетворение, гипербола и метафора.

Сравнение — это троп, состоящий в уподоблении одного предмета другому на основании общего у них признака.

Антитеза — стилистическая фигура, служащая для усиления выразительности речи путем резкого противопоставления понятий, мыслей, образов; часто строится на антонимах.

Олицетворение — это троп, состоящий в перенесении признаков и свойств человека на неодушевленные предметы и отвлеченные понятия.

Гипербола — образное выражение, содержащее непомерное преувеличение размера, силы, значения какого-либо предмета или явления.

Метафора — троп, заключающийся в употреблении слова в переносном значении на основе сходства в каком-либо отношении двух предметов или явлений.

Ниже приведены формы выражения, выписанные из рассматриваемого фрагмента, в порядке их расположения в тексте.

" Городок Б. очень повеселел" — олицетворение

" мазаные домики, которые смотрят на улицу до невероятности кисло" — олицетворение

" мостовую, мягкую, как подушка" — сравнение

" рыночная площадь имеет несколько печальный вид" — олицетворение

" двух купеческих приказчиков, во всякое время играющих около дверей в свайку" — гипербола

" Улицы запестрели, оживились" — олицетворение

" Низенькие домики часто видели" — олицетворение

" с такими жесткими усами, как сапожные щетки" — сравнение

" Усы эти были видны во всех местах" — гипербола

" спавшего решительно весь день" — гипербола

" чрезвычайно темно грезился" — метафора

" кочевал их полк" — метафора

" он этим ничуть не уронил своего весу" — метафора

" внутренность России, состоящая из мамок, детей, дочек и толстых помещиков, наезжала веселиться" — олицетворение

" Он пронюхивал носом, где стоял кавалерийский полк" — метафора

" Капитал был тотчас употреблен на шестерку действительно отличных лошадей, вызолоченные замки к дверям, ручную обезьяну для дома и француза-дворецкого" — антитеза

" Бездна бутылок" — гипербола

" слегка благородные подтяжки" — олицетворение

" генерал весь исчезнул в дыме" — гипербола

" выражение голоса, обремененного удовольствием" — метафора

" помещик с короткими руками, несколько похожими на два выросшие картофеля" — сравнение

" головы всех были полны вистом" — метафора

" долго стоял в положении человека, у которого нет в кармане носового платка" — сравнение

" кучера должны были нескольких особ взять в охапку, как бы узелки с покупкою" — сравнение

" Чертокуцкий, несмотря на весь аристократизм свой, сидя в коляске, так низко кланялся и с таким размахом головы, что, приехавши домой, привез в усах своих два репейника" — антитеза

" умылась свежею, как сама, водою" — сравнение