Акцентуация характера — норма или патология

Для того, чтобы получить ответ на поставленный вопрос, необходимо, прежде всего, определить критерии нормы и патологии характера.

П. Б. Ганнушкин в своей работе «Постановка вопроса о границах душевного здоровья» писал: «Со времени Клода Бернара можно считать установленным, что никакой коренной разницы между явлениями здоровья и болезни не существует, что, наоборот, существует необходимая связь между феноменами того и другого порядка, что в области патологии действуют те же законы и силы, что и в норме; между двумя формами существования человека — здоровьем и болезнью — разница только в том, что при последней нарушается гармония тех взаимоотношений между функциями организма, которые наблюдаются в норме» [75, С. 254].

Учитывая тот факт, что психическая область, являясь несравненно более сложной по своей конструкции, чем сфера соматическая, П. Б. Ганнушкин отмечает, что понятие о норме в области психики является совершенно не установленным и крайне неопределенным. Впервые именно Ганнушкиным четко сформулированы клинические критерии, отграничивающие конституциональные психопатии: 1) врожденность, а также генетическая обусловленность психопатологических свойств; 2) тотальность — патологические особенности накладывают отпечаток на весь душевный склад личности; 3) пограничность — психопатии находятся на грани между психозом с одной стороны и психическим здоровьем — с другой.

Введя в психиатрию новое понятие «Типы реакций», он разделяет их по генезу на реакции конституциональные и ситуационные; по клинической картине — на реакции шизофренические, параноидные и др.

Позднее в работе «Об эпилептоидном типе реакций» Ганнушкин выделил новый тип реакций — характерологические реакции. Таким образом, он внес новый принцип качественных характерологических сдвигов в число закономерностей, изучаемой малой психиатрией.

Он считал, что причины определенной качественной психотизации населения следует искать во внешних условиях жизни.

Содержание понятия «нормы» в проявлениях человеческой натуры различно не только в разных культурах, но и в рамках одной культуры в зависимости от времени, обществ и классов.

Э. Фромм в своем произведении «Бегство от свободы» писал: «Если характер индивида более или менее совпадает с социальным характером, то доминантные стремления индивида побуждают его делать именно то, что необходимо и желательно в специальных социальных условиях его культуры» [319, С. 234]. По сути дела здесь речь идет о способности индивида следовать некоему социальному образцу. Сам образ жизни человека, соответствующий социальным требованиям, лишь внешний показатель нормы, который еще не есть ее критерий. Со временем меняется представление членов общества о нормальном поведении, не меняется лишь способность человека не выбиваться из «социальной кожи». Что же эта за способность, позволяющая человеку нормально функционировать в постоянно меняющемся мире согласно обстоятельствам?

А. Н. Леонтьев в связи с сознанием человека вводит еще одно понятие о пятом квазиизмерении, в котором открывается человеку объективный мир. Это — «смысловое поле», система значений, которые несут в себе особую мерность внутрисистемных связей самого объективного мира. На его взгляд, индивиды в процессе своей деятельности строят образ мира, активно «вычерпывая его из объективной реальности, образ более или менее адекватный, полный или менее полный, а иногда даже и ложный. Этот образ мира и выступает в качестве «ориентировочной основы» поведения индивида. «Тот или другой образ жизни в предметном мире», — говорит А. Н. Леонтьев, — «создает необходимость соответствующего ориентирующего, управляющего, опосредствующего образа его… Всякое актуальное воздействие вписывается в образ мира, т. е. некоторого «целого» [172, С. 10].

В образ, картину мира, на взгляд автора, входит не изображение, а изображенное как отраженность, которая открывается только через рефлексию. Вот он ответ на наш вопрос. Именно способность к рефлексии обеспечивает возможность индивида строить свой образ мира, адекватный реальности, соотносить свое поведение с образцом принятым в обществе согласно времени и статусу.

Способность к рефлексии мы будем считать критерием нормы, определяя поведение человека, его характер.

Экспериментальные данные исследования, выполненного с позиции теории установки (Д. Н. Узнадзе, В. Г. Норакидзе), подтверждают справедливость нашего предположения. Изучение преморбидной личности клиникоэкспериментальным методом показало, что лица, страдающие различными формами психоза, не способны функционировать на втором уровне психической активности, на уровне объективации. Установлено, что после шизофренического психоза личность теряет способность к фиксации установки в плане объективации [216, С. 138]. А это значит, что личность теряет способность к произвольной выработке новых форм поведения согласно требованиям окружающей действительности, и функционирует только на установочном уровне, что делает ее поведение нерациональным, неадекватным, асоциальным. Таким образом, критерием «нормы» в оценке характера мы будем считать способность личности функционировать на втором уровне психической активности — в плане объективации, выражающейся в возможности к рефлексии и интроспекции, фиксации установки в плане воображения.

Вопрос о норме или патологии акцентуаций характера предваряет вопрос о сущности акцентуации.

К. Леонгард (1989) и А. Е. Личко (1997) определяют акцентуации, как чрезмерное усиление и выраженность отдельных черт характера или их сочетаний, проявляемое в избирательном отношении личности к психологическим воздействиям определенного рода, делающих личность уязвимой по отношению к некоторым психотравмирующим воздействиям среды при хорошей или даже повышенной устойчивости к другим сторонам действительности. Акцентуации, на их взгляд, представляют собой крайние варианты нормы, граничащие с психопатиями. От них акцентуации отличаются отсутствием одновременного проявления свойственной психопатиям триады: стабильности характера во времени, тотальности его проявлений во всех ситуациях и социальной дезадаптации.

С. Л. Рубинштейн, выдвигая гипотезу о происхождении характера, писал: «Узловой вопрос о том, как мотивы (побуждения), характеризующие не столько личность, сколько обстоятельства, в которых она оказалась по ходу жизни, превращаются в то устойчивое, что характеризует данную личность… Для того, чтобы мотив (побуждение) стал личностным свойством, «стереотипизированным», он должен генерализироваться по отношению к ситуации, в которой он первоначально появился, распространившись на все ситуации, однородные с первой, в существенных по отношению к личности чертах…

Каждое свойство характера всегда есть тенденция к совершению в определенных условиях определенных поступков" [265, С. 249].

Правомерен в связи с изложенным выше вопрос о происхождении ситуационно-обусловленных мотивов. Только ли обстоятельствами, в которых личность оказывалась по ходу жизни? Тогда почему одни и те же обстоятельства у одних развивают черты характера, способствующие успешному функционированию личности в обществе, а у других — резко выраженные, акцентуированные черты, которые еще более усугубляются внешними условиями, становясь существенными детерминантами поведения, тормозом в развитии личности?

Используя терминологию гештальт психологии, черту характера можно рассматривать как программу поведения, которая определяет судьбу «фигуры» и «фона» в социальной перцепции. Исходя из такого понимания черты характера, можно допустить, что акцентуированная черта «фигурой» определяет психологически травмирующую личность ситуацию на «фоне» всеобщего благополучия. Оценка «фигуры» при этом происходит на основе предыдущего опыта восприятия, отношения, установок, диспозиций. Акцентуированная личность воспринимает мир через свои акцентуированные программы, через тот опыт взаимоотношений с миром, который и стал определять особенности отношения к фактам и явлениям окружающей действительности. Нет необходимости экспериментально проверять наше предположение. Многочисленные факты избирательного восприятия обнаружены многими исследователями (Д. Брунер и Л. Постман, 1949; Г. Терренс Уилсон и Д. Абрамс, 1977; Блок и Юкер, 1989; Д. Макмиллен, С. Смит и Э. Уэллз-Паркер, 1989, П. Скотт, 1998). «Неверно, — говорит Уолтер Липпман, — будто мы сначала видим, а потом определяем. Мы определяем прежде, чем видим» (1978). Так, к примеру, Джером Брунер и Лео Постман (1949) в своих экспериментах обнаружили, что на восприятие сильнейшим образом влияет твердая уверенность, предубеждение и опыт, так называемые «когнитивные» факторы. Однако на восприятие влияет не только то, что люди ожидают увидеть, но и то, что они хотят увидеть. В данном случае речь идет о «мотивационных» факторах: надеждах, желаниях, эмоциональных привязанностях.

Если определение «фигуры» и «фона» осуществляется на основе смысловой и социальной установок, то актуализация операциональной установки, обеспечивающей определенный паттерн поведения, производится «фигурой», в качестве которой выступает ситуация, оцениваемая личностью согласно своему опыту, потребностям, установкам. Согласно закону избирательности восприятия, у акцентуированной личности «фигуры-ситуации» требуют защитных форм поведения, так как «угрожают» ее личностному чувству. Выработанные таким образом паттерны поведения становятся характерными для личности. Если мотивационные линии задают стратегию жизни личности, предрешая определенный выбор «фигур-ситуаций» из окружающей социальной действительности, то характер определяет тактику ее поведения. У акцентуированной личности, как правило, поведение носит защитный характер. Тактика поведения личности, стиль ее поведения, характер формируются на основе ситуационно-обусловленных мотивов. Вот в этом моменте мы вплотную подошли к ответу на вопрос о происхождении акцентуированных черт характера. На наш взгляд, в основе формирования акцентуированных черт характера лежат те же законы, на основе которых формируются любые характерные черты. Разница лишь в том, как личность оценивает обстоятельства, в которых оказывается по жизни. Если личность слишком часто попадает в ситуации, угрожающие ее личностному чувству, то на основе механизма «генерализации обобщенных побуждений» формируются соответствующие ситуации защитные формы поведения, операциональные установки, стиль поведения — все то, что мы называем характером. Характер, по Рубинштейну, — «это закрепленная в индивиде система генерализованных обобщенных побуждений» [264, С. 235]. Оценка последующих жизненных ситуаций будет осуществляться на основе этого же закона согласно опыту и закону избирательности восприятия.

Вполне правомерен вопрос, почему ситуация воспринимается как угрожающая личностному чувству? На основе какого механизма осуществляется оценка «фигуры-ситуации»?

Как показали данные экспериментов Бэт Лофтус и Джона Палмера память человека основана на механизме воссоздания. Воспоминания — это не копии прошлых впечатлений, хранящихся в блоке памяти. Они создаются в то время, когда их отзывают оттуда (Лофтус, 1980; Майерс, 1990). В момент воссоздания «материала» памяти конструируются логические заключения, дополняющие утерянные детали, настоящие воспоминания смешиваются с ассоциативными воспоминаниями на основе сопутствующей информации. Таким образом, любой агент среды, входивший в качестве элемента в психологически травмирующую личность ситуацию в прошлом, может способствовать воссозданию «ситуации-фигуры» в настоящем, которая и оценивается как угрожающая личностному чувству. Именно этот механизм, на наш взгляд, лежит в основе оценки «ситуации-фигуры».

Память реконструирует события и находится в сильной зависимости от ситуации, от контекста. Таким образом, в «ситуации-фигуре», как в печке, поддерживается огонь негативных эмоций конструируемыми событиями из прошлого, которые память услужливо туда подбрасывает.

Вот почему так трудно акцентуированной личности самостоятельно выйти из круга собственных проблем, создаваемых благодаря своим же акцентуированным программам.

Результаты первых экспериментов Баруха Фишхоффа и Рут Бейт (1975), выявивших эффект ретроспективного предубеждения как тенденцию видеть то, что уже случилось как нечто неминуемое, показало влияние его на оценки. Было обнаружено, что снижение ретроспективного предубеждения обеспечивается осознанием причин, способствующих изменению полученных результатов. На взгляд авторов, недостаточно только побуждать его избежать. Напротив, если информировать людей о ретроспективном предубеждении, то возникает риск повторения подобных результатов в будущем. Чтобы избежать ретроспективного предубеждения, очень важно понять, каким образом можно было получить альтернативный результат. По сути дела здесь речь идет о возможности изменения оценочного отношения в результате сознательного ментального поведения, особой личностной рефлексии. На наш взгляд, технология саногенного мышления (СГМ), разработанная Ю. М. Орловым, успешно может решать эту задачу.

Механизмом, обеспечивающим способность личности «не выбиваться из социальной кожи», соотносить собственный «мир-образ» с реальной действительностью, является рефлексия. Именно способность к рефлексии позволяет личности удерживать поведение в границах нормы. Однако в зависимости от содержания рефлектируемых событий, направленности сознания на «ситуацию-фигуру» она может носить патогенный характер.

Вот почему так важна интроспекция как ментальное поведение, как способ, позволяющий наблюдать и отслеживать предвзятость собственных оценок «ситуаций-фигур», расширять контекст восприятия «фигур», сделать возможными сознательные вариации фигуры и фона. Только с помощью интроспекции и особой конструктивной рефлексии, будем называть ее саногенной, как сознательной деятельности личности, объектом которой являются мысли, материалы памяти, «ситуации-фигуры» и ее контексты, возможно «вырваться» из заколдованного круга акцентуаций как патогенных программ поведения.

Есть ли психофизиологический субстрат, на основе которого запечатлевается «ситуация-фигура»? Д. Н. Узнадзе и его ученики в течение нескольких десятков лет экспериментально изучали тот «фактор, который зарождается в акте взаимоотношения субъекта с действительностью и раскрывается в виде специфических процессов». Д. Н. Узнадзе назвал этот фактор установкой. Экспериментально доказано, что выработанная установка не исчезает, а остается в субъекте как готовность вновь актуализироваться в случае повторения соответствующих ей условий. Экспериментально доказано, что темперамент человека, представляющий собой динамический аспект потребности, подчиняется закономерностям установки, является одним из компонентов установочного поведения личности [217].

К примеру, «было установлено, что сангвинический темперамент определяется закономерностью пластично-динамической установки со средней возбудимостью, меланхолический темперамент — сильно возбудимой, косно-статичной иррадиированной установкой, флегматический темперамент — трудно возбудимой, стойкой, пластичнодинамической установкой, а холерический — сильной, возбудимой, грубо-динамической и коснолокальной установкой» (В. Г. Норакидзе, 1958). Экспериментально установлено, что между людьми имеют место различия со стороны возбудимости установки, течения, ее угасания (статичность, динамичность, пластичность, грубость, генерализация, иррадиация и локальность), устойчивости, стабильности (стабильная-лабильная), константности (константная-вариабельная). Изучение преморбидной личности показало, что лицам в крайнем варианте нормы проявления их психической реальности свойственны некоторые особенности их установки. В частности в исследовании И. Т. Бжалавы установлено, что шизофренику присуща грубая иррадиированная, а эпилептику — грубая статичная установка. Характер этих установок лежит в основе формирования отдельных сторон структуры их личности, в частности психических действий — познания, воли, эмоции (И. Т. Бжалава, 1960, 1958). Эти данные весьма убедительны, что дает нам основания считать возможным наличие психофизиологической предрасположенности к развитию того или иного вида акцентуаций характера. Хотя нельзя рассматривать характер как развертывание наследственной программы, фатально определяющей особенности развития человека.

Изучение особенностей акцентуаций характера у подростков, воспитывающихся в интернатных условиях, обнаружило много сходных моментов в проявлении акцентуированных черт. К примеру, у подростков 14 лет, воспитывающихся в интернате, наиболее интенсивно развивается циклотимность наряду с замедлением развития всех других акцентуаций (В. И. Волович, 1997). В исследовании С. Н. Епифанцева (1996) выявлено ряд факторов внешней среды, которые способствуют развитию паранойяльной акцентуации. Установлено, что паранойяльная акцентуация развивается более рельефно в детстве при воспитании без отца, в детском доме, в неблагополучных семьях, в крестьянской семье. Кроме того, таким фактором исследователь называет и порядок рождения ребенка в семье — у первенцов, если есть последующие дети, как правило, развиваются такие черты как самостоятельность, упорство, эмоциональная и интеллектуальная автономность. Эти данные весьма убедительно свидетельствуют о том, что акцентуированные черты обусловлены в большей степени обстоятельствами жизни, нежели наследственной предрасположенностью. Условия внешней среды, в которые попадает человек, способствуют формированию личности, ее ценностей, мотивов, смысловых установок, и сама личность как субъект деятельности, довершает процесс формирования характера.

В свете вышеизложенного следует пояснить некоторые понятия, которыми мы будем оперировать в процессе исследования. На наш взгляд, следует развести понятия «патологическая» и «патогенная» черта характера.

Может ли вообще идти речь о патологических чертах характера?

Д. Н. Узнадзе под характером понимает «способность актуализации диспозиционно данной установки». На его взгляд, характер является той стороной личности, которая дана в виде потребностей и установок, исключительно большого личностного веса, осуществляемых, главным образом, в виде волевых поступков. Так как в черте характера проявляется целостная личность относительно к определенной стороне действительности, то в нерациональных формах поведения, антисоциальных, опасных как для самой личности, так и для окружающих, проявляется, прежде всего, личность, поэтому следует говорить не о патологической черте характера, а о патологии личности. Экспериментально установлено, что болезненная неспособность личности функционировать на втором уровне психической активности и делает нерациональным ее поведение (Норакидзе).

Через объективацию осуществляется связь с высшими личностными структурами: мотивами, ценностями, идеями, идеалами. На ее основе вырабатываются смысловые установки, которые, в свою очередь, как справедливо замечает А. Г. Асмолов, выступают в роли фильтра по отношению к целевым и операциональным установкам, блокируя проявление не соответствующих им операциональных установок и актуализируя релевантные им установки и стереотипы поведения.

В случаях патологических личностных изменений, когда теряется способность к объективации, индивид лишается сознательного «управителя», того, кто способен целенаправленно вырабатывать новую тактику поведения согласно личностным стратегиям. Теперь каждая установка претендует на роль управителя, живет сама по себе. А так как нет связи с установками второго уровня — операциональными, смысловые живут сами по себе в форме идей, нередко носящих бредовый характер. Не реализованные когда-то смысловые установки приобретают силу, статус автономности. Любая из множества таких установок свободна и стремится к реализации. Налицо шизофренический распад личности: установки, идеи, мотивы, ценности — бессистемный хаос без иерархии и связи. Вот откуда непредсказуемость их поступков. Предсказуемость лишь в хаосе и безрассудности.

Экспериментально установлено, что у шизофренической личности в период ремиссии не фиксируется установка. Вероятно, потому, что значительно снижен или вовсе отсутствует самый важный компонент установки — потребность. Клиницисты утверждают, что больные шизофренией часто проявляют полное равнодушие, замкнутость, отрыв от реальности. По данным В. Г. Норакидзе, иногда обнаруживается способность к фиксации грубоиррадиированной статичной установки. Однако способность фиксации установки путем воображения полностью отсутствует. Это говорит о том, что в плане объективации отсутствует возможность формирования фиксированных установок. Наблюдения за поведением и переживаниями патологической личности доказывают, что она лишена способности к рефлексии, объективации своих импульсов и раскрытия своего поведения в плане объективации. В этом, на наш взгляд, и заключается основное различие между патологией и нормой характера. Личность же с акцентуированными чертами характера способности к объективации не утратила.

В свете вышеизложенного мы так же, как К. Леонгард и А. Е. Личко, считаем возможным рассматривать акцентуированные характеры как нормальные, однако в крайних своих проявлениях, а потому содержащих в себе потенцию к патологическому изменению. В силу того, что акцентуированные черты характера содержат в себе потенциальную возможность патологического развития, мы будем называть их патогенными.