Постструктурализм М. Фуко

Мишель Поль Фуко (1926;1984) — один из наиболее значительных мыслителей XX в. В своем творчестве он эволюционировал от вопросов более или менее философского характера, начав свою творческую деятельность как философ-структуралист (хотя сам он отрицал свою принадлежность к структурализму), к позициям постструктурализма и постмодернизма. Его интересы к проблемам широкого культурологического плана привели к созданию впечатляющей концепции культуры и обоснования методики ее анализа. Используемые в структурализме лингвистические понятия и приемы он переносит в область истории. Такие понятия как «текст», «дискурс» у него служат не столько источником собственных методологических схем, сколько метафорой для обозначения некоего общего принципа упорядочения, сорасчленения и взаимосоизмерения тех феноменов культуры, которые в «готовом» виде кажутся несоизмеряемыми: к примеру, отдельные идеи и мнения в пауке. Поэтому в истории М. Фуко ищет не эволюции тех или иных идей, мнений и представлений во времени, но их связной структуры в каждый исторический период. Его интересуют не поверхностные различия между теми или иными мнениями, но их глубинное родство на уровне общих мыслительных структур данного периода. Эти поиски привели к обоснованию метода, который был назван им «археология» .

Археология знания как метод.

В творчестве М. Фуко выделяют так называемый археологический период, представленный тремя работами: «Рождение клиники. Археологический взгляд медика» (1963), «Слова и вещи. Археология гуманитарных наук» (1966) и «Археология знания» (1969). Одна из ключевых методологических задач М. Фуко в этих работах — развенчание представления классического рационализма о прозрачности сознания для самого себя, а мира — для человеческого сознания. Понятием, которое служит общей формой для всех исследований М. Фуко, является понятие проблематизации. Проблематизацияэто совокупность дискурсивных и недискурсивных практик, вводящих нечто в игру истинного и ложного и конституирующих эту игру в качестве объекта мысли.

Сознание и мир сокрыты в исторически дискурсивных практиках, осмысление которых и есть задача М. Фуко. Другой задачей можно назвать развенчание линеарного способа мышления, свойственного историкам. Во введении к «Археологии знания» М. Фуко упоминает о лабиринте, заготовленный им с тем, чтобы смочь «путешествовать», открывая тайники, уходя все глубже и глубже в поисках вех, которые бы сократили и изменили маршрут. Эти путешествия привели к формированию своеобразного метода исследования, позволяющего постигать условия возможности происхождения и существования различных феноменов человеческой культуры.

Сам М. Фуко отмечал, что термин «археология» не вполне удачен, поскольку допускает ассоциации, во-первых, с поиском начал, а во-вторых, с идеей раскопок, тогда как и то и другое являются для М. Фуко предметом критики: «Я не занимаюсь разыскиванием этого торжественного начального момента, исходя из которого оказалась возможной, скажем, западная математика. Я не восхожу к Эвклиду и Пифагору. Я всегда ищу начала относительные — скорее установления или трансформации, нежели основания». Мыслитель поясняет, что этот термин не побуждает нас заниматься поисками какого бы то ни было начала и не приравнивает анализ к каким бы то ни было раскопкам или геологическому зондированию. Он обозначает общую тему описания, которое ставит вопрос перед уже сказанным на уровне его существования: вопрос об осуществляющейся в нем функции высказывания. Археология описывает дискурсы как практики, точно определенные в среде архива.

В беседе с Ф. Эвальдом М. Фуко объяснил замыслы своих произведений: «Эти книги, как и те, что я писал раньше, представляют собой работы по истории мысли. „История мысли“ же означает не просто историю идей или представлений, но также и попытку ответить на следующий вопрос: как возможно конституирование знания? Каким образом мысль как нечто, имеющее отношение к истине, тоже может иметь историю?». М. Фуко поясняет, что, в частности, в книге «Надзирать и наказывать» (1975) у него не было намерения написать историю такого института как тюрьма, что потребовало бы совершенно другого материала и совершенно другого типа анализа. Вместо этого он пытался проследить, каким образом мысль о наказании могла в конце XVIII или в начале XIX в. иметь определенную историю.

Эпистемы.

В концепции, изложенной в книге «Слова и вещи. Археология гуманитарных наук» (1966), в противоположность традиционному историзму он выдвигает понятие «историчность»: каждая эпоха имеет свою историю, которая сразу и неожиданно «открывается» в ее начале и так же неожиданно «закрывается» в ее конце. Новая эпоха ничем не обязана предыдущей и ничего не передает последующей. Историю характеризует «радикальная прерывность». М. Фуко считает, что старое понятие истории вообще несостоятельно и не может быть применимо даже к отдельно взятой культурной эпохе, где нет прогресса и процесса последовательной смены одних идей и теорий другими. Все они как бы сосуществуют одновременно, являясь лишь одним из возможных вариантов единой для данной эпохи структуры, или инварианта.

Все известные науки и культуры М. Фуко относит к «доксологии», исходившей из наличия единой и непрерывной истории вообще и культуры в частности и объяснявшей их изменения борьбой мнений, прогрессом разума, практическими потребностями и т. д. Вместо «доксологии» М. Фуко предлагает «археологию». Предметом ее должен стать «архаический уровень», который делает возможным познание и способ бытия того, «что надлежит познать». Этот глубинный фундаментальный уровень М. Фуко обозначает термином «эпистема». Эпистемы представляют собой «фундаментальные коды культуры», исторически изменяющиеся структуры, определяющие конкретные формы мышления, знания и наук. Эпистема подобна некоторой сетке, которая пронизывает мир, выполняя при этом онтологическую и гносеологическую функции: она упорядочивает сами вещи и предметы и создает необходимые условия их познания. В этом смысле эпистемы никак не связаны друг с другом и не зависят от субъекта. Они находятся в сфере бессознательного и остаются недоступными для тех, чье мышление они определяют. Именно поиском таких структур был занят М. Фуко, и поэтому пояснял, что в работе «Слова и вещи» речь идет не о вещах и не о словах, и не об объекте или субъекте, равно как и не о фразах, не о пропорциях, не о грамматическом, логическом или семантическом языке, но о соотношении «слов» и «вещей» .

Анализируя новоевропейскую культуру, М. Фуко обнаруживает в ней два крупных разрыва: один из них знаменует начало классической эпохи (около середины XVII в.), другой — тот, который произошел па рубеже XVIII—XIX вв. Вследствие разрывов образовались три синхронных среза «археологической почвы», определяющей неосознаваемые человеком нормы его деятельности, три способа означивания, специфика которых, согласно М. Фуко, задает мыслительное своеобразие каждой эпохи. Соответственно европейская культура распадается на следующие эпохи: Возрождение, классику и современность. Сравнивая эти эпохи европейской культуры, исследователь приходит к выводу, что своеобразие лежащих в их основе эпистемических структур обусловлено прежде всего теми отношениями, которые устанавливаются между языком, мышлением, знанием и вещами. Слова, вещи и индивиды включены в своеобразные отношения господства. Именно это соотношение определяет мыслительное своеобразие той или иной эпохи.

В европейской культуре М. Фуко различает три эпистемы. Эпоха Возрождения (XVI в.) покоится на эпистеме сходства и подобия. В этот период язык еще не стал независимой системой знаков. Он как бы рассеян среди природных вещей, переплетается и смешивается с ними. Он сам должен изучаться как вещь, принадлежащая природе. Отсюда основополагающее значение письменности в западной культуре, поскольку язык понимается как глобальный опыт культуры. Для Возрождения характерно тождество слов и вещей.

Уже в XVII в. возникает вопрос: как знак может быть связан с тем, что он означает? Поэтому в эпоху классицизма (XVII-XVIII вв.) возникает новая эпистема — эпистема представления. Язык теперь становится великой автономной системой знаков, он почти совпадает с самим мышлением и знанием. Поэтому всеобщая грамматика языка дает ключ к пониманию всех других наук и культуры в целом. Классический рационализм придерживается репрезентативной теории языка, согласно которой реальность посредством языковых обозначений репрезентируется сознанию. Язык выступает передаточным механизмом, средством выражения и сохраняет при этом нейтральность и объективность. Он как бы образует некую бесцветную сетку, на основе которой выявляются те или иные феномены реального мира и упорядочиваются представления.

Современная эпоха, начало которой отсчитывается с рубежа XVIII—XIX вв., опирается на эпистему систем и организаций. Она характеризуется тем, что жизнь, труд, язык как интегрирующие онтологические факторы опосредуют слова и вещи. Теперь язык становится строгой системой формальных элементов, замыкается на самом себе, развертывая свою собственную историю. Он выступает как обычный объект познания наряду с жизнью, производством, стоимостью и т. д. В этой связи возрастает значение языка для культуры: он становится вместилищем традиций и склада мышления, обычаев и привычек, духа народов.

Итак, применение этого метода к истории убеждает М. Фуко, что прогресса, который чудится европейскому человеку, нет. Исчезает и сама возможность глобальной истории, по появляется совсем другой рисунок того, что можно было бы назвать всеобщей историей. М. Фуко объясняет различие между двумя типами исторического описания: «Глобальное описание стягивает все феномены вокруг единого центра — принципа, значения, духа, видения мира, формы совокупности; тогда как всеобщая история, скорее, наоборот, разворачивает пространство рассеивания». Возникающая из этого различения проблема заключается в том, чтобы определить, какая форма отношений может быть установлена между всеми составляющими такого видения истории.

Дискурсивные практики.

В «Археологии знания» (1969) и последующих работах М. Фуко формулирует новую методологию для исследования культуры: место «эпистемы» занимает «дискурс», или «дискурсивная практика», «дискурсивное событие». «Дискурс» — понятие, выдвинутое структуралистами, для анализа социальной обусловленности речевых высказываний; нередко используется просто как синоним речи. В работах М. Фуко дискурс — это социально обусловленная организация системы речи и действия, «это совокупность высказываний, подчиняющихся одной и той же системе формирования». В этой связи он различает клинический дискурс, экономический дискурс, психиатрический дискурс, дискурс естественной истории и др. В то время как эпистема — это не форма знания и не тип рациональности, который проходит через различные науки, это, скорее, совокупность всех связей, которые возможно раскрыть для каждой данной эпохи между пауками, когда она анализируется на уровне дискурсивных закономерностей.

Любая речь не только что-то высказывает, но также объясняет то, что высказывает, т. е. проясняет собственные основания или причины. Такая субстантивация производится не только и не столько лингвистическими или логическими средствами, сколько социальными средствами внутри более широкого социокультурного пространства. С точки зрения дискурсивного анализа, речевое высказывание можно исследовать не только лингвистически, установлением содержащихся в них значений, но и социально, прояснением норм и правил, артикулирующих в разных стратегиях дискурсивные элементы.

Высказывания отнюдь не возникают в результате слов и вещей, вовсе не состоят из фраз и пропозиций; скорее наоборот, они предшествуют фразам и пропозициям, которые имплицитно их предполагают, и это они формируют слова и предметы. Именно дискурс позволяет М. Фуко исследовать такие явления как безумие, сексуальность, смерть и т. д. Эти формы систематически репрессировались западной культурой, поэтому рационально, т. е. с применением научного категориального аппарата, их исследовать не представляется возможным. Дискурсивный анализ позволяет М. Фуко решить неразрешимую задачу: дать безумию говорить от своего имени, собственным языком. Проблема в том, что собственного языка безумия не существует. Язык всегда разумный. Как можно написать историю безумия изнутри разума, использующего свой категориальный аппарат для репрессии разума? Поэтому тот или иной объект, в частности репрессированное западной культурой безумие, исследуется на материале дискурсивных (речевых) практик, сформировавших этот объект. Последний до, вне и независимо от этих практик не существует. Понятие дискурсивной практики задается как совокупность анонимных исторических правил, всегда определенных во времени и пространстве, которые установили в данную эпоху и для данного социального, экономического, географического или лингвистического пространства условия выполнения функций высказывания.

М. Фуко обращает внимание не на единство, а на множественность мира культуры, образуемого разнообразными типами дискурсов, форм и жанров, которые противопоставлены друг другу наукой, литературой, философией, религией, историей, воображением и т. д. Обращает он внимание и на разное время появления этих институций. Предметом его рассмотрения оказываются медицина, грамматика, политическая экономия, которые есть ни что иное, как ретроспективно установленные общности, благодаря которым наука создаст иллюзию своего прошлого. Он акцентирует необходимость установить характер взаимоотношений между дискурсами, поскольку существующие различия между типами дискурсов, противопоставляющие друг другу литературу, науку, философию, религию, историю, приводят к тому, что как бы создается нечто вроде крупных самостийных индивидуальностей. М. Фуко пишет, что «не нужно забывать, что и „литература“ и „политика“ — совсем недавние категории, которые к культуре Средневековья и даже к культуре эпохи классицизма можно применять лишь посредством ретроспективной гипотезы и формальной аналогии, или через семантические подобия; однако в XVII—XVIII вв.еках ни литература, ни политика, так же как философия и науки, не сочленяли поле дискурса так, как они стали это делать в XIX веке» .

Обстоятельно развивая эту тему, наряду с «дискурсивными практиками», М. Фуко вводит понятия «дискурсивных событий» и «архива». Популяция (представление, повествование и т. п.) событий в пространстве дискурса является исходным материалом науки, искусства, литературы и всякого иного явления культуры. Суть дискурсивных событий составляют связи и отношения между высказываниями, означающими совокупность неких объективных правил закономерностей, которые образуют архив. Понятие «архив» означает лежащие в основе разного рода документов и текстов структуры и законы, «управляющие появлением высказываний как единичных событий». Дискурсивные практики не совпадают с конкретными науками и дисциплинами, они скорее «проходят» через них, придавая им единство.

Дискурсивные практики, архив и дискурсивное событие выполняют примерно ту же функцию, что и эпистема. Раньше знание было детерминировано эпистемой, теперь оно возникает в поле дискурсивной практики, по-прежнему составляя предмет археологии. Вводится новое понятие «недискурсивная практика». М. Фуко сомневается в рациональной ценности науки, отдавая предпочтение полиморфным, или неопределенным, дискурсивным практикам, склоняясь даже к тому, чтобы разрушить все то, что до недавнего времени воспринималось под именем пауки. Критическое отношение не только к науке, но и к знанию вообще, все более усиливается, и в работе «Порядок дискурса» (1971) М. Фуко рассматривает дискурс как насилие, которое мы совершаем над вещами.

Итак, М. Фуко не только пишет о необходимости создания нового языка, который бы позволил освободиться от хаоса понятий, которые (каждое по-своему) затемняют понятие прерывности, но и создает такой язык (в отличие от сложившихся ранее понятий традиции, влияния, коммуникации, подобия и повтора, развития и эволюции, ментальность, — понятий, способствующих раскрытию в каждом начале принципа связанности). По мнению М. Фуко, современная культура может быть выражена только в другом языке, не связанном с традицией. В то же время трансформация языка не может не повлечь за собой и трансформацию стиля философствования.

Власть — знание. В 1970;е гг. тема «знания — насилия», «знания — власти» выходит у М. Фуко па первый план. В работе «Надзирать и наказывать» (1975) эта тема становится центральной. Знание само по себе есть власть. Оно насквозь пропитано отношением господства, построено с самого начала так, чтобы была возможна его политическая утилизация. Никакое знание не формируется без системы коммуникации, регистрации, накопления, трансляции, которая уже сама по себе есть форма власти. Не существуют отдельно познания или науки, и общества и государства, но существуют лишь фундаментальные формы «власти — знания» .

Слияние власти и знания представляется М. Фуко оправданным и значимым на уровне глубинных социальных механизмов функционирования систем получения, распределения и использования знаний. Таким образом, познающий субъект видит природу в рамках того горизонта, который ему обеспечивает поддерживающая его социальная конструкция. Таким образом, социокультурные каналы познавательного диалога с природой не являются безразличными для самой структуры знаний (получаемых благодаря им). Это ведущая гипотеза генеалогического подхода М. Фуко.

В методологическом плане он дополняет археологию генеалогией, являющейся в неклассической философии способом осмысления социально-культурных феноменов, особенность которого — отрицание их неизменности и всеобщего основания происхождения. Генеалогия предполагает описание конкретного множества причин их возникновения, включающего определенные условия и проявления человеческой телесности. Генеалогия была ведена Ф. Ницше и в дальнейшем разрабатывалась М. Фуко. Она не противопоставляет себя истории, но отрицает надисторическое развертывание идеальных смыслов, противопоставляет себя поиску начал. Генеолог обнаруживает бесчисленное множество начал. Тело и все, что его касается — питание, климат, почва, — это владения подлинных начал; т. е. генеалогия как исторический анализ расположена в сочленении тела и истории. М. Фуко выделяет три основные матрицы генерации знаний: «мера», или «измерение» (античность); «опрос», или «дознание» (Средние века); «осмотр», или «обследование» (Новое время).

Каждая из этих матриц, как считает М. Фуко, до ее прямого эпистемологического функционирования входила в структуру политической регуляции общества: мера выступала как средство поддержания порядка, выполняла функцию упорядочивания социума античности; опрос служил механизмом укрепления централизованной власти при переходе от Средневековья к Новому времени; осмотр был средством осуществления функций селекции индивидов и групп и исключения некоторых из них из социума. Все три матрицы фиксируют основные типы «власти — знания», складывающиеся исторически в спонтанном развитии цивилизации Запада. Кроме того, М. Фуко допускает возможность нахождения новых матриц для генезиса знаний, их наложения друг на друга, смешения в различных пропорциях. Новые матрицы — дисциплина или модель дисциплинарное общество. Дисциплинарные процедуры объективируют индивида и тем самым вводят его в сферу знания.

Научное творчество М. Фуко получило высокую оценку в гуманитарной среде. Французский философ Ж. Делёз отметил: «Творчество Фуко выстраивается в одну цепь с великими произведениями, изменившими наше представление о том, что значит «мыслить» «.