Политическая обстановка на Северном Кавказе в 90-е годы

В начале 90-х годов XX в. на Северном Кавказе шло распространение идеи правосубъектности этносов, в результате чего сформировались национальные движения, разработавшие собственные концепции реформирования национально-государственного устройства, программы национального возрождения и развития [1]. Провозглашение правосубъектности народами Северного Кавказа имеет давние исторические корни. В условиях густонаселенности, «этнической густоты» и межэтнических противоречий национальная принадлежность рассматривалась здесь как ведущий фактор самостоятельности. Этничность становилась единственно возможным способом идентификации. Известный ученый, политик и общественный деятель, профессор Р. Г. Абдулатипов отмечает, что в современной этнополитической ситуации «других устойчивых структур не сохранилось: ни партийных, ни классовых, ни социальных. У нас сейчас деструктивное, взорванное общество. И в нем самыми организованными структурами являются этносы» [2].

Идея правосубъектности этноса воплотилась в северокавказских республиках, чему способствовали новые обстоятельства политических и национальных отношений, которые возникли в 90-х годах XX в.

Если рассматривать Северный Кавказ с точки зрения социально-экономической ситуации государственного управления, обеспечения национальной безопасности России, то можно сделать вывод о том, что это самый сложный и взрывоопасный регион, потому что именно здесь существует реальная угроза национальной безопасности Российской Федерации, ее целостности и суверенитету. Именно здесь часть населения, выйдя из правового поля, создала район вооруженного сепаратизма. Именно здесь радикальный этнический национализм и религиозный экстремизм бросили вызов не только государству, но и общественным устоям местного населения [3].

Значительным политическим событием, способствующим обострению политического процесса в регионе, было принятие 26 апреля 1991 г. закона «О реабилитации репрессированных народов», который включал в себя пункт о территориальной реабилитации. Это была во многом предсказуемая трагическая ошибка, допущенная российским политическим руководством, повлекшая за собой массовые жертвы и разрушения в результате нападения ингушских национал-экстремистов на Северную Осетию осенью 1992 г. Напомню, что закон «О реабилитации…» стал «правовой основой» для экстремистов, пожелавших силой оружия отторгнуть от Северной Осетии Пригородный район и правобережную часть Владикавказа.

Важнейшим фактором, выступившим в роли двигателя и ускорителя политического процесса, способствующего обострению обстановки, явились чеченские события сентября-ноября 1991 г., в результате которых начиналась борьба между официальной номенклатурной властью и оппозиционными национальными движениями. Огромную роль в развитии политической ситуации в регионе сыграла грузино-абхазская война 1992;1993 гг. Дополнительную лепту в эту кризисную обстановку внесла межнациональная война между Грузией и Южной Осетией, в результате которой более 100 тысяч беженцев из Южной Осетии и из внутренних районов Грузии вынуждены были переселиться в Северную Осетию, включая Пригородный район, на который претендует Ингушетия.

Практически во всех республиках Северного Кавказа наблюдалось нарастание процессов политической и межнациональной дестабилизации. Исследователи этнополитических процессов и проблем национально-государственного строительства на Северном Кавказе профессор В. Д. Дзидзоев и доцент А. М. Кадилаев в начале 90-х годов отмечали: «В последние годы в силу известных причин, в республиках Северного Кавказа происходят исключительно важные процессы в политической, социально-экономической, культурной и особенно в межнациональных областях. Кабардино-Балкария, Чечено-Ингушетия, Карачаево-Черкесия и Дагестан оказались в сложной ситуации — скрытно или открыто предпринимаются попытки развала этих республик. Верховный Совет Кабардино-Балкарии благословил „разделение и образование суверенных“ республик — Балкария и Кабарда. Провозглашение Чеченской Республики в 1991 г. фактически разделило на две части бывшую Чечено-Ингушскую республику. Этой же болезнью „заболели“ коренные народы Карачаево-Черкесской республики и Дагестана. В сложнейших межнациональных условиях кумыки, ногайцы, лезгины и некоторые другие народы Дагестана пытаются определить свое место в этом непредсказуемом мире, выйти из тяжелейшего положения с меньшими потерями. Решение этой задачи определенные круги кумыков, ногайцев, казаков и лезгин видят исключительно в праве нации на самоопределение вплоть до образования самостоятельных республик» [4].

Конечно, динамика развития политических событий в республиках непосредственно связана с проблемой полиэтничности их населения. Но наиболее устойчивой ситуация оказалась в самой полиэтничной республике в регионе — в Дагестане. Здесь национальные движения распались на две группировки: одна представляла более многочисленные горские народы (аварцев, даргинцев, лезгин и т. д.), другая — народы с меньшей численностью (лакцы, ногайцы и т. д.). Первая выступала за президентскую и унитарную форму государственности, вторая — отстаивала идею парламентаризма и федерализации Дагестана.

В октябре 1992 г. была предпринята попытка создать Конгресс оппозиционных сил в Дагестане. Но расхождения в концепциях государственного устройства республики были столь существенны, что создать оппозицию существующей власти в республике лидерам национальных движений не удалось. Через месяц состоялся съезд народов республики, на котором были утверждены две позиции — российский статус Дагестана и невозможность его федерализации. Официальной власти Дагестана с большим трудом удалось сохранить существующий статус, и, воспользовавшись разногласиями в стане оппозиции, развернуть хорошо продуманный диалог с лидерами национальных движений. Таким образом, ценой огромных усилий сторонников единства Дагестана, территориальная целостность республики была сохранена.

Радикальными были политические требования национальных движений в Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии, о чем уже было сказано выше. Здесь речь шла о разделении существующих республик по этническому признаку и создании новых самостоятельных республик (Кабардинская Республика, Республика Балкария, Карачаевская Республика и Черкесская Республика).

Кабардинская и балкарская национальные движения для реализации выдвинутых требований создали исполнительные органы — Национальный Совет балкарского народа и Конгресс кабардинского народа, которые стали наиболее влиятельными и деструктивными политическими силами в Кабардино-Балкарской Республике на протяжении 1992;1993 гг. Карачаевское национальное движение «Джамагат» выдвигало требование о восстановлении самостоятельной автономии, что вызвало ответное движение терского казачества, выдвинувшее требование о создании трех казачьих республик на территории Карачаево-Черкесии с возможным вхождением их в состав Ставропольского или Краснодарского краев. В обеих республиках были проведены референдумы по вопросу об их возможном территориальном разделе. Официальное руководство республик вынуждено было искать компромиссный вариант совершенствования структуры национальной государственности с учетом представительства народов во властных органах.

Развитие политических событий лета 1991 г. в Чечено-Ингушской Республике привело сначала к отстранению официального руководства от власти в Грозном, затем к реальному разделению республики по этническому принципу на Чеченскую Республику — Ичкерия (в 1991 г.) и Республику Ингушетия (в 1993 г.).

Таким образом, исходя из сказанного можно сделать вывод о том, что рассматриваемый период характеризовался различными вариантами развития этнополитического процесса, которые зависели от уровня полиэтничности республики. Для двухсубъектных республик (КБР, КЧР, ЧИР) было характерно стремление национальных движений отстранить от власти легитимное руководство и создавать новую государственность на моноэтничной основе, при этом декларируя защиту прав всего населения независимо от этнической принадлежности.

В других республиках (Северной Осетии и Адыгее) политический процесс характеризовался несколько другим сценарием. Основа его — контакт национальных движений и официальной власти и постепенная этнизация самой власти.

К 1993 г. во всех республиках Северного Кавказа начинается спад активности национальных движений, что проявилось в снижении их влияния на общественное сознание, в низком рейтинге лидеров этих движений при выборах в законодательные органы власти.

Исполнительная власть республик при финансовой поддержке центра, выбрала тактику опоры на национальные движения численно доминирующих титульных этносов, из которых и рекрутировались ее функционеры. На этой основе осуществлялась дальнейшая стабилизация межнациональной, общественно-политической ситуации: переговоры с национальными движениями недоминирующих этносов, учет их интересов при разработке правовых документов.

В 1993;1995 гг. в республиках Северного Кавказа появляется тенденция к поиску регионального единства. Необходимо отметить, что эта тенденция инициировалась руководством «независимой» Чечни, которое рассматривало консолидацию национальных движений на межреспубликанском уровне как источник увеличения своего политического капитала для достижения полной и окончательной независимости республики. В этот период происходит ряд встреч лидеров Конфедерации народов Кавказа и казачеств Юга России с целью создания системы коллективной безопасности. В противовес этой активности федеральное руководство идет на организацию альтернативных встреч, которые состоялись в январе и июне 1993 г. в Пятигорске. В это же время как на уровне республиканских, так и федеральных органов власти происходит осознание необходимости формирования региональных политических институтов для урегулирования проблем, существующих во всем регионе. Начинается постепенное усиление влияния федерального центра.

Необходимо отметить, что в начале 90-х годов положение в стране было весьма неустойчивым, так как власть балансировала между тенденциями усиления централизации и продолжением дезинтеграции, что могло привести к ослаблению Российского государства. В таком развитии не были заинтересованы ни федеральный центр, ни республики Северного Кавказа.

В конкретной политической ситуации того времени, когда вновь после 1990 г. принимались декларации о государственном суверенитете в республиках Северного Кавказа, звучали призывы к борьбе за независимость, конечно, существовала угроза распада Российской Федерации. Обстановка вынуждала принимать срочные меры. В это смутное время лидеры тринадцати республик высказались за подписание Федеративного договора для сохранения единства и территориальной целостности Российской Федерации. Осознавая опасность существующей ситуации законодатель взял за основу Федеративного договора разумный принцип: учет интересов всех народов, признающих государственное единство и территориальную целостность России.

Федеративный договор Российской Федерации 1992 г. предотвратил обострение всеобщего конфликта и спас многонациональную страну от распада. Известный политик и ученый Р. Г. Абдулатипов писал: «Сегодня, когда вступил в силу первый в многовековой истории российских народов Федеративный договор, хочется верить, что снята эта зловещая угроза развала и дезинтеграции. Есть все основания для такой веры. Договор содержит необходимые предпосылки, которые при условии их тщательного учета и реализации практически гарантируют от гибельного для всех народов распада России. И дело здесь не только в строгих юридических положениях договора, закрепляющего целостность России как демократической Федерации, свободы республик и регионов, их реальные права и обязанности перед своим народом, своей страной, перед всем миром» [5].

31 марта 1992 г. были подписаны три федеративных договора. В апреле 1992 г. они были включены в действующую Конституцию, что обеспечило значительную децентрализацию власти. Оценивая Федеративный договор, ставший базой последовавших в 90-е годы других двусторонних договоров, В. Н. Лысенко отмечал: «Значение Федеративного договора в тот исторический период было трудно переоценить. После развала и „парада суверенитетов“ российских „автономий“ многонациональная Россия стояла следующей на очереди, и только воля народов страны не позволила целому ряду региональных лидеров устроить вторую „Беловежскую пущу“. Развал был приостановлен. Россия спасена» [6]. С этим выводом трудно не согласиться. Однако отметим, что подписание договора сгладило противоречия между центральной и региональной властями, но не сняло их полностью. северокавказский экономический политический безопасность Заключение федеративного договора открыло новый этап в развитии отношений между федеральным и региональным уровнями власти, стало отправной точкой формирования постсоветской федерации. В то же время некоторые проблемы остались нерешенными. Так, например, профессор А. Н. Аринин справедливо подчеркивает: «Трудно целиком согласиться с данной точкой зрения. Во-первых, две республики вообще не подписывали Федеративный договор — Татарстан и Чечня. Во-вторых, договор лишь на короткое время приостановил нарастание открытого конфликта, переведя его в локальные формы. В-третьих, сама суть договора открывала новые угрозы разрушения целостности Российской Федерации» [7]. Свою позицию он аргументировал тем, что речь шла о различиях в статусе субъектов Федерации, например, республики в договоре называются «суверенными», а остальные субъекты федерации — нет; четко закрепляется целостность составляющих ее республик и территорий, а целостность краев, областей и автономий никак не обозначается; республики (государства) обладают всей полнотой государственной власти на своей территории; края, области, автономии — нет; республики являются «самостоятельными участниками международных и внешнеэкономических отношений», а края, области и автономии — участниками «только связей» и т. д.

Лидеры республик, ссылаясь на объективную ситуацию политического хаоса, существующего тогда в стране, выступали за укрепление независимости от Центра. Президент Татарстана М. Ш. Шаймиев писал: «Центру только кажется, что он управляет. Он объективно не может управлять, поскольку у него нет рычагов управления — ни плановой экономики, ни централизованного материально-технического обеспечения. Теперь перед Центром никто не будет брать под козырек, потому что у республик есть собственные конституции, исполнительные, законодательные и судебные структуры. И не надо нервничать по этому поводу — Россия не развалится» [8].

12 декабря 1993 г. была принята новая Конституция Российской Федерации. В п. З ст. 5 Основного закона РФ сказано, что «федеративное устройство Российской Федерации основано на ее государственной целостности, единстве системы государственной власти, разграничении предметов ведения и полномочий между органами государственной власти Российской Федерации и органами государственной власти субъектов Российской Федерации, равноправии и самоопределении народов в Российской Федерации» [9]. Таким образом, Конституция обеспечила определенную децентрализацию государственной власти, реализующуюся через разграничение предметов ведения между центральным и региональным уровнями государственной власти и расширением объема компетенции субъектов Федерации за счет федерального центра.

Принятие новой Конституции, конечно, означало продвижение вперед. Но несмотря на важность этого события, необходимы были новые законодательные акты, которые бы дополнили и конкретизировали зафиксированные в Конституции положения о согласовании интересов федерального Центра и регионов. Процесс реструктуризации правового пространства в этой сфере продолжался, разрешая одни проблемы и порождая другие.

Возвращаясь к проблемам Северного Кавказа, необходимо подчеркнуть, что федеральный центр в 90-е годы XX в. недооценил проблем, существующих в регионе, что способствовало возникновению конфликтогенной ситуации. Здесь не было продуманной национальной и федеративной политики, хотя на протяжении довольно длительного периода искали способы, позволяющие обеспечить этнополитическую стабильность. Федеральный центр оказался слишком инертным в решении судьбоносных вопросов государственности Российской Федерации.

Анализируя проблемы, существующие в регионе, можно выделить три очага, которые определяли (и продолжают определять) динамику политической жизни на Северном Кавказе: осетино-ингушский конфликт 1992 г., этнополитический кризис в Чечне, дестабилизирующий также обстановку в Дагестане, и Карачаево-Черкесии.

Обстановка в осетино-ингушском узле на сегодняшний день характеризуется политической устойчивостью власти внутри республик и конфликтогенным потенциалом их взаимодействий.

Сохранение осетино-ингушской зоны политической нестабильности объясняется невозможностью на сегодняшний день решения территориальной проблемы. Необходимо подчеркнуть, что в отличие от ситуации 1992 г. в настоящее время противостояние между двумя народами удалось поставить под контроль республиканских органов власти с обеих сторон, что позволяет продолжать переговорный процесс. Правда обстановка резко обострилась летом 1997 г., когда президент Республики Ингушетия Р. Аушев обратился за помощью к международным организациям для разрешения территориального спора с Северной Осетией.

4 сентября 1997 г в Москве был подписан «Договор об урегулировании отношений и сотрудничества между РСО-А и РИ». Но он не разрешил сложную этнополитическую ситуацию. Тогда 17 октября был подписан трехсторонний договор между Северной Осетией, Ингушетией и федеральным центром о мерах по ликвидации последствий в зоне осетино-ингушского конфликта. Но, несмотря на попытки разрешить конфликт, проблема остается неразрешенной.

Другой очаг напряженности — Чечня. Этой республике свойственны были высокий уровень внутриреспубликанской нестабильности и стремление расширить пространство своего политического влияния за счет подрыва власти в Дагестане.

По этому поводу З. В. Сикевич замечает, что этничность, находясь «в стадии этнополитической мобилизации стремиться „вылиться“ за пределы предложенного ей политического пространства, которое в свою очередь, реорганизуясь „в пользу“ этничности…, пытается удержать ее в своих пределах» [10].

В 1991 г. Чечня провозгласила себя независимым государством. В Указе президента Чеченской Республики Дж. Дудаева «О государственном суверенитете Чеченской Республики» говорилось: «Руководствуясь Декларацией о государственном суверенитете республики и волеизъявлением граждан Чеченской Республики, выраженным прямыми и всеобщими выборами, объявить о государственном суверенитете Чеченской Республики с 1 ноября 1991 года» [11]. Кроме того, была принята Конституция независимой Чеченской Республики, в преамбуле которой было сказано: «По воле Всевышнего народ Чеченской Республики, выражая стремление чеченского народа, руководствуясь идеями гуманизма и целью построения социально-справедливого общества…, признавая себя равноправным субъектом в системе мирового содружества наций, принимает настоящую Конституцию и считает ее впредь основным законом общества и государства» [12]. Это способствовало обострению социально-политической ситуации во всем северокавказском регионе.

В течение 1992;1994 гг. Д. Дудаев пытался формировать государственность и по типу парламентской республики, и одновременно экспериментируя с возрождением в качестве элементов государственной организации институтов традиционной структуры чеченского общества (опора на тейпы и Мягх-Кхел), и создавая основы авторитарно-военного режима [13].

Проблема, с которой столкнулось руководство Д. Дудаева встала впоследствии и перед новым руководством Ичкерии: традиционная разобщенность чеченцев. Отсутствие профессиональной дифференциации населения и трудовой этики, необходимых современному индустриальному развитию. Ко всему этому добавился еще и реальный раскол после войны наиболее активной части населения на различные группировки уже не по тейповому, а по клановому признаку. Перед чеченским руководством встала задача укрепления единства общества. Теперь в этом качестве выступала уже не идея независимости, а идеология ислама.

Задача интеграции политических сил в центре внимания всегда ставит проблему целей политического объединения. Именно в этой проблеме концентрируется основная направленность политической деятельности, приемлемые средства деятельности и допустимые формы компромиссов. Считается, что по этой причине и произошел раскол политических сил в Чечне. Среди них можно выделить также «центристскую политику» А. Масхадова. Став президентом Ичкерии, он преследовал цель создания чеченской этнонациональной государственности и нормализации жизни населения республики, используя ее внутренние ресурсы и инвестиции России, компенсирующих разрушения, нанесенные во время военных действий. Левые оппозиционные силы делали ставку на усиление независимости Чечни за счет изменения ее геополитического положения. Для этого требовалось прорваться к Каспию и укрепиться у моря. Отсюда и возникает проект мусульманского объединения Чечни и Дагестана. Главным препятствием на пути реализации этого замысла явилась пророссийская ориентация Дагестана. Преодоление его виделось как часть общестратегического плана-расширение пространства мусульманского мира. Здесь пересекались интересы радикальных лидеров Чечни и мусульманских радикалов ближневосточного региона. Объединяясь с ними, чеченцы обретали источник финансирования обоих проектов и инструмент, используя который можно было решить проблему интеграции региона и формирования новой политической идентичности. В качестве такого инструмента выступил «ваххабизм». Для многих мусульман Чечни, Дагестана, Карачаево-Черкесии и Ингушетии «ваххабизм» стал как теоретической, так и практической альтернативой.

Первым шагом на пути религиозного объединения явилась попытка объединить Ичкерию и Дагестан. В связи с этим в Грозном в конце августа 1997 г. было учреждено новое этнорелигиозное движение — «Исламская умма» (или «Исламская нация»). Оно было нацелено на возрождение проекта Имама Шамиля, т. е. на объединение Дагестана и Ичкерии, и образование независимого исламского государства на Северном Кавказе.

А. Масхадов предпринял альтернативную попытку, направленную на объединение республики — на основе традиционного ислама. 31 августа 1997 г. было учреждено новое проправительственное общественно-политическое движение — «Чеченское исламское государство», цель которого заключалась в консолидации общества вокруг президента ЧРИ для построения независимого исламского государства.

Спор противоборствующих сторон происходил прежде всего в сфере экономики, так как именно она обеспечивала решение задачи организации жизни населения республики. В качестве экономической основы независимости изначально рассматривалась нефть. Однако многочисленные вооруженные группировки, которые не были подконтрольны руководству республики, не давали возможности использовать ее для нужд чеченского общества. Кризисность экономики заставила А. Масхадова выдвинуть требования, неприемлемые для чеченского менталитета. Он обратился в парламент с просьбой дать ему особые полномочия сроком на 2 года. Требования были такого характера: право самостоятельно решать любые кадровые вопросы, отменять нормативные акты, издавать любые указы, не противоречащие государственному суверенитету и независимости Чечни, а также в некоторых случаях вводить чрезвычайное положение. Он попытался также демилитаризировать республику: поставить под контроль владение населением оружием, сократить армию, распускать неармейские вооруженные формирования и т. д.

Однако идея установления авторитарной власти в Чечне в силу различных причин не приемлема, что и подтвердили дальнейшие события.

Попытка преодолеть противостояние политических сил Чечни была предпринята в начале 1998 г. Для этого А. Масхадов решил даже использовать авторитет президентской власти. В свою очередь Ш. Басаев сосредоточил фактическую власть в своих руках. Противостояние леворадикалов, опирающихся на ваххабитов и официальной власти обострилось в июле 1998 г., когда в Гудермесе произошло их вооруженное столкновение. Это стало причиной того, что Масхадов выступил против Хаттаба, распространяющего идеи ваххабизма и обвинил его в развязывании гражданской войны в Чечне. Все дальнейшие попытки лидеров противостоящих политических сил найти компромиссные решения проблем не увенчались успехом.

Почти трехлетняя передышка, предоставленная Россией чеченским оппозиционерам, показала неспособность даже всенародно избранного правительства Чеченской Республики контролировать и ограничить размах деятельности экстремистских сил, опирающихся на финансовую и материальную поддержку из зарубежных центров.

В противовес высокому потенциалу кризисности в районах Дагестана и Чечни, в западной части Северного Кавказа в Республике Адыгея, Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии на протяжении 1995;1998 гг. можно наблюдать устойчивую тенденцию к стабилизации этнополитической обстановки.

Политическую обстановку в Кабардино-Балкарии характеризовала тенденция усиления президентской власти. Об этом можно судить в частности, по таким мерам, как ликвидация правовыми методами не только оппозиционного движения балкарцев (осень 1996 г.) но и Конгресса кабардинского народа (осень 1997 г.). Именно эти организации были наиболее активными оппозиционерами официальным органам власти и они создавали наибольшую опасность для единства Кабардино-Балкарской Республики.

В Карачаево-Черкесии главной политической проблемой, вызвавшей кризис, был вопрос о главе республики. До 1999 г. она оставалась единственной республикой в России, глава исполнительной власти которой не прошел процедуру всенародного избрания. Стабилизации обстановки здесь в 1993;1994 гг. в большей степени способствовали внешние меры, в частности активное вмешательство федеральных органов власти.

Обстановка в этой республике резко обострилась в 1999 г., что было вызвано борьбой за пост главы КЧР. Сторонники кандидата — черкеса С. Дерева выдвигали требования раздела республики, то есть опять повторилась ситуация 1992;1993 г. Для удержания ситуации под контролем в республику были введены федеральные силовые структуры и с их помощью с большим трудом удалось нормализовать этнополитическую обстановку.

Таким образом, проделанный анализ динамики политического процесса на Северном Кавказе позволяет зафиксировать неравномерный потенциал государственной власти в политическом пространстве региона. Официальные лидеры регионального уровня (президенты, главы правительств и парламентов) нацелены, прежде всего, на деятельность преимущественно внутри собственных республик, оппозиционеры — на развитие связей политических сил на межреспубликанском уровне. Именно эта позиция потребовала активного вмешательства федерального центра.

Большая внутренняя стабильность при доминировании республиканской власти фиксируется в республиках с ярко выраженным этническим большинством численно доминирующего титульного этноса (исключая Чечню), меньшая политическая стабильность — в полиэтничных республиках.

Одной из основных причин дестабилизации общественно-политической обстановки, роста межнациональной напряженности в Северокавказском регионе в 90-х годах прошлого столетия была нерешенность экономических проблем. В «Основных направлениях государственной национальной политики Российской Федерации на Северном Кавказе» (1999 г.) сказано: «Падение производства и, как следствие, снижение уровня жизни основной массы населения само по себе является существенным фактором обострения как межэтнических отношений, так и отношений между субъектами федерации и федеральным центром. Кроме того, все это порождает борьбу за ресурсы, финансы, доступ к ключевым постам в управлении экономикой, становится питательной почвой роста коррумпированности и криминализованности общества, которые зачастую приобретают ярко выраженную этническую окраску». Кроме причин экономических, серьезными факторами обострения обстановки стали отсутствие четко выверенной, эффективной, гибкой национальной политики РФ в регионе и ошибки Федерального центра в политической, социальной и правовой сферах.

Существенной причиной этнического экстремизма следует считать также единство религии и традиционной культуры.

Еще одной очень важной причиной появления и бурного развития сепаратизма, терроризма и экстремизма на Северном Кавказе авторы монографии совершенно справедливо считают то, что в 90-х годах ХХ века центробежные процессы здесь проявились активнее, чем в других регионах РФ. Сильным толчком к серьезным неурядицам во всем регионе, вплоть до локальных войн, явилось образование двух самостоятельных, суверенных субъектов — Чеченской Республики-Ичкерии и Республики Ингушетия на основе одного из автономных образований — Чечено-Ингушской АССР.

В 1991 году, вскоре после распада автономной республики, лидеры чеченских сепаратистов резко и ультимативно заявили о недостаточности суверенной автономии в составе единого государства и поставили ребром вопрос перед федеральным центром о выходе из состава Российской Федерации и переходе в новое качество — субъекта международного права. Такой подход к проблеме национального самоопределения затрагивал государственные интересы всей России.

Горький опыт распада Советского Союза говорил о том, что выход даже одного из автономных субъектов из состава Российской Федерации мог стать примером для других субъектов и привести к распаду страны на мелкие национально-государственные образования. Тем не менее, российско-чеченские противоречия на начальном этапе не были еще антагонистическими. Существовала реальная возможность достичь компромисса интересов и разрешения самого противостояния без кровопролития, исключить военные действия на территории Чечни в 1994 году. А вот с началом войны противоречия приобрели антагонистический характер. Противостояние между Москвой и Чечней стало непримиримым, достигло такого уровня, когда разрядить обстановку мирными средствами было уже невозможно.

В группе внутренних факторов, создающих угрозы России на южном направлении, можно выделить социально-экономические, политические, демографо-миграционные и этно-конфессиональные факторы.

Кризисное состояние экономики, которое охватило большинство субъектов региона. По большинству социально-экономических показателей субъекты ЮФО (особенно республики Северного Кавказа) занимают последние места по России. Свыше 80% суммарного валового регионального продукта Южного федерального округа дают пять территорий степного Предкавказья — Краснодарский и Ставропольский края, Ростовская, Волгоградская и Астраханская области.

Депрессивное состояние экономики имеет неизбежным следствием высокий уровень безработицы, уровень которой в ЮФО в целом заметно выше среднероссийских показателей. Особую озабоченность вызывает непропорционально высокий уровень молодежной безработицы; коррупция и казнокрадство в органах власти, в том числе в системе правоохранительных органов; нарушение экономических и политических прав некоренных и нетитульных национальностей. Эти нарушения проводят к массовому оттоку русского и других нетитульных народов из северокавказских республик, образованию моноэтнических республик (Чеченская и Ингушская республики), обострению межэтнических отношений, деградации социально-экономической сферы, в том числе системы образования и здравоохранения.

Значительное влияние на общество традиционных социальных институтов. Такие структуры, как советы родов (тейпов, тукхумов и др.), старейшины, религиозные братства (вирды), действуют на основании норм права эпохи «военной демократии» более чем тысячелетней давности. Можно утверждать, что нарушения прав человека в регионе, совершаемые по вине традиционных социальных институтов, сопоставимы по масштабам с нарушениями, ответственность за которые ложится на государство. Подобная традиционная исходит из неполноправности всех «чужаков», то есть представителей других народов; историческая память, прежде всего, о Кавказской войне (1818−1864) и депортации ряда горских народов (балкарцы, ингуши, карачаевцы, чеченцы и др.) в годы Второй мировой войны, а также негативный опыт произвольного изменения административно-территориальных границ в 20−50-е гг. и государственных границ в начале 90-х гг. ХХ века, следствием чего стали многочисленные несовпадения ареалов проживания народов и границ административно-территориальных образований, появление «разделенных народов» (ингуши, чеченцы, ногайцы, лезгины и др.). Сегодня ареалы проживания более 140 различных этносов не совпадают с официально существующими границами национально-территориальных и административно-территориальных образований региона, отсюда территориальные споры. В процессе длительного и небесконфликтного сосуществования в пределах ограниченного географического пространства многих народов в большинстве республик Северного Кавказа появились территории, на историческое владение которыми претендуют несколько этнических общностей. Это является причиной открытой или скрытой межэтнической напряженности.

Постсоветский кризис идентичности и незавершенность процесса формирования современной общероссийской идентичности. Основным критерием самоидентификации остается признак этнической принадлежности, что в условиях социально-экономической нестабильности и межэтнической напряженности способствует распространению национализма в его различных формах: от спекуляций на тему духовного возрождения народов до политико-культурного изоляционизма и этноцентризма.

Недостатки реализации реформы местного самоуправления. В условиях низкого уровня политической культуры населения, неразвитости институтов гражданского общества социально-экономические и политические ресурсы нередко используются в узкокорпоративных интересах отдельных этнических элит. Возникающая при этом борьба за перераспределение властных и экономических ресурсов в ходе формирования новых муниципальных образований (например, в Кабардино-Балкарской Республике) и органов местного самоуправления (Республика Дагестан) неизбежно обостряет отношения между коренными народами.

Ассиметричность современного российского федерализма. В стране сосуществуют разнотипные субъекты Федерации — территориально-административные (области, края) и национально-административные (республики). На Северном Кавказе некоторые республики стали практически мононациональными (Чечня, Ингушетия). Во всех республиках в той или иной форме сформировались «титульные» этносы, монополизировавшие властные (политические и экономические) полномочия, создав этноэтатистские по своей сути режимы.

Этноэтатизм и попытки идеологического обоснования национальной исключительности, сепаратизма и автономизма. Практически во всех северокавказских республиках сложились этноклановые режимы, которые полностью контролируют политические и экономические рычаги власти. При наличии дефицита ресурсов это превращает другие этнические группы во второсортные со всеми вытекающими отсюда последствиями. Одновременно властные элиты предпринимают попытки идеологически обосновать исключительность представляемых ими этносов и шире — представителей «коренных» национальностей. Такая форма «скрытой», «респектабельной» подпитки экстремистских настроений осуществляется при помощи псевдонаучных исследований и конференций, доказывающих превосходство одного этноса над другими, а также посвященных «различным аспектам борьбы горцев за независимость». При этом России приписывается «историческая вина» за покорение и угнетение северокавказских народов. Подобные взгляды все чаще находят отражение в вузовских и школьных учебниках. Особенно остро эта проблема встала в период подготовки празднования исторических дат добровольного вхождения адыгов (адыгейцев, кабардинцев и черкесов), балкарцев и карачаевцев в состав России, которое широко отмечалось осенью 2007 г.

Рост активности национальных общественных объединений, связанных с зарубежными НПО и фондами. Например, адыгские национальные общественные организации «Адыгэ Хасэ», «Черкесский Конгресс» добиваются признания и возмещения «ущерба» со стороны Российской Федерации за факт «геноцида адыгского народа», якобы, имевший место во время Кавказской войны ХIХ века.

С требованиями территориальной реабилитации выступают также радикально настроенные члены ингушского отделения правозащитного общества «Мемориал», Балкарской молодежной организации «Ант» (Кабардино-Балкарская Республика). Представители радикального крыла кумыкского общественного движения «Тенглик» (Республика Дагестан) требуют создания самостоятельного национально-административного образования в Северном Дагестане. В Южном Дагестане аналогичные требования выдвигают бывшие активисты лезгинского движения «Садвал». В Ставропольском крае активизировалась ногайская общественная организация «Бирлик», требующая образования Ногайского района на востоке края; деятельность на территории региона зарубежных неправительственных организаций (НПО), западных и ориентированных на Запад фондов и мониторинговых сетей. По данным правоохранительных органов, на территории ЮФО действуют более 100 западных неправительственных организаций, фондов и мониторинговых сетей. Среди таких НПО можно назвать Организацию непризнанных народов и наций, Международный институт стратегических исследований (Лондон) и др. Среди фондов: американские — Сороса, Карнеги, Макартуров; немецкие — Ф. Эберта (СДПГ), К. Аденауэра (ХДС), В. Белля («Зеленые») и др. Среди западных и прозападных мониторинговых сетей и фондов наиболее известны Сеть этнологического мониторинга и раннего предупреждения конфликтов (EAWARN) и Фонд «Новая Евразия».

Демографический фактор. С точки зрения воздействия данного фактора на характер межнациональных отношений, можно выделить статический и динамический аспекты. Первый связан с высокой плотностью населения в округе в целом и высокой дисперсией этого показателя в субъектах ЮФО. Второй аспект связан с перспективами изменения этнодемографических пропорций. Естественный прирост населения характерен для тех субъектов ЮФО, которые имеют наиболее низкие показателями развития производства, уровня ВВП и душевого дохода (Чечня, Ингушетия, Дагестан). При ограниченности территориального жизненного пространства и стагнирующей экономике дальнейшее изменение этнодемографических показателей в таком направлении имеет следствием слабо контролируемую или вовсе не контролируемую этническую миграцию.

Миграционные процессы. В последние годы на субъекты Российской Федерации, входящие в состав Южного федерального округа, приходилось до 15% общероссийского миграционного прироста, до 27% объемов вынужденной миграции. Со второй половины 90-х годов значительная часть миграционного прироста была связана с оттоком русского населения из национальных республик Северного Кавказа. С 1989 года доля русского населения в них снизилась с 24% до 14%. В настоящее время, за исключением Республики Адыгея, русские составляют социально пассивное, нередко маргинализованное меньшинство во всех национальных республиках.

Отток русского населения привел к снижению качества трудовых ресурсов. Это существенно ограничивает возможности модернизации экономики в национальных республиках, способствует консервации социально-экономического отставания от других регионов страны. По этой же причине резко упал уровень образования и здравоохранения.

Депрессивное состояние экономик республик Северного Кавказа усилило вынужденную трудовую миграцию населения в края и области юга России. Трудовая миграция позволила несколько снизить уровень социальной напряженности в самих республиках, но привела к образованию крупных этнических общин народов Северного Кавказа, зачастую ведущих закрытый, анклавный образ жизни, практически во всех краях и областях Юга, усилила здесь конкуренцию в сфере отношений собственности, на рынке труда.

На некоторых территориях (восточные районы Ставропольского края, Кавказские Минеральные Воды, Черноморское побережье Краснодарского края) в результате миграции динамично изменились исторически сложившиеся этнические и религиозно-конфессиональные пропорции населения, что привело к заметному росту межэтнической напряженности.

Одним из последствий миграции стало появление этнических групп, ранее массово не проживавших на территории региона. Это — армяне и карачаевцы в районе Кавминвод, народы Дагестана (преимущественно аварцы и даргинцы) и чеченцы в Республике Калмыкия и в восточных районах Ставропольского края, а также в Астраханской и Ростовской областях, турки-месхетинцы — во многих субъектах ЮФО и т. д.

Миграционные процессы привели к изменению исторически сложившегося этно-конфессионального баланса, в результате чего взаимоотношения местного старожильческого населения с диаспорами мигрантов зачастую балансируют на грани конфликта, а нередко перерастают в открытые локальные конфликты (например, в Сальске Ростовской области в 2006 г., в Ставрополе в 2007 г.).

Этно-конфессиональные факторы:

• — многонациональный характер региона. На территории Северного Кавказа проживает наибольшее, в сравнении со всеми остальными регионами России, количество наций и этнических общностей. Сам по себе многонациональный характер региона не является причиной возникновения межнациональных конфликтов, но выступает фактором, усложняющим процесс примирения и нахождения консенсуса в случае конфликта различных групп;
• — рост влияния религиозного/конфессионального фактора.

Межрелигиозные противоречия в регионе носят скрытый, латентный характер и практически не оказывают влияния на рост экстремистских настроений. Внутриконфессиональное же противостояние (прежде всего в исламской среде между сторонниками традиционного направления в исламе и исламскими радикалами) является одним из главных факторов экстремистских проявлений. Особенно острые формы это противостояние приняло в Республике Дагестан, Кабардино-Балкарской и Карачаево-Черкесской Республике. В Республике Дагестан разделение исламской уммы по этническому признаку является одним из определяющих факторов межэтнической напряженности. Не следует упускать из виду и процесс радикализации традиционного, прежде всего официального ислама, представленного духовными управлениями мусульман (ДУМ). В последние годы фиксируется естественная ротация религиозных кадров, и нередко значимые посты в мусульманской иерархии занимают люди, получившие религиозное образование за рубежом, в том числе в странах, где сильны позиции радикального ислама («ваххабизма»).

Сильной стороной «ваххабизма» как формы религиозно-политического экстремизма является высокий идеологический потенциал, способный мобилизовать отдельные социальные группы (городских жителей, безработную молодежь, часть интеллигенции, студенческой молодежи) на реализацию альтернативной модели социальной организации — закрытых от внешних воздействий мини-общин, воплощающих идеи справедливости, равенства, братства.

На фоне глубокого социального расслоения населения северокавказских республик идеи «ваххабитов» получают значительную поддержку различных слоев российских мусульман. «Ваххабитские» джамааты, прежде всего молодежные, действует сегодня практически во всех субъектах Южного федерального округа, включая мусульманские общины краев и областей, населенных преимущественно русским населением.

Действие внутренних конфликтогенных факторов усиливаются геополитическим положением Северного Кавказа и внешними влияниями. США и их союзники в Европе не отказались от идеи ограничения российского суверенитета и введения международных контингентов в Чечню и другие республики Северного Кавказа, проблемы которых созданы якобы самим правительством РФ.

Крайне обостряет ситуацию на Северном Кавказе деятельность международных экстремистских групп, нацеленная на выведение отдельных регионов из-под юрисдикции России с целью получения доступа к природным ресурсам и транспортным коридорам. Западный проект вытеснения России с Кавказа, в силу надвигающейся жестокой борьбы на энергетическом фронте, объективно выгоден не только радикально-исламистским кругам, но гораздо более широкому кругу организаций и стран. Разжигание межнациональных конфликтов и поддержка сепаратистских движений — инструмент реализации геополитических и геоэкономических устремлений многих субъектов мировой и региональной политики. Это настоятельно требует укрепления позиций России на южном направлении, жесткой защиты ее национальных интересов.