Заключение. 
Роль иронии в воплощении образа Николая Ставрогина

«Бесы» считается самой сложной и таинственной книгой, которая была написана за всю историю человечества. Все попытки понять идеи, которые лежат в основе событий этой книги исходя из общественно-политической ситуации 70-х годов 19 века были фактически обречены на провал и в результате эта книга получила репутацию, как «злобная карикатура на революционно-освободительное движение».

До недавнего времени немногие критики замечали повествователя в романе. Ситуация изменилась после работ Ю. Ф. Карякина, в которых исследователь, опираясь на наблюдения предшественников, придал исключительное значение образу и характеру повествователя в романе, «господину Г-ву», Антону Лаврентьевичу. «Бесы» — его роман, он — автор, повествователь, хроникер, один из героев случившейся истории. Его ироничным взглядом увидены герои и события романа.

Действие в романе «Бесы» начинается после духовной смерти Ставрогина. Когда Ставрогин угас, истощился, умер, и с покойника была снята маска. В романе среди всеобщего беснования есть только эта мертвая маска, жуткая и загадочная. Ставрогина уже нет в «Бесах», и в «Бесах» никого и ничего нет, кроме самого Ставрогина. В этом смысл символической трагедии «Бесов».

И в этой символической трагедии есть только одно действующее лицо — Николай Ставрогин и его эманации. Внутреннюю трагедию духа Ставрогина хочется разгадать в «Бесах», ибо она доныне недостаточно разгадана. Поистине всё в «Бесах» есть лишь судьба Ставрогина, история души человека, его бесконечных стремлений, его созданий и его гибели. Тема «Бесов», как мировой трагедии, есть тема о том, как огромная личность — человек Николай Ставрогин — вся изошла, истощилась в ею порожденном, из нее эманировавшем хаотическом бесновании.

В исследовании души Ставрогина Достоевский одним из первых проник в ее тайну. Омертвелая, оторванная от корней бытия душа Ставрогина все же тоскует о жизни и действии, на что она по своей природе и по пройденному жизненному пути — не способна.

Для утоления этой тоски она, безликая, перевоплощается в любые обличия и, не верующая ни в какие идеи, отравляет своими вымыслами сердца и сознания своих многоликих двойников; похотливо наслаждаясь своею властью над ними, эта опустошенная душа ощущает, что она живет. Но эта иллюзия власти над жизнью неизбежно рассеялась; это рассеивание погрузило многоликого провокатора в небытие. Как Кириллов, так и Ставрогин кончает свою жизнь самоубийством.

Но смысл ставрогинского самоубийства иной. Первый сверхчеловек или, по терминологии Достоевского, — человекобог Кириллов стреляется потому, что не осознал своей любви к Спасителю. Ставрогин затягивает петлю на шее потому, что осознал свою каноническую веру в беса. В очень разных, но в диалектически все же очень связанных друг с другом образах и судьбах Кириллова и Ставрогина Достоевский с никем еще не превзойденною глубиной раскрыл богоборческую природу только что зарождавшейся на его глазах большевистской революции.

Тайна личности Ставрогина — она же и тайна его безликости, которая в самом романе не раскрывается.

В сущности Ставрогина в романе нет: он присутствует в нём как только что опустившееся за горизонт солнце. О том, чем Ставрогин был до своего появления в романе, читатель может лишь смутно догадываться по той сложной борьбе идей и чувств, которыми он где-то за границей сумел отравить души своих впоследствии отвернувшихся от него друзей и последователей — Кириллова, Шатова и Верховенского.

Эта изъятость Ставрогина из всего происходящего в романе, эта его отодвинутость в бывшее, а быть может даже и в никогда не бывшее, эта его омертвелость были впервые отмечены С. Булгаковым: «Героем трагедии бесспорно является Ставрогин; из него исходят все мысли романа, а на самом деле его нет».

Ставрогин — самый ад, самое пекло личностного начала, его инфернальный апогей. Здесь мы встречаем предельное развитие личности, рвущейся насладиться всеми возможными «лакомствами»: от сладострастного, мазохического самоистязания до не менее сладострастного истязания других, превосходящего даже садический эталон.

Эти пиршества самоутверждения личности кончаются полным ее истощением, несмотря на беспредельные силы, в ней заложенные. Умозрительно Ставрогин постиг возможные шаги к христианскому спасению. Но его беда в том, что он лишен возможности их сделать.

На протяжении всего романа читатель чувствует уважение автора к своему герою, который «взят» им из сердца (по собственному его утверждению). Уважение к человеку, вызвавшего столько страданий и не одного человека доведшего до могилы. Ставрогина же не скомпрометировали его преступления, напротив, создали ему загадочный ореол.

Образ Ставрогина — это поклон Достоевского безысходным мукам высокоодаренной личности, соблазненной и увлеченной могучим началом «особняка», не обнаружившей в себе сил ему противостоять. В Ставрогине нет фальши и мелкой бравады. Ставрогинские судороги и метания отразили контуры того человеческого удела, которым мы все «озабочены».

Образ Ставрогина как бы сгущает и обнажает духовно-психологические и идейно-поведенческие результаты той ситуации современного мира, в которой, если воспользоваться известными словами Ницше, «Бог умер». Вместе с тем он прекрасно понимает, что без «полной веры» и соответственно абсолютного осмысления человеческое существование приобретает комический оттенок и теряет подлинную разумность.

Нравственный релятивизм, разрушительная беспочвенность основных задач, очевидная утопичность идей воплотили в себе эмоционально-этическую иронию образа Ставрогина, определили пародийно-фельетонную и карикатурно-гротесковую доминанту в его изображении.

Достоевский считал важным подчеркнуть главенство и «отцовство» в современном мире того состояния крайнего безверия, нравственной относительности и идейной бесхребетности, которое метафизически-обобщенно воплощает в романе Ставрогин и которое питает, поддерживает и распространяет малые и большие, внутренние и внешние войны, вносит дисгармонию и хаос в человеческие отношения.