Первое расширение системы онтологических категорий

Первоначальная категориальная конструкция представляет отношения бытия и небытия синхронически; однако уже Гегель показал, что в пределах логики есть переход к диахроническому соотнесению бытия и небытия, которое вводит в данную систему третью категорию — становление; так в описание этой системы вторгается энергия времени.

Впрочем, над онтологическим осмыслением трехфазности процесса развития («прошлое — настоящее — будущее») билась, как мы помним, мысль Аристотеля, Августина, на Востоке — Канады и др. Возникавшую при этом трудность высветил в наше время немецкий философ Д. Бом, обсуждая представление об «иллюзорности прошлого и будущего» и подлинности одного лишь настоящего: «Если мы говорим, что прошлое как таковое не существует, равно как и будущее, и если настоящее есть лишь разделительная черта между ними, тогда логично заключить, что не существует и никакого настоящего…» [25]. Разрешение этого парадокса становится возможным при диалектическом понимании исторического и биографического процессов как превращений небытия в бытие и его возвращения в небытие, при том, что само течение времени можно рассматривать с двух позиций — «изнутри», с позиции участника данного процесса, и «извне», с позиции «вненаходимости», как сказал бы М. М. Бахтин; в первом случае каждая фаза данного процесса воспринимается как «настоящее время», как «современность», и переживается как «настоящее» в тех временных пределах, в каких это переживание длится; во втором случае сторонний взгляд исследователя различает три фазы процесса и рассматривает каждую, останавливая ее своей аналитической мыслью; тогда оказывается, что фаза, становящаяся непосредственным предметом изучения, воспринимается исследователем как бытие в «настоящем времени», по отношению к которому прошлое и будущее являются его небытием (ещене-бытием и уже-не-бытием). Однако логический анализ процесса развития строит систему онтологических категорий как метаморфозу бытия и небытия, существующего и еще-не-существующего или ужене-существующего, в любых их модификациях — будь то реальное превращение будущего в настоящее и настоящего в прошлое, или превращение возможного в действительное и действительного в безвозвратно ушедшее, или оборачивание воображаемого в воспринимаемое и воспринимаемого во вспоминающееся, или смена адекватного восприятия реальности и иллюзии, состояний бодрствования и сновидений, практических действий и фантазируемых, действительной жизни и жизни в мечтах, в виртуальном мире, в галлюцинациях…

Вводя в систему онтологических категорий понятие «становление», следует добавить, что существует и симметричный процесс, требующий логически быть обозначенным, — «исчезновение», т. е. движение от бытия к небытию. При этом в обоих процессах соотношение бытия и небытия меняется постепенно, спектрально (к примеру, в созревании юного существа как серии переходов от младенчества к взрослости и в старении как серии переходов от взрослости к старости). Вряд ли нужно доказывать, что и существование каждого народа и человечества в целом, реальное бытие общества и культуры являются историей, и что бытие природы, изменяющееся в ином временном масштабе, есть эволюционный процесс; потому система онтологических категорий не может не включать понятия, отражающие динамический аспект бытия.

Становление как движение из небытия в бытие.

Вместе с тем, именно в этом — процессуальном — аспекте анализа бытия раскрывается и онтологический статус категории «возможное». Не соглашаясь с абсолютизацией ее значения, которую мы видели в «потенциологии» М. Эпштейна, согласимся с тем, что понятие возможного должно быть введено в систему категорий онтологии, поскольку оно обозначает условие превращения небытия в бытие, осмысляемого с синергетической точки зрения. Но при этом следует, и логически, и онтологически, соотносить «возможное» не с «необходимым», а с «невозможным», выявляя тем самым одну из траекторий бифуркационной фазы процесса развития: его разветвление обнаруживает альтернативную перспективу — возможность или невозможность дальнейшего движения в определенном направлении, причем в движении наиболее сложных систем обе перспективы оказываются неоднозначными, образуя два веера мыслимых траекторий, отчего данное состояние системы из бифуркационного становится полифуркационным. «Возможное» характеризует, следовательно, такую форму «еще-не-бытия», которая при определенных условиях способна стать реальным, «наличным» бытием, хотя неизвестно, осуществится ли эта возможность, тогда как ее антипод — «невозможное» — не обретет бытие ни при каких условиях. (Правда, бывает и так, что людям нечто кажется невозможным, а опыт показывает, что раньше или позже оно становится возможным.) В зависимости от характера системы и обстоятельств ее развития в данной ситуации реализуется или только одна возможность (скажем, в биографии индивида), или параллельно несколько (например, в развитии определенного региона), или даже практически все возможности (в истории человечества) — в книге «Введение в историю мировой культуры» я показал это в конкретном исследовании данного процесса.

Так происходит новое расширение системы онтологических категорий:

Возможное оказывается, следовательно, условием перехода от небытия к бытию, невозможное же остается «чистым» небытием. Поэтому неправомерно рассматривать возможное как «потенциальное бытие» — возможное ведь не непременно становится действительностью. Допустимо считать его неким тождеством небытия и бытия, которое, по Гегелю, преодолевается в становлении наличного бытия — подобно критическому состоянию тяжело больного человека, когда он может выжить, но может и умереть, и обе возможности равновелики, ибо в его организме идет борьба между силами жизни и смерти. Так и в социальных процессах — заговор ГКЧП мог и победить при другом поведении его организаторов, М. С. Горбачева, Б. Н. Ельцина, танкистов и массы простых москвичей… Невозможно же в любом случае восстановление в стране монархии, как невозможно воскрешение умершего человека…