Принципы системно-синергетического подхода к построению онтологической концепции

Первый такой принцип — необходимость выведения онтологии, как базовой для философского мышления дисциплины, за пределы господствовавших на протяжении всей предшествующей истории противоположных идеологически, но тождественных методологически представлений: восходящего к Пармениду наивно-материалистического сведения бытия к бытию природы и, соответственно, перенесения на бытие атрибутивных качеств материи, т. е. ее пространственновременной структуры, и восходящего к Библии и еще более древним мифологемам представления о бытии как о воплощении Божественного Духа — ведь еще в XVII в. английский физик В. Гильберт присоединялся к концепции мироздания Гермеса, Зороастра и Орфея, признававших «универсальность души», т. е. «считавших весь мир одушевленным, и все небесные тела, все звезды и нашу чудесную Землю тоже…» [83]. Подобные представления столь же «монистичны», что и взгляды философов-материалистов, а «монизм» как таковой считался у нас главным теоретическим достоинством философского мышления и противопоставлялся «дуализму» Р. Декарта, Б. Спинозы, И. Канта, а затем теории «психофизиологического параллелизма» XIX—XX вв.еков. Но если монизм религиозно-идеалистической философии по крайней мере логичен, поскольку выражает признание сотворенности всех форм бытия единым Богом (и только в этической плоскости вынужден уступить свои позиции дуализму, прибегнув для объяснения антиномии «добро — зло» к противопоставлению Богу в качестве равнозначной онтологически силы — Дьявола), то материалистический монизм перенял у религиозного имманентную ему психологическую установку — признание одного источника всего сущего, а то, что этим источником вместо Бога стала выполнявшая ту же миссию Материя, принципиального значения для такого типа ментальности не имело (как, например, не имела принципиального значения смена в нашей стране веры в Бога верой в обожествленного Ленина, а потом в его «сына» Сталина — понятие «культ личности» точно обозначило религиозный инвариант данного типа массово-мифологического сознания и традиционно-стандартизованного поведения). В культуре западного мира в XIX—XX вв. естественно-научное сознание, вытеснив сознание религиозное, сохранило его психологическую структуру — признание единого основания всего сущего, не только природы, но и общества, и человека. Естествознание оставляло философии, опиравшейся на его достижения, возможность альтернативного решения проблемы: либо признать этим основанием материю, достигшую на биологическом уровне некоего «предчеловеческого» состояния — после открытия Ч. Дарвина такое решение казалось естественным, хотя и шокирующим, либо объявить определение субстанции «псевдопроблемой», не имеющей никакого научного смысла, и вместе с ней, что было вполне естественно, дискредитировать онтологию в ее философском содержании, а тем самым и философию в целом. В XX в. философия в поисках выхода из столь драматического положения в свою очередь оказывалась перед альтернативой: либо согласиться с невозможностью развивать онтологию на современном уровне мышления, сведя философию к гносеологии, или к аксиологии, или к семиотике, либо пытаться найти ее, онтологии, новую трактовку, в соответствии с феноменологически-экзистенциалистскими основоположениями подмены бытия «здесь-бытием», «субъективной реальностью», неотрывным от духовного, переживающего «я» «событием». Если на Западе наибольшее влияние и распространение приобрели экзистенциалистская и антропологическая вариации такой ревизии традиционной онтологии (одной из самых последовательных стала концепция Dasein М. Хайдеггера), то в советской философии возобладало вытеснение онтологии гносеологией (примеры уже приводились в историографическом обзоре), что объяснялось парадоксальной ситуацией, унаследованной от философских установок Ленина, для которого в философии Маркса главным был ее историософский выход в теорию революционного перехода от капитализма к коммунизму, доказательством же того, что это не утопия, а выявление объективной закономерности, могло быть только отождествление философии с точными науками, с естествознанием, что и выдвигало на первый план теорию познания; к ней-то ученики Ленина — а вовсе не Маркса — и сведут философский дискурс.

Говоря о значении системно-синергетического мышления для разработки современной онтологической теории, следует особо отметить открытую им возможность научного познания будущего как одной из форм небытия, превращающегося в бытие настоящего. Рассматривая закономерности процессов саморазвития, синергетика дополняет традиционное каузально-генетическое представление о детерминированности настоящего прошлым представлением телеологическим, которое объясняет настоящее воздействием на него будущего, в данном контексте выступающего как «аттрактор» — сила притяжения настоящего будущим. В работе В. Н. Князевой и С. П. Курдюмова «Основания синергетики» в специальном разделе «Синергетика и исследование будущего» утверждается, что эта познавательная парадигма «может служить в качестве новой, нетрадиционной методологии в прогнозировании будущего. С ее позиций может быть дано научное обоснование современному взгляду на открытое, желаемое и достижимое будущее», поскольку «выбор наиболее благоприятной — и в то же время осуществимой в данной среде — будущей структуры» [84] из «ограниченного набора возможностей» остается за нами самими.