Основные лингвоэкологические нарушения советского периода

Любые социальные перевороты нарушают естественный и постепенный, как бы «экологически чистый» ход развития языка, поскольку деформируют историческое сознание народа в целом и языковой личности в частности.

Октябрьские события 1917 г. вызвали не только резкое обновление и расширение лексики и фразеологии общественно-политического содержания, переименование всех социальных институтов и единиц административного устройства России, что было закономерно для языка, обслуживающего народ в новых исторических условиях. Революция породила социопсихологическую атмосферу жизни «от нуля», отказа от выработанных столетиями форм духовной и социальной практики, поиска путей кардинального обновления во всех областях человеческого бытия и сознания.

Характерно, что в это время смогла быть осуществлена готовящаяся еще с конца XIX в. и объективно назревшая реформа графики и орфографии русского языка (отмена ятя («fe), ижицы (у), конечного ера (ж), дублетных церковно-славянских окончаний -аго, -ыя и др.). Однако переоценка нравственных приоритетов и ценностей привела к тому, что были искусственно перерезаны многие традиции, своего рода капилляры, по которым протекала полнокровная культурная жизнь русского общества. Отметим наиболее заметные нарушения языковой экологии этого времени.

Обрыв традиции речевого этикета

Пострадали вырабатывавшиеся столетиями традиционные формулы русского речевого этикета, что весьма способствовало общему снижению бытовой культуры нашего народа, особенно в сочетании с другими, внеязыковыми фактами русской действительности. Этот искусственный обрыв языковой традиции с большим напряжением преодолевается нами и по сию пору.

Часть этикетных формул была официально отброшена в связи с тем, что она слишком явно связывалась с религиозным сознанием, а потому была идеологически неприемлема: см., например, формулы прощания «С Богом!», пожелания — «Дай Бог», «Сохрани Бог», «Не приведи Бог», «Бог в помощь!», извинения и просьбы — «ради Бога», «ради Христа» и др. Другая их часть в той или иной степени ассоциировалась с социальным неравенством и «буржуазно-дворянским» наследием («ваш покорный слуга» как вежливая форма дружеского расположения и деликатно-заниженной самооценки, «низко кланяюсь», «целую руку», «имею честь», «сочту за честь», «окажите честь», «покорнейше прошу», «свидетельствовать почтение», «извольте сесть», «извольте пройти вперед», «милости просим», «пожалуйте» и т. д.). В связи с ликвидацией сословий и демократизацией общественно-политической жизни были административно отменены многообразные способы устного и письменного обращения друг к другу: господа, господин, госпожа, барышня, любезный, почтенный, милейший, милостивый государь, ваша милость, ваше благородие, ваше высокоблагородие, ваше превосходительство, ваше сиятельство, ваше высочество и др. Многие из этих обращений регламентировались табелем о рангах (военных, штатских, придворных), и их отмена была вполне целесообразной, соответствуя тенденции XX в. к упрощению и демократизации речевого этикета в большинстве высокоразвитых языков. Однако этот лексико-фразеологический пласт общенародной речи был унифицирован словом товарищ применительно к лицам разного пола и разного возраста. Символизируя отношения социального равенства, такое однообразие заметно огрубляло и обедняло разнохарактерные межличностные отношения. Из речевого обихода исчезли даже ставшие уже нейтральными по социальной окраске слова сударь и сударыня, которые адресовались собеседнику или собеседнице. За этими скромными обращениями стояла длительная историко-культурная традиция: приравнивание собеседника к особе высшего общественного положения (сударь этимологически от государь, соответственно сударыня — от государыня) изначально выражало сверхпочтительность, которая с течением времени стерлась и в начале века оставалась лишь привычным знаком взаимной вежливости.

Слово товарищ широко употреблялось в русском языке досоветского периода со значением «друг, сподвижник, соратник». См., например, известное пушкинское обращение к Чаадаеву: «Товарищ, верь, взойдет она, звезда пленительного счастья!»; популярные строчки из песни Л. Радина «Смело, товарищи, в ногу, духом окрепнем в борьбе…» или же хорошо знакомые слова матросской песни «Варяг»: «Прощайте, товарищи С Богом! Ура!». Само по себе хорошее, с глубоким понятийным содержанием слово товарищ, употребляясь рядом с фамилией, превратилось в казенно-официальный титульный знак, противопоставленный нейтральным или более доверительным обращениям по фамилии, имени или имени-отчеству. Более того, за годы советской власти слово товарищ оказалось скомпроментированным лживым равноправием и демократичностью тех, кто стоял у власти. Для многих носителей русского языка, в последние десятилетия особенно, помпезная официозность этого обращения сделала его символом партийной номенклатуры (исключение составляет специфика воинских коллективов, где значение и социальная усредненность обращения товарищ более уместна).

Таким образом, создалась сложная ситуация: в русском речевом обиходе явно недостает общепринятой и нейтральной в стилистическом отношении формы вежливого обращения к людям зрелого возраста. Человек, владеющий литературным языком, в разговоре с незнакомцем вынужден обходиться безадресным обращением «Скажите, пожалуйста». Именно безличностность, предельная отвлеченность усваивается новым поколением как наиболее вежливая форма литературной речи. Вот, например, как почувствовал и реализовал эту стилистическую тенденцию весьма благовоспитанный четырехлетний мальчик: «Товарищ человек, скажите, пожалуйста, ваша собака сдрессирована?» (запись начала 70-х гг.).

Затруднения литературного языка постоянно стимулируют употребление сниженных, просторечных слов: девушка, применительно к женщине едва ли не любого возраста (что в определенных случаях звучит даже оскорбительно) или же пошлые наименования по половому признаку мужчина и женщина, с которыми время от времени безуспешно борются ревнители чистоты родного языка. Характерно, что обращение мужчина в русской классике встречается в речи одной из эпизодических героинь «Поединка» А. И. Куприна — девицы из публичного дома. «Мужчина, отчего вы такой скучный?» — так звучит ее манерный вопрос к офицеру, и само это обращение уже замечательно точно характеризует ее мировосприятие.

Общеязыковая проблема обращения советских времен могла получать своеобразное художественное решение в речевой практике мастеров слова. Так, например, именно непривычная сочетаемость двух лишенных конкретности слов товарищ мужчина в качестве обращения стала необходимой языковой краской для поэтизации мужественности Булатом Окуджавой, подчеркивая, наряду с другими авторскими решениями, «духовную значительность его лирического героя»^[1]:

Нас время учило:

Живи по-походному, дверь отворя.

Товарищ мужчина,

И все же завидная должность твоя…

(песня начала 60-х гг.).

К 70-м гг. слово товарищ до такой степени превратилось в казенный, утративший изначальный смысл знак, что олицетворение «Товарищ песня» Роберта Рождественского воспринималось как самодостаточное ретростилистическое начало для изображения революционной эпохи. Песня на музыку И. Шамо предназначалась для новой экранизации романа Николая Островского «Как закалялась сталь», но не содержала в себе никаких других исторических символов или реалий. См. хотя бы ее начало:

Остался дом за дымкою степною, Не скоро я к нему вернусь обратно.

Ты только будь, пожалуйста, со мною, Товарищ Правда,

Товарищ Правда

Серия возвышенно-патетических метафор «товарищ Правда», «товарищ Время», «товарищ Сердце», «товарищ Память» составили лейтмотив этого стихотворения Р. Рождественского с его идейным замыслом донести «горячее дыхание истории» в ее романтическисоветском осмыслении.

Сейчас идут активные попытки средств массовой информации возродить «дооктябрьские» слова господа, дамы, господин, госпожа — наименования, в которые вкладывали негативный смысл в течение всего советского периода, употребляя их с пренебрежительной или иронической окраской, как обозначения людей «из бывших», то есть представителей поверженных буржуазно-дворянских слоев общества. В своей новой и пока еще несколько искусственной постсоветской жизни эти слова социально более ограничены, чем в дореволюционной России, когда они употреблялись не только по отношению к верхним слоям общества, но и по отношению к образованным людям прежде всего, включая учителей, врачей, студентов и даже гимназистов-старшеклассников. Если даже наименование господа и его производные и закрепятся в газетно-публицистическом и официально-деловом стилях, то вернуть их в повседневный речевой обиход в качестве обращения вряд ли удастся. Как свидетельствуют многочисленные письма на радио и вся наша повседневная речевая практика, даже не имеющие социального шлейфа слова сударь и сударыня в массовом сознании вызывают неприятие или же снисходительную улыбку. Почему? Да потому, что уже выросло и сменило друг друга два-три поколения носителей языка, никогда не употреблявших этих слов. Реставрация их не в книжной, а в живой разговорной речи воспринимается как акт искусственный, как насилие над речевым творчеством и покушение на личностное мировосприятие. Сам язык как знаковая система сопротивляется антиисторическому вторжению в его стихию.

Разрушение историко-культурной традиции вежливого обращения друг к другу привело к явному снижению речевой культуры общества. Более того, переоценка в советский период форм речевого этикета в конечном счете сказалась и на некоторой нежелательной эволюции нравственных представлений, поскольку она затронула даже те речевые формулы, которые внешне никак не были связаны с изменением идеологии и социальных отношений в России. Так, в ответ на изъявление благодарности (кстати, раньше круг таких изъявлений был значительно шире, он имел социальные и ситуативные варианты: не только спасибо и благодарю, но и премного благодарен, благодарствую, покорно благодарю, дай Бог здоровья, храни вас Господь и другие) теперь обычно отвечают пожалуйста. Почти не звучит ответная реплика другого, более деликатного свойства: Не стоит благодарности. Не за что. Какие пустяки! Да что вы! Не стоит. Очень рад.

Казалось бы, ничего особенного: просто ответная скороговорка стала несколько более трафаретной. Но это не так. Перед нами симптом изменения прежнего морального климата в отношениях людей.

Молчаливое признание ожидаемой благодарности, которое стоит за репликой пожалуйста, подменяет собой естественное и бескорыстное удовольствие человека, оказавшегося кому-то полезным.

Так что же это, как не существенная нравственно-психологическая утрата в человеческом общении?

• [1] Тарланов Е. З. А иначе зачем на земле этой грешной живу? (Несколько слов о поэзии Булата Окуджавы) // Он же. Сопряжение времен: Историко-литературные заметки. Петрозаводск, 1998. С. 64.