Произвольность/непроизвольность знака. 
Исследование моделей системы языка

Абсолютно произвольных знаков не существует; произвольность всегда частична именно благодаря сочетанию мотивированности и условности в знаке. Для эффективности речевого события требуется, чтобы его участники использовали общий для говорящего и его адресата лексический запас, определенную договоренность, иначе получатель сообщения не сможет воспринять его должным образом. В реальности речевого общения существует лишь частичная произвольность языковых знаков, состоящая в контекстуальной индивидуализации их значений. Произвольность — это возможность речевого варьирования семантики знака в рамках инварианта, заданного значением знака. Речевая произвольность знака варьирует в пределах, задаваемых условностью знака, по схеме, определяемой его мотивированностью. В зависимости от «удачности» такого смешения, новый знак или значение знака будет иметь долгий период жизни или отомрет через непродолжительное время, как неудобный для коммуникации. Таким образом, произвольность не относится к аномалиям языка, а является нормой речи.

• 1)"Когда организуется семиология, она должна будет поставить вопрос, относятся ли к ее компетенции способы выражения, покоящиеся на знаках, в полной мере естественных, как, например, пантомима. Даже если она включит их в область своего исследования, все же главным объектом ее рассмотрения останется совокупность систем, основанных на произвольности знака. В самом деле, всякий принятый в данном обществе способ выражения в основном покоится на коллективной привычке или, что-то же, на условности. Знаки учтивости, например, часто характеризуемые некоторой естественной выразительностью (вспомним о китайцах, приветствовавших своего императора девятикратным падением ниц), тем не менее фиксируются правилом; именно это правило заставляет их применять, а не их внутренняя значимость. Можно, следовательно, сказать, что знаки целиком произвольные лучше других реализуют принцип; семиологического процесса: вот почему язык, самая сложная и самая распространенная из систем выражения, вместе с тем и наиболее характерна из них всех; в этом смысле лингвистика может служить прототипом вообще всей семиологии, хотя язык только одна из многих семиологических систем" - Ф. де Соссюр. Теперь изучение знаковых систем разграничилось в общем так, как это предвидел де Соссюр, но отчетливее и резче, чем это казалось ему.
• 2)"Связь, соединяющая означающее с означаемым, произвольна, поскольку под знаком мы понимаем целое, возникающее в результате ассоциации некоторого означающего с некоторым означаемым, то эту же мысль мы. можем выразить проще: языковой знак произволен.

Так, понятие «сестра» не связано никаким внутренним отношением с последовательностью звуков s-ж-r, служащей во французском языке её означающим: оно могло быть выражено любым другим сочетанием звуков; это может быть доказано различием между языками и самим фактом существования различных языков: означаемое «бык» выражается означающим b-ж-f (фр. bжuf по одну сторону языковой границы и означающим o-k-s (нем.ochs) по другую сторону её. Принцип произвольности знака никем не оспаривается; но часто гораздо легче открыть истину, нежели указать подобающее ей место. Этот принцип подчиняет себе всю лингвистику языка; следствия из него неисчислимы. Правда, не все они обнаруживаются с первого же взгляда с одинаковой очевидностью; их можно открыть только после многих усилий, но именно благодаря открытию этих последствий, выясняется первостепенная важность названного принципа…

3)В доказательство того, что выбор означающего не всегда произволен, можно сослаться на звукоподражания. Но ведь звукоподражания не являются органическими элементами в системе языка. Число их к тому же гораздо ограниченней, чем обычно полагают. Что касается подлинных звукоподражаний типа «буль-буль», «тик-так», то они не только малочисленны, но и в некоторой степени произвольны, поскольку они лишь приблизительные и наполовину условные имитации определённых звуков (сравните, фр. оиа-оиа, но нем. wau-wau — «гав! гав!»). Кроме того, войдя в язык, они в большей или меньшей степени подпадают под действие фонетической, морфологической и всякой другой эволюции, которой подвергаются и все остальные слова (сравните, фр. pigeon — голубь, происходящее от народнолат. pipio — восходящее, в свою очередь, к звукоподражанию) — очевидное доказательство того, что звукоподражания утратили нечто из своего первоначального характера и приобрели свойства языкового знака вообще, который, как уже указывалось, немотивирован.

Что касается междометий, весьма близких к звукоподражанию, то о них можно сказать то же самое, что говорилось выше о звукоподражаниях. Они так же ничуть не опровергают нашего тезиса о произвольности языкового знака. Весьма соблазнительно рассматривать междометия как непосредственное выражение реальности, так сказать, продиктованное самой природой. Однако, в отношении большинства этих слов можно доказать отсутствие необходимой связи между означаемым и означающим. Достаточно сравнить соответствующие примеры из разных языков, чтобы убедиться насколько в них различны эти выражения (например, фр. aie! соответствует нем. аи! — ой!). Известно к тому же, что многие междометия восходят к знаменательным словам (сравните, фр. (diable! — чёрт возьми! при diable — чёрт, mordieu! — чёрт возьми! из mort Dieu — буквально «смерть бога» и т. д.). Итак, звукоподражание и междометия занимают в языке второстепенное место, а их символическое происхождение отчасти спорно".