Авторское видение войны в романе К. Воннегута «Slaughterhouse-five»

Война — как «Бойня 5»

В самом заглавии романа «Slaughterhouse-Five» заложены главные его темы: с одной стороны «Slaughterhouse-Five» имеет буквальный смысл и биографическую подоплеку — это скотобойня, в которой автор романа прятался во время бомбежки Дрездена. Но уже на уровне заглавия «slaughterhouse» воспринимается не только буквально, но и приобретает метафорическое значение, которое неоднократно конкретизируется в самом тексте романа. Это не просто сооружение, предназначенное для забоя скота, в процессе сюжетного движения это значение все более отходит на задний план и трансформируется в понятие «massacre», то есть остается бойней, по сути, только не для скота, а для людей. Эта метафора разрастается до космического масштаба, начиная с лунного пейзажа, который напоминает Дрезден после разрушения и достигает вселенского масштаба — разрушение тральфамадорианцами вселенной вследствие взрыва.

Важно отметить, что Воннегут пишет не о действиях нацистов, а описывает только бессмысленные, жестокие акции союзников. Для него в войне нет ни правых, ни виноватых, как пишет Воннегут — «I was a student in the Department of Anthropology. At that time, they were teaching that there was absolutely no difference between anybody… Another thing they taught was that nobody was ridiculous or bad or disgusting. Shortly before my father died, he said to me, „You know-you never wrote a story with a villain in it.“ I told him that was one of the things I learned in college after the war» Vonnegut K. Slaughterhouse-five. New York.: Random House, 2009. P. 6. Это основная позиция автора, поэтому и в романе нет деления на «наших» и «врагов» — немцы показаны такими же обыкновенными замученными людьми, невероятно уставшими от войны, как и американцы. Нет и победных интонаций в описании последнего года войны, когда, казалось бы, вся атмосфера повествования должна быть проникнута ощущением счастливого исхода войны для персонажей романа. Словом, всего того, что составляет жанровую природу военного романа, в «Бойне» Воннегута нет.

В романе война рассматривается в несколько ином свете, Воннегута, прежде всего, волнует вопрос, который он вкладывает в уста инопланетян; «…why Christians found it so easy to be cruel?» Указ. соч. P. 74. Именно христианская религия становится символом жестокости. Когда Роберт Вири, рассказывал Билли Пилигриму о разного рода пытках, тот вспомнил распятие, которое висело у него в комнате и в сравнении с которым все пытки просто меркли; «Billy, after all, had contemplated torture and hideous wounds at the beginning and the end of nearly every day of his childhood. Billy had an extremely gruesome crucifix hanging on the wall of his little bedroom in Ilium. A military surgeon would have admired the clinical fidelity of the artist’s rendition of all Christ’s wounds-the spear wound, the thorn wounds, the holes that were made by the iron spikes. Billy’s Christ died horribly. He was pitiful. So it goes» Указ. соч. P. 27.

Воннегут также вписывает войны в историю цивилизации. Дрезденская операция — лишь частный случай, иллюстрирующий общее правило, оно подтверждается в романе упоминанием крестовых походов и бомбежки Хиросимы, войны во Вьетнаме и прочих военных операций. Причем каждая из упомянутых операций неизменно сопровождается доказательством ее целесообразности. Данную модель поведения человека Воннегут обнаруживает и в библейских притчах, сформировавших миросозерцание европейцев. Саркастическое переосмысление основных христианских догм то и дело встречается на страницах романа. Он ассоциирует историю гибели Содома и Гоморры с дрезденской бойней. Бог, стоящий над миром, воплощение высшего разума, уничтожает эти города. Их жизнь отклонилась от предписанного русла и вступила в противоречие с Его целями. Разрушение Содома и Гоморры вернуло порядок и смысл на землю, устранив то, что не совпало с заданным проектом. По мнению Воннегута, Библия оправдывает принцип насилия над жизнью, размечая в мире схему, где есть главное и подчиненное. Вишневский С. К. Когда реальность абсурдна // Иностранная литература. 1975. № 1. С. 178. военный роман крестовый битва И христианская мораль, по мысли Воннегута, сохраняет основной принцип ветхозаветной. Элиот Розуотер, сосед главного героя в палате для нервнобольных, читает «The Gospel from Outer Space», в котором повествуется о пришельце из космоса, который изучает Евангелие. И лишь ему кажется, что оно проповедует то сочувствие, за которое поплатилась жена Лота, однако неточность евангельских повествований, извращает его истинный смысл и вместо того, чтобы научить людей милосердию к ничтожнейшим из ничтожных, оно на самом деле учило вот чему: «Before you kill somebody, make absolutely sure he isn’t well connected. So it goes» Kurt Vonnegut. Указ. соч. Р. 74. Парадокс истории, следовательно, заключается в том, что все решает сила, и люди линчевали совсем не того, кого надо. Воннегут развивает эту мысль дальше: «And that thought had a brother: „There are right people to lynch.“ Who? People not well connected. So it goes» Указ. соч. Р. 75. Килгор Траут, альтер эго Воннегута в романе, предлагает «правильный» вариант евангельского сюжета, в котором Иисус действительно был бродягой. И тогда Судьба Иисуса меняется на прямо противоположную, то есть его все равно распинают, но — без всякого возмездия. Его мучительная смерть превращается в грандиозное развлечение и только после смерти Иисуса Бог делает его своим сыном и осуществляет возмездие. Таким образом, Воннегут пытается создать собственную этическую систему, основанную на разуме и научном познании мира, а не на мифе.

И, наконец, Воннегут стремится к деистетизации войны и развенчанию мифов о героизме и воинском братстве. В романе демонстрируется несколько растиражированных европейской культурой вариантов героического поведения; вскрываются их общие психологические основания. «Героями» предстают, прежде всего, английские офицеры, попавшие в плен к немцам. Он ориентирует читателей на знакомую по произведениям европейской литературы конвенцию, в соответствии с которой подлинный герой, захваченный врагами, в тяжелейших условиях плена сохраняет чувство собственного достоинства, мужество, силу, помогает слабым, не оставляет попыток сопротивляться, пытается бежать и т. п. Однако эта конвенция, заимствованная в готовом виде, в романе не работает. Уже сцена появления англичан ее разрушает: измученные жуткой войной, голодные американцы встречают в лагере для военнопленных здоровых, бодрых, чистых и сытых английских офицеров, приветствующих их веселой песней. Англичане благородны, они держатся с достоинством в присутствии немцев, ни в коем случае не позволяют себе раскисать — регулярно делают зарядку, подбадривают опустившихся американцев, пытаются совершить побег. Их уважают немцы, восхищаясь духовной силой и героизмом своих врагов: «The Englishmen were clean and enthusiastic and decent and strong… They were adored by the Germans, who thought they were exactly what the Englishmen ought to be. They made war look stylish and reasonable, and fun» Указ. соч. Р. 65.

Но подлинный смысл этого героизма в романе заключается в его театральности, в его условно-игровом характере. Англичане, попав в плен, устраивают нескончаемый спектакль, выступая в роли героев. Функцию зрителей поначалу выполняют немцы, а затем американцы. В этом спектакле все предельно условно. Как и положено героям, англичане мужественно преодолевают все тяготы плена, хотя в этом нет никакой необходимости, поскольку тюремщики обращаются с ними, как с отдыхающими на курорте. Герои постоянно организовывают побеги, делают подкопы, хотя всем известно, что никуда из лагеря они убежать не смогут. Актерство англичан, которого они сами в себе не замечают, подчеркивается в эпизоде, где в честь прибытия американцев они разыгрывают спектакль, на этот раз сознательно скрываясь под маской вымышленных персонажей. Английские офицеры наслаждаются ощущением власти, возможностью управлять окружающим пространством, проявлять справедливость, снисходительную благосклонность к тем, кого они включают в свой мир на правах подчиненных. Они с удовольствием играют роль «добрых волшебников» даже по отношению к американцам, которых глубоко презирают. Условно-игровым, уже на американский лад, а не на европейский, выглядит в романе героизм «Бешенного Боба», полковника из штата Вайоминг, обращающегося к солдатам с прочувствованной речью, а также героизм Эдгара Дарби, дающего гневную отповедь предателю Кэмпбеллу.

Воннегут также отмечает, что в героизме, как и в любом проекте разума, заложен принцип насилия. Воннегут эксплицирует эту идею, введя в роман фигуру Роланда Вири. В образе Вири Воннегут сводит воедино героизм и насилие, — так, что они делаются аналогами. Воннегутовский персонаж с детства патологически одержим страстью к всевозможным орудиям убийства и пыток. Вири в романе мысленно сочиняет рассказ на манер Киплинга. Он представляет себя и двух разведчиков, с которыми он заблудился где-то в тылу у немцев: «Weary's version of the true war story went like this: There was a big German attack, and Weary and his antitank buddies fought like hell until everybody was killed but Weary. So it goes. And then Weary tied in with two scouts, and they became close friends immediately, and they decided to fight their way back to their own lines… They were damned if they’d surrender. They shook hands all around. They called themselves «The Three Musketeers» Указ. соч. P. 29. Он сочиняет свой рассказ, не замечая, что совсем рядом — реальные враги, а не вымышленные. Он не слышит лая собаки, которая сопровождает немецких дозорных и впоследствии появится вместе с ними в тексте. Развязка оказывается фарсовой: Вири, разъяренный на Билли за то, что его план провалился, пытается его убить, и жизнь Билли спасают весьма кстати появившиеся немцы, от которых, согласно принципу героизма, Вири должен был сам его спасти. В «Бойне номер пять» Воннегут обращает внимание читателей еще на один популярный в европейской литературе стереотип — идею братства воинов. Персонажи, в рассуждениях и размышлениях которых проявляется мысль о братстве солдат (Роланд Вири и полковник «Бешеный Боб»), глубоко комичны и неадекватны происходящему вокруг.

Абсурдом является и сама военная акция союзников, она не была продиктована ни малейшей военной необходимостью. Немцы специально не размещали в этом городе ни крупных военных заводов, ни арсеналов или казарм, чтобы Дрезден остался местом, где могли себя чувствовать в безопасности раненые и беженцы. Бомбардировка Дрездена не дала американской армии продвинуться вперед хотя бы на тысячную долю миллиметра. В ходе бомбардировки погибло более ста тридцати тысяч жителей — печальный рекорд за всю европейскую историю. Дрездена Бомбардировка 1945 // Советская военная энциклопедия / под ред. Н. В. Огаркова. — М.: Воениздат, 1979. Т. 3. C. 678. На вопрос о том, что он думает по поводу книги, Воннегут ответил, что лишь один человек на всей планете выгадал в той бомбёжке. «The raid didn’t shorten the war by half a second, didn’t free a single person from a death camp. Only one person benefited — not two or five or ten. Just one». И этим единственным человеком был сам Курт Воннегут, который, насколько он сам помнит, в общем счёте получил где-то по пять долларов за труп.