Любовный n-угольник, или геометрия любви

М.А. Булгаков создавал пьесу «Последние дни» совместно с В. В. Вересаевым, писателем и пушкинистом, и каждый художественный образ, каждого героя ему приходилось в прямом смысле слова отвоевывать у Викентия Викентиевича.

В споре, каким же все-таки должен быть убийца Пушкина Жорж Дантес, победу одержал Булгаков, но каких трудов ему это стоило! «Вообще в Дантесе у нас серьезная неслаженность, — писал Михаил Афанасьевич Вересаеву. — Вы говорите: „Образ Дантеса нахожу в корне неверным и, как пушкинист, никак не могу принять на себя ответственность за него“. Отвечаю Вам: я, в свою очередь, Ваш образ Дантеса считаю сценически невозможным. Он настолько беден, тривиален, выхолощен, что в серьезную пьесу поставлен быть не может. Нельзя трагически погибшему Пушкину в качестве убийцы предоставить опереточного бального офицерика. В частности, намечаемую фразу „я его убью, чтобы освободить вас“ Дантес не может произнести. Дантес не может восклицать „О, ла-ла!“. Дело идет о жизни Пушкина в этой пьесе. Если ему дать несерьезных партнеров, это Пушкина унизит». Гуцев В. Н. Александр Сергеевич — М.: Худож. лит., 1992. — С.5.

М.А. Булгаков не стал «унижать» поэта и предоставил ему серьезных оппонентов.

Драматург в корне изменил мое мнение о жене Пушкина Наталье Николаевне. В моем воображении это была красотка, пустышка с милым личиком и двуличным характером, только что сошедшая с картины Александра Брюллова. Однако Пушкина у Михаила Афанасьевича совершенно иная. Здесь она в первую очередь несчастная женщина, чья «красота опасна». Пушкин уже не любит ее, так как раньше, да и она «большей любви дать не может».

Перед нами женщина молодая, красивая, но несчастная. Она нравится всем (темные волосы, бледная кожа, тонкий стан), но среди ее поклонников нет ни одного, кто бы посмотрел на нее как на человека. Они любят лишь ее оболочку, ее внешность, что творится у нее на душе, никому и дела нет. Пушкин разочарован в Наталье Николаевне, та страсть, что на первых порах охватила писателя, исчезла, испарилась, теперь их брак — пустая формальность, сожительство. Внешнее безразличие писателя к своей супруге и притягательная красота Пушкиной породили уйму слухов и отнюдь не безосновательных.

По замыслу Булгакова, жена Пушкина не отличается особой верностью супругу. Здесь мы видим не только ее роман с мужем сестры Дантесом, в пьесе сам государь не остается равнодушным к ее красоте и делает ей недвусмысленные комплименты, уединившись в саду у Воронцовой. Тут и старый злопыхатель поэта Долгоруков не упустил случая позлорадствовать над неприятелем: «Будет Пушкин рогат, как в короне! Сзади — царские рога, а спереди Дантесовы!». Булгаков М. Последние дни — М.: Современник, 1991. — С. 532.

Для Дантеса добиться ее внимания, расположения — дело чести, Николая I привлекает в ней лишь «опасная красота». А что Пушкина? Она «родила ему [Александру Сергеевичу] детей и всю жизнь слышала стихи, только стихи…». Там же.

Кажется, что Пушкина убивает не Дантес, в чьих «руках не дрогнул пистолет», а собственная жена. Ведь она поступила вероломно, связавшись с Дантесом и отвечая на его ухаживания, вопреки морали и законам света.

Образ убийцы великого поэта у Булгакова получился нетривиальным, далеким от расхожих представлений большинства пушкинистов 30-х годов. Жорж Шарль Дантес по замыслу писателя — не простая посредственность, а по-своему сильная личность. «Союз» Дантеса и Пушкина, это нечто вроде «союза» Моцарта и Сальери. Почему он убивает Пушкина? Зависть? Возможно. Мужское самолюбие? Не исключено. Однако убийца здесь не просто патологический ревнивец, а страстная личность, романтический герой, готовый ради своей дамы сердца на все, даже пробраться в ее дом, несмотря на опасность быть застигнутым. А этот выстрел в картину, что так не понравился соавтору Булгакова Вересаеву. Стреляя в картину, он словно стреляет в самого А. С. Пушкина. Первое, что мы видим, как только багровое предзакатное солнце «побеждает» тьму, — это окровавленный Дантес. Автор решил избавить нас от скучных подробностей дуэли, ведь выстрел в картину оказался гораздо интереснее, показательнее, многословнее уже тысячу раз возникавшей в нашем воображении дуэли двух ревнивцев. И что теперь? «Он больше ничего не напишет» Булгаков М. Последние дни — М.: Современник, 1991. — С. 545. — немая сцена…

Да, перед нами не просто «офицерик», «пустоголовый болван в кавалергардском мундире» (как охарактеризовал его В. Вересаев в своей книге «Спутники Пушкина»), перед нами настоящий мужчина, хозяин своего слова. Раньше Дантес был для меня убийцей, поднявшим руку на «святыню». Теперь нет. Он защищал честь семьи, лишь случай определил исход их «битвы». Трагическая смерть для светоча русской поэзии была уготовлена ему не одним только выстрелом Дантеса.

Николай I — фигура историческая, самодержавец, император. Михаил Булгакова одарил царя букетом отрицательных качеств. Он и волочится за чужими женами, и не гнушается бессмысленных и необоснованных репрессий, и поощряет заискивание и раболепие перед своей персоной. Булгаков, создавая образ Николая I, не «изобретает велосипед», не пытается сваять своего царя-ирода, он просто опирается на рассказы современников о главе государства.

Французский путешественник маркиз де Кюстин характеризует Николая I так: «Император ни на минуту не может забыть ни того, кто он, ни того внимания к себе, которое он постоянно вызывает у всех его окружающих. Он вечно позирует и потому никогда не бывает естественен, даже тогда, когда кажется искренним. Лицо его имеет троякое выражение, но ни одно из них не свидетельствует о сердечной доброте. Самое обычное, это — выражение строгости; второе — выражение любезное. Император — всегда в своей роли, которую он исполняет, как большой актер. Масок у него много, но нет живого лица, и когда под ним ищешь человека, всегда находишь только императора». Вересаев В. Спутники Пушкина. Т. 2 — М.: Советский спорт, 1993. — С. 221.

В Николае I Булгаков воплощает образ тирана, деспота. Почти в любом произведении писателя есть место деспотизму. К творчеству Михаила Афанасьевича всегда было много нареканий со стороны правительства. В произведениях его усматривали какой-то скрытый подтекст, причем «усматривали» его даже там, где ему нет места. Судьбы двух писателей, Пушкина и Булгакова, имеют точки соприкосновения. Цензура и для одного и для другого стала неким препятствием, что, однако, не мешало «творить без оглядки» на «государя-батюшку».

Аллюзий опасаться не приходилось, так как Пушкин в 30-е годы, в частности, в связи с празднованием в 1937 г. столетия со дня его гибели, стал частью официального мифа, и все опасные параллели между самодержавием пушкинских времен и коммунистической властью, воплотившейся в диктатуре Сталина, цензурой не замечались. Впрочем, некоторые наиболее острые моменты Булгаков при работе над пьесой все-таки снял. В частности, в окончательный текст не попал присутствовавший в первой редакции характерный диалог между жандармскими начальниками:

«Бенкендорф. Много в столице таких, которых вышвырнуть бы надо?

Дубельт. Найдется." Гуцев В. Н. Александр Сергеевич — М.: Худож. лит., 1992. — С.3.

Здесь можно было усмотреть слишком явный намек на высылку «дворянского элемента» и прочих политически неблагонадежных лиц из Ленинграда и Москвы после убийства секретаря ленинградской парторганизации С. М. Кирова 1 декабря 1934 г.

У Булгакова Пушкин пал жертвой заговора власти, которая ощущала поэта враждебным себе. Собственно светское общество, олицетворяемое Строгановым, Салтыковым, Долгоруковым и др., в том числе поэтами-завистниками Владимиром Бенедиктовым и Нестором Кукольником, играет в пьесе подчиненную роль. Устами одного из второстепенных персонажей Булгаков утверждал: «Гибель великого гражданина свершилась потому, что в стране неограниченная власть вручена недостойным лицам, кои обращаются с народом как с невольниками!..». Булгаков М. Последние дни — М.: Современник, 1991. — С. 557.

Все эти люди сыграли в судьбе А. С. Пушкина главные роли. Сегодня мы можем обвинять их в лицемерии, в зависти, сделать их виновниками смерти поэта, но это всего лишь персонажи пьесы Булгакова, то есть марионетки в руках драматурга. Их психологический портрет был несколько видоизменен писателем: кто-то был раскрашен чуть ярче, кому-то, наоборот, пришлось приглушить тона своего «Я», один получил в подарок больше отрицательных черт, а другой стал несколько лучше в своих проявлениях. И все это благодаря соавтору Булгакова Вересаеву. Ведь именно благодаря ему писатель убедился, «что пушкиноведение не есть точная наука», но при этом постарался «воскресить минувшей век во всей его истине».