Надвременное содержание произведения. 
Обретение вечного закона как главный сюжет романа

Другое измерение любого романа Пятикнижия Достоевского — трагедийное, надвременное, мистерийное. В одном плане герои решают актуальные вопросы времени, в другом — оказываются перед лицом вечности, думают о существовании Бога, о смерти и бессмертии, добре и зле, грехе и спасении. Точнее, эти планы неразрывны, во многом сам момент исторического перелома уже свёл воедино два этих измерения, обнажив в конкретном герое времени всечеловеческое и вечное.

Это можно увидеть в том, как здесь представлено социальное, которое, как всегда у Достоевского, и утверждается в своей значимости, и отрицается. Принято говорить о Раскольникове как о студенте, но это неточность, нарушающая логику образа этого героя. Раскольников не студент, а бывший студент, так же как Мармеладов — бывший чиновник, Свидригайлов — бывший помещик или бывший офицер и т. д. Все они именно бывшие, еще недавно они занимали определённое положение в общественной системе, а теперь этого лишены. В пореформенной России распалась сама система, которая определяла место человека в обществе, отвечала на вопрос, кто он, — только недавно она существовала, теперь её нет. Это крушение строя жизни приводит в числе прочего к тому, что с человека спадают его социальные одежды, остаётся просто человек, человек вообще, его вечная сущность. Так сам характер времени обнажает в человеке вневременное.

Выход на уровень вечного содержания человеческого бытия под-крепляется библейским контекстом. Так, история нравственного за-блуждения и обретения правды в судьбе главного героя прочитывается на фоне евангельской притчи о смерти и воскресении Лазаря (задумаемся: часто ли мы слышим, чтобы кто-то называл свою комнату «гроб» ?). И чтобы у читателя не осталось сомнений в присутствии этого подтекста, Достоевский вводит эту притчу в ткань романа: именно о Лазаре читает Раскольникову Соня.

Нравственно-философское содержание «Преступления и наказания» вращается вокруг первичных законов, вопроса об их бытийной обоснованности. Как Раскольников убеждается в безусловности вечных заповедей? С этим и связано главное нравственное задание романа: Достоевский обращается к современному человеку, для которого больше нет ничего само собой разумеющегося и действенность ценностей возможна только после личностного обретения, к ним можно теперь прийти только осознанно.

Первый, самый простой слой этого сюжета обретения первичных законов связан с нравственными мучениями героя. Обозначим основной смысл этой линии, может быть, несколько схематизируя. Раскольников думает, что заповеди — всего лишь слова, не имеющие онтологической обоснованности, обслуживающие сугубо человеческие интересы, следовательно, их можно обойти (скажем, во имя тех же интересов человечества). Но после совершения преступления восстаёт сама его человеческая натура, его сердце. Оказывается, что нравственные законы заложены в душу человека изначально и действительно имеют отношение к самому строю бытия, к вечности, к Богу, который их туда заложил.

Таков элементарный, первый слой сюжета нравственного познания. Здесь Достоевский максимально близок к общим литературным местам того времени (вспомним Базарова, у которого тоже именно сердце, человеческая натура была внутренним представителем истины, заложенной в устройстве самого бытия; и в этом качестве правда сердца опровергала ложные теории разума). Возможно, поэтому в «Преступлении и наказании» этим всё не исчерпывается. На этом фундаменте вырастает сложное многовекторное нравственно-психологическое построение.

Муки совести далеко не сразу приводят героя к раскаянию и отказу от своей теории. Он продолжает думать, что его теория верна, он просто меняет оценку, данную самому себе. То, что он «не вынес преступления», говорит лишь о том, что он не относится к числу «право имеющих» — он «тварь дрожащая», представитель человеческого материала, для которого «закон писан» .

Раскольникову ещё нужно пройти длинный путь самопознания, чтобы прийти к нравственному воскресению. Определяющую роль тут будут играть другие персонажи, «двойники» главного героя, люди, в чьих судьбах представлены различные варианты его выбора, что становится важнейшим материалом для самосознания героя в диалогическом мире Достоевского. Выделим важнейших «двойников» героя. Это Свидригайлов, Соня Мармеладова и Лужин.

Самоубийство Свидригайлова поколебало основания теории Рас-кольникова. Вспомним, что именно известие о судьбе Свидригайлова дало последний толчок для того, чтобы герой сделал признание в полиции и принял наказание. Одного влияния Сони (имеющего, конечно, определяющее значение) было мало, доходило даже до ненависти Раскольникова к героине из-за того, что он не может решиться последовать её совету. Если даже такой, как Свидригайлов, не может «вынести преступления», значит, дело не в слабости или силе, и у его теории больше нет основания.

Важнейшее влияние на Раскольникова оказывает, конечно, Соня. Признавая это, попытаемся избежать тех позднейших «выпрямлений» этого образа, которые мы склонны делать, считаясь с тем, какую духовную нагрузку возложил на неё великий русский писатель. Нельзя говорить о ней, «как будто она и не проститутка», так как для замысла Достоевского важно, что это человек, лишенный учительского авторитета, жизненной весомости, не уважаемый и отвергнутый.

И в первоначальном отношении Раскольникова к ней мало уважения. Он приходит к ней, потому что больше не к кому пойти (от других людей, например матери и сестры, он отрезан преступлением). В его отношении к ней есть даже некоторое пренебрежение, которое чаще всего проявляют люди к смиренному человеку. Соня для Раскольникова — слабый человек, жертва; её смирение — результат этой слабости, в её положении и при отсутствии сил для борьбы ей приходится быть смиренной, придумывать себе Бога — так представляется герою.

И только в самом конце, уже на каторге он откроет истину о Соне. Смирение — не слабость, а огромная сила. Далеко не каждый способен выдержать то, что выдержала Соня, и остаться человеком. Смирение — подвиг, который не каждому по силам.

Кто же такие Наполеоны? Это люди, подобные Лужину, заурядности, случайно получившие власть над людьми. Они не мучаются совестью, но не в силу величия своей личности, а, наоборот, по причине душевной неполноты, ограниченности.

Необходимо поставить вопрос, позволяющий уяснить сущность нравственной философии Достоевского: виновна ли Соня Мармеладова, можно ли и её считать преступницей? Напомню, что Раскольников приходит к ней именно как к преступнице, не имея возможности жить с людьми, не перешедшими эту роковую границу (например, с матерью и сестрой).

Мы склонны воспринимать Соню как безусловно невиновную, пожертвовавшую собой ради других — и в этом мы во многом идём вслед за логикой автора, приоткрывающего внутреннюю правду жизни Сони. Глубинная сущность этой героини оказывается чем-то противоположным внешним фактам её жизни.

Однако принципиально важна и другая сторона: сама Соня считает себя безусловно виноватой, грешницей. Роман «Преступление и наказание» строится на основе особой концепции современного преступника, выработанной Достоевским (прямым текстом эта концепция изложена в романе «Идиот» устами Мышкина). Преступления, в том числе самые страшные, совершались всегда, даже когда люди жили традиционными ценностями, не потеряли связи с «почвой», имели устойчивые представления о добре и зле. Но преступник прошлого знал о своей вине, считал себя грешником (даже если это не приводило его к раскаянию), критерии добра и зла были незыблемыми. А современный человек в этом случае не считает себя виновным, он придумывает для себя собственные законы, по которым он прав; он может утверждать, что весь мир ошибается, а он поступает верно.

И вот Соня на этом фоне считает себя безусловно виноватой перед лицом вечного общезначимого закона; она, по собственной оценке, грешница, блудница. Никакие оправдывающие обстоятельства (а они есть, как мы помним) не могут оказать влияния. Абсолютный закон не имеет исключений, как и в случае с убийством (так, чтобы в целом было бы нельзя, но иногда, в особых случаях, можно).

Правда, хотя для самой Сони добро и зло чётко разделены (грех «по совести» для неё невозможен), очевидна зыбкость этого разделения на уровне автора. В случае с этой героиней мы видим максималистское заострение нравственной коллизии, характерное для атмосферы произведений Достоевского. Иногда, как показывает писатель, нравственнее пожертвовать собственной чистотой и безгрешностью ради других, принимая на себя ношу вины и ответственности, а традиционная однотонная мораль самое главное видит именно в этой формализованной личной безгрешности. Нравственной была бы чистота Сони, если бы она сохранила её в той ситуации, в какой оказалась её семья?

Почвеннический идеал Достоевского предполагает, что ценности должны быть определенными и устойчивыми, общими для всех в любой ситуации. Но ему приходится иметь дело с современным человеком, со структурой новой реальности, в которой добро и зло непоправимо перемешались. Писатель не зовёт нас в прошлое, а пытается найти дорогу именно в новой реальности.