Структурно-семантическое поле концепта «тоска»

СТРУКТУРНО-СЕМАНТИЧЕСКОЕ ПОЛЕ КОНЦЕПТА «ТОСКА»

Выполнили:

Табакова З.П., Кузина Е.С.

Русский концепт «тоска» очень специфичный, по мнению многих изучавших его лингвистов, и как любой другой, он обладает определённым содержанием. То, каким образом структурировано это содержание, какова природа этого содержания, в немалой степени определяет как функционирование самого концепта, так и его место в языковой картине мира. Согласно основным положениям теории концепта, русский концепт «тоска», не имея чёткой структуры, жёстких очертаний и границ, сущёствует в трёх своих слоях, в разной степени реальных для носителей русской культуры. Так, в первом слое, представляющем внутреннюю форму концепта «тоска», данный концепт доступен лишь исследователям. Только они могут сказать, что этот концепт имеет общеславянские корни, хотя на данный момент слово «тоска» утрачено всеми славянскими языками, кроме русского. А концепт, по мнению, В. В. Виноградова, как ему и подобает, реализуется как через прямые, так и косвенные номинации, может быть выражен не только словом, словосочетанием, но и целым текстом. При всём этом этимологию слова «тоска» описать достаточно трудно. Его значения уже в древнерусском языке группируются вокруг признака стеснение, давление, натиск, и это содержательно связывает русский концепт «тоска» с немецким аngst (страх) и французским angoisse («тоска», страх, тревога), имеющими схожую содержательную основу, идущую от лат. angustia (теснота, узость).

Ю.С. Степанов, придерживаясь такого мнения, говорит не просто о концепте «тоска», а о концепте страх, «тоска», что, на наш взгляд, не совсем корректно. Для русской языковой картины мира концепты страх и «тоска» существуют раздельно, хотя и характеризуются взаимной связанностью именно на том основании, которое выдвигает Ю. С. Степанов: «Данное концептуальное содержание в определённой степени (частично) является общим для таких европейских культур, как немецкая, французская и русская. Для этих культур общим является христианское понятие страх Божий. Противоположной точки зрения, однако, придерживается русский философ-экзистенциалист Н. А. Бердяев в своей книге «Самосознание», где он следующим образом обосновывает связь концептов страх и «тоска»: «Нужно делать различия между тоской и страхом. «Тоска» направлена к высшему миру. «тоска» обращена к трансцендентальному. Страх и скука направлены не на высший, а на низший мир». Помимо этого, «тоска» этимологически связана еще и со словами «тощий», «тщетный», то есть с пустотой, не наполненностью. «Тоска», по В. В. Колесову, это стеснение, она истощает. Благодаря смысловой близости к «пустой, полый», по мнению ученого, ««тоска» передает бесполезность, суету, пустоту, тщетность жизни». Если «тощий» обозначает пустоту физическую, то ««тоска»» — пустоту душевную, которую требуется чем-то заполнить.

Таким образом, о первом слое русского концепта «тоска» — его внутренней форме — можно заключить: он связан с признаком стеснения, давление, натиск, пустота.

Что же касается «пассивного», исторического слоя, есть основания утверждать, что концепт «тоска» существовал как достаточно активный в древнерусском языке и сохранил свою жизнеспособность до наших дней через включенность не только в русскую культуру, но и в культуру европейскую в целом, хотя здесь следует сделать оговорку: включенность в европейскую культуру носила частичный характер и не препятствовала формированию богатого национально-специфичного фонда культурных коннотаций, свойственных исключительно данному русскому концепту.

Исследователь З. Д. Попова говорит о том, что «получить доступ к концепту лучше всего через средства языка». Исходя из этого тезиса, обратимся к анализу значений слова-термина данного концепта. Слово «тоска» в русском языке является многозначным. Толковые словари выделяют у него несколько значений. В словаре Т. Ф. Ефремовой дается следующее определение: «„тоска“ — душевная тревога в соединении с грустью, унынием».

С.И. Ожегов кратко излагает данный термин: ««тоска" — это что-нибудь очень скучное, неинтересное».

Интересным и неоднозначным выглядит толкование слова «тоска» в психологическом и философском словарях:

• — «„тоска“ направлена к высшему миру и сопровождается чувством ничтожности, пустоты, тленности этого мира. Она обращена к трансцендентному и вместе с тем она означает не слияние с трансцендентным, бездну между мной и трансцендентным»;
• — «„тоска“ — сильное душевное томление, за которым стоит желание (или влечение) к обладанию чем-либо (или кем-либо), подпитываемое воспоминаниями из прошлого или мечтами из будущего».

Однако такое представление семантической структуры слова, на наш взгляд, не отражает реального состояния его семантики. Целый ряд значений не выделяется специально, хотя их выделение жизненно необходимо для нужд межкультурного диалога — в помощь переводчикам-посредникам и самим коммуникантом, а также в целях совершенствования лексикографических источников на русском языке. Такие невыделенные значения видятся нам в следующих употреблениях: «тоска» по кому-либо (о ком-либо), «тоска» по родине, «тоска» по несбыточному и др.

Эти составляющие, в общем-то, можно отнести к первому словарному значению, предложенному Т. Ф. Ефремовой, но наш взгляд они имеют неполное значение раскрывают дополнительные семантические оттенки. По нашему мнению, данную ситуацию в значительной степени проясняет подход к семантике языка через культурные сценарии. А. Вежбицкая описывает состояние тоски, испытываемое индивидом-носителем языка, так:

• — Х чувствует тоску;
• — Х чувствует то же, что и человек, который думает: «Я хочу, чтобы случилось что-то хорошее, но я знаю, что это не может случиться»;
• — Поэтому Х не может думать: «Я хочу другого, это другое может случиться».

По мнению данного исследователя, в основе культурного сценария чувства тоски для русского человека лежит отсутствие или недоступность желаемого. Такая точка зрения находит своё подтверждение не только в исследованиях по семантике и лингвистической культурологии, но и фиксируется в «Новом объяснительном словаре синонимов русского языка»: «неприятное чувство, какое бывает, когда нет того, что человек хочет и когда он думает, что желаемое невозможно». Характерно, что данный словарь в качестве синонимического ряда, отражающего интересующее нас содержание, предлагает ряд «тоска», уныние, печаль, грусть, члены которого присутствуют в формулировке первого значения толковых словарей. Причина столь разной презентации семантики слова в словарях в том, что толкование, основанное на культурном сценарии, даёт только основу чувства без выделения его специфики, причину испытываемого, без его характеристики, в то время как формулировка значения в толковых словарях, наоборот, показывает природу испытываемого чувства, но абсолютно умалчивает о его причине.

Помимо описанного нами значения слова «тоска», зафиксированного в словарях, русская лексикография выделяет ещё два значения: «скука, уныние, царящие где-либо, вызываемые однообразием обстановки, отсутствием дела, интереса к окружающему» и «то, что вызывает у кого-либо состояние духовного томления, сильной скуки, уныния». Оба эти значения имеют под собой основу в виде общего культурного сценария.

Общий анализ словарных толкований русского слова «тоска» позволяет сделать вывод о сложности его семантики, подчиняющейся логике культурного сценария, но трудно поддающейся делению на отдельные значения.

Примечательно, что один из толковых словарей — словарь В. Даля — не относит слово «тоска» в разряд многозначных слов, но при этом всё-таки определяет его через достаточно большой набор синонимов:

• — стеснение духа, томление души, мучительная грусть;
• — душевная тревога, беспокойство, боязнь, скука, горе, печаль, ной сердца, скорбь".

На этом основании можно утверждать, что концепт «тоска» имеет разнообразие смыслов, представляющих различные концептуальные признаки, но всегда имеющих определённую эмоциональную окрашенность.

Все эти признаки очень ярко проявляются в русской культуре. Концепт «тоска» приобретает особое значение из-за ряда причин. Так в чем же заключается русская «тоска»? Уже давно стало традицией связывать особенности «русской души» с бескрайними российскими просторами. Как отмечает Н. А. Бердяев, «огромные пространства легко давались русскому народу, но нелегко давалась ему организация этих пространств в величайшее в мире государство. И это наложило безрадостную печать на жизнь русского человека. Русские почти не умеют радоваться. Русская душа подавлена необъятными русскими полями и необъятными русскими снегами».

По мнению многих исследователей, особенность русской тоски заключается именно в ее связи с неограниченным пространством, являющимся уникальной особенностью России. «Конечно, есть и „тоска“, связанная с теснотой, узами, заключением, но это скорее общечеловеческая мука несвободы, рабства. Та особая русская „тоска“, налетающая в дороге и знакомая всем, от ямщика до первого поэта, есть дитя не тесноты, а именно приволья, ничем не прегражденного пространства. Это „тоска“ не пленника, а странника».

Простор может быть сопряжен с чем-то пугающим и навевающим тоску, он может противопоставляться уютному маленькому мирку, где человек находится в безопасности и покое. Характерные особенности русской природы, нашедшие отражение в произведениях русской поэзии — это равность, невзрачность, монотонность. Российский простор весь открыт и утомляет своим однообразием.

Небо низко нависло над землей, даже в дневные часы мглисто и сумеречно. Плоской, гладкой земле соответствует мутно-серый цвет неба, в котором как бы сглажены все цвета. Нет резких контрастов, ничто не выделяется на общем фоне.

По словам М. Н. Эпштейна, «состояние человеческой души, вызванное этим глухим по звуку, мутным по цвету и ровным по форме бытием природы, тоже как бы приглушенное, лишенное внутренних контрастов, порывов — ровная, медлительная скука, столь же долгая, однообразная, как зимняя дорога. Природа переживается изнутри как обступающая, неотвратимая, не как географический или климатический фактор, а как сама судьба, принявшая наглядные, осязаемые черты».

Пустота пространства так огромна, что обессмысливает все человеческие усилия.

Не наблюдается даже стремления наполнить чем-то эту пустоту, облагородить, обустроить свой быт, подобно тому, как это происходит в Европе. Как отмечает М. В. Каменкович, «почему-то ткань мира в любом виде как-то чужда русской душе, и даже скорость русский человек любит именно потому, что ему сладко мчаться „мимо“, не так даже и важно куда, главное — мимо „ненавистной материи“. Скорость дает иллюзию освобождения от окружающего мира. Да и пьют в России чаще всего, чтобы „отделить“ себя от жизни, а не ради веселья, как вино, а не водку пьющие народы». Невозможно упустить из внимания эту одну из важнейших составляющих культурного сценария русской тоски — пьянство. Избыток простора часто приводит к тому, что человек ищет выхода для своей энергии в таких крайних реакциях, как загул и запой. В загул и запой «уходят», то есть это воспринимается как некий вид ухода от реальности. Интересно сравнить слова «прогулка» и «загул». Если, по мнению исследователей, первое «вполне космополитично, оно предполагает умеренное приятное времяпровождение, то второе подразумевает безудержную дикую радость жизни, с песнями, плясками, а зачастую пьянкой и мордобоем».

Действительно, в русском загуле присутствует и отсутствие границ, и самозабвение, и отчаяние. Безудержное веселье переходит в безудержную тоску, в желание от чего-то или от кого-то убежать. Здесь прослеживается связь ключевых для русской культуры концептов простора, воли, удали и тоски. Как отмечается многими исследователями, «тоска», находящаяся на границе бытия и небытия, таит в себе серьезную духовную опасность. Согласно православным этическим учениям, «тоска» или скука могут свидетельствовать об опасном отдалении души от Бога. В традиционной российской системе ценностей «тоска» не имеет оправданий. Она, согласно православию, неразрывно связана с падшей природой человека, живущего греховной жизнью. Осознание этого вызывает чувство тоски, забыть о которой можно только бегством от самого себя, все время стараясь заглушить тоску шумом человеческого общества.

Таким образом, «тоска» является неотъемлемым свойством человека, антропологической константой. В ней находит свое выражение присущее человеческой природе стремление к смыслу. В той или иной форме она встречается во всех веках и культурах в соответствии с национальными особенностями и менталитетом каждого народа. В России она является одним из ключевых концептов русской культуры, который находит свое отражение в философии, литературе, богословии.

«Тоска» имеет амбивалентную природу: она происходит из физиологического ощущения тесноты, сдавленности — и дарит духовную свободу, связана с ощущением душевной пустоты — и наполняет смыслом человеческое бытие, угрожает падением в бездну отчаяния и направляет к высшим ценностям. Переживание тоски напоминает об одиночестве и заброшенности человека в этом мире — и в то же время приближает нас к трансцендентному, оно связано с осознанием временной природы человека и придает осмысленность его земному существованию.

• 1. Степанов Ю. С. Константы: Словарь русской культуры — М., 1997.
• 2. Новодранова. В. Ф. Процессы редукции в объективации концептов. — М., 2006. лингвистический слово фразеологический
• 3. Солдатова. М. А. Понятие лингвокультурного концепта в лингвистических исследованиях — К., 2003.
• 4. Воркачев. С. Г. Методологические основания лингвоконцептологии. — В., 2002.
• 5. Образцова. Е. В. Понятие лингвокультурного концепта в аспекте междисциплинарных исследований. — М., 2004.
• 6. Бабушкин. А. П. Типы концептов в лексико-фразеологической семантике языка. — В., 1996.
• 7. Болдырев. Н. Н. Концепт и значение слова. — В., 2001.
• 8. Стернин. И. А. Методика исследования структуры концепта. — В., 2001.
• 9. Карасик. В.И., Слышкин, Г. Г. Лингвокультурный концепт как единица исследования. — В., 2001.
• 10. Воркачев. С. Г. Культурный концепт и значение. — К., 2003.
• 11. Нерознак В. П. От концепта к слову: к проблеме филологического концептуализма. — О., 1998.
• 12. Карасик. В.И., Слышкин. Г. Г. Лингвокультурный концепт как элемент языкового сознания. — М., 2003.
• 13. Табакова З. П., Овчинникова К. Н. Структура и топология концепта музыка в поэтическом тексте. — П., 2012.