Образ Москвы в «Окаянных днях»

«Окаянные дни» — это своеобразный дневник, где отражена действительность, окружавшая писателя в его последние годы жизни на родине. Повествование в дневнике ведется от первого лица, записи датированы и идут в порядке следования, друг за другом, но иногда наблюдается довольно длительные перерывы (до месяца и более).

Стоит заметить, что «Окаянные дни» были личными записями писателя и первоначально они не предназначались для публикации. В силу этого, дневник преимущественно обращен к событиям личной и общественной жизни, имеющим особое значение для писателя.

Здесь Бунин не только наблюдатель, но и участник всех происходящих событий. Он так же мог пострадать от рук бесчинствующего народа, как и любой другой человек, он на себе почувствовал первые последствия революции (раздел имущества, запрещение пользоваться электричеством, инфляцию, безработицу, голод, разрушение исторических памятников, грабежи, пьянство, уголовщину, грязь и кровь на улицах). «В Москве жизни уже не было, хотя и шла со стороны новых властителей сумасшедшая по своей бестолковости и горячке имитация какого-то будто бы нового строя, нового чина и даже парада жизни». В произведении преобладает ощущение нереальности, жуткости, неприятия писателем всего происходящего. В Отечестве.

«Окаянные дни» состоят из двух частей, в первой из них, московской части, среди записей преобладают описания увиденных событий: уличных происшествий, слухов, диалогов, газетных статей. Читая эти записи, создается впечатление, что писатель еще полностью не осознал всю масштабность и опасность для него лично происходящие в городе и стране события. Во второй, одесской части, автор по большей части размышляет о виденном, о снах, предчувствиях, переживаниях, что выливается в спор о судьбе России.

Говоря непосредственно о восприятии автором Москвы в этот период, а также о том образе города, который предстает перед читателями «Окаянных дней», стоит отметить, что образ этот не вполне однозначен и, в некотором роде, странен. На протяжении всех московских записей Москва предстает перед нами как несуразное сочетание старого — то, что так внезапно и бессмысленно для Ивана Алексеевича закончилось, и нового — что так бесцеремонно вторглось и разрушило прежнюю жизнь.

В начале московских записей Бунин в описании Москвы еще, можно сказать осторожен, поскольку он сам еще не вполне осознал произошедшее: «На Красной площади слепит низкое солнце, зеркальный наезженный снег… Около артиллеристского склада скрепит валенками солдат в тулупе, с лицом, точно вырубленном из дерева. Какой ненужной кажется теперь эта стража!». Бунин говорит не только о внешних изменениях в городе, в частности, на Красной площади, но подчеркивает саму суть происходящего — нелепость охраны в сложившейся ситуации, а также отмечает несуразность самого охранника.

Далее, на протяжении всей московской части «Окаянных дней» формулировки Бунина И. А. значительно меняются, становясь более жесткими и нетерпимыми. При этом, изменение тона записей относится к самым различным темам, в них затронутых, в том числе, и теме изменения самого города. Вместе с тем, стоит отметить, что записи эти никак нельзя назвать резкими — в них сквозит, скорее, недоумение, растерянность и раздражение от невозможности что-либо изменить, а также от нелепости и абсурдности происходящего.

«С горы за Мясницкими воротами — сизая даль, груды домов, золотые маковки церквей. Ах, Москва! На площади перед вокзалом тает, вся площадь блещет золотом, зеркалами. Тяжкий и сильный вид ломовых повод с ящиками. Неужели всей этой силе и избытку конец? Множество мужиков, солдат в разных, в каких попало шинелях и с разных оружием — кто с саблей на боку, кто с винтовкой, кто с огромным револьвером у пояса… Теперь хозяева всего этого, наследники всего этого колоссального наследства они…».

Читая «Окаянные дни» становится понятно, как с течение времени постепенно накапливалось в писателе чувство неизбежного, но он еще до конца не осознавал происходящего и в полной мере не понимал последствий его. Уже приняв решение о необходимости выезда из Москвы, он пишет: ««Вон из Москвы!"А жалко. Днем она теперь удивительно мерзка. Погода мокрая, все мокро, грязно, на тротуарах и мостовых ямы, ухабистый лед, про толпу же и говорить нечего. А вечером, ночью, пусто, небо от редких фонарей чернеет тускло и угрюмо. Но вот тихий переулок, совсем темный, идешь — и вдруг видишь открытые ворота, за ними, в глубине двора, прекрасный силуэт старинного дома, мягко темнеющий на ночном небе, которое тут совсем другое, чем над улицей, а перед домом столетнее дерево, черный узор его громадного раскидистого шатра».

Таким образом, грусть и робкая надежа на возвращение былых времен в полной мере выразилась в описании Москвы. В «Окаянных днях» город предстает перед нами напуганным, недоумевающим. На протяжении текста записей мы видим, как сначала Москва еще была собой — старой Москвой, когда на фоне ее древнего великолепия «новый элемент» выглядел нелепо, неуместно. К концу же московской части старая Москва становится, скорее исключением, чем правилом — исподволь напоминая о себе через всю грязь и отталкивающую действительность происходящего.