Красный барон и Летающий цирк

Назначенный 2-мя днями позже командиром Jasta 11, Рихтгофен 23 Марта был повышен в звании до Обер-лейтенанта, а уже 6 Апреля стал Риттмайстером (соответствует Капитану). С этого времени самолёты аса были окрашены (целиком или частично) в ярко — красный цвет.

В это время Рихтгофен летал на «Альбатросе D. III». В Сентябре 1917 года он пересел на новый «Фоккер Dr. I», сразу, как только эта машина прибыла на фронт. Впоследствии за окраску своей машины он получил прозвище «Красный барон», к которому почти неизменно прибавлялось «непобедимый». К 1918 году для немцев он был национальным героем, а для союзников — самой большой проблемой в воздухе. Кайзер наградил его крестом за храбрость с персональной дарственной надписью и австрийским военным крестом от императора Франца — Иосифа. Его эскадрилья «Летающий цирк», прозванная так англичанами за пёструю раскраску истребителей, наводила на союзников ужас.

Вот что пишется в предисловии к английскому изданию книги Рихтгофена — «Der Rote Kampfflieger» («Красный военный летчик»), 1917 года:

" Истребительная эскадрилья Рихтгофена, называемая у немцев «Ягдштаффель», поначалу была известна как «Летающий цирк», ибо даже удивительный отряд знаменитого Бёльке не мог достигнуть в своих действиях такой сплочённости, как подразделение Рихтгофена.

Члены «Яшты» порой пускались в авантюрные операции в количестве от 12 до 15 машин во главе с маленьким «Альбатросом» своего командира, окрашенным в пронзительно — яркий красный цвет. Остальные тоже разрисовывали свои самолёты, как кому захочется. Была машина с жёлтым носом, синим корпусом и зелёными крыльями, была бледно — голубая снизу и чёрная сверху, была в полоску, была в пятнышко.

И в бою они вытворяли такое, что действительно было под силу лишь совершенным акробатам. Кроме того, эскадрилья передвигалась по фронту как самостоятельное подразделение, появляясь в самой гуще боёв, или нападая на наших разведчиков. Одну неделю они летали над Верденом, на следующей уже воевали на севере Арраса, ещё через несколько дней — на Сомме. Но, как правило, они работали на Британском фронте. Видя эти арлекинские цвета, курбеты и представления по два раза на дню, мы прозвали их «Бродячим цирком Рихтгофена» (von Richt-hofen's Traveling Circus)" .

Конечно, Рихтгофен уделял внимание только раскраске своих машин. Он придавал большое значение техническим данным истребителей и в первую очередь скороподъёмности и вертикальной маневренности. «Главное в воздушном бою — вертикальная скорость». В этой формулировке Рихтгофена заключён смысл активной наступательной тактики. Захват высоты, атака с пикирования и снова уход на вертикаль. Так Рихтгофен одержал большинство своих блестящих побед. Только за Апрель 1917 года он сбил над Аррасом 21 самолёт противника, а пилоты его эскадры — ещё 68. Недаром англичане называли этот месяц «кровавым Апрелем» .

В Марте 1917 года в истребительную эскадрилью Рихтгофена «влился» его младший брат Лотар. В этом месяце братья одержали несколько блестящих побед, но были и не очень удачные вылеты.

К тому времени, когда Рихтгофен писал эти строки он сам уже стал, согласно его же определению, «мясником». А ещё в начале этого года он думал немного иначе:

" Я никогда не стремился сбить сразу двоих; когда один падал, я был вполне удовлетворён, и только много, много позже я превратился действительно в мясника" .

Тем временем, на Западноевропейском театре войны продолжалась трагическая гонка технических достижений авиапромышленников. Если в 1916 году техническое совершенство самолётов только ещё начало играть решающее значение, чему свидетельством гибель замечательного британского пилота Л. Хоукера, то в этом году оно начинает принимать воистину угрожающие размеры. На «Альбатросе D. II», появившемся в конце 1916 года, улучшили обзор, а D. III, появившийся в начале 1917 года, был ещё быстрее и скороподъемнее. Преимущества одной стороны вылились в трагедию для другой — Апрель 1917 года именовался союзниками не иначе, как «кровавый». Средняя продолжительность жизни пилота союзников не превышала тогда трёх недель.

Его счёт побед рос, и когда в Июне 1917 года был сформирован первый в Германии истребительный полк (Jagdgeschwader I) 4-эскадрильного состава (Jasta 4, 6, 10 и 11), его командиром стал 25-летний Манфред фон Рихтгофен.

6 Июля он был ранен в голову в бою против 20-й эскадрильи (20 Sqdn), но уже 25 Июля вернулся в строй. Манфред фон Рихтгофен получил практически все награды, которые мог получить лётчик.

В середине Марта в эскадрилью Рихтгофена прибывает Эрнст Удет. Вот как он пишет о тех днях в своих воспоминаниях:

" Я прибываю в расположение группы в 10 часов и уже в 12 я вылетаю на свою первую вылазку с эскадрильей № 11. Кроме неё, в группе эскадрильи 4, 6 и 10. Рихтгофен сам ведёт в бой № 11. Он лично испытывает каждого нового человека. Нас пятеро, Капитан во главе. За ним Юст и Гуссман. Шольц и я замыкаем. Я в первый раз лечу на «Фоккере — триплане». Мы скользим над рябым ландшафтом на высоте 500 метров. Над развалинами Альбера, прямо под облаками висит RE.8, британский корректировщик артогня… Мы идём немного ниже, но он по всей очевидности нас не замечает, продолжая описывать круги. Я переглядываюсь с Шольцем. Он кивает. Я отделяюсь от эскадрильи и лечу к «Томми», захожу на него спереди снизу и стреляю с короткой дистанции. Его двигатель изрешечён пулями… Он тут же кренится и рассыпается на куски. Горящие обломки падают совсем недалеко от Альбера. Через минуту я возвращаюсь в строй и продолжаю полёт в сторону вражеских позиций. Шольц снова кивает мне, коротко и счастливо.

Но Капитан уже заметил моё отсутствие. Кажется, что он видит всё. Он оборачивается и машет мне. Ниже справа идёт древняя римская дорога. Деревья всё ещё голые и сквозь ветки мы видим колонны на марше. Они идут на запад. Англичане отступают под нашими ударами. Прямо над верхушками деревьев скользит группа «Сопвич Кемел». Возможно, они прикрывают эту старинную римскую дорогу, одну из главных артерий британского отступления. Я с трудом успеваю всё это рассмотреть когда красный «Фоккер» Рихтгофена ныряет вниз и мы следуем за ним. «Сопвичи» разлетаются в разные стороны как цыплята, завидевшие Ястреба. Только одному не уйти, тому самому, который попал в прицел Капитана. Всё это происходит так быстро, что никто потом не может точно вспомнить. Все думают на секунду, что Капитан собрался его протаранить, он так близко, я думаю, не дальше 10 метров. Затем «Кемел» вздрагивает от удара. Его нос опускается вниз, за ним тянется белый бензиновый хвост и он падает в поле рядом с дорогой, окутанный дымом и пламенем.

Рихтгофен, стальной центр нашего клиновидного строя, продолжает пологое снижение к римской дороге. На высоте 10 метров он несётся над землей, стреляет из обоих пулемётов по марширующим колоннам. Мы держимся следом за ним и добавляем ещё больше огня. Кажется, что войска охватил парализующий ужас. Только немногие укрываются в канавах. Большинство падает там, где шли или стояли. В конце дороги Капитан закладывает правый вираж и заходит ещё раз, оставаясь на одной высоте с верхушками деревьев. Сейчас мы можем ясно видеть результат нашей штурмовки: бьющиеся лошадиные упряжки, брошенные пушки, которые как волноломы раскалывают несущийся через них человеческий поток. На этот раз по нам стреляют с земли. Вот стоит пехота, приклады прижаты к щеке, из канавы лает пулемёт. Но Капитан не поднимается ни на метр, хотя в его крыльях появляются пулевые отверстия. Мы летим следом за ним и стреляем. Вся эскадрилья подчинена его воле. Так и должно быть. Он оставляет дорогу и начинает подниматься вверх. Мы идем за ним. На высоте 500 метров мы направляемся домой и приземляемся в час дня. Это 3-й вылет Рихтгофена в это утро. Когда моя машина касается земли, он уж стоит на лётном поле. Он идёт ко мне, и улыбка играет на его губах.

— С завтрашнего дня можешь вступать в командование эскадрильей № 11!

На фронте много хороших эскадрилий, но группа Рихтгофена только одна. И сейчас я вижу, в чём секрет его успехов. Другие эскадрильи живут в замках или маленьких городках, в 20 — 30 км от линии фронта. Группа Рихтгофена обитает в гофрированных железных лачугах, которые могут быть собраны и разобраны в считанные часы. Они редко базируются дальше, чем 20 км от передовых постов. Другие эскадрильи поднимаются в воздух по 2 — 3 раза в день. Рихтгофен и его люди взлетают 5 раз в день. Другие сворачивают операции при плохой погоде, здесь летают почти при любых погодных условиях. Тем не менее, самая большая неожиданность для меня — аэродромы подскока. Это изобретение Бёльке, учителя немецкой военно — воздушной службы. Рихтгофен, его самый одарённый ученик, следует этой практике. Всего лишь в нескольких километрах за линией фронта, часто в пределах досягаемости вражеской артиллерии, мы, в полной боевой готовности, сидим в открытом поле на раскладных стульях. Наши самолёты, заправленные и готовые к взлёту, стоят рядом. Как только на горизонте появляется противник, мы поднимаемся в воздух — по одному, по двое, или целой эскадрильей. Немедленно после боя мы приземляемся, усаживаемся в наши кресла, вытягиваем ноги и обшариваем небо в бинокли, ожидая новых противников. Обычных патрульных полётов нет. Рихтгофен разрешает лишь полёты в тыл противника.

— Эти сторожевые посты в воздухе расслабляют пилотов, — утверждает он.

Так что мы поднимаемся в воздух только для боя.

Нужно привыкнуть к тому факту, что его одобрение всегда происходит в сухой манере, без малейшего следа сантиментов. Он служит отечеству всеми фибрами своей души и ожидает того же самого от своих лётчиков. Он судит людей по тому, что им удается достичь и также, возможно, по их товарищеским качествам. Того, кто оправдывает его надежды, он всячески поддерживает. Того, кто не может их оправдать, он отчисляет, не моргнув глазом. Тот, кто демонстрирует во время вылазки равнодушие, должен покинуть группу в тот же самый день.

Конечно, Рихтгофен ест, пьёт и спит, как любой из нас. Но он делает это только для того, чтобы сражаться. Когда есть опасность, что запасы еды подойдут к концу, он посылает Боденшатца, своего образцового адъютанта в тыл… чтобы тот реквизировал всё, что требуется. Для этого случая Боденшатц берёт с собой коллекцию фотографий Рихтгофена с его автографом: «На память моему уважаемому боевому товарищу…» Эти фотографии чрезвычайно высоко ценятся у тыловых снабженцев. Дома, в какой-нибудь пивной, они способны вызвать почтительную тишину у всех сидящих за столом. А в группе Рихтгофена никогда не кончаются запасы сосисок и ветчины" .