…Я все-таки не по-прежнему щедра на письма

У листах Марії до другого чоловіка протягом усього періоду їхнього листування і подружнього життя звучить туга за ним, бажання повернутися якнайшвидше додому, безмежна турбота і запевнення в любові вірній і навіки: «Милый мой друг, доброй тебе ночи.

… Если бы это правда, что души наши летают куда угодно, я бы сейчас отправила свою… к тебе и она бы тебя поцеловала в оба глаза, как теперь это мысленно делаю. …Обнимаю и целую тебя издали, мой дорогой друг" (1871 р.) [3, с. 249]; «Как хорошо подумать, мое золото, что, может быть, скоро мы опять с тобой будем читать „Мертвые души“ ввечеру или варить кофе утром. Жду не дождусь, когда буду дома» (1871 р.) [3, с. 252]; «Милый, дорогой мой Миша, очень по тебе тоскую. Все постыло, хочется домой.. .если ты беспокоишься, что я тебя забываю, то ты самый неблагодарный непаинька, какой только есть на свете. Верь, хороший мой, ненаглядный Миша, что никто не становиться между нами, никого я не мешаю в наши дела, никого я не слушаю. Верь, мое серденько, что я верно тебя люблю и ни на минуту не забываю. Я очень, очень здесь тоскую. Так бы и полетела домой!» (1873 р.) [4, с. 26 — 27]; «Очень начинаю скучать, дорогой мой Миша, очень хочется домой. .. .Я начинаю непозволительно скучать. Завтра переговорю с Этцелем и назначу день отъезда. …Так все постыло и сказать тебе не могу. …Домой, домой хочу! …До свиданья, дорогой мой Жучок. Прошу тебя, береги свои силы, свое здоровье. Не одна геодезия на свете, есть и еще кое-что и кое-кто. …До свиданья, дорогой, милый, хороший мой друг. …Будь паинька, паинька, паинька» (1873 р.) [4, с. 30 — 31]; «Глупенький, что спрашиваешь, люблю ли я тебя, а сам этого не знаешь до сих пор. Не знаешь даже, что раз я полюбила, то уже не разлюблю» (1875 р.) [4, с. 84]. Вона турбується ним, як мати дитиною («А не холодно ли тебе будет ехать? Не прислать ли тебе твое теплое пальто? Береги себя, мой милый Мишечка, не простудись. Обедай хорошенько, не жалей ничего для себя, если меня хоть капельку любишь. Не скучай, не читай чересчур много. Старайся, чтобы эта поездка тебя укрепила. Езди куда-нибудь гулять.. Пей вино. Бедненький мой непаинька, один там сиротою, некому его покоить и беречь. Помни, милый, что ты дороже всего и береги себя. Приезжай здоровый, и как хорошо заживем опять. Крепко, крепко тебя обнимаю и не хочу пускать. Твоя Маруся» (1875 р.) [4, с. 80]).

А ось фрагмента листів, писаних більш як через двадцять років: «Давай сюда свои милые глаза, я их поцелую, и свою дорогую голову, усталую, тяжелую от всяких дум, и отдохни около своей неизменной, своего верного преданного друга. … Милый, милый, я ведь там, около тебя. Если вспомнишь днем, проснешься ночью, всегда, всегда скажи себе: она тут, со мною. …Обнимаю тебя не тысячу раз, а обнимаю и так остаюсь долго, долго, пока тебе не станет полегче» (1895 р.) [4, с. 295], «…ввечеру щемит сердце, да поутру замирает или ночью, когда забывшись, со сна, начинаю прислушиваться, спишь ли. Без этого, видно, нельзя… Целую, целую моего милого, любимого, и знай, я там, встречаю тебя…, хожу с тобою везде по улицам, а когда ты ляжешь, слушаю, спишь ли ты» (1896 р.) [4, с. 319], «Крепко-крепко целую милые глаза, и, как вспомню, какие они печальные в последнее время, то плакать хочется. Но надо быть бодрым и помнить, что ничто нас не разлучит, никто не отнимет у нас нашего 25-летнего счастья» [4, с. 322], «Да, милый, пусть хоть в Камчатку вместе, вместе хорошо и в Камчатке, но не вместе везде в самой благословенной местности нет радости и покоя» [4, с. 326].