Сюжетная динамика романа

Мы рассмотрели историю возникновения и развития творческого замысла романа «Отцы и дети», выяснили, выражаясь словами Н. А. Добролюбова, то, что «хотел сказать» автор. Теперь нам предстоит проанализировать то, что «сказалось» им, что было продиктовано его классовой тенденцией и что возникло в результате обобщающей силы художника. Иными словами, необходимо раскрыть взгляды тургеневского героя и его антагонистов, проследить преломление этих взглядов в сюжетной динамике романа.

Евгений Базаров — главный герой романа — сразу привлек внимание всей читающей публики. Человек огромной силы воли, твердых убеждений, он выделялся на фоне многочисленных российских гамлетов. И не случайно позднее К. А. Тимирязев сравнит его по общественной значимости с исторической личностью Петра Первого: «Тот и другой, — говорит о них выдающийся естествоиспытатель, — были прежде всего воплощением „вечного работника“, все равно „на троне“ или в мастерской науки… Оба созидали, разрушая» (Тимирязев, т. 8, с. 174).

Основной конфликт между героем-демократом и либералами сформулирован в словах Базарова, обращенных к Аркадию Кирсанову: «В тебе нет ни дерзости, «и злости, а есть молодая смелость да молодой задор; для нашего дела это не годится. Ваш брат дворянин дальше благородного смирения или благородного кипения дойти не может, а это пустяки. Вы, например, не деретесь — и уж воображаете себя молодцами, — а мы драться хотим. Да что! Наша пыль тебе глаза выест, наша грязь тебя замарает…» (Глава XXVI).

Каковы же взгляды этого героя, который так ополчается против «благородного смирения» дворян и призывает своих будущих единомышленников «драться»? Тургенев наделил Базарова своеобразным отношением к философии, политике, народу, науке, искусству. Только выяснив это своеобразие, можно помять все поступки героя, объяснить его противоречивость, его взаимоотношения с другими персонажами романа.

Во взглядах Базарова Тургенев запечатлел характерные особенности философских учений, распространенных в те годы: материализма Чернышевского — Добролюбова и вульгарного материализма, представленного трудами немецких философов Людвига Бюхнера и Карла Фогта (в X главе Базаров называет книгу Бюхнера «Материя и сила»). Тургеневский герой, как и некоторые реальные разночинцы того времени, смешивает эти две разновидности материализма. Так, он, подобно Чернышевскому, признает существующую вне нас и независимо от нашего сознания объективную реальность, вызывающую наши ощущения, и проповедует принцип полезности: «Мы действуем в силу того., что мы признаем полезным» (Глава X). В этом философия Базарова. созвучна философии Чернышевского, который утверждал: «…только то, что полезно для человека вообще, признается за истинное добро» (Чернышевский, т. 7, с. 288). Базаров также следует Чернышевскому, когда признает влияние общественного устройства на судьбы человечества («Исправьте общество, и болезней не будет» (Глава XVI).

Однако, анализируя человеческие ощущения как. ступень познания, Чернышевский в то же время говорил о необходимости перехода от ощущения к мысли. Базаров же недооценивает роль сознания как высшей формы организованной материи и переоценивает ощущения. Он даже склонен весь процесс познания мира свести к ощущениям, которые считает единственным источником познания: «Принципов вообще нет — ты об этом не догадался до сих пор! — говорит он Аркадию, — а есть ощущения. Все от них зависит»; «…я придерживаюсь отрицательного направления — в силу ощущения. Мне приятно отрицать, мой мозг так устроен — и баста!» (Глава XXI). Базаров абсолютизирует ощущения. «Отчего мне нравится химия? Отчего ты любишь яблоки? — тоже в силу ощущения. Это все едино. Глубже этого люди никогда не проникнут» (Там же). Конеч-. но, Базаров ошибается, ибо люди проникли глубже. И тогда они поняли, что далеко не «все едино», как думал Базаров, что яблоки действительно любят в силу ощущения, а занимаются химией (открывают радий, расщепляют атомное ядро и т. д.) или, например, отрицают парламентаризм, адвокатуру, принципы либералов (как это делал и Базаров) не в силу ощущения, а в силу полезности, в силу познания и признания высшей целесообразности или в силу осознанной необходимости это делать.

И не из ощущения рождаются отрицательные направления, как думал герой тургеневского романа, ибо ощущение человека направлено главным образом на единичное, частное, а отрицается Базаровым общественное, которое может быть только объектом мышления, познания. Анализируя философию Аристотеля в конспекте книги Гегеля «Лекции по истории философии», Ленин особо выделяет: «Диалектичен не только переход от материи к сознанию, но и от ощущения к мысли etc.» (Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 256).

Механистичность мышления Базарова проявилась в том, что он отождествлял явления общественные с явлениями природы («Люди, что деревья в лесу; ни один ботаник «е станет заниматься каждою отдельною березой» (Глава XVI). Эти высказывания героя перекликаются с мыслями вульгарных материалистов: Карла Фогта и Людвига Бюхнера; они были свойственны таким русским критикам, как В. Зайцев, Д. Писарев, сотрудничавшим в журнале «Русское слово». Смешение двух видов материализма было не виной, а бедой некоторых демократов-шестидесятников. Вероятно, и Тургенев не видел четкой грани между этими двумя разновидностями материализма, за что его упрекал А. И. Герцен: «Вообще мне кажется, что ты несправедлив к серьезному, реалистическому, опытному воззрению и смешиваешь его с каким-то грубым, хвастливым материализмом…» (Герцен, т. 27, кн. I, с. 217).

Каковы же политические взгляды Базарова?

В письме к поэту К. К. Случевскому от 14(26) апреля 1862 года Тургенев пишет о Базарове: «…и если он называется нигилистом, то надо читать: революционером» (Письма, т. 4, с. 380).

Получился ли у писателя Базаров подлинным революционером 60-х годов, каким мы представляем его облик сейчас? Вряд ли можно это утверждать. В политических взглядах Базарова обнаруживаются лишь отдельные черты, присущие революционным демократам того времени: отрицание старых принципов либералов-дворян, критика их аристократизма, барства, наконец, стремление «место расчистить» для будущей жизни. Говорить о какой-либо системе революционных взглядов Базарова было бы преждевременно: тургеневский герой — лишь предтеча будущих революционеров. И верно утверждал П. Кропоткин: «Нигилизм, с его декларацией прав личности и отрицанием лицемерия, был только переходным моментом к появлению «новых людей» (Кропоткин, с. 269). В конце романа Тургенев заставил своего героя произнести фразу: «Я нужен России… Нет, видно, не нужен. Да и кто нужен?» (Глава XXVII). Такой пессимистической мысли никогда не высказали бы подлинные революционные демократы Чернышевский и Добролюбов, хотя жизнь их была не менее тернистой и преисполненной испытаний, чем жизнь Базарова.

Тургенев не верил в перспективность деятельности Базарова, хотя и называл его революционером.

Однако писатель не иронизирует над поверженным Базаровым4, а, напротив, жалеет его, сочувствует ему, чем вызывает у читателя большую симпатию к трагической судьбе своего героя. Отпечаток обреченности сближает Базарова скорее с героями других романов Тургенева, чем с революционерами из романа Чернышевского «Что делать?». Так побежденные жизнью гибнут и Рудин в одноименном романе и Инсаров в «Накануне».

Образ демократа-разночинца 60-х годов получился у Тургенева еще более сложным и противоречивым, чем образ «лишнего человека» в романе «Рудин». Эта сложность проявляется во взглядах героя на народ, науку, искусство. С одной стороны, Базаров ощущает свою кровную связь с народом: его дед землю пахал; крестьянские мальчишки к нему привязались; слуги чувствуют в нем своего брата, а не барина. С другой стороны, он порой как будто даже презирает народ, относится к нему иронически. Например, Базаров говорит: «Русский мужик бога слопает» (Глава IX), «мужик наш рад самого себя обокрасть, чтобы только напиться дурману в кабаке» (Глава X), «добрые мужички надуют твоего отца всенепременно» (Глава IX). И народ, в свою очередь, платит ему той же монетой. Разговор Базарова с мужиком в конце романа свидетельствует об их полной взаимной отчужденности (мужик заключает: «Известно, барин; разве он что понимает?» (Глава XXVII). Чем же объясняется критическое отношение Базарова к народу?

Тургенев не мог не видеть, что в 60-х годах демократы-разночинцы (Чернышевский, Некрасов, Н. Успенский) стали сурово и требовательно критиковать народные предрассудки, рабскую покорность мужиков, их забитость, пассивность, долготерпение. Н. А. Некрасов, обращаясь к народу, восклицает: «…чем был бы хуже твой удел, когда б ты менее терпел?» Он критикует пассивность народа в поэме «Коробейники». Рассказы Н. Успенского, в которых подвергались критике народные предрассудки, Чернышевский считал программными для «Современника» и посвятил им статью «Не начало ли перемены?», в которой доказывал, что, только критикуя народные заблуждения, можно революционизировать народ.

Критика Базаровым отсталости и пассивности народа рождена, таким образом, искренним стремлением разночинца-демократа пробудить народ, вывести его из рабского, приниженного состояния. Но почему же Базаров называет мужика таинственным незнакомцем? Почему мужик и Базаров не понимают друг друга? Почему демократ Базаров «возненавидел этого последнего мужика, Филиппа или Сидора», который будет жить в белой избе в то время, когда из него, Базарова, «лопух расти будет»? (Глава ХХ1). Такое неверие в будущее народа отнюдь не было присуще реальным революционным демократам.

Тургеневский герой рассуждает здесь эгоистически: мысль о собственной судьбе затмила перед ним благородные побуждения, которые он высказывал раньше («Хочется с людьми возиться, хоть ругать их, да возиться с ними» (Глава XXI). Но вместе с тем Базаров самоотверженно лечит этого самого мужика — Филиппа или Сидора, против которого метнул свою эгоистическую тираду. Нет ли здесь противоречия между высказываниями и поступками Базарова? И откуда Тургенев мог почерпнуть такие рассуждения своего героя? Как наблюдательный художник, он замечал, что, в отличие от лидеров демократического движения, некоторые «рядовые» демократы той поры (например, Н. Помяловский) сомневались в народе, скептически смотрели на его будущее. Эти взгляды возникали в результате недостаточной идейной зрелости отдельных участников демократического движения. Тургенев же представил их в романе как характерные для всех представителей демократического лагеря.

Подобно Чернышевскому, Добролюбову, Некрасову и другим деятелям «Современника», Базаров смело критикует народные суеверия и предрассудки, рабскую покорность народа, его пассивность и долготерпение. Все это как будто дает основание говорить о его подлинном демократизме. Однако у Чернышевского, Некрасова и других революционеров-демократов эта критика была освещена высокими идеалами, верой в преодоление вековой отсталости народа, надеждой на приход его к активной борьбе. Ничего этого нет у Базарова. Взгляд героя на народ мрачен и пессимистичен. И хотя Базаров любит народ и противопоставляет его аристократам, но веры в ближайшее будущее народа у него нет.

В образе Базарова, как уже отмечалось, автор решил воплотить (и это ему удалось) типичные для 60-х годов черты естествоиспытателя-материалиста (тогда естествознание и материализм в представлении передовой демократической интеллигенции сливались воедино). Если в. философских и политических взглядах Базарова отчасти отражено мировоззрение Чернышевского, Добролюбова, Писарева, то естественнонаучные взгляды героя во многом перекликаются с взглядами выдающихся русских естественников-материалистов, деятельность которых Тургенев тщательно изучал.

Научные эксперименты Базарова, анатомирование лягушек, вызвавшее резкие нападки и насмешки самых консервативных кругов русской общественности, — это обобщение конкретных жизненных фактов. Известно, например, что основоположник русской физиологии И. М. Сеченов (материалистический подход которого к явлениям природы формировался под непосредственным влиянием русских философов-шестидесятников) производил свои опыты именно с лягушками и что его книга «Физиология нервной системы» появилась в результате многочисленных исследований головного мозга лягушки.

Базаров — экспериментатор. Он в такой же мере враг абстрактной, оторванной от жизни науки, как и идеалистической, умозрительной философии. Когда Павел Петрович спрашивает его: «Значит, вы верите в одну науку?» Базаров отвечает: «Я уже доложил вам, что ни во что не верю; и что такое наука — наука вообще? Есть науки, как есть ремесла, звания; а наука вообще не существует вовсе» (Глава VII). В противовес абстрактной науке он ратует за науку прикладную, конкретную. Базаров смеется над врачебной деятельностью своего отца, так как она базируется на устарелых медицинских системах. Он критикует ту науку, которая не обоснована опытом, а значит, отстала от жизни. Базаров борется за освобождение научной мысли от мертвящей косности и рутины, от заплесневелых традиций.

Он признает медицину, в основе которой — новое материалистическое учение.

Д. И. Писарев в своих статьях особо подчеркивал, что Базаровы были тружениками науки, деятельными и неутомимыми в своих научных исканиях. Экспериментируя над кроликами и лягушками, они обнаруживали закономерности развития организмов и в конечном счете совершали великие открытия. Так была создана клеточная теория, так открывали научные законы Ч. Дарвин, А. Бутлеров, Д. Менделеев.

Поставив в центре романа человека из демократического лагеря и признавая его силу и значение, Тургенев, однако, не мог ему симпатизировать во всем. Он наделил своего героя нигилистическим отношением к искусству и ясно дал почувствовать, что не разделяет его эстетических взглядов. Ири этом писатель не стал выяснять причины отрицательного отношения Базарова к искусству. А между тем их выяснить необходимо. Базаров отрицает искусство потому, что оно в 50 — 60-х годах несправедливо было поставлено некоторыми поэтами и критиками выше тех насущных гражданских, политических задач, которые следовало разрешить в первую очередь. Ко времени выхода в свет тургеневского романа на страницах либеральных журналов наблюдались попытки эстетов приостановить усилившуюся тягу молодежи к вопросам научным и политическим и направить ее интересы в область «чистого искусства».

Эти попытки встретили резкое сопротивление демократов, всегда выступавших против «чистого искусства». Людям, стремящимся поставить искусство выше социально-политических проблем, они возражали даже в том случае, когда искусство было представлено произведениями таких гениев, как Рафаэль или Шекспир. Примерно так же поступает и Базаров, заявляя: «Рафаэль гроша медного не стоит» (Глава X). Базаров отрицательно относится и к Шуберту и к Пушкину. Это была слишком резкая, запальчивая и в конечном счете неверная реакция на попытку преувеличить роль искусства в жизни. Как известно, подобную запальчивость допускал в своих статьях Д. И. Писарев. Но Чернышевский и Добролюбов, последовательно и принципиально борясь с деятелями «чистого искусства», в то же время разъясняли роль искусства в жизни человека, его воспитательное значение и влияние на другие сферы общественной деятельности. Напомним, что герои романа «Что делать?» серьезно интересуются искусством, считают его необходимым для гармонического развития личности.

Совершенно ясно, что Базаров по своим политическим и философским взглядам, по своему поведению, по всему своему облику — единственный представитель «детей» в романе. Он изображен Тургеневым в динамике, в столкновениях с другими героями. Характер Базарова сложен и противоречив, его взгляды претерпевают существенные изменения под влиянием различных причин. Столкнув своего героя с серьезными жизненными испытаниями, Тургенев заставил его поступиться рядом убеждений, прийти к скептицизму и пессимизму. Проследим эту сложную эволюцию героя в каноническом тексте романа и в рукописи.

В первой половине романа Базаров из всех коллизий (с Павлом Петровичем, Николаем Петровичем, Аркадием, Ситниковым и Кукшиной) выходит победителем.

В IV главе Базаров с чувством своего превосходств ва смеется над «старенькими романтиками», над показным англоманством Павла Петровича («В моей комнате английский рукомойник, а дверь не запирается. Все-таки это поощрять надо — английские рукомойники, то есть прогресс!»), и читатель чувствует, что он прав в этом. В VI главе Базаров выходит победителем из спора с Павлом Петровичем о науке, поучает уму-разуму Аркадия. В VII главе он смеется над «таинственными отношениями между мужчиной и женщиной», ставит в один ряд слова: романтизм, художество, чепуха, гниль. В IX главе он быстро находит общий язык с Фенечкой и Дуняшей; критикует хозяйство Николая Петровича («Скот плохой, и лошади разбитые. Строения тоже подгуляли…»), иронизирует по поводу того, что «в сорок четыре года человек, pater familias, в… м уезде — играет на виолончели!». В X главе развивается одна из самых значительных коллизий романа, которую автор называет «схваткой» между Павлом Петровичем и Базаровым. В этой главе Базаров формулирует свой нигилистический тезис: «В теперешнее время полезнее всего отрицание — мы отрицаем», и на вопрос Павла Петровича: «Все?» — отвечает категорически: «Все». Базаров уверен в своей правоте, в своей силе. Он отрицает и принципы либералов, и английский аристократизм, и логику истории, и авторитеты, и парламентаризм, и искусство, и общину с круговой порукой, одним словом, все то, во что верили либералы — «отцы».

Было бы неверным утверждать, что Базаров рубит сплеча, не признает ничего. Наоборот, вопросы, которых он касается здесь, подвергаются его глубокому критическому пересмотру с позиций естественника-материалиста: отрицая авторитеты ради авторитетов, он считается с мнением людей, которые говорят дело («Тамошние ученые дельный народ», — говорит Базаров в VI главе о немцах); отрицая обожествление природы «отцами», Базаров склонен рассматривать ее как мастерскую, а человека как работника в ней. Таким образом, у читателя создается определенное впечатление о силе Базарова, о его превосходстве над другими героями романа.

Правда, уже в XI главе Тургенев как бы ставит под сомнение целесообразность базаровского отрицания природы: «Николай Петрович потупил голову и провел рукой по лицу. „Но отвергать поэзию? — подумал он опять, — не сочувствовать художеству, природе?..“ Ион посмотрел кругом, как бы желая понять, как можно не сочувствовать природе». Все эти размышления Николая Петровича навеяны предшествующим разговором с Базаровым. Стоило Николаю Петровичу лишь воскресить в своей памяти базаровекое отрицание природы, как Тургенев тотчас же со всем мастерством, на какое только ом был способен, представил читателю чудесную, поэтическую картинку природы: «Уже вечерело; солнце скрылось за небольшую осиновую рощу, лежавшую в полверсте от сада: тень от нее без конца тянулась через неподвижные поля. Мужичок ехал рысцой на белой лошадке по темной узкой дорожке вдоль самой рощи; он весь был ясно виден, весь, до заплаты на плече, даром что ехал в тени; приятно-отчетливо мелькали ноги лошадки. Солнечные лучи с своей стороны забирались в рощу и, пробиваясь сквозь чащу, обливали стволы осин таким теплым светом, что они становились похожи на стволы сосен, а листва их почти синела и над нею поднималось бледно-голубое небо, чуть обрумяненное зарей. Ласточки летали высоко; ветер совсем замер; запоздалые пчелы лениво и сонливо жужжали в цветах сирени; мошки толклись столбом над одинокою, далеко протянутою веткою».

После такого в высшей мере художественного, эмоционального описания природы, преисполненного поэзии и жизни, невольно задумаешься над тем, прав ли Базаров в своем отрицании природы или неправ? И когда Николай Петрович подумал: «Как хорошо, боже мой! …и любимые стихи пришли было ему на уста…», симпатия читателя с ним, а не с Базаровым. Любопытно заметить, что в «Отцах и детях» вообще очень мало описаний природы. Мы привели из них одно, которое в данном случае выполняет определенную полемическую функцию: если природа так прекрасна, то какой смысл в отрицании ее Базаровым? Эта легкая и тонкая проверка целесообразности базаровского отрицания представляется нам своеобразной поэтической разведкой писателя, определенным намеком на будущие испытания, которые предстоят герою в основной интриге романа. В XII и XIII главах Базаров снова возвышается в глазах читателя, так как в сравнении с карикатурными нигилистами Ситниковым и Кукшиной он выигрывает во всем — и в силе, и в чести-ости, и в последовательности своих убеждений. И только в XIV главе романа (знакомство Базарова с Одинцовой) Тургенев показывает, как в герое медленно назревают перемены, сопровождаемые внутренней борьбой.

До середины романа Базаров. — человек трезвого и глубокого ума, уверенный в своих силах и в том деле, которому он себя посвятил, лишенный скептицизма, пессимизма, гордый, целеустремленный и обладающий способностью влиять на других людей и даже подавлять некоторых своими знаниями, логикой и волей. Но как только начинают развиваться отношения Базарова с Одинцовой, Тургенев отдельными штрихами намекает на изменения, которым подвержен герой. Свое нарастающее чувство Базаров сначала с напускной развязностью прикроет небрежными репликами об Одинцовой: «На остальных баб не похожа», «…эта госпожа — ой-ой-ой…», «В тихом омуте…», «у ней такие плечи, каких я не видывал давно», затем вдруг почувствует, что сконфузился; на следующий день ему станет досадно, но, превозмогая себя и храбрясь («Вот тебе раз! бабы испугался!»), заговорит он преувеличенно развязно (курсив мой. — П. П.). Далее, к удивлению Аркадия, поймает себя на том, что он, против обыкновения, довольно много говорит, стараясь занять свою собеседницу, даже покраснеет при расставании с Одинцовой. Однако, как человек сильный, умеющий владеть собой, скроет свое внутреннее смущение под маской иронии и развязности: «Вишь, как она себя заморозила!.. Герцогиня, владетельная особа. Ей бы только шлейф сзади носить да корону на голове», «Этакое богатое тело!., хоть сейчас в анатомический геатр» (Глава XV).

XVI глава — еще один заметный шаг к кульминации отношений Базарова с Одинцовой. Приехав в усадьбу Анны Сергеевны, Базаров продолжает иронизировать над аристократизмом Одинцовой и в то же время чувствует себя неловко. «Какой гранжанр! — заметил Базаров (по поводу порядков в усадьбе. — //. П.), — кажется, это так по-вашему называется? Герцогиня, да и полно»; «А все-таки избаловала она себя; ох, как избаловала себя эта барыня! Уж не фраки ли нам надеть?» Все это говорится Аркадию, если можно так выразиться, храбрости ради. В салоне Одинцовой Базаров ощутил какую-то внутреннюю робость: «Какой я смирненький стал», — думал он про себя, рассматривая альбомы. Диалог о видах Саксонской Швейцарии, о строении человеческого организма, о художественном вкусе, об устройстве общества и так называемых нравственных болезнях сопровождается неуклонным ростом внутренней взаимной симпатии Базарова и Одинцовой. Но когда Аркадий, оставшись наедине с Базаровым, восклицает: «Что за чудесная женщина Анна Сергеевна!»., умный и проницательный Базаров считает необходимым умерить его пыл и отвести его внимание от Анны Сергеевны к Кате. Дипломатически сдержанно Базаров говорит: «Да… баба с мозгом. Ну, и видала же она виды… Но чудо — не она, а ее сестра… Это вот свежо, и нетронуто, и пугливо, и молчаливо, и все что хочешь. Вот кем можно заняться. Из этой еще что вздумаешь, то и сделаешь; а та — тертый калач». Однако, порекомендовав Аркадию «заняться» Катей, сам Базаров предпочитает все-таки «тертый калач». И Тургенев, как тонкий психолог, заканчивает эту любопытную сцену словами: «Аркадий ничего не отвечал Базарову, и каждый из них лег спать с особенными мыслями в голове». Из дальнейшего видно, что у Аркадия это были мысли о Кате, а у Базарова — об Анне Сергеевне.

В конце XVI главы Базаров уже не может сохранять свою обычную выдержку и самообладание. Он настолько погружается в мысли об Анне Сергеевне, что рассеянно говорит Аркадию: «Здравствуй!», несмотря на то что они виделись в этот день.

В XVII главе Тургенев недвусмысленно говорит о переменах, происшедших в герое: «В Базарове, к которому Анна Сергеевна очевидно благоволила, хотя редко с ним соглашалась, стала проявляться небывалая прежде тревога: он легко раздражался, говорил нехотя, глядел сердито и не мог усидеть на месте, словно что его подмывало…» Отношения Базарова с Аркадием начали тоже меняться: приятели реже стали бывать вместе. «Базаров перестал говорить с Аркадием об Одинцовой, перестал даже бранить ее «аристократические замашки». Что же явилось причиной всех этих перемен? Тургенев недвусмысленно говорит о романтическом чувстве Базарова к Одинцовой.

«Настоящею причиной всей этой „новизны“ было чувство, внушенное Базарову Одинцовой, — чувство, которое его мучило и бесило и от которого он тотчас отказался бы с презрительным хохотом и циническою бранью, если бы кто-нибудь хотя, отдаленно намекнул ему на возможность того, что в нем происходило. Базаров был великий охотник до женщин и до женской красоты, но любовь в смысле идеальном, или, как он выражался, романтическом, называл белибердой, непростительною дурью, считал рыцарские чувства чем-то вроде уродства или болезни…» И вот он, высказывающий всегда «свое равнодушное презрение ко всему романтическому», «с негодованием сознавал романтика в самом себе» (Глава XVII) и понял, что отвернуться от Одинцовой у него нет силы. Базаров почувствовал, что его теория: «Нравится тебе женщина… старайся добиться толку; а нельзя — ну, не надо, отвернись — земля не клином сошлась», начинает терпеть крах: Одинцова ему безусловно нравилась, и в то же время «он скоро понял, что с ней „не добьешься толку“, а отвернуться от нее он, к изумлению своему, не имел сил. Кровь его загоралась, как только он вспоминал о ней; он легко сладил бы с своею кровью, но что-то другое в него вселилось, чего он никак не допускал, над чем всегда трунил, что возмущало всю его гордость…».

Попав в плен отрицаемой им ранее романтической любви, Базаров начинает оперировать такими понятиями, как красота («Зачем вы, с вашим умом, с вашею красотою, живете в деревне?»), ловит самого себя «на всякого рода „постыдных“ мыслях, точно бес его дразнил» .

Да и поведение героя становится довольно странным: то он «отправлялся в лес и ходил по нем большими шагами, ломая попадавшиеся ветки и браня вполголоса и ее и себя…», то «забирался на сеновал, в сарай, и, упрямо закрывая глаза, заставлял себя спать…», то представлял ее руки, которые «обовьются вокруг его шеи», ее «гордые губы», которые «ответят на его поцелуи», то отгонял от себя с негодованием все эти мечты и при этом «топал ногою или скрежетал зубами и грозил себе кулаком». Тургенев постепенно подводит своего героя к главному испытанию в романической интриге, которое происходит в XVIII главе романа.

Фактически спровоцированный Анной Сергеевной на объяснение, Базаров со всей прямотой и резкостью говорит ей о своей любви («…я люблю вас, глупо, безумно… Вот чего вы добились»). Но изнеженную аристократку Одинцову, привыкшую руководствоваться рассудком, а не чувством, пугает искренний порыв Базарова. Тургенев замечает, что от базаровской страсти, «сильной и тяжелой», «похожей на злобу», Одинцовой «стало страшно». Анна Сергеевна спешит остановить героя: «Вы меня не поняли, — прошептала она с торопливым испугом».

Уже в том, что Тургенев заставил своего героя потерпеть фиаско в любви, есть намерение писателя развенчать Базарова, как это он делал, например, по отношению к герою повести «Ася». Но тенденциозность писателя в развитии сюжетной интриги романа еще сильнее проявится позже, когда Тургенев раскроет следствия неудачной любви Базарова. Потерпеть поражение в любви может любой человек. Никто от такого, поражения не застрахован. Различие характеров сказывается в отношении различных людей к постигшему их горю. Здесь проверяются и воля, и выдержка, и стойкость человека.

Как же повел себя волевой и сильный Базаров после того, как Одинцова отвергла его любовь? Скажем прямо, герой спасовал перед жизненной неудачей, или, выражаясь его собственным словом, «рассыропился». С XVIII главы Базаров заметно эволюционирует в сторону скептицизма и пессимизма. Попав во власть романтики, которую он считал ранее белибердой, Базаров начинает поступаться многими своими убеждениями и взглядами.

Вполне естественно, что на первых порах (XIX глава) герой не хочет сам себе сознаться в своем поражении. Поэтому он в разговоре с Аркадием по-прежнему храбрится, подтрунивает над своим молодым приятелем, поучает его (когда Аркадий спрашивает, отпустит ли Анна Сергеевна Базарова домой, последний небрежно отвечает: «Я у ней не нанимался»); далее он произносит свою преисполненную злости фразу об «олу-хах"-Ситмиковых, признается, что они с Аркадием оба «очень глупо себя вели», и даже тешит себя призрачной надеждой на избавление от тягостного чувства: «…кто злится на свою боль — тот непременно ее победит». Но все это — инерция былого могущества героя. Любовь пустила глубокие корни в его сердце. Не случайно в рукописи была такая авторская фраза, которую Тургенев, снижая моральный облик Базарова, вычеркнул: «Ему было очень тяжело: не одно самолюбие в нем страдало; он, насколько мог, полюбил Одинцову» (курсив мой. — П. П.). (ПР, л. 127; Тургенев, т. 8, с. 463).

Автор, а вслед за ним и читатель истолковывают объяснение Базарова с Одинцовой как значительный, решающий этап его эволюции. Именно с этого момента в Базарове начинается процесс какого-то неуклонного психологического скольжения: появляются нотки грусти и уныния. Герой начинает высказывать пессимистические мысли («Каждый человек на ниточке висит, бездна ежеминутно под ним разверзнуться может»), впадает в уныние (он всю ночь «не спал и не курил, и почти ничего не ел уже несколько дней. Сумрачно и резко выдавался его похудалый профиль из-под нахлобученной фуражки»); в нем пропадает самоуверенность, возникает озлобление, смешанное с бесплодным желанием освободиться от власти любви («…по-моему — лучше камни бить на мостовой, чем позволить женщине завладеть хотя бы кончиком пальца» (Глава XIX).

К базаровской иронии присоединяется какая-то бессильная горечь («А нас с вами прибили… вот оно что значит быть образованными людьми», — говорит Базаров Аркадию). После долгих раздумий и сложной внутренней борьбы Базаров, как человек огромной силы воли, пытается преодолеть в себе романтика, взять себя в руки, обрести обычное спокойствие. В отношениях с родителями он даже как будто становится прежним: слегка иронизирует над старомодными привычками своего отца, над устарелыми медицинскими системами, которых тот придерживается.

Но как бы Базаров ни храбрился, ему не удается стать таким, каким он был до встречи с Одинцовой. Рана нанесена глубокая, и пессимизм не покидает героя до конца романа. Из всех дальнейших коллизий Базаров отнюдь не выходит победителем, как это было в первых четырнадцати главах романа. В XXI главе Базаров уже высказывает пессимистические мысли о тщетности человеческой деятельности вообще.

«Узенькое местечко, которое я занимаю, — говорит он Аркадию под стогом сена, — до того крохотно в сравнении с остальным пространством, где меня нет и где дела до меня нет; и часть времени, которую мне удастся прожить, так ничтожна перед вечностью, где меня не было и не будет… А в этом атоме, в этой математической точке кровь обращается, мозг работает, чего-то хочет тоже… Что за безобразие! Что за пустяки!» Нельзя не уловить в этой, по выражению П. В. Анненкова, «превосходной сцене» частицу того скорбного пафоса, которым Тургенев наполнит эпилог романа (грешное, бунтующее сердце ничтожно перед вечностью, перед великим спокойствием «равнодушной» природы):

Почувствовав свое бессилие, «скуку да злость», Базаров называет себя «самоломанным», философствует о любви и даже завидует своим родителям, которые «заняты и не беспокоятся о собственном ничтожестве». Герою приходят в голову различные грустные сопоставления, вроде сравнения себя с муравьем, который тащит полумертвую муху. Внутренняя травмированность приводит Базарова к тому, что он даже не замечает, как в одном и том же разговоре с Аркадием высказывает прямо противоположные мысли: то утверждает, что «хочется с людьми возиться, хоть ругать их, да возиться с ними», то вдруг произносит свою знаменитую, преисполненную скептицизма и эгоизма фразу о последнем мужике Филиппе или Сидоре, для которого он «должен из кожи лезть» и который ему «даже спасибо не скажет».

Сильное озлобление героя на все и на всех, граничащее с мизантропией («Какую клевету ни взведи на человека, он в сущности заслуживает в двадцать раз хуже того» — заметим, что это вставлено на полях рукописи (см.: ПР, л. 148), ссора с Аркадием, чуть ли не дошедшая до драки, а также некоторое глумление над родителями — все это надо понимать как психологическое следствие неудачной любви, ибо других каких-либо причин для такого поведения Базарова (например, общественных) Тургенев не показывает. Попытки Базарова заняться наукой («…он принялся за своих лягушек, за инфузории, за химические составы и все возился с ними» — XXII глава; «На него нашла лихорадка работы» — XXIII глава) не избавили все же его от меланхолических мыслей. А тут еще возникают внезапно взаимоотношения Базарова с Фенечкой (XXIII глава), которые понадобились автору в качестве повода к дуэли с Павлом Петровичем (XXIV глава).

Хотя Базаров прекрасно понимал нелепость этого рыцарского поединка, ставшего смешным анахронизмом в 60-е годы, но, чтобы не прослыть трусом, он вынужден был в нем участвовать. С негодованием и злостью Базаров думает и говорит об этой дуэли: «Экую мы комедию отломали! Ученые собаки так на задних лапах танцуют»; «…вот что значит с феодалами пожить. Сам в феодалы попадешь и в рыцарских турнирах участвовать будешь».

Встреча Базарова с Одинцовой в XXV главе романа подводит итог их взаимоотношениям. Оба они понимают, что все кончено, что большого взаимного чувства у них быть не может и что несостоявшаяся любовь должна быть заменена примирением и дружбой. Базаров успокаивает Анну Сергеевну, уверяя ее в том, что он сам «давно опомнился и надеется, что другие забыли его глупости». Одинцова отвечает ему в том же духе: «Кто старое помянет, тому глаз вон… Одно слово: будемте приятелями по-прежнему. То был сон, не правда ли? А кто же сны помнит?».

Правда, автор не очень верит в данном случае словам своих героев. Он, как психолог, понимает, что логика человеческих симпатий и увлечений имеет свои законы, не всегда совпадающие с высказываниями самих людей. Поэтому он довольно замысловато и не без лукавства комментирует объяснение Одинцовой и Базарова в XXV главе: «Так выражалась Анна Сергеевна, и так выражался Базаров; они оба думали, что говорили правду. Была ли правда, полная правда, в их словах? Они сами этого не знали, а автор и подавно».

В последних главах романа Базаров так и не преодолевает в себе чувства злости, опустошенности, досады и тоски, вызванных неудачной любовью. Из разговора его с Анной Сергеевной в саду и в кабинете Одинцовой (XXVI глава) читатель понимает, что сильный герой окончательно сломлен, но не хочет в этом сознаться. Он маскируется, становится в позу благодетеля, желающего своему приятелю Аркадию счастья, делает «усилие над собою, чтобы не выказать злорадного чувства», улыбается в беседе с Одинцовой, «хотя ему вовсе не было весело и нисколько не хотелось смеяться», наконец, осознает, что сфера, в которую он попал, — чужда ему, что своего счастья он не найдет в ней («…я уж и так слишком долго вращался в чуждой для меня сфере», «…позвольте же и мнеплюхнуть в мою стихию»). Базаров приходит к широким обобщениям о пустом месте «в жизненном нашем чемодане», о невозможности счастья для человека, влачащего «терпкую, горькую, бобыльную жизнь». Тургенев пишет о нем в XXVII главе: «…лихорадка работы с него соскочила и заменилась тоскливою скукой и глухим беспокойством. Странная усталость замечалась во всех его движениях, даже походка его, твердая и стремительно смелая, изменилась». Находясь в состоянии подавленности, постоянной душевной депрессии, Базаров решает тем не менее участвовать в медицинской практике своего отца, что и приводит его к случайному заражению.

Слова Базарова в XXVII главе романа, обращенные к Одинцовой: «Дуньте на умирающую лампаду, и пусть она погаснет…» — последний романтический аккорд героя. Как видим, Тургенев выполнил свой замысел: он заставил Базарова отступить перед любовью, перед презираемой им романтикой, перед всесильной жизнью.

Анализируя сюжетную канву «Отцов и детей», исследователь И. Иванов писал: «Нигилизм нашел свою судьбу там же, где гегельянство: у ног женщины» (Иванов И. Иван Сергеевич Тургенев. Жизнь. Личность. Творчество. Нежин, 1914, с. 533, глава XXVIII. «Нигилизм. Базаров»). Внешне это, конечно, так. Аналогичными приемами развенчания героя Тургенев пользовался и в других произведениях. В романах «Рудин» и «Дворянское гнездо» герои проверяются в любви, в отношении к женщинам. Вообще, «сердца русских женщин у Тургенева — пробные камни русских интеллигентских направлений» (Там же, с. 536). Сердце Натальи Ласунской было пробным камнем для Рудина; в отношениях с Лизой обнаружился характер Лаврецкого. Разоблачая «русского Ромео», Чернышевский в статье «Русский человек на rendez-vous» убедительно показал, что банкротство Рудина на rendez-vous было вместе с тем и проявлением его банкротства социального. Объяснение Базарова с Одинцовой (как и Рудина с Натальей Ласунской) — это одна из главных проверок героя. Однако было бы неверным абсолютизировать это сходство и на основании близости художественного приема, примененного в двух романах, сделать вывод, что Базаров — такой же «лишний человек», как Рудин. Нетрудно заметить, что в «Рудине» и в «Отцах и детях» изображаются совершенно различные жизненные ситуации: в «Рудине» активно действует героиня, герой же сказывается слабым, не способным на решительный шаг; в «Отцах и детях», напротив, непоследовательность проявляет холодная эпикурейка Одинцова: «Нет, — решила она наконец, — бог знает, куда бы это повело, этим нельзя шутить, спокойствие все-таки лучше всего на свете». Героиня сама чувствует свою вину перед Базаровым: «Я виновата, — промолвила она вслух…», и автор пишет о ней: «…она скорее чувствовала себя виноватою». Базаров же ведет себя, хотя и дерзко, но искренно, проявляя при этом сильное чувство, страсть («Но это было не трепетание юношеской робости… это страсть в нем билась, сильная и тяжелая…»).

Различие между Рудиным и Базаровым наблюдается и в другом: Рудин развенчивается автором не только в любовной интриге, он пасует и в политических спорах с Лежневым, и в практической деятельности, и в некоторых других коллизиях, совершенно не зависимых от любовной неудачи. Базаров же, напротив, в большинстве коллизий романа одерживает верх над своими противниками, поражает и увлекает читателя превосходством ума, логики, оказывается человеком сильным, знающим, стоящим на уровне современной ему науки. В любви же Тургенев низводит его с пьедестала и пытается доказать, что безответная любовь может свалить и растоптать такого гиганта. Тургенев прибегает в романе «Отцы и дети» к тому средству развенчания героя, которым он так успешно пользовался в романах о «лишних людях». Писателю кажется, что в жизни Базаровых любовь играет ту же роль, что и в жизни Рудиных, поэтому он предпочитает оперировать старым, испытанным приемом, вместо того чтобы развенчивать Базарова как идеолога-шестидесятника преимущественно в процессе общественной борьбы, в столкновениях различных классовых групп.

А между тем реальным разночинцам 60-х годов то средство, к которому прибегает в данном случае Тургенев для развенчания героя, не только не казалось универсальным и достаточным, но вообще представлялось чем-то вроде картонного меча в поединке. Реальный разночинец 60-х годов — это человек сильный духовно, умеющий быстро подавлять свое горе и во имя общественного дела поступаться личными радостями и удовольствиями. Вспомним, например, как отнесся к своему большому горю Н. А. Добролюбов. В 1854 году в марте у Добролюбова умерла мать, в августе того же года скончался отец. На иждивении молодого критика осталось семь младших братьев и сестер. Но горе не сломило волевого и энергичного юношу. В своем дневнике 18 декабря 1855 года он записал: «Меня постигло страшное несчастье — смерть отца и матери, — но оно убедило меня окончательно в правоте моего дела…» (Добролюбов, т. 8, с, 464), Речь шла о революционных убеждениях критика, о его материалистическом миропонимании.

В романе «Что делать?» Чернышевский показал, как поступает истинный демократ-разночинец 60-х годов в том случае, когда его постигает личное горе. Представим себе на минуту реального шестидесятника-естественника, материалиста, человека, поступающегося всем ради науки, ради эксперимента.

Предположим, что этот экспериментатор, ботаник или химик, медик или биолог, подлинный демократ, встречает красивую барыню, губернскую аристократку и светскую львицу, увлекается ее красотой, наконец, влюбляется и получает отказ. Так бы он себя вел, как ведет себя в подобном случае Базаров? Стал бы он подвергать переоценке все ценности из-за того только, что он не встретил ответного чувства со стороны женщины, чуждой ему по своим взглядам и убеждениям?

Неужели у него не хватило бы силы воли побороть в себе то чувство, которое увлекло его с благородного пути служения обществу, отечественному естествознанию?

Настоящий демократ-шестидесятник, потерпев фиаско в любви, не потерял бы веры в жизнь и не стал бы менять многие свои убеждения. Если бы это была сильная страсть, он боролся бы с ней решительнои энергично, он подавил бы ее силой воли и рассудка, тем более что рассудок ему подсказал, кто является предметом его страсти — барыня, изнеженная комфортом, превыше всего ставящая спокойствие, размеренно и непогрешимо устроившая свою жизнь. И если бы даже он не вышел победителем из этой борьбы против естественного человеческого чувства, уже одно участие в ней сделало бы его более человечным, внутренне обогащенным.

Тенденциозность Тургенева выразилась в романе «Отцы и дети» и в том, что писатель склонил своего героя перед «всесильной любовью», и в том, что распространил последствия любовного поражения героя частично и на его общественные и философские взгляды, заставил Базарова действовать с XVIII главы и до конца романа под непреодолимым гипнозом неудачной любви.

И все же мы не можем утверждать, что эта тенденция превалирует в романе и что Базаров — не типичный шестидесятник-демократ. Вопреки ей в романе в еще большей степени сказались объективно правдивые обобщения жизни, представленные и в первых восемнадцати главах романа, и в некоторых сценах второй половины «Отцов и детей» [В журнале «Новый мир» (1968, № 10) была опубликована статья Ю. Манна «Базаров и другие». Она не могла не привлечь внимание школьного учителя, так как ее пафос направлен против упрощенно-социологического толкования романа «Отцы и дети». Ю. Манн исходит из того, что «у больших произведений искусства есть интересная особенность: в лежащей в их основе коллизии всегда „запрятана“ другая коллизия, в последней — еще одна, и так, вероятно, до бесконечности» (с. 243), В применении к тургеневскому роману Ю. Манн считает, что самой поверхностной коллизией (или, как выражается критик, «простейшей мыслью тургеневского романа») является столкновение поколений, «отцов и детей». Внутри этой коллизии «запрятан» второй слой, то есть острый классовый конфликт плебея и аристократов. И наконец, в самой глубине романа скрывается большая общечеловеческая проблема. Трудно возразить против такого членения и, разумеется, все названные коллизии есть в «Отцах и детях». Весь вопрос в том, какую из них считать главной. Судя по аргументации, Ю. Манн считает главной третью, ту, что, по его мнению, таится в самой глубине.

Если бы речь шла о «Дворянском гнезде», можно было бы согласиться с Ю. Манном, так как в этом романе общечеловеческая проблема долга и счастья действительно является основной, а коллизии: Лаврецкий — Паншин, Лаврецкий — Михалевич отодвинуты на второй план. Что же касается «Отцов и детей» — одного из наиболее социальных романов Тургенева, — то здесь наблюдается совершенно иное соотношение классового и общечеловеческого. Ни то, ни другое никуда не «запрятано», но главным Тургенев сделал социальное. Об этом свидетельствует и политическая конкретность базаровских высказываний, и наличие прототипов, и многочисленные, весьма убедительные аргументы в статьях В. В. Воровского, А. В. Луначарского, а также современных исследователей А. И. Батюто, Г. А. Вялого, Н. Л. Бродского и других. Да и сам Ю. Манн не отрицает, что Тургенев «по свойству своего таланта отправлялся от конкретных лиц и фактов» (с. 240). Но на той же странице своей статьи критик почему-то вдруг утверждает: «Пора уже, кажется, оставить придирчивые сопоставления Базарова с Чернышевским, Добролюбовым или другим реальным лицом», ибо «во многом образ Базарова с революционными демократами не соотносится» (с. 240),.

Из всего вышесказанного не следует, что в романе нет общечеловеческой проблемы, и когда Ю. Манн рассуждает о двух типах в русском обществе — идеалистах и людях реалистического склада (Гамлетах и Дон-Кихотах) в применении к творчеству Тургенева, он близок к правильному освещению актуальной для тех лет философской и эстетической проблемы. Рассуждения о Гамлетах и Дон-Кихотах (в свете тургеневской статьи «Гамлет и Дон;

Кихот") объясняют в значительной мере таких героев, как Рудин, Лаврецкий, Инсаров. Однако к Базарову определения «русский Гамлет», «русский Дон-Кихот» и тем более изобретенное Ю. Манном «гамлетизирующий Дон-Кихот» (с. 243) вряд ли применимы. А следовательно, нельзя согласиться и с выводом Ю. Манна о том, что Базаров — «последний отпрыск большого „типологического“ древа» (с. 243). Вероятно, более прав В. В, Боровский, который назвал Базарова первой ласточкой в сонме разночинцев-демократов 60-х годов].

Такова в общих чертах эволюция главного героя в каноническом тексте романа.

Если мы обратимся к Парижской рукописи и проследим ход правки, касающейся взаимоотношений Базарова и Одинцовой, картина станет еще более ясной: мы увидим, как Тургенев последовательно снижал моральный облик Базарова, пытался подменить его чувства грубой чувственностью и, напротив, возвышал Одинцову.

Рисуя образ Одинцовой, Тургенев настойчиво подчеркивает ее спокойствие. Он вставляет в XIV главе слова «…спокойствие Одинцовой сообщилось и ему (Аркадию — П.П.): четверти часа не прошло, как уж он свободно рассказывал обо всем» (ПР, л, 84; Тургенев, т. 8, с. 455).

В XV главе значительно приглушены эгоизм и эпикурейство Одинцовой. После фразы: «А все-таки она прелесть, — промолвил Аркадий», в рукописи вычеркнуты слова Базарова: «Величайшая эгоистка, эпикурейка, — продолжал Базаров, — а точно прелесть» (ПР, л. 91; Тургенев, т. 8, с. 457). В то же время уже здесь снижен облик Базарова: в конце 89-го и в начале 90-го листов рукописи зачеркнуто в тексте следующее авторское заключение о силе Базарова (вероятно, эта правка связана с вышерассмотренными советами П. В. Анненкова): «…а сила сказывалась во всем его существе: в резких чертах его лица, в его голосе, в самых движениях его длинных костлявых пальцев» (ПР, л. 89 — 90; Тургенев, т. 8, с. 456). Соответственно этому исключению Тургенев вычеркнул предшествующие слова: «всякаятила ее (Одинцову. — П.П.) привлекала».

В той же главе облик Базарова снижен еще двумя штрихами: вместо вычеркнутой восторженной оценки «прелесть», которую он произносит по адресу Одинцовой, Тургенев вписывает циничное «первый сорт» (ПР, л. 91; Тургенев, т. 8, с. 457).

В XVI главе Тургенев лишает Базарова веры в обновление общества, которая, как известно, являлась одной из самых характерных черт разночинцев-демократов 60-х годов, людей, исповедующих оптимистическую философию. После проникновенных слов Базарова о лечении «нравственных болезней», об исправлении «безобразного состояния общества» в рукописи вычеркнут Следующий оптимистический диалог:

" - Да как его исправить? — спросила Анна Сергеевна.

— Как? Надо, разумеется, начать с уничтожения всего старого — и мы этим занимаемся помаленьку. Вы изволили видеть, как сжигают негодную прошлогоднюю траву? Если в почве не иссякла сила — она даст двойной рост" (ПР, л. 97; Тургенев, т. 8, с. 458). Реальные демократы твердо верили в неиссякаемую силу народной почвы, во имя будущего они не жалели сжигать негодные плевелы прошлого.

Вслед за тем Тургенев вставил на полях рукописи фразу, позволяющую предполагать, что Базаров — человек эгоистичный, холодный и равнодушный: «Базаров говорил все это с таким видом, как будто в то же время думал по себя: „Верь мне или не верь, это мне все едино!“ Он медленно проводил своими длинными пальцами по бакенбардам, а глаза его бегали по углам» (ПР, л. 97).

Нет надобности разъяснять, сколь сильна в данном месте дискредитация автором героя.

Весь 101-й лист рукописи — яркое свидетельство того, что Тургенев снижает положительные качества Базарова и пытается всячески объяснить и оправдать недостатки Одинцовой; автор пишет: «Базаров ей понравился отсутствием (вычеркнуто „всякого“. — П. П.) кокетства и самою резкостью суждений, дельной краткостью речи» [Хотя слова «дельной краткостью речи» в рукописи есть, но в канонический текст они почему-то не попали]. После этих слов в тексте рукописи вычеркнуто: «Его ум, сухой и односторонний, но свободный и бойкий ее не отталкивал» (ПР, л. 101; Тургенев, т. 8, с. 459). Тургенев делает на полях большую вставку — пространную авторскую характеристику Одинцовой, смысл которой — дать представление о сложности характера героини и оправдать ее будущий ответ на искренний порыв Базарова. Из этой характеристики мы узнаем, что Одинцова — «странное существо»: у нее Нет ни верований, ни предрассудков; ее многое занимает, но ничто не удовлетворяет; ее ум и пытлив и равнодушен в одно и то же время; ее пассивность порождается и усиливается благополучной и беспечной жизнью. Почувствовав, что эта характеристика изнеженной барыня с холодной кровью не может объяснить непоследовательность ее отношения к Базарову, Тургенев восстанавливает вычеркнутую фразу: «Как все женщины, которым не удалось полюбить, она хотела чего-то, сама не зная, чего именно» (ПР, л. 101; Тургенев, т. 8, с. 459). После этих слов читатель должен будет воспринять ез как жертву притязаний Базарова, а не как праздную аристократку, которая сама провоцирует героя признаться ей в любви. В XVII главе Тургенев сталкивает в споре умного и увлекающегося Базарова с избалованной, равнодушной и рассудочной барыней-эпикурейкой Одинцовой (примечательно, что в рукописи слово «аристократка» заменено словом «барыня») (Тургенев, т. 8, с. 460). Так как контраст между ними слишком разителен, писатель начинает уравновешивать стороны: на вопрос. Анны Сергеевны: «Разве я не могу полюбить?» — Базаров отвечал: «Вы слишком для этого умны» (ПР, л. 113; Тургенев, т. 8, с. 461). Тургенев вычеркнул этот ответ, заменив его неопределенным: «Едва ли!» «Слишком умна для любви» и «едва ли» сможет полюбить — понятия разные. В ответе Одинцовой: «Ну, теперь я понимаю, почему мы сошлись с вами; ведь и вы такой же: равнодушный и холодный, как я» — слова «равнодушный и холодный» вычеркнуты (см.: ПР, л. 112; Тургенев, т. 8, с. 461). Тургенев хотел сделать героиню несколько мягче и нежнее. Зато в Базарове писатель явно приглушает большие внутренние движения: «Ты кокетничаешь, — подумал он (Базаров. — П. П.), — тебе горя мало, ты скучаешь и дразнишь меня от нечего делать, а мне жутко приходится» (ПР, л. 113 — 114; Тургенев, т. 8, с. 461 — 462). В приведенной фразе Тургенев зачеркивает выделенное, сняв таким образом глубину и искренность переживаний Базарова. Аналогичная вивисекция проделана писателем и далее, в XIX и XXIV главах, где вычеркнуто все, что свидетельствовало об искренности любви Базарова к Одинцовой: в XIX главе сняты авторские слова: «Ему было очень тяжело: не одно самолюбие в нем страдало; он, насколько мог, полюбил Одинцову…» (ПР, л. 127; Тургенев, т. 8, с. 463); в XXIV главе вычеркнуты раздумья Базарова: «…и та, та, которую я любил, которую я люблю и теперь… теперь? Теперь я дерусь, как мальчишка — за что? за кого!?» (ПР, л. 175; Тургенев, т. 8, с. 469).

XVIII глава — кульминация взаимоотношений Базарова и Одинцовой. Здесь Тургенев устранил многое, что свидетельствовало о глубокой симпатии и расположении Анны Сергеевны к Базарову, о том, что она сама своим поведением вызвала героя на откровенность, дала ему все основания и стимулы поступать так, как он поступил. Одинцова первая делает смелую и решительную попытку к сближению с Базаровым, когда говорит ему: «А знаете ли, Евгений Васильич, что я умела бы понять вас: я сама была бедна и самолюбива и честолюбива, как вы: я прошла, может быть, через такие же испытания, как и вы» (ПР, л. 118; Тургенев, т. 8, с. 462) [Вся фраза, кроме слов «и честолюбива», полностью вошла в канонический текст]. Базаров колеблется, ибо чувствует, какое большое расстояние, между ними. После этого в рукописном тексте Одинцова делала вторую попытку вызвать Базарова на откровенность:

" - Для того чтобы решиться на откровенность, — глухо проговорил Базаров, — нужно быть уверенным в сочувствии.

— Как нам не стыдно говорить такие слова? Разве Вы не уверены в моем сочувствии?

— Я Вам очень благодарен…" (ПР, л. 118; Тургенев, т. 8, с. 462).

Весь этот диалог, из которого видно, что Одинцова ждет от Базарова какого-то решительного шага или признания, писатель вычеркнул. В той же главе Одинцова сетовала по поводу того, что Базаров считает ее пустой женщиной; Тургенев вычеркнул и это место (ПР, л. 118; Тургенев, т. 8, с. 462); когда Базаров замечает, что говорить о его будущей деятельности «вовсе не любопытно», Анна Сергеевна снова, в третий раз, недвусмысленно намекает ему на свое чувство: «Опять это слово: любопытно! Видно, вы не в состоянии предположить во мне другое чувство» (ПР, л. 119; Тургенев, т. 8, с. 462). Несколькими строчками ниже Одинцова варьирует ту же мысль: «Я знаю, вы считаете меня неспособной на сердечное участие; у меня действительно нрав довольно спокойный — но вы ошибаетесь, Евгений Васильевич, право» (ПР, л. 119; Тургенев, т. 8, с. 462). Оба эти высказывания Одинцовой, свидетельствующие о ее расположении к Базарову и дающие повод последнему открыть ей свое чувство, Тургенев вычеркнул в рукописи. Это не только лишало признание героя в любви поэтичности, но сделало его неожиданным, навязчивым и грубым.

Не удовлетворившись этим, Тургенев пошел далее по пути прямой моральной дискредитации героя. Одинцова вспоминает «почти зверское лицо Базарова» (выделенные слова вставлены в текст. — П. П.) (ПР, л. 121; Тургенев, т. 8, с. 462), а в конце главы после слов «она скорее чувствовала себя виноватою» (что соответствовало психологической правде поведения героини) Тургенев добавляет на полях: «Под влиянием различных смутных чувств, сознания уходящей ж"зни, желания новизны она заставила, себя дойти до известной черты, заставила себя заглянуть за нее — и увидала за ней даже не бездну, а пустоту… или безобразие» (курсив мой — П. П.). (ПР, л. 121; Тургенев, т. 8, с. 463). Писатель как бы полностью оправдывает поведение Одинцовой и возлагает всю вину на Базарова. А между тем логика развития их взаимоотношений говорит о другом: о том, что Анне Сергеевне очень хотелось услышать признание в любви, что она сама наводила Базарова на объяснение, и когда он спросил ее: «И вы не рассердитесь?», она ответила решительно: «Нет». Более того, даже когда Базаров уже сказал ей: «Так знайте же, что я люблю вас, глупо, безумно… Вот чего вы добились» (курсив мой — П. П.), Одинцова «протянула вперед обе руки», ей «стало и страшно и жалко его», «невольная нежность зазвенела в его голосе», она «не тотчас освободилась из его объятий» (слово «освободилась» вписано вместо вычеркнутого «вырвалась», что повлекло за собой естественное снятие эпитетов «вся бледная и холодная» — ПР, л. 120; Тургенев, т. 8, с. 462). Судя по этим фактам, Одинцовой не настолько было неприятно поведение Базарова, чтобы ей почудились «пустота и безобразие», о которых автор пишет в конце главы.

Писатель заставлял свою героиню, стоявшую «выше всяких предрассудков», проявлять своего рода ханжество по отношению к Базарову и апеллировать к спокойствию, которое «все-таки лучше всего на свете». Иначе трудно объяснить тот факт, что Тургенев после слов: «Вы меня не поняли, — прошептала она», сначала вписал на полях слова: «с торопливым испугом. Казалось, шагни он еще раз, она бы вскрикнула», затем вычеркнул их, а потом опять точками восстановил (ПР, л. 120). Развенчав своего героя во взаимоотношениях с Одинцовой, Тургенев повел его по нисходящей линии (почти во всех поступках Базарова, в его суждениях о людях, о человечестве, о природе им начинает руководить какое-то страшное озлобление), наконец, стал дискредитировать его и во взаимоотношениях с другими героями. Так, в XX — XXI главах, где речь идет о взаимоотношениях Базарова с родителями, снижение его облика продолжается. В знаменитом разговоре под стогом сена (XXI глава) Базаров говорит Аркадию: «…они вот, мои родители то есть, заняты и не беспокоятся о собственном ничтожестве». Тургенев вставляет слова: «оно им не смердит» (ПР, л. 146; Тургенев, т. 8, с. 465). В той же главе, прощаясь с отцом, Базаров проявляет известное пренебрежение к нему: сначала было: «Наконец, уже прощаясь с ним в кабинете, он с притворным спокойствием проговорил…» (курсив мой. — П. П.). Писатель вычеркнул «с притворным спокойствием» и вписал «с натянутым зевком» (ПР, л. 155; Тургенев, т. 8, с. 466). И только в одном месте XXI главы исправление сделано как будто в пользу Базарова: Василий Иванович говорит Аркадию о своем сыне: «Он враг всех излияний; многие его даже осуждают за такую твердость его нрава и видят в ней признак гордости или бесчувствия; но подобных ему людей не приходится мерить обыкновенным аршином, не правда ли?» Тургенев к этой характеристике героя прибавил на полях диалог Василия Ивановича и Аркадия: «Да вот, например: другой на его месте тянул бы да тянул с своих родителей; а у нас, поверите ли? он отроду лишней копейки не взял, ей-богу!

— Он бескорыстный, честный человек, — заметил Аркадий.

— Именно бескорыстный" (ПР, л. 143; Тургенев, т. 8, с. 465).

Но от этого Базаров в конечном счете не выигрывает, так как автор заставил его не ценить сердечное отношение отца.

В XXIV главе Базаров мысленно допускает возможность задушить Павла Петровича, как котенка (ПР, л. 175 — об этом сделана вставка на полях), Николая Петровича называет презрительно: «божья коровка» (вместо первоначального «этот добряк» — ПР, л. 175; Тургенев, т. 8, с. 469); после дуэли с Павлом Петровичем намеревается, как нашкодивший кот, «немедленно улизнуть» (вместо первоначального «немедленно уезжаю» — ПР, л. 181; Тургенев, т. 8, с. 470). Здесь же Тургенев несколькими штрихами пытается превратить Базарова в человека неблагодарного и черствого: если первоначально Базаров говорил Николаю Петровичу: «…прошу вас… принять выражение моей искренней благодарности и сожаления» (ПР, л. 185; Тургенев, т. 8, с. 470), то, исправляя, Тургенев вычеркнул слова «моей искренней благодарности». Там же в фразе «Я вам оставлю свой адрес на случай, если выйдет история, — заметил поспешно Базаров» писатель заменил слово «поспешно» словом «небрежно» (ПР, л. 185; Тургенев, т. 8, с. 470).

Наконец, в XXV, XXVI и XXVII главах романа писатель лишает Базарова еще ряда подлинно человечных черт, подменяя их какой-то бравадой и фиглярством: в XXV главе из разговора героя с Одинцовой вычеркиваются слова Базарова: «Перед вами человек, с которым вы некогда беседовали дружески»; «Я, собственно, и ехал сюда в надежде на вашу доброту» (ПР, л. 201); «Извините мою неловкость» (ПР, л. 203; Тургенев, т. 8, с. 472); в XXVI главе, кроме разобранных нами выше поправок по советам Анненкова («смех от злобы» и «смех от отчаяния» — см.: История текста, с. 67 — 69), Тургенев, как и в XVIII главе, вычеркивает все места, которые свидетельствуют об активности Одинцовой, о том, что она снова первая ищет сближения с Базаровым. Так, вычеркнуты слова Анны Сергеевны: «У меня с вами есть такое общее, какого нет ни с кем другим» (ПР, л. 211; Тургенев, т. 8, с. 475). В конце XXVI главы Тургенев тремя штрихами почти совсем обесчеловечил отношение Базарова к Аркадию. В рукописи было: «Ты навсегда прощаешься со мною, Евгений? — печально промолвил Аркадий., — и у тебя нет других слов для меня?» Базаров слегка отвернулся-" (курсив мой. — П. П.) (ПР, л. 213; Тургенев, i. 8, с. 475). Писатель вычеркнул «слегка отвернулся», что могло свидетельствовать о волнении Базарова, о его переживаниях, и вместо вычеркнутого вписал вверху: «почесал у себя в затылке» (явно снижающая деталь! — П. П.). После слов: «Аркадий бросился на шею к своему бывшему наставнику и другу, и слезы так и брызнули у него из глаз», Базаров произносил «не без некоторого волнения»: «Что значит молодость!» (ПР, л. 213; Тургенев, т. 8, с. 475). Тургенев заменил выделенное словом «спокойно», лишив тем самым Базарова человеческого участия к горю своего товарища; наконец, при прощании Базарова с Аркадием Тургенев сначала наделил героя теплотой, чуткостью и заботой, а потом все это безжалостно удалил, оставив лишь ненужное фиглярство: указывая на пару галок, сидевших рядом на крыше конюшни, Базаров говорил Аркадию: «Я оставляю тебя в самую приятную минуту твоей жизни — а передряги будут, — крикнул он, когда уже лошади тронулись. — Свое гнездо, помни свое… Ни одна галка не сидит на краешке чужого гнезда» (ПР, л. 214; Тургенев, т. 8, с. 475). В этом дружеском наставлении, овеянном собственными авторскими переживаниями, было что-то трогательное, человечное. Но Тургенев снял его, вставив на полях сухое, отчужденное, ироническое и злое: «Прощайте, синьор!» Телега задребезжала и покатилась" (ПР, л. 214; Тургенев, т. 8, с. 475).

Итак, мы проследили эволюцию главного героя и по каноническому тексту и по рукописи. В результате сопоставления можно сделать вывод, что Тургенев придавал большое значение взаимоотношениям Базарова и Одинцовой. Это была одна из главных линий, которая подверглась глубинному «перепахиванию». Целью этого «перепахивания», как видно из анализа поправок, касающихся любовной интриги, было принизить Базарова, лишить его ореола героичности, наделить сухостью и черствостью, подменить глубокие переживания героя животными инстинктами. Таково было стремление художника, продиктованное целым рядом обстоятельств;

Одно из обстоятельств связано с особенностями тургеневского взгляда на историю и на человека. Писатель считал, что различные политические силы в истории — это явления относительные, преходящие. Они «грают роль лишь на каких-то весьма ограниченных отрезках времени и отходят на задний план перед «вечными» законами природы, обнаруживают свою несостоятельность при столкновении с общечеловеческими явлениями любви и смерти. В истории сменяются поколения. Каждое из них уходит со своими «временными» идеалами и стремлениями. Но остается непреходящая жизнь всемогущей природы. Столкновение «временных», с точки зрения Тургенева, идеалов с «вечными» законами неумолимой природы, непостижимыми тайнами любви и ненависти проходит через весь роман. Базаров отрицает любовь, а любовь оказывается сильнее его теории. Базаров говорит, что природа — не храм, а Тургенев представляет ее величественным и прекрасным храмом. Базаров приобретает в романе черты героического величия именно потому, что он, будучи незаурядной личностью, вступает в борьбу с понятиями «вечными» и непреодолимыми. При такой философской посылке Тургенев был убежден, что он написал роман о скрывшемся в могиле «грешном, бунтующем сердце», о великом спокойствии «равнодушной» природы, «о вечном примирении и о жизни бесконечной». В значительной мере это было так, ибо суровая правда о трагической участи людей, не щадящих себя во имя общества, в романе раскрылась недвусмысленно. Но не следует сводить только к этому значение романа «Отцы и дети».

Тургеневский Базаров был одним из ярких разночинцев 60-х годов, «первой в русской литературе личностью, перед которой каждый чувствует уважение» (Луначарский, с. 200). Благодаря огромной обобщающей силе художника он получился фигурой яркой, колоритной, человеком, который, по выражению Герцена, «все-таки подавил собой и пустейшего человека с душистыми усами, и размазню отца Арк, и бланманже Аркадия» (Герцен, т. 27, кн. 1, с. 217).

В образах Павла Петровича, Николая Петровича и Аркадия достоверно изображена обнаружившаяся в условиях общественного подъема дряблость, беспомощность русского либерального дворянства, бесплодность его реформаторской деятельности. Главным антагонистом Базарова, на столкновении с которым держится основной идейный конфликт романа, является Павел Петрович. Для того чтобы этот конфликт «отцов» и «детей» был действительно серьезным, необходимо было наделить противника Базарова силой и страстностью, если не политических, то хотя бы моральных, убеждений.

В каноническом тексте романа Павел Петрович несколько смешон со своими аристократическими выходками и странностями, но у него есть твердые (пусть отжившие) убеждения, которых он придерживается.

Павел Петрович Кирсановвоплощает в себе некоторые черты, весьма характерные для тех дворянских интеллигентов, которые в 60-е годы уже расстались со своими былыми либеральными иллюзиями и перешли на консервативные позиции.

Тургенев подвергает критике систему взглядов своего героя, его принципы и убеждения. Вся жизнь Павла Петровича была служением устарелым принципам. «Мы, люди старого века, мы полагаем, что без принсипов… принятых, как ты говоришь, на веру, шагу ступить, дохнуть нельзя» (Глава V) — таково глубокое убеждение Павла Петровича. Каковы же эти принципы?

Во-первых, это многоречивая проповедь так называемых политических свобод, прогресса, конституции, гласности и т. п. Все это было, по сути, фальшивой игрой в демократизм, направленной к завоеванию некоторых симпатий народа. Павел Петрович спорит с Базаровым о «народной сущности», толкует о крестьянах, даже «всегда вступается за крестьян: правда, говоря с ними, он морщится и нюхает одеколон» (Глава VII).

С некоторой самоуверенностью Павел Петрович заявляет: «…меня все знают за человека либерального и любящего прогресс» (Глава X).

На протяжении всего романа Павел Кирсанов пространно философствует о человеческой личности, о законах человечества, о логике истории, о цивилизации и ее плодах, о священнейших верованиях и прочих абстрактных премудростях, которым он в действительности не знает настоящей цены.

Во-вторых, к «принсипам» консервативного либерала Павла Кирсанова относятся его аристократизм на английский манер и слепое поклонение всему английскому — от парламента до рукомойников. Иронически относясь ко всему отечественному, не зная подлинных интересов русского народа, Павел Петрович беспредельно восторгается английскими аристократами. Когда в X главе романа Базаров пренебрежительно отзывается об «аристократишках», Павел Петрович немедленно произносит длинную либеральную тираду в защиту аристократии вообще и английской в особенности: «…я уважаю аристократов — настоящих. Вспомните, милостивый государь, …английских аристократов. Они не уступают йоты от прав своих, и потому они уважают права других; они требуют исполнения обязанностей в отношении к ним, и потому они сами исполняют свои обязанности. Аристократия дала свободу Англии и поддерживает ее».

В-третьих, — убежденный идеалист и эстет, презирающий повседневную, кропотливую работу и витающий в эмпириях абстрактной аристократической морали, Павел Петрович, естественно, должен был ненавидеть всякое проявление материализма. И действительно, он с презрением отзывается о современных ему естественниках-экспериментаторах: «А теперь пошли всё какие-то химики да материалисты…», возмущается материалистической брошюрой Бюхнера «Stoff und Kraft», получившей широкое распространение в те годы среди прогрессивной молодежи и сыгравшей, несомненно, положительную роль в преодолении различных предрассудков и заблуждений. В X главе романа, повертев в руках брошюру Бюхнера, Павел Петрович с желчной иронией говорит брату: «Аркадий Николаевич заботится, о твоем воспитании. Что ж, ты пробовал читать?».

Наконец, в-четвертых, в систему «принсипов» Павла Петровича входит защита средневековых привилегий, отстаивание старых, дворянских понятий чести. В этом плане заслуживает внимания дуэль Павла Петровича с Базаровым в XXIV главе романа. Эта дуэль описана Тургеневым как своеобразный рыцарский поединок, в котором довольно комически изображено поведение Павла Петровича. И церемония вызова на дуэль («Я решился драться с вами»), и процедура подготовки к ней («драться… на пистолетах; барьер в десяти шагах», «стрелять два раза; а на всякий случай каждому положить себе в карман письмецо, в котором он сам обвинит себя в своей кончине»), и обмен французским и латинским изречениями перед выстрелами — все это изображено писателем преднамеренно комически. Тургенев откровенно признавался К. -К. Случевскому: «…дуэль с П П именно введена для наглядного доказательства пустоты элегантно-дворянского рыцарства, выставленного почти преувеличенно комически».

Как видим, Павел Петрович строго придерживался своих либерально-аристократических принципов, был тверд, непреклонен и последователен в борьбе за их осуществление. Однако сами по себе принципы Павла Петровича обречены историей. В отличие от остальных представителей либерального лагеря (от Николая Петровича, от Аркадия) Павел Петрович не подлаживается к Базарову, и это вызывает к нему определенное уважение.

Но если сравнить канонический текст с рукописью, то картина будет иная. Показывая несостоятельность, историческую обреченность и «пустоту элегантно-дворянского рыцарства» Павла Петровича Кирсанова, Тургенев усилил свое сочувствие к нему как к человеку.

Разница особенно ощутима в XXIV главе романа, где речь идет о дуэли Павла Петровича и Базарова, а также раскрываются взаимоотношения братьев Кирсановых с Фенечкой. Павел Петрович после дуэли, стыдясь своей неудачи, размышляет о Базарове: «Не будет, по крайней мере, здесь торчать, — успокаивал он себя, — и на том спасибо». Далее в рукописи шли авторские слова: «Его мучила мысль, что от Базарова не скрылась настоящая причина дуэли» (ПР, л. 181; Тургенев, т. 8, с. 354). В этой фразе был явный намек на весьма незамысловатую «настоящую причину дуэли» — ревность к молодому человеку, который может быть счастливее его самого. Авторская фраза развеивала ореол трагической любви Павла Петровича в прошлом, ради которой он якобы отказался и от карьеры, и от светской жизни, и от всего прочего. Получалось, что старая, романтическая любовь, раны от которой еще не успели зажить, — это лишь декларация, что Павел Петрович готов забыться с. простодушной Фенечкой, являющейся к тому же любовницей его брата. Выходило, что «настоящая причина» дуэли — это не бескорыстная защита чести брата и даже не убеждения, противоположные базаровским, а самая низменная ревность, рожденная в атмосфере пустой и праздной жизни. Почувствовав, насколько фраза о «настоящей причине» дуэли снижает моральный облик Павла Петровича, Тургенев вычеркнул ее из текста романа. Картина получилась совершенно иной: Павел Петрович предстал перед читателем этаким благородным и бескорыстным рыцарем, который оскорблен за честь свого брата и готов подвергнуть свою жизнь опасности, отстаивая эту честь.

Еще разительнее вскрывается смысл авторских поправок к образу Павла Петровича в том месте XXIV главы романа, где речь идет о женитьбе Николая Петровича на Фенечке. В самом деле, совет Павла Петровича брату: «Женись на Фенечке… Она тебя любит, она — мать твоего сына» — выглядит весьма благородно. Павел Петрович здесь окружен венцом бескорыстия, он выступает блюстителем нравственности, стоящим выше всяких предрассудков. Свой совет он излагает как единственную и важную просьбу: «Брат! — торжественно (слово вписано в рукописи. — См.: ПР, л. 190) (курсив мой. — П. П.) проговорил Павел Петрович.

Николай Петрович дрогнул. Ему стало жутко, он сам не понимал почему.

— Брат, — повторил Павел Петрович, — дай мне слово исполнить одну мою просьбу.

— Какую просьбу? Говори.

— Она очень важна; от нее, по моим понятиям, зависит все счастье твоей жизни. Я все это время много размышлял о том, что я хочу теперь сказать тебе…".

После этой высокопарной преамбулы, придающей значительность просьбе Павла Петровича, наконец излагается и суть ее.

«Брат, исполни обязанность твою, обязанность честного и благородного человека (все выделенное вписано в рукописи вверху. — См.: ПР, л. 190), прекрати соблазн и дурной пример, который подается тобою, лучшим из людей!».

Совет «прекрати соблазн» может быть истолкован двояко: либо как бескорыстная страховка всех окружающих людей от соблазна неузаконенной любви, либо, если вспомнить многозначительную фразу о «настоящей причине дуэли», как попытка Павла Петровича самого себя застраховать от соблазна. В первом случае совет воспринимается как благородство героя, во втором — как эгоизм и трусость (не соблазняй меня своей любовницей, так как я могу не устоять).

Для того чтобы сохранить первое толкование, то есть подчеркнуть благородство Павла Петровича, Тургенев снял губительную в данном случае фразу о «настоящей причине дуэли».

Уже этих примеров достаточно, чтобы сделать вывод о том, что Тургенев вносил в рукопись исправления, изменяющие моральный облик Павла Петровича, придающие ему внутренние достоинства, которых в первоначальном тексте было значительно меньше, устраняющие все его низменные побуждения и, следовательно, возвышающие тем самым героя в глазах читателя.

В образе мягкого, гуманного Николая Петровича Тургенев отразил черты, характерные для умеренных либералов: реформизм, стремление приспособиться «к новым условиям жизни». Николай Петрович, не в пример своему брату, очень тепло и приветливо встречает Базарова, с горечью готов согласиться с базаровским приговором, будто он «человек отставной» и «его песенка спета» (Глава III).

«Кажется, я все делаю, чтобы не отстать от века: крестьян устроил, ферму завел, так что даже меня во всей губернии красным величают; читаю, учусь, вообще стараюсь стать в уровень с современными требованиями, — а они говорят, что песенка моя спета. Да что, брат, я сам начинаю думать, что она точно спета» (глава X).

Тургенев показывает, что кроется за либеральными фразами Николая Петровича, каковы результаты его реформаторской деятельности: хозяйство скрипит, как немазанное колесо, трещит и разваливается по всем швам. Приказчика Николай Петрович вынужден был сменить, лес продать. Далее автор изображает потрясающие картины обнищания, отсталости, бедности народа: «пруды с худыми плотинами», деревеньки с «до половины разметанными крышами», опустелые гумна, разоренные кладбища, мужички «обтерханные, на плохих клячонках» и т. д. (глава III). Разве после всего этого можно верить либеральным фразам Николая Петровича о том, что он «крестьян устроил, ферму завел»? Разве не вызывают иронической улыбки его слова: «…меня по всей губернии красным величают»?

Неспособность предпринять что-либо решительное для того, чтобы изменить существующее положение, свойственна и Аркадию: «Нет, — подумал Аркадий, — небогатый край этот, не поражает ни довольством, ни трудолюбием; нельзя, нельзя ему так остаться, преобразования необходимы… но как их исполнить, как приступить?..» Ни Аркадий, ни его отец, ни его дядя не знают, как осуществлять преобразования. Видимо, именно это и имел в виду Тургенев, когда писал К. К. Случевскому, что его роман направлен против дворянства.

Что касается «демократизма» Аркадия Кирсанова, то он является, по сути, своеобразной либеральной декламацией. На протяжении всего романа Аркадий подделывается под Базарова, выдавая себя за правоверного демократа и нигилиста. Однако часто он забывает об этой роли и обнажает свою истинную сущность. Не случайно Базаров называет его «мякенький, либеральный барич» (Глава XXVI). В романе развенчивается беспринципность, бесхребетность Аркадия, отсутствие у него определенных убеждений. Тургенев почти ничего не говорит о будущем Аркадия, но по облику и по всему поведению героя чувствуется, что он, как предсказал Писарев, будет рафинированным Маниловым.

Таким образом, Тургенев, как великий реалист, в изображении либералов — «отцов», преодолевая свои классовые симпатии, нарисовал в основном верную картину постепенного угасания этой общественной и социальной силы.