Поэзия Агьеи: краткая биография автора, анализ образов и тематики подборки стихотворений

Агьея — литературный псевдоним, который писатель Джайнендра Кумар дал основателю модернизма. Настоящее имя поэта — Саччидананда Хирананда Ватсьяян (1911 -1987 гг.). Псевдоним переводится «непознаваемый, неизвестный». Агьея оставил много дневников, теоретических работ — отнюдь не недостаток материала делает этого поэта «непознаваемым». [Rosenstein, 2004: p. 16] Как любую талантливую, разностороннюю и глубокую личность, Агьею трудно изучать и невозможно вписать в жесткие рамки какой-либо идеологии. Его судьба и творчество — беспрестанный поиск истины и своего пути, порой через отчаяние и сомнения.

Отец Агьеи был археологом, поэтому семья не останавливалась в одном городе надолго, а Саччидананда учился и в Лакхнау, и в Шринагаре, и в Патне, и в Ченнае, и в Лахоре. [Сенкевич, 1989: с. 37] Более того, отец поэта был сторонником традиционного индийского образования [Rosenstein, 2004: p. 16] - практически домашнего обучения, когда у ученика есть свой учитель-гуру, который передает ему знания, накопленные индийской традицией. Поэтому Агьея так и не посещал школу, и еще в юные годы испытал одиночество и, вероятно, чувство бесприютности из-за отсутствия места, которое мог бы называть домом. [Rosenstein, 2004: p. 16].

В 1929 году Агьея сдает экзамены на степень бакалавра в Лахоре и там же знакомится с террористами-революционерами. [Сенкевич, 1989: с. 37] С 1931 по 1934 год приговорен за свою антибританскую деятельность к одиночному заключению в делийской тюрьме, потом еще два года находился под домашним арестом. Именно в этой одиночной камере писательство стало для него главным способом понять мир и общаться с ним. [Rosenstein, 2004: p. 16] На протяжении всей жизни Агьея оберегал свое одиночество, хотя был женат и прожил всю жизнь со своей женой — Капилой Ватсьяян, известным историком индийского искусства. К тому же, Агьея практически создал культ тишины, считая, что поэзия — не в языке и не в словах, а в молчании между словами. [Rosenstein, 2004: p. 16−17].

Круг интересов и достижений Агьеи удивительно широк. Когда он занимался революционной деятельностью, изучал естественные науки и мог самостоятельно изготовить бомбы. С 1943 по 1946 год был солдатом во Второй Мировой войне. Был редактором целого ряда хинди и англоязычных журналов, еще в детстве участвовал в издании семейного журнала. Всю жизнь периодически вел передачи на Всеиндийском радио. Читал лекции в индийских и зарубежных университетах: в Джодхпуре, Беркли, Чикаго, Бонне и Гейдельберге. Переводил с английского, хинди, бенгальского, художественно переводил японские хокку и танка с подстрочников. Написал четырнадцать сборников стихов, шесть сборников рассказов, четыре романа, двадцать томов эссеистики, одну пьесу, две истории о путешествиях, три дневника. Был неутомимым путешественником, неоднократно бывал в Европе, совершал поездки в Австралию, Америку, Японию, Вьетнам, на Филиппины, в Советский Союз. Был одаренным лингвистом, знал панджаби, хинди, урду, санскрит, бенгальский, гуджарати, тамильский, английский, французский и немецкий. Изучал искусство, музыку, танец, драматическое искусство. Занимался фотографией, режиссурой, археологией, астрологией, садоводством, кулинарией, плотницким делом, шитьем, скалолазанием. Был механиком, водителем всевозможных видов транспорта, включая вертолет. [Rosenstein, 2004: p. 16−17], [Сенкевич, 1989: с. 38].

Современники описывают Агьею привлекательным мужчиной, человеком убежденным, не идущим на компромиссы. Агьея обладал взрывным темпераментом. От отца унаследовал почтительное отношение к традиционным брахманическим ценностям: жертве, бесстрашию, истине. [Rosenstein, 2004: p. 17].

Из краткой биографии поэта видно, что, несмотря на огромную культурную эрудицию, он не отвергал значение индийской традиции. Его творчество во многом — переосмысление национальной традиции, возвращение к ней, попытка «достичь баланс, столь необходимый для современного мира, баланс между созерцанием и действием."[Сенкевич, 1989: с. 36] Агьея мыслил культуру эволюционным процессом, понимал, что современный мир — «эпоха множественности равноправных культур», эпоха диалога культур разных народов и их открытости друг другу. [Сенкевич, 1989: с. 36 — 37].

Из западных писателей наибольшее влияние на мировоззрение и творчество Агьеи и других поэтов-эксперименталистов оказала фигура Т. С. Элиота. В первую очередь, Т. С. Элиот был универсальной личностью, осознавал традицию «в эволюции вечно пульсирующего в человеке исторического чувства.» [Сенкевич, 1989: с. 38−39].

Также эксперименталистам была близка теория деперсонализации, свойственная многим течениям внутри модернизма в западном искусстве. В западном мире эти идеи зародились во французском символизме. Главный смысл сводился к тому, что содержание в искусстве производит настоящее впечатление тогда и только тогда, когда оно не названо напрямую, но выражено опосредованно, намеками, перечислением предметов и ситуаций, которые естественным образом приводят человека к переживанию тех или иных эмоций. Другой кумир индийских эксперименталистов — Эзра Паунд писал о том, что нужно суггестировать, а не изображать.

Этим идеям близка теория пуантилистов, которую впервые еще в второй половине XIX века сформулировал Жорж Сёра. Художник стремился сделать живопись абстрактной наукой, сводил любое человеческое ощущение к сумме трех показателей: линии, цвета и тона. Если изображать веселье, то линии должны быть восходящими, цвета яркими, тон теплым; печаль — нисходящие линии, темные цвета, холодный тон; а покой выражают горизонтальные линии, равновесие между светлым и темным цветом, между теплым и холодным тоном. Художнику следует изображать не конкретный предмет, но идею предмета, не образ, а прообраз. Жорж Сёра считал, что познав эти основы, любой человек мог стать художником.

Идеи о ключевой роли суггестии, а также возможности свести изображаемый предмет к набору качеств-возбудителей нужной эмоции, напоминают классическую индийскую теорию о расе и дхвани. Индийский теоретик драмы Х века Дхананджая тоже считал, что каждый драматург, опираясь на описания элементов драмы в «Дашарупе», мог создать пьесу, отвечающую требованиям традиции. [Гринцер, 2010: c.11].

В 1919 году Т. С. Элиот в статье «Гамлет и его проблемы» сформулировал теорию «объективного коррелята», которая во многом стала ориентиром для индийских эксперименталистов в поисках оптимального творческого пути: «Единственный способ выражения эмоции в художественной форме состоит в том, чтобы найти для нее объективный коррелят, — другими словами, ряд предметов, ситуацию или цепь событий, которые станут формулой данного конкретного чувства. Формулой настолько точной, что стоит лишь дать внешние факты, должные вызвать переживание, как оно моментально возникает. Вчитайтесь в любую из удавшихся трагедий Шекспира — и вы найдете это точное соответствие. Вы увидите, что душевное состояние леди Макбет, бредущей во сне со свечой, мастерски передано через постепенное накапливание воображаемых эмоциональных впечатлений; слова Макбета в ответ на известие о смерти жены поражают нас: словно подготовленные всем ходом действия, они вырвались автоматически, замыкая собою цепь случившегося. Художественная неизбежность состоит в полном соответствии внешнего эмоциональному…» [Элиот, 1997: с.154−155].

Однако основное отличие теории Элиота от идей классической индийской эстетики в том, что Элиот не писал о читательской эмоции. Он делал акцент на эмоции лирического героя и на том, что его переживания должны быть оправданы ситуацией. То есть, не надо говорить, что герой пережил такую-то эмоцию, но достаточно поставить героя в нужные декорации событий, чтобы поступки героя и его эмоциональное состояние оказались оправданными. Элиот считал «Гамлета» творческой неудачей Шекспира из-за того, что эмоции героя и их последствия в своем масштабе оказались неадекватными изображенной ситуации, чего не происходит в других произведениях Шекспира.

Эти идеи Элиота широко применялись в мировом сценическом искусстве и кинематографе. Сергей Эйзенштейн в эссе «О форме сценария» писал о схожем приеме, когда размышлял, как сделать зримой повисшую в воздухе мертвую тишину: «Где крюк в том воздухе, на который надлежит повесить тишину?».

Тем не менее, несмотря на отличия теории объективного коррелята от теории расы, есть в них и много общего. Достаточно вспомнить, что согласно древнеиндийским поэтологам и теоретикам драмы раса возникает в результате вкушения бхавы, которая в свою очередь является эмоцией, переживаемой самим героем произведения. Бхаву вызывают возбудители чувства, которые и должен изобразить поэт — в стихах, актер — на сцене.

Можно сказать, что поэзия Агьеи кинематографична. Поэт мастерски играет деталями, создавая ощущение присутствия.

РЕКА ПЕРИЯАР Под блеянье козлёнка плывет цветок магнолии, дрожит на перепадах;

мгновение — он пойман.

в укрытии откоса речным водоворотом ;

горшочком, полным солнца:

опишет полукруг, и снова на свободе, уносится теченьем.

И узкие ступени.

подводят к самой речке.

Кувшин прижав к колену, там девушка стоит.

Медлительные веки вдруг опустила, спрятав сиянье карих вихрей ;

вращенье тёмных молний.

Наполненный сосуд затем приподняла и вот теперь наверх взбираться начинает.

Дыханье жизни! Время подарки преподносит:

пусть день, а пусть — мгновенье, ;

всё можно претерпеть:

в бряцанье мимолётном не высказана жизнь.

Та девушка из вида совсем пропала. Снова на этом берегу полуденная тишь в объятья заключила болотистую заводь:

течения подол роняет нити капель и осыпает отмель, ;

поймай и задержись вот здесь, сейчас, о сердце!

Куда ты рвёшься дальше?

В этом стихотворении из искусства кинематографа ловкое переключение между ближним и дальним планами, которое заставляет читателя в итоге услышать биение собственного сердца, ритм своего дыхания. По традиционным индийским представлениям дыхание человека — это и есть его жизненные силы. Мы не слышим обычно стук сердца, потому что сосредоточены на дальнем плане. Поэт серией искусно описанных ближних планов возвращает нас в итоге к самим себе и заставляет приглядеться к себе так же внимательно, как только что мы следили за плывущим по реке цветком, веками незнакомой девушки, падающими каплями. Вот оно, мгновение — единственное время, которое нам доступно, — это сейчас. Однако возможно ли остановить это мгновение? Что значит обращение к сердцу с просьбой задержаться и не стремиться дальше? Ведь если сердце остановится, значит человек умрет. Движение, бесконечный поиск, подобно перекатывающейся на своих порогах реке, порой мучительно. Оно мучительно своим одиночеством. Разве можно его полностью высказать? Пока будешь обдумывать мгновение и пытаться выразить его в словах, оно уйдет безвозвратно. Что же можно успеть за мгновение? Да всего-навсего две вещи: умереть или выжить. И то, и другое согласно индийским представлениям о метемпсихозе означает продолжение движения. Движение, из которого нет выхода, но с другой стороны движение дарит развитие, а каждый шаг делает нас мудрее, свободнее. Кстати, в стихотворении есть традиционный образ молний, спрятанных в глазах красавицы. И не намек ли в образе девушки у воды на традиционный образ пракритской лирики: красавица у колодца и жаждущий путник? Путник в данном случае не общается с девушкой, путник — это сам читатель, он на другом берегу, по ту сторону страницы. Однако фантазия может создать какие угодно ассоциации, а традиционный образ всегда многогранен: пусть еще один смысл дополняет своим тактом общую музыку стихотворения. Также вопрос в конце напоминает аланкару-акшепу (скрытое возражение): поэт призывает сердце остановиться, однако на самом деле подчеркивает то, что сердце остановиться не в силах, пока человек жив, а движение, стук, работа сердца и есть жизнь. Образ реки тоже не случаен. Это не просто река — это поток времени, который состоит из мгновений-капель. Неизвестно, сколько таких капель еще подарит нашему берегу игривый подол течения.

Агьея снова и снова возвращается к образу мгновения. Для него мгновение — прекрасно, оно, подобно одинокой звезде на небосклоне и золотой рыбке в океане, позволяет ощутить глубину времени. Для него мгновение — неизъяснимо, его нельзя высказать, поэтому оно мучительно, оно приносит боль одиночества, боль воспоминаний.

СТУК СЕРДЦА Бьётся, бьётся, бьётся ;

правый дёргает глаз или левый?

Сладко, горько, остро, пресно колет — застряла соринка, скрипнула лёгкая боль ;

обернулись воспоминания?

Ничего! При попытке забыться только треснула память-стекло.

Дёрганье глаза или руки — традиционный признак-предрассудок, считается, что дерганье одного из глаз (одной из рук) — предвестие любовной встречи. А если дергается второй — это дурное предзнаменование. Причем, у мужчины — правая сторона приносит благую весть, а у женщины — левая. В драме Калидасы «Шакунтала, узнанная по кольцу» когда царь входит в священную рощу и вот-вот должен впервые увидеть дочь отшельника Шакунталу, то у него дергается правая рука. Эта драма упоминалась при разборе образа судьбы и аланкары-совпадения. Что интересно, ключевой поворот развития событий в драме — когда царь из-за проклятия забывает свою возлюбленную. В этом стихотворении обратное проклятие: проклятие памяти, когда хочешь забыть, но не можешь.

Из-за внимания, которое уделял образу мгновения Агьея, его часто называют экзистенциалистом. Однако в нем нет того отвращения к данности и навязчивости экзистенции, которое есть у западных экзистенциалистов, скажем, у Жан-Поля Сартра. Печаль, часто просветленная, острое переживание одиночества, есть даже чувство неизбежности, но при этом всегда присутствует мудрое смирение: да, в мире много вещей, которые не в нашей власти, которые вне нашей способности их понять. Мы их сможем понять, когда сможем отрешиться и от этих вещей, и от нашего бессилия. Агьея испытывал влияние дзен-буддизма, у него есть стихотворения — в чистом виде мистические переживания момента. [Rosenstein, 2004: p. 17].

Следует вспомнить, что Агьея занимался переводами японской поэзии танка и хокку с подстрочников, есть у Агьеи стихи, к которым он делает сноску, что они вдохновлены теми-то и теми-то японскими поэтами. Японская эстетика не чужда Агьее, более того, можно даже сказать, что в японской эстетике поэт нашел гармонию между индийской национальной традицией емкого, краткого и наполненного эмоцией и скрытым смыслом лирического описания и потребностями современности в другом наборе выражаемых эмоций. Стоит остановиться подробнее на ключевых положениях японской поэтической эстетики, потому что Агьея к ним явно и часто прибегает: у него есть целый ряд стихотворений-описаний из трех-пяти строк, а в стихотворениях больших по объему также можно выделить короткие отрывки-картинки.

Появление нового эстетического принципа в японской эстетике совпало с оформлением хокку как самостоятельного и лирического жанра (до этого хокку были половиной танка, часто носили юмористический характер) во второй половине XVII века. Принцип заключался в достижении мистического просветления, отрешенности и одновременно максимума концентрации через осознание эфемерности сущего мира. Медитативная созерцательность, когда поэт больше не ощущал себя включенным в эту реальность, когда он мог подняться над собственным опытом, взглянуть на себя и всю ситуацию со стороны. Чтобы добиться этого состояния, существовал алгоритм. Первый шаг — освободить свое сознание, очистить разум, опустошить себя, а затем вдруг выхватить из реальности интенсивную деталь. При резком переходе от одного уровня к другому — при смене дальнего плана на ближний, которую мы наблюдали в приведенном выше стихотворении, происходит расширение секунды до масштабов вселенной, удается вместить в переживание мгновения переживание вечности. Не раз Агьея останавливает внимание читателя на одинокой детали в безграничном пространстве. Этот образ у него навязчиво повторяется из сборника к сборнику: золотая рыбка, которая позволяет понять глубину океана (одно из стихотворений на эту тему см. в Приложении), одинокая звезда, заполнившая глубину небес.

Вот несколько других стихотворений-картинок, выдержанных в японской эстетике:

ИСТОРИЯ О ПТИЦЕ Улетела птица.

Вздрогнул листок и снова пришёл в равновесие.

ОДНАЖДЫ НА БЕРЕГУ РЕКИ Изгиб реки, светлый блеск песка, алая нежность прощания, очертание облака:

беззвучно застыла цапля.

На этом стихотворении хотелось бы остановиться подробнее, поскольку в нем прослеживаются традиционные индийские образы и даже есть скрытый смысл. Для непосвященного читателя — это просто описание пейзажа, даже непонятно, что за время года описано. Между прочим, одним из канонических правил хокку стало обязательное указание какой-нибудь характерной деталью на время года. И в этом стихотворении Агьея соблюдает это правило, правда, дает сразу несколько таких деталей. Светлый блеск песка, значит, река снова вошла в свое русло, вода в ней спала после сезона дождей. Очертание облака — остаток туч после сезона дождей. И, в конце концов, цапля — птица, характерная для классического описания осеннего пейзажа, ведь за сезоном дождей согласно индийскому календарю следует осень (традиционно, времен года в Индии шесть: весна, лето, сезон дождей, осень, зима и окончание зимы). Но это еще не все, что можно прочитать из стихотворения, если прибегнуть к помощи индийского поэтического канона.

На средневековом диалекте есть стихотворение:

На неподвижном листе лотоса.

цапля застыла, словно.

на изумрудном блюде.

сияет нежная раковина.

У стихотворения есть скрытый смысл: если застыла цапля, значит, ее никто не тревожит, значит, это уединенное место, которое подходит для свидания влюбленных, а сама строфа могла изначально представлять собой реплику героини или подружки героини герою, которая намекала на возможность свидания и любовных наслаждений. То есть скрытый смысл стихотворения — любовная раса.

Здесь также видим эту неподвижную цаплю. Вполне вероятно, что смысл тут обратный: герой видит, что место подходит для свидания, однако упоминание прощания выше намекает на то, что герой сейчас одинок. Поэтому любое напоминание о любви только усиливает его тоску и томление.

ТИХО-ТИХО Тихо-тихо голос листопада пусть наполнит нас;

тихо-тихо свет луны осенней пусть плывёт навстречу по озёрной ряби.

Тихо-тихо тайна жизни ;

то, что высказать нельзя, пусть добавит глубины нашим пристальным глазам.

Тихо-тихо пусть утонем мы в трепещущем просторе и поймём, что в нас самих этого простора бездна, ;

тихо-тихо.

В этом стихотворении поэт словно выражает идею переживания большого в малом, масштабов вечности и простора вселенной в одном тихом мгновении.

ЗИМНИЙ РАССВЕТ Оригинал стихотворения см. [Rosenstein, 2004: p. 10].

Ровно столько света, чтобы стала видна темнота, и дождя ровно столько, тишина чтобы стала слышна:

ровно столько боли, чтобы вспомнить то, что я забыл, забыл.

Мгновения рассвета и заката для Агьеи особенны. У него два стихотворения (см. Приложение), в которых эти мгновения названы священными. Традиционно именно на рассвете или закате индуисты совершают омовения в сакральных реках. Если представить, что поток жизни — это тоже невидимая священная река, которая проходит сквозь нашу душу и тело? Зимний рассвет представляет отдельный интерес. Дело в том, что есть традиционный образ зимнего тумана: зимой небесные светила покрыты дымкой. Туман — это пограничное состояние, когда мир как будто находится на грани сна и яви, когда неясно, что правда, а что нам только кажется. Рассвет — усиливает пограничное состояние, потому что рассвет — это уже не ночь и еще не день. Все стихотворение построено на балансе: на равновесии света и темноты, шума и тишины, настоящего и прошлого. Тонкие границы возводятся между ними, чтобы несовместимые понятия, явления могли присутствовать одновременно. Образ тумана популярен у Агьеи, возможно, настолько, насколько он был популярен у символистов в литературе, у импрессионистов — в живописи.

Образ туман хорошо ассоциируется с переживанием неопределенности эпохи. Агьея пишет: «Вовремя между двумя Мировыми войнами произошли глубинные изменения […] произошла базовая переоценка того, что такое „человек“ […], что есть цельность человеческой индивидуальности.» [Rosenstein, 2004: p. 9].

Термин модернизм обозначает новые явления в искусстве ХХ века, включая литературу. «Модернистов объединяет обостренный интерес к внутренней жизни человека, миру его чувств, особенностям восприятия окружающего, к работе памяти и сознания. По мере развития модернистской литературы интерес к развитию чувств заменяет собой интерес к развитию событий». [Образцов, 2014: с.42−43] Если реализм был уверен в существовании окружающего мира, то модернизм полагает единственной реальностью — образ мира в восприятии человеком. Меняется точка отсчета, и этот заново открытый мир нужно исследовать, нужно научиться ориентироваться в нем, как в мире вещей, изучить законы, на которых строится психическая жизнь человека и, соответственно, героя произведения. Герои литературы модернизма — своеобразные подопытные существа, над ними ставятся экзистенциальные эксперименты, а их результатом является запечатление видения мира героем. Нет ни плохого, ни хорошего. Есть новый мир эмоций, переживаний, впечатлений, который описывает литература модернизма. Для проведения эксперимента больше всего подходит не выдающийся герой, а обычный человек, со всеми своими скрытыми странностями и желаниями.

Западный модернистский герой одинок и асоциален, «жестко ограничен рамками собственного опыта», за пределами которого нет никакой предшествующей реальности. Внутреннего изменения героя не происходит, но раскрывается его эмоциональное состояние. Вынужденные контакты с миром катализирует процесс раскрытия состояния героя, однако состояние в данный конкретный момент, на самом деле, было и будет присуще герою всегда. [Челнокова, 2014: с.222] «Общее ощущение горя и напряженного ожидания, с которым думающий и чувствующий человек вынужден отмечать утрату уверенности, а также то, сколько усилий ему придется приложить, чтобы осознать свой развенчанный, распавшийся на кусочки мир.» [Rosenstein, 2004: p. 9].

Таковы западные представления о мире модернизма и его герое. Однако любое явление, когда заимствуется Индией, приобретает индийские черты: индийское искусство задает и по возможности отвечает на вопросы, волнующие индийцев и актуальные, насущные для них. Время развития модернизма в Индии совпало с периодом после обретения независимости — с периодом разрушенных надежд. Раньше был враг, борьба с которым давала стимул к объединению, враг, воплощавший зло и несправедливость, мешавший жить мирно и счастливо. Но вот враг исчез. А исчезли ли вместе с ним беды обычного индийца? Стала ли его жизнь лучше с обретением независимости? Чем теперь заняться тому, кто раньше находил смысл своей жизни в революционной борьбе и спасении своей страны от врага-колонизатора? Об индийских условиях и обстоятельствах возникновения модернизма сказал Агьея: «Напряженность, воспитанная в людях образованием колониальной эпохи, превращение гандизма и марксизма — некогда идеологий сопротивления — в формалистские бюрократические организации 50-х, потеря веры в любую общую идеологию, включая религию, скептический взгляд на само понятие прогресса на фоне бессердечной индустриализации, способствующей экономическому неравенству, индустриализации, которая разорила деревню и спровоцировала возникновение урбанистических инферно со всеми их безликими толпами, растущим разочарованием в каких-либо формах объединения людей, эрозией ценностей, особенно среди представителей верхних слоев социума, в сочетании с поразительными открытиями в сферах человеческого подсознательного, с новыми представлениями о пространстве и времени.» [Rosenstein, 2004: p. 9].

МЕГАПОЛИС: ТУМАН Редкий свет лохмотьями пыльными тут и там провисает в тумане.

Разобщённых цветов заплатки ;

мир у каждой, свой маленький мир.

На отсыревших улицах стонут, толкаются, глохнут те, у кого в глазницах угли горят — машины ;

всё создают вращенья, круговорот вращений, не прекращая, сращивают эти недомиры, не прекращая, спаивают звенья, спирали, кольца…

И на кольце этом будет выситься трон какого бога, опоры утратившего, всеми забытого Бога?

Сколько людей позабытых, опоры утративших, из-за завесы на миг вырываются, чтобы выплыть, опять и опять погружаясь, явными стать, исчезая всё снова и снова, ;

снова и снова в кругах недоплавленной жизни своей.

Так побарахтались между надеждой и горем, всем неизбежно единый удел уготован — утонут в этой завесе — реке темноты ;

реке из машин с берегами-углями.

О человек! О Господь!

Друг на друге завязаны оба.

и свои потеряли опоры.

Так Агьея изображает типичное урбанистическое инферно. Разделение на строфы в переводе соответствует авторскому разделению стихотворения на строфы и основные смысловые единицы. В первой строфе представлена общая картина мира — мира разрозненности, мира, состоящего из разноцветных заплат, парящих в тумане. В стихотворении неоднократно повторяется прилагательное «безосновный», «утративший свою основу, опору» — удачен визуальный образ тумана: когда стелет туман, все действительно выглядит оторванным от своих оснований.

Вторая строфа заканчивается вопросом: что за мир мы создали, какой бог может править подобным миром? Навязчивый образ колец, вращений содержит отсылку к круговороту иллюзорного мира — сансары. Если бог принадлежит сансаре, значит, он тоже иллюзия, обман? Вопрос в конце второй строфы содержит скрытую культурную цитату. В Х мандале Ригведы есть знаменитый 121 гимн — гимн «К неизвестному богу». Это космогонический гимн, славящий Создателя сущего, но так и не дающий Ему имени. Каждая строфа гимна заканчивается вопросом: «Какого бога мы почтили жертвенным возлиянием?» Согласно ведическим представлениям не только люди зависят от богов, но боги тоже зависят от людей: люди питают богов жертвенными возлияниями. Закономерен и страшен вопрос, которым задается поэт во второй строфе: «Какого бога мы выкормили, какому богу мы служим и приносим свои ежедневные жертвы?» А если мы не приносим своих жертв, если мы забыли своего бога, то бог без людей тоже оказывается в тумане, бог без человека утрачивает свои опоры.

Агьея был новатором, но никогда не говорил, что нужно ломать традиции. При слепом отказе от национальной традиции утрачиваются основы, человек тоже становится беспомощным. Именно о человеке и мире людей говорит третья строфа. И если согласно индуистской традиции у человека есть священные реки, в частности, священная Ганга, которая очищает, смывает грехи, река, которая связывает этот мир с потусторонним миром, река, над водами которой развеивают прах умерших, то современный человек вместо священной реки-матери создал себе реку темноты, бессердечную реку машин с берегами углями.

В последней строфе — очная ставка человека и бога. Когда туман, человеку невидно небес, а от бога заслонен мир людей. Бог и человек утрачивают свои опоры, утрачивают себя, когда исчезает связь между ними. Понятие связи, связности — одно из ключевых традиционно индийских мировоззренческих и образных понятий. Также неслучайно поэт для бога и человека выбирает созвучные слова «narayan» и «nar», показывая через звучание их взаимную обусловленность.

Это стихотворение — настоящий пейзаж модернистского мира. Здесь показаны ключевые акценты того, от чего страдают люди новой эпохи: разобщенность, одиночество, потеря веры, ценностей и ориентиров.

То, как переживается такое состояние, что творится в душе модернистского лирического героя, хорошо передает следующий отрывок из стихотворения «Безоружный» Полный текст перевода см. Приложение:

Так я остался вместе с тайной своей,.

тишиной окружённый,.

один, незначительный и ненужный, пред лицом этой жажды познания безоружный и беззащитный ;

обречённый погибнуть.

Тема разобщенности, неизбывного в некотором смысле лейтмотив творчества Агьея. И в стихах, и в прозе звучит тоска из-за невозможности людям понять себя и друг друга. «Сами себе чужие» — название одного из романов Агьея, повторяется и в финале стихотворения «Перед отъездом», перевод которого представлен в Приложении. Эта фраза могла бы стать девизом модернистских направлений и поисков в искусстве.

По словам Агьеи новые течения в искусстве призваны не создавать образ человека (как делали прогрессивисты), но изучать человеческую природу, заново открывать человека во всей его слабости, малости и сохранить при этом трезвую уверенность в человеке. Каждое мгновение жизни самого обыкновенного человека бесценно. [Rosenstein, 2004: p. 9].

ЕСЛИ НЕ ТЕБЕ, ТО КОМУ ЖЕ?

Если не тебе, то кому же Вручу себя.

(кем бы я ни был)?

Ты, который разрушил мечты мои лживые;

меня, бесприютного, рвал зубами, чтобы смог я очнуться от дрёмы и узреть.

нагую, тяжёлую, трудно терпимую правду,.

в коей нет мне пощады;

чтоб я вечно сгорал, не сгорая; ;

ты — одинокий,.

ни к чему не привязанный человек, ;

тебе — моему брату!

В новую эпоху людям не дается истина и вера в готовом виде, каждый борется за нее в собственном сердце, проходя через сомнения, отчаянье, отказ от традиции. Сильный человек — человек горящий и не жалеющий себя, человек, который мал, потому что ему суждено погибнуть, но человек, который велик, потому что, не взирая на неизбежность гибели и безвыходность одиночества, он продолжает свой путь, продолжает искать то, что стало бы ему дорого.

Туман застилает все, ныне — время сомнений, парадоксов, вопросов, на которые не существует ответа. Все становится иллюзией, есть только мир наших переживаний и впечатлений, откуда нам не выбраться и которым не поделиться в полной мере ни с кем. Мы можем прийти даже к выводу, что нас не существует! Наше бытие — в осознании нашего онтологического небытия, в нашей невозможности быть. Есть эта идея и в романе «Сами себе чужие», к ней возвращается Агьея в своих стихах.

Заключительная строфа из стихотворения «Родственность»:

Пеплом этим котомку наполню и отправлюсь в дорогу ;

песню спою на языке молчания:

в тот непроявленный, неизмеримый миг я иду к тебе:

но я обманываюсь тем, что существую…

и так обретаю тебя в собственном небытии!

Кто этот ты? Друг, возлюбленная, бог? Это неважно, важно только, что это кто-то другой, то есть возможность выйти из собственной замкнутости. Замкнутость была еще в образах вращающихся колец из стихотворения «Мегаполис: туман»: кольца отделены друг от друга и замкнуты на себе — звенья оков одиночества.

Чаще всего поэт пишет от первого лица, причем неоднократно спрашивает: «А кто этот я, есть ли он вообще?» Действительно, едва мы пытаемся рассуждать о нашем «я», мы вынуждены называть его «он» или «она», и «я» в прямом смысле исчезает в наших попытках добраться до его сути. Обращается Агьея обычно к «тебе» или к «богу», или «к любимой». Стихам свойственна традиционная отстраненность от конкретных деталей, героев или событий, очень много стихотворений-обобщений, стихотворений — философских рассуждений. Опять-таки традиционный прием: создание модели, которую каждый может примерить на себя, стихи-зеркала.

Зеркало — архетип непознаваемого, загадочная иллюзорность, плоскость и пространство, все и ничто. Агьея сомневается в адекватной способности познания, которое даже не может определить, что реально: сон или явь. К этому вопросу Агьея обращается во многих стихотворениях, вот один из примеров:

ТАКОЙ БОЛЬШОЙ НЕПОСТИЖИМЫЙ МИР Такой большой непостижимый мир ;

он продолжает быть, он длится и растёт.

И этот крошка-миг вдруг понят, но пройти не позволяет мимо.

И вот он я — такой, в котором без конца рождается толпа.

Толпа бурлит, течёт, и наравне со всеми в ней растворяюсь я:

тону, тону, тону!

Вот то, что мне знакомо:

но с ним соединиться я не могу никак.

Напротив, всё, что чуждо, я не могу отбросить.

Внутри меня есть сон, и мне не разобрать:

его ли вижу я?

Меня ли видит он?

И мой ли это сон, а, может, это я принадлежу ему?

И даже эту малость я не могу понять.

А то, что есть снаружи, неоспоримо, прочно.

(Меня снаружи это?

Всего снаружи — я?), ;

уверен я, и значит всё ровно так и есть.

Но начинаю только я это говорить, реальность отвечает:

«Ведь это я такая, что ты во мне уверен!».

Похожие черты находим в эпохе барокко, когда человек сначала поверил, что он мера всех вещей, а потом понял, что сам не в состоянии отличить иллюзию от реальности. Стиль барокко тяготеет к избытку деталей, стремится показать неразрешимую загадочность мира и неспособность человека проникнуть в суть вещей. Например, в интерьерах зеркала напротив окон создают впечатление, что сложно решить, где настоящее окно, а где только иллюзия окна; украшение стен и потолков живописью-гризайль наравне с богатой лепниной и многочисленными скульптурами, чтобы человек запутался, не мог понять, что перед ним: рисунок или скульптура.

Обнаружение неразрешимых парадоксов, фиксация означения иллюзий — одно из распространенных понятий в классической индийской системе логики и искусства. Классический пример крестьянина, возвращающегося домой в сумерках. Он видит змею на дороге, но когда присматривается внимательнее, понимает, что это свернутая кольцами веревка, а не змея. Или в стихотворении из антологии Видьякара, из раздела, посвященного молодым женщинам.

nija-nayana-pratibimbair-ambuni bahuљa? pratвritв kвpi |.

nоlotpale’pi vim?љati karam-arpayitu? kusumalвvо ||391||.

Отражения собственных глаз принимая за синие лотосы, много раз ошибалась она.

Теперь смотрит на синий цветок и не знает: сорвать — не сорвать!

[Дхаранидхара].

Здесь говорится о девушке, которой нужно собирать лотосы. Однако она путает цветы и отражения собственных глаз в воде. Цвет лотоса — темно-синий, считается, что у индийских красавиц бывают глаза именно такого цвета. Темно-синий — цвет сапфира или грозовых туч.

Агьея говорил об открытиях, связанных с представлениями о пространстве и времени.

НА ПЕРЕКРЁСТКЕ ПРОЩАНИЯ: РАЗМЫШЛЕНИЕ Ещё один дом позади.

Ещё одно заблуждение,.

которое сладостно было, пока оно длилось, но вот вдребезги раскололось.

Нет никого своего, в то же самое время есть только те, кто свои:

в промежутках раскинуты тонкие сети, с чем-то нам помогают встречаться, отдаляя при этом другое.

Впрочем, всё это только снится.

Долгий путь, но едва ты поверишь в него, то увидишь, насколько он сладок.

Не поверишь — он верен всё так же.

Как верны заблужденья и сны, незнакомцы верны, и свои.

В каждом краю.

земля — своего, небывалого цвета.

И света источник свой бьёт в каждом земном пределе.

По ту сторону пространства и времени, в ясном и вечном «ничто».

колышется мысли парус, продвигается дальше и дальше утлая лодка жизни.

Есть ли причалы?

Что я из себя представляю?

Существует ли путь? ;

меня одного занимают эти вопросы.

Штурвал? — Но важнее всего то, что единообразно, не зависит от формы и места.

Поэтому дом,.

покинутый раньше, на другом берегу.

создаётся опять.

Поэтому заблуждение, сознания истинность, сон ;

в новую сеть сплетают нити следов на пути.

Людей разделяет или соединяет не только пространство, но и время. Каждое мгновение человек уже другой, поэтому все старания приблизиться к нему, понять его — напрасны. Прощание — это, может быть, образ смерти, но человек каждое мгновение умирает, каждое мгновение он вынужден рождаться заново. Для Агьеи пространство и время существуют во взаимосвязи, это пространственно-временная сетка, из которой не выбраться человеку. Слово «перекресток» в названии — это элемент сетки, сеть строится из бесконечных перекрестков времени и пространства. Само наше восприятие формы, места вещей в мире способствует разделению и размежеванию, способствует еще большему одиночеству. Чтобы познавать, мы создаем себе координатную сетку, но сами превращаемся в фигурки на этой шахматной доске.

И все-таки есть ли выход?

ДОМОХОЗЯИН То, что ты.

мой дом, я забываю всё время, хотя и живу в этом доме.

Точнее сказать, иногда вспоминаю,.

(как вспоминаю о том, что дышу).

Но то, что ты ;

единственное окно в этом моём доме, и только через него вижу мир, вижу жизнь, вижу и постигаю;

только через него получаю, вбираю образы, ароматы, такт, вдохновение, вкус;

существа всех предметов касаюсь опять-таки через него ;

питаюсь всем тем, что помогает мне выжить, через него вычерпываю и наполняю в себя бытия своего течение, ;

этого я.

никогда не забываю, потому что протягиваю руку.

в это окно и ловлю свою самость ;

как сильна эта хватка, и в ней я зажат, я закован и связан, а ты ;

только ты — крепость моей руки.

Ты, который.

наяву и во сне, осознанно и невольно, ;

всегда.

со мной.

КАК БУДТО УВИДЕЛ ЗВЕЗДУ Что я отдал и что обрёл?

Как будто увидел звезду, вот-вот взошедшую.

— Венеру, Арктур, Сириус ;

и на мгновенье забылся:

забыл, что я прах земной.

С тех пор, как люблю ;

как только переполнило понимание,.

что ты, кого я люблю, существуешь ;

вот-вот это стало ясно, как вдруг от гордыни дающего, от жажды обладать, от самости бытия.

(единичности, отдельности!) ;

оказался спасён.

И каждый раз, когда так забывался, то ощущал, что я стал от Единого неотделим.

Выжил.

Этими стихами Агьея отвечает на вопрос. Выход — в полноценном переживании мгновения, когда удается вернуть ритуальное единство мысли, тела и слова, когда человеку снова удается ощутить приток жизненных сил, ощутить божественное присутствие внутри него. Истина — в ощущении, а не в умозрении. Способность ощущать всем своим существом дает любовь. Ты можешь усомниться в реальности собственного бытия, но разве когда-нибудь усомнишься в реальности того, что или кого ты любишь? Способность прикоснуться к истине заложена в экзистенциальном переживании любви, в сопричастии тому, что не подвержено гибели. Но каждый раз к любви нужно возвращаться заново, каждый раз создавать это чувство. Реально только то мгновение, когда ощущаешь, что ты выжил. Однако мгновение не длится, не длимся даже мы сами. Но разве из-за этого можно поставить под сомнение вечность любви?

…неужели любовь свою назовём преходящей только потому, что нас не останется? Отрывок из стихотворения «Потому, что нас не останется». Полный текст перевода в Приложении.

Еще два стихотворения на похожую тематику. Они принадлежат одному сборнику, однако расположены далеко друг от друга, хотя по смыслам и образам дополняют и как будто продолжают одно другое. Загадочный образ пятиликой розы по мнению автора работы — это образ сердца, точнее манаса — единого органа чувств в индийских религиозно-философских системах, органа, который воспринимает и соединяет данные всех пяти органов чувств, отсюда пятиликая роза.

ПЯТИЛИКАЯ РОЗА Успокойся, моя вечерняя комната, успокойся, моё усталое сердце, ты — проиграло.

Вьются ниточки дыма от моей свечи.

Сожми и сжимай безмолвно, пока не закончатся силы, цветок пятиликой розы, пышущей ярко-красным, точно горящие угли.

В тишине вечера если смогу,.

то спою одну песню беззвучно ;

песню тайных стремлений.

Затем — вот уже сейчас ;

наступит огонь и укроет цветением в сто языков сердце, вечер, покой, эту комнату и усталость ;

взмахом единой волны оборвёт вездесущие нити, чтобы всё унести с собой, в собственную мелодию:

цветок свободен, земля окажется связанной.

Я стану дымом изречённых слов.

Я, как свеча моя, закончусь и исчезну.

ГОРЯЩИЙ УГОЛЬ Ту музыку, которая однажды прекратится, зачем продолжать слушать?

Если преодоление правил становится правилом, то из его огня и не из какого другого свои цветы выбирать ;

вот мой удел.

Это мой погребальный костёр,.

но не моё горе.

И тебе к чему горевать, — тебе, кого я любил?

Ты никогда не плачь и не бейся в отчаянье.

То, что ломается, — да, его назови преходящей сансарой, но то, что в утрате даёт поддержку,.

помогает терпеть и ждать ;

то беспредельное, щедрое, разве сумеешь его забыть?

Чей погребальный костёр горит, и тот, кто сам поглотит свою жертву, ;

его ничто, никогда и ничем не может убить ;

вот его и возьми, его и храни.

почтительно и бережливо:

он никогда не погаснет ;

горящий уголь любви.

В этом стихотворении образ бога и любви срастается: любовь жертвенна по своей природе, но свою жертву поглощает тоже любовь. Богам приносят жертвы, здесь жертва направлена на огонь любви. Однако огонь любви — это не только пламя, это вечно горящий источник пламени, который сам горит на своем огне — горящий уголь любви. Человеческое сердце (в предыдущем стихотворении) может на время вместить этот уголь и гореть вместе с ним на его пламени, принося себя в жертву. Тогда шум умолкает, разливается всеохватывающий такт тишины — он и есть главный смысл нашей жизни, наших слов, нашего дара. Интересно, что в индийской традиции любовь всегда ассоциировалась с горящими углями, с пеплом, искрами пламенем, потому что сам бог любви Кама был сожжен третьим глазом разгневанного Шивы. Это классическое стихотворение как раз построено на вариации огненного образа любви:

Ливень утих,.

и тёмная ночь становится пёстрой.

Хочется думать, это потоки.

огненных искр

любви, на которой.

путников жёны сердце сжигают Сезон дождей — самое неблагоприятное время для покинутых женщин. Любовное томление достигает максимума, к тому же ничего в это время не получается делать, не на что отвлечься — повсюду вода.

Но оказалось, мерцает повсюду рой светлячков, слетая с небес,.

как порошок молний, растёртых.

грудами туч.

Всего у Агьеи четырнадцать сборников стихов, есть совершенно разноплановые стихотворения, встречаются даже стихи политические или сатирические, есть стихи про трагедии войны, в том числе трагедии Хиросимы и Нагасаки. Автор данной работы обратил свое внимание на стихи лирические и философские, и то их подборка оказалась весьма и весьма ограниченной. Однозначных и всеобъемлющих выводов тут вряд ли можно сделать, но зато удалось провести ряд наблюдений, ряд связей и параллелей с традиционной индийской образностью и показать, в каких основных направлениях происходило изменение традиционных установок, и высказать гипотезы, чем эти изменения могли быть вызваны.

Среди замечаний общего характера можно отметить, что Агьея и другие поэты-модернисты пересмотрели понятие стихотворного размера. Чаще всего они обращались к свободному стиху, распространенному в европейской и американской поэзии того времени. Однако ритм в индийском стихе не исчез вовсе. Ритм стал вариативен в рамках одного стихотворения, охватывая не только звучание, но содержание, восприятие ритма отошло от строгих расчетов к восприятию интуитивному. Понятие ритма в поэзии сблизилось с понятием музыкального такта. [Rosenstein, 2004: p.10] У Агьеи есть стихотворение-поэма, которое называется «Песнь поздней зимы» Это стихотворение переведено полностью и представлено в Приложении., и, действительно, по форме оно построено в согласии с принципами построения индийского классического музыкального произведения: в начале стихотворения задается тема, а дальше ее отрывки повторяются с небольшими вариациями и вплетаются в ткань стиха.

Есть у Агьеи стихотворение, построенное короткими строками, с явным певучим ритмом. При переводе автор данной работы стремился сохранить напевность этого стихотворения:

В ТЁМНОМ ДОМЕ ОДИНОКОМ В тёмном доме одиноком одинокой ночи тьма.

От тебя скрывался — сколько дней прошло, и вот сейчас у меня с тобою встреча.

В бесприютной тишине боль стреляет, возвращаясь, потому что загустело одиночество, но слов, чтобы мог тебя позвать, не осталось у меня.

Отчего же раньше я.

так не онемел?

И когда я забывался.

и терял себя в любви, отчего же горечь знанья.

не затронула меня, что «теряться», «забываться».

суть не то, что «отдавать»,.

или «жертву приносить»;

что пока не побеждён.

этот голос, и его пораженье в полной мере я в себе не признаю, и надежду, состраданье не отброшу на алтарь, будет чистым ритуалом подлинность моей любви, а не тем, что ещё нужно очищать и освящать.

Ох, насколько ты непрочно, ветхое моё укрытье!

Листопад уснувших бликов не стихает, а меня окружила — не отпустит в тёмном доме одиноком одинокой ночи тьма.

Образ одинокого тёмного дома существовал в индийской традиции еще пару тысячелетий назад. Интересно первое стихотворение из сборника Тхерагатха — сборника проповедей-песен монахов, который входит в буддийский канон: «Крыша моей маленькой хижины надежно защищает от дождя, здесь уютно и нет сквозняков. Пусть небо проливается дождем, если желает. Мой освобожденный разум ничто не отвлечет, я сохраняю спокойствие, а небо пусть проливает свой дождь» [Lienhard, 1984: p.77]. Уютная, теплая хижина, надежно защищенная ото всех проявлений непогоды, постоянно встречается в литературе кавья в эротическом контексте: такая хижина — идеальное место для любовных наслаждений [Lienhard, 1984: p.78]. Во-вторых, сезон дождей, упоминающийся в этой короткой зарисовке целых два раза — верный признак любовного томления, от него не спрятаться даже в самой прочной хижине, особенно когда эта хижина традиционно ассоциируется с любовью. Монах вместо прибежища находит здесь жесточайшее испытание своей веры — и словно убеждает себя: я спокоен, мне все равно, я освобожден. Может, до посвящения у него была возлюбленная или несчастливая любовь? Многие обращались в буддизм, потому что он помогал справиться с горем и разочарованием. В конце стихотворения занавес ливня скрывает от нас душу монаха, которая, согласно буддизму, и вовсе не существует.

В стихотворении Агьеи лирический герой сам вспоминает свою любовь. «Встреча с тобою» — это встреча с воспоминанием о тебе. Дом и ночь остаются такими же одинокими, однако благодаря традиционным ассоциациям усиливают любовную тему в стихотворении, создают любовную эмоцию в восприятии читателя, хотя, казалось бы, главная тема стихотворения — одиночество. Но под действием любовной расы и, несмотря на тьму окружившей ночи, одиночество в восприятии читателя становится просветленным.

Еще одно общее свойство поэзии Агьеи и других модернистов — обновление поэтического словаря. Они обратились к современному языку хинди. В их стихах возвышенная санскритская лексика соседствует с арабо-персидской лексикой, которая активно используется в устной речи, однако долгое время поэты стремились ее избегать. Также именно в стихах индийских модернистов появились заимствования из английского языка. [Rosenstein, 2004: p.11].

Заключение

Дэниэл Ингэллз сравнивает классическую литературу Индии со спящей красавицей, которая для непосвященного читателя остается надежно укрытой зарослями терновника [Ingalls, 1965: p.1]. Непосвященный читатель проходит мимо, даже не подозревая о спрятанном сокровище. Трудность знакомства с классической индийской поэзией в том, что на первый план выступают высокие требования к читателю.

Идеальная семантика слова, реализуясь в речи, переходит в семантику частную, суженную контекстом от значения до коннотации. Поэтическая речь, в силу своей структуры, напротив, расширяет привычную семантику за счет дополнительных коннотаций: ассоциативных, метафорических, фонетических, позиционных. Поэтическая речь — наиболее сжатая и концентрированная форма языкового бытия. Значимой становится каждая деталь речевого потока: в стихотворении без искажения смысла целого нельзя переставить отдельные слова или заменить их пусть даже очень близкими синонимами. Внутри стихотворения слова взаимодействуют иначе, сильнее их влияние друг на друга, но при этом семантическая свобода на порядок выше: выстроенные взаимосвязи часто порождают неисчерпаемость трактовок.

В классической индийской поэзии подобная «семантическая свобода» не работает. Нет, детали очень важны, настолько важны, что без должного внимания к ним стихотворение остается рассыпающимся набором словосочетаний. Однако индийское классическое стихотворение похоже на математическую задачу больше, чем на поэзию, привычную западному читателю. У стихотворения всегда есть единственное «решение», а наслаждение от поэзии в том, чтобы это решение отыскать. Поэтический канон — свод аксиом и правил игры, опираясь на которые, читатель приходит к решению. Следует отметить, что канон регламентирует и «решения» стихотворений, то есть варианты читательской реакции, а также дает образ идеального читателя.

Подобно любому языку, язык поэтического канона состоит из двух взаимодействующих, взаимопроникающих слоев. Во-первых, это уровень, отвечающий за то, как нужно строить высказывание, — своеобразная «грамматика». Или набор канонических правил, приемов. Во-вторых, уровень «лексический» — то, чем будут оперировать эти правила и приемы.

Слово, попадая в классический поэтический контекст, становится частью канонического словаря, и за ним закрепляется определенный набор значений. В индийской классической или канонической поэзии «худой» может значить «разлуку», «белый» — «смех», «слон» — «лучшее», а «лотос» — самый знатный хамелеон — вообще может быть чем угодно, от части тела до обстоятельства времени. У лексического запаса поэзии есть дополнительный ярус фиксированных значений, формирующий традиционную образную систему.

Обычно работы исследователей сосредотачиваются на «грамматике» канона, на теориях о средствах художественной выразительности — аланкарах, об эстетической эмоции — расе и о скрытом смысле — дхвани. Лексический уровень канона рассматривается опосредованно, в качестве комментариев к конкретным примерам. В ходе выполнения той части работы, которая посвящена индийским классическим поэтологическим теориям и традиционной образности, автор пришел к следующим выводам:

• 1) Два уровня канона опираются друг на друга, и функционирование одного из них невозможно вне существования и функционирования другого. Лексику канона невозможно и бессмысленно рассматривать в отрыве от других слоев системы, в то время как грамматика канона также оказывается несостоятельной вне традиционной образной системы.
• 2) Минимальной значимой единицей индийской классической образной системы является закономерность, цепочка образов. Образы отдельно, в отрыве от системы и друг от друга, не могут реализоваться и теряют свое значение.
• 3) Канонический поэт не создает свою образную систему, но все поэты классического периода творят в рамках всеобщей образной системы, где творчество — не создание нового, но оригинальная вариация типов героев, декораций, сюжетов — загадывание задачки для внимательного читателя, у которой всегда есть единственное верное решение.

Канонические установления не ограничиваются литературой: индийский танец, скульптура, даже традиционная живопись — искусство миниатюры находились и находятся под влиянием канона.

Индия — страна непрерывной традиции, и, несмотря на процессы глобализации и вестернизации, которым сейчас активно подвержены страны Востока, сохраняет свои обычаи во многих жизненных сферах: это и традиционная одежда, и социальная организация (кастовость), и, конечно, искусство. Есть индийские классические искусства, полностью сохранившие свой традиционный уклад, как, например, школы индийского классического танца. А есть такие, которые переняли черты западной эстетики, однако при более внимательном и глубоком рассмотрении оказывается, что часто в индийских фильмах даже на современную тематику разворачиваются сюжеты и действуют герои, как будто следуя предписаниям «Натьяшастры». Получается синтез традиционной индийской эстетики и эстетики западной.

В этом плане особенно любопытны модернистские течения в искусстве, поскольку, например, возврат к примитивным, орнаментальным формам в изобразительном искусстве на Западе был, в частности, спровоцирован интересом к культурам восточным и племенному искусству, а новые течения в искусстве Индии — наоборот, обращением к западной эстетике и представлениям о человеческой личности, раскрытым европейской философией, философией христианской, а также теориями психоанализа. В то время как символизм в литературе и впоследствии разработанная Т. С. Элиотом теория объективного коррелята кажутся созвучными индийским каноническим теориям об эстетических категориях, основатели индийского модернизма в литературе в качестве одного из главных ориентиров выбирают именно литературоведческие установки Т. С. Элиота.

Вторая часть данной работы — попытка проследить синтез нового и традиционного на конкретных примерах индийской модернистской поэзии, точнее, проанализировать то, как в них отражается индийский поэтический канон. В ходе выполнения этой части работы автор обнаружил ряд тем и образов в поэзии Агьеи, которые не понять, если не обратиться к помощи индийского поэтологического канона. В некоторых случаях понять стихотворение можно, но понимание остается неполноценным. В силу специфики индийского отношения к традиции даже в модернистской поэзии эта традиция не исчезает, но создает дополнительный семантический ярус — запас устойчивых национальных ассоциаций. Автор пришел к выводу, что ознакомление с классической индийской образностью и системой поэтологического канона существенно обогащает прочтение современной поэзии хинди, и в подтверждение этого привел семантический разбор нескольких стихотворений. Также автор работы наметил основные направления тематики поэзии Агьеи, обратил внимание на ключевые философские вопросы, к которым поэт неоднократно обращался в своем творчестве.

Еще одним результатом своей работы автор считает художественные переводы, которые создают панораму как классической индийской поэзии малых форм, так и поэзии модерниста Агьеи.

Список литературы

и источников.

• 1) Алиханова, 1978: Алиханова Ю., Вертоградова В. «Индийская лирика II—X вв.еков», М., 1978.
• 2) Альбедиль, 2000: Альбедиль М. Ф. «Индуизм», СПб. 2000.
• 3) Анандавардхана, 1974: Анандавардхана «Дхваньялока» / Пер. с санскр., введение и комментарий Ю. М. Алихановой, М., 1974.
• 4) Балин, 1990: Балин В. И. сост. «Ранняя поэзия хинди» / Учебные задания. Ленинград, 1990.
• 5) Бхартрихари, 1979: Бхартрихари «Шатакатраям» / Пер. с санскр., исследование и комментарий И. Д. Серебрякова, М., 1979.
• 6) Бычихина, 1987: Бычихина Л. В., Дубянский А. М. «Тамильская литература», М., 1987.
• 7) Гринцер, 1983: Гринцер П. А. «Ведийская литература"// «История всемирной литературы», 1 том, с.209−227, М., 1983.
• 8) Гринцер, 1987: Гринцер П. А. «Основные категории классической индийской поэтики», М., 1987.
• 9) Гринцер, 2010: Гринцер П. А. «Жанры санскритской драмы и типы ее героев"// «Поэтологические памятники Востока» с. 9−15, М., 2010.
• 10) Дашарупа, 2010: Гринцер П. А. «Дашарупа» Дхананджаи"// «Поэтологические памятники Востока» с. 16−47, М., 2010.
• 11) Елизаренкова, 1989: Елизаренкова Т. Я. «Ригведа» — великое начало индийской литературы и культуры"// «Ригведа. Мандалы I-IV», с.426−543, М. 1989.
• 12) Елизаренкова, 1995: Елизаренкова Т. Я. «Ригведа. Мандалы V-VIII», М. 1995.
• 13) Елизаренкова, 1999: Елизаренкова Т. Я. «Ригведа. Мандалы IX-X», М. 1999.
• 14) Елизаренкова, 1999: Елизаренкова Т. Я. «О Соме в Ригведе"// «Ригведа. Мандалы IX-X» c.323−353, М., 1999.
• 15) Кавьядарша, 1996: Гринцер П. А. «Дандин. Зеркало поэзии («Кавьядарша»)"// «Восточная поэтика» с.111−165, М., 1996.
• 16) Кавьямиманса, 1996: Серебряный С. Д. «Раджашекхара. Рассуждение о поэзии («Кавьямиманса»)"// «Восточная поэтика» с.166−217, М., 1996.
• 17) Камасутра, 2000: Ватсьяяна Малланага «Камасутра» / Пер. с санскр., вступительная статья и комментарий А. Я. Сыркина, СПб, 2000.
• 18) Кинсли, 2007: Дэвид Кинсли «Образы божественной женственности в Тантре. Десять Махавидий», СПб, 2007.
• 19) Краснодембская, 1982: Краснодембская Н. Г. «Традиционное мировоззрение сингалов», М., 1982.
• 20) Лидова, 2008: Лидова Н. Р. «Поэтическая речь в «Натьяшастре» // «Donum Paulum. Studia Poetica et Orientalica. К 80-летию П.А. Гринцера», М., 2008.
• 21) Лидова, 2010: Лидова Н. Р. «Раса в системе эстетических категорий «Натьяшастры"// «Поэтологические памятники Востока» с. 48−82, М., 2010.
• 22) Натьяшастра, 2010: Лидова Н. Р. «Натьяшастра» Бхараты» // «Поэтологические памятники Востока» с. 83−152, М., 2010.
• 23) Образцов, 2014: «Модернизм в литературах Азии и Африки. Очерки», ответственный редактор А. В. Образцов, СПб, 2014.
• 24) Пураническая энциклопедия
• 25) Русанов, 2002: Русанов М. А. «Поэтика средневековой махакавьи», М., 2002.
• 26) Сенкевич, 1989: Сенкевич А. Н. «Общество. Культура. Поэзия (Поэзия хинди периода независимости)», М., 1989.
• 27) Серебряков, 1983: Серебряков И. Д. «Бхартрихари», М., 1983.
• 28) Сыркин, 1996: Сыркин А. Я. «Единство «сакрального» и «мирского» в любовных отношениях и образе жены"// Ватсьяяна Малланага «Камасутра» с. 314−356, СПб, 2000.
• 29) Тавастшерна, 2003: Тавастшерна С. С. «Введение в классическую санскритскую метрику», СПб, 2003.
• 30) Тавастшерна, 2008: Тавастшерна С. С. «Становление и развитие лингвистической традиции в Древней Индии», диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук, СПб, 2008.
• 31) Тавастшерна, Цветкова, 2009: Тавастшерна С. С., Цветкова С. О. «Санскритская поэтика», СПб, 2009.
• 32) Темкин, 2000: Темкин Э., Эрман В. «Мифы Древней Индии», СПб, 2000.
• 33) ХалаСатавахана, 2006: Хала Сатавахана, «Саттасаи» (антология пракритской лирики) / Перевод, предисловие, комментарий и словарь М. А. Русанова, М., 2006.
• 34) Челнокова, 2014: Челнокова А. В., Стрельцова Л. А. «Модернизм в индийской литературе» // «Модернизм в литературах Азии и Африки. Очерки», ответственный редактор А. В. Образцов, СПб, 2014.
• 35) Щербатской, 1902: Щербатской Ф. И. «Теория поэзии в Индии"// Журнал Министерства народного просвещения, 1902, c.341.
• 36) Элиот, 1997: Элиот Т. С. «Назначение поэзии. Статьи о литературе.», М., 1997.
• 37) Ajneya, 2005: Sachchidananda Vatsyayan «Ajneya» «Angan ke par dwar» (Hindi poems), New Delhi, 2005.
• 38) Ajneya, 2006: Sachchidananda Vatsyayan «Ajneya» «Ari o karuna prabhamaya» (Poems), New Delhi, 2006.
• 39) Ajneya, 2009: Doosra saptak (poems), edited by Sachchidananda Vatsyayan «Ajneya», New Delhi, 2009.
• 40) Ajneya, 2012: Sachchidananda Vatsyayan «Ajneya» «Kitni navon mein kitni baar» (Poems), New Delhi, 2012.
• 41) Dasgupta, 1947: S.N. Dasgupta «A History of Sanskrit Literature. Classical Period», v. I, University of Calcutta, 1947.
• 42) Dvivedо, 2012: Dvivedо Hazвrо Prasвd «Manu?ya kо sarvottam k? ti sвhitya"// Hindо bhв? в dak? atв ucc? iplomв «Pв?hвvalо», Agra, 2012.
• 43) Ingalls, 1965: Ingalls Daniel H.H. «An Anthology of Sanskrit Court Poetry — Vidyвkara’s «Subhв?itaratnako?a», Cambridge, 1965.
• 44) Keith, 1996: Keith A. Berriedale «A History of Sanskrit Literature», Delhi, 1996.
• 45) Kunjunni Raja, 1963: Raja K. Kunjunni «Indian Theories of Meaning», Madras, 1963.
• 46) Lienhard, 1984: Lienhard Siegfried «A History of Classical Poetry: Sanskrit — Pali — Prakrit», Wiesbaden, 1984.
• 47) Rosenstein, 2004: Rosenstein Lucy «New Poetry in Hindi — Nayi Kavita (An Anthology)», London, 2004.
• 48) љarmв, 1966: љarmв Vinayamohan «Tulsо ke kвvya-siddhвnt"// Pariрodh, February, № 3, 1966.
• 49) Vidyвkara, 1957: «Subhв?itaratnako?a"/ Ed. by D.D. Kosambi and V.V. Gokhale, Cambridge, 1957.
• 50) Warder, 1977: A.K.Warder «Indian Kвvya Literature», v. II, Delhi, 1977.
• 51) Wolpert, 1989: Wolpert Stanley «A New History of India», New York, 1989.

Приложение.

I. Комментированный перевод строф из антологии Видьякары ВЕСНА.

№ 157.

jambыnв? kusumodare? v atirasвd вbaddhapвnotsavв? kоrв? pakvaphalвъayв madhukarоъ cumbanti muсcanti ca /ete?вm api paъya ki?њukataro? patrair abhinnatvi? в? pu? pabhrвntibhir вpatanti sahasв caсcы? u bh?? gв?ganв? //.

Цветы джамбу Джамбу — индийское плодовое дерево, цветет весной, но плоды созревают только к началу сезона дождей. Плоды джамбу небольшие и очень темные [Ingalls, 1965: p.481], поэтому неудивительно, что попугаи перепутали пчел с ними (индийские пчелы крупные и почти черные). сочатся нектаром, припадают, ликуя, к ним пчёлы.

Попугаи, надеясь: «Поспели!»,.

как плоды, чёрных пчёл то и дело клюнут нежно и отпускают.

Но смотри! Оперением схожи.

с листвой кимшуки Кимшука — дерево с множеством ярко-красных цветов, которые иногда распускаются до того, как дерево полностью покрылось листьями. По форме эти цветы напоминают большие раздутые стручки. Клюв попугая в принципе похож на стручок, а, следовательно, и на цветок кимшуки. те попугаи Имеется в виду индийский попугай с зеленым опереньем и красным клювом. В итоге клюв не только по форме, но и по цвету совпадает с цветком кимшуки. У кимшуки листья вытянутые, остроконечные и тоже напоминают перья. ;

спутав яркие клювы с цветами, подлетают к ним пчёлы мгновенно.

[Раджашекхара].

В стихотворении есть эротический подтекст. Для пчел взято слово женского рода, для попугая — мужского. Вместо «клюнут» в оригинале было «целуют», «нежно прикасаются». Получается, весна — пора гармонии и любви, устроила маленькую любовную сценку, а попугаи и пчелы, не осознавая того, превратились в «актеров». Весна разлила повсеместно любовные силы притяжения. Все думают, что поступают по своей воле, но мир оказался заколдованным: он теперь живет по законам искусства, метафоры оживают (перепутав пчел и плоды, попугаи их косвенно сравнили), а ошибки прячут скрытый смысл любви. В стихотворении присутствуют элементы иконографии «Бога любви изображали юношей, восседающим на попугае (также — на колеснице) В руках у него лук из сахарного тростника с тетивой из пчел и пятью стрелами из цветов. На его знамени изображено фантастическое морское чудовище (макара), во чреве которого он, согласно преданию, жил некоторое время.» [Камасутра, 2000: с.12] индуистского бога любви: цветы, пчелы и попугай. Еще употребляется слово «ati-rasa», что можно перевести и как «очень много цветочного нектара», и как «очень много расы».

№ 158.

d?ъyante madhumattakokilavadhыnirdhыtacыtв? kuraprвgbhвraprasaratparвgasikatвdurgвs ta? оbhыmaya? /yв? k? cchrвd abhila? ghya lubdhakabhayвt tair eva re? ыtkarair dhвrвvвhibhir asti luptapadavоni?њa?kam e? оkulam //.

Кукушки Кукушка или кокила — птица, которую чаще всего упоминают в связи с весной. Именно в это время кокилы поют. Причем поют они в самом гармоничном, пятом тоне, что соответствует весне как воплощению высшей степени гармонии., опьяненные весной, трясут и наклоняют ветви манго Манго цветет весной.

И сыплется пыльца, и превращает вот эти берега в зыбучие пески.

Их перейдя с трудом, охотников страшась, газелей стадо больше не рискует:

всё льют и льют встревоженные ветви потоками пыльцу — следы занесены.

[Мурари].

Интересно, как точно удалось поэту показать пышное цветение манго, не употребив ни разу слово «цветок». Если есть пыльца, значит, цветы манго уже распустились. Чем больше пыльцы — тем больше цветов. Мурари двумя простыми штрихами создает изобилие пыльцы: во-первых, она льется на землю потоками, во-вторых, она льется настолько быстро и в таком количестве, что буквально за секунду засыпает глубокие (газели пробирались с трудом — слой пыльцы был высокий) следы газелей.

№ 160.

kвntв? hitvв virahavidhurвrambhakhedвlasв? gо? mвm ulla? ghya vrajatu pathika? kвpi yady asti ъakti? /ity въokо jagati sakale vallarо cоrikeva prвptвrambhe kusumasamaye kвladevena dattв //.

«Любимую ты бросил, она измождена разлукой, одинока…

Пройдя мимо меня, держи свою дорогу, о путник, если силы остались у тебя," ;

ашоковые Ашока — еще одно дерево, цветущее весной; крупнее, чем кимшука. Цветы красные, растут сплошным рядом вдоль целой ветви, поэтому цветы ашоки часто сравнивают с надписями и посланьями. Тем более, что для любовных писем индийцы использовали специальную красную краску. [Ingalls, 1965: p.481] Считается, ашока зацветает после того, как ствол дерева тронет ногой молодая девушка. Ашока — древний символ плодородия и любви. [Ingalls, 1965: p.111] ветви посланьями по миру развесил Камадэва Кама (Камадэва — бог Кама) — индуистский бог любви, саморожденный, вышел из сердца верховного творца Брахмана. Кама — сын дхармы и супруг веры. Пураны называют Каму сыном богини счастья и красоты Лакшми. Супруга Камы — Рати («любовная страсть»), младший брат — Кродха («гнев»), дочь — Тришна («жажда») etc. «Кама почитался также одним из вишведевов — божеств, которым поклонялись при жертвоприношениях душам предков и ежедневно подносили часть пищи.» [Камасутра, 2000: с.11−12].

на зареве весны.

Тяжело приходится тем, кто осмелился нарушить гармонию весны. Путник ушел в странствие (или не успел вернуться), а весной обостряется любовная тоска, что делает разлуку абсолютно невыносимой. От нее нигде не спрятаться: повсюду признаки весеннего упоенья любовью.

Два раза в стихотворении повторяется одно и то же слово — для выверенной кавьи это возможно только как особое средство выразительности. В первом случае «вrambha» относится к чувствам человека, к страданиям покинутой девушки, во втором — к весне, то есть повтор устанавливает взаимосвязь между обострением тоски и началом весны.

Весну в строфе называют «временем цветов»: у бога Камы цветы — это стрелы, с помощью которых он ранит сердца любовью. Словосочетание «Начало времени цветов» можно прочесть как «начало времени любовных стрел» и, соответственно, ран от них.

№ 161.

manda? dak? i?am вhvayanti pavana? pu? skokilavyвh?tai? sa? skurvanti vanasthalо? kisalayotta? sair ni? a??вlibhi? /candra? sundarayanti muktatuhinaprвvвrayв jyotsnayв vardhante ca vivardhayanti ca muhus te 'mо smara? vвsarв? //.

Тихий ветер из южных земель Весной приходит ветер с юга. Причем это ароматный, приятный ветер, так как на его пути Малайские горы (Западные Гхаты на Малабарском побережье [Ingalls, 1965: p.484]), где растет благоуханный сандал.

зазывают пением кокил, и леса украшают, сажая пчел в оправу тонкой листвы, и луну облачают в сиянье, сняв с неё холодный покров Индийцы считают, что луна зимой покрывается морозной дымкой и из-за этого тускнеет.,.

эти дни, что растут поминутно, укрепляя силы Любви.

№ 1678.

adhvanyasya vadhыr viyogavidhurв bhartu? smarantо yadi prв? вn ujjhati kasya tan mahad aho sa? jвyate kilbi? am /ity eva? pathika? karoti h? daye yвvat taror mыrdhani prodghu?? a? parapu?? ayв tava tavety uccair vaco 'nekaъa? //.

«Вот страдает жена в разлуке, об ушедшем муже грустит.

Если с жизнью она простится Героини индийской поэзии так грустят в разлуке, что могут даже умереть. Обычно на свою скорую смерть героиня намекает уходящему возлюбленному.,.

будет чьим этом страшный грех?" ;

так у сердца спрашивал путник, когда с дерева гулким эхом вдруг кукушка несколько раз повторила: «Тво-им, тво-им» Когда М. А. Врубель был неизлечимо болен, ему казалось, что воробьи в больничном саду чирикают: «Чуть-жив, чуть-жив». Когда человек сосредоточен на чем-то или слишком погружен в себя, он чувствует, как все вокруг вторит его мыслям. .

Упоминание кукушки дает читателю понять, что сейчас весна. Путника мучает совесть, что он ушел/не вернулся вовремя. Но самое удивительное, что путника гораздо больше волнуют вопросы дхармы (на чью душу грех ляжет), а не жизнь или смерть жены.

№ 1693 madhur mвso ramyo vipinam ajana? tva? ca taru? о sphuratkвmвveњe vayasi vayam apy вhitabharв? /vrajatv ambв mugdhe k? a?am iha vilambasva yadi vв sphu? as tвvaj jвta? piњunavacasвm e? a vi? aya? //.

Весна сейчас, и роща так чудесна, и ни души! Ты молода, а я в том возрасте, когда бушуют страсти, хорош собой… Поэтому пройдёте Вы мимо, госпожа, или немного ты, милая, задержишься со мной, ;

уже для сплетен повод появился.

[Валлана].

Когда есть все элементы, чтобы возникла «любовная раса», факты теряют значение. К этому драматическому аргументу и прибегает «соблазнитель» в стихотворении. Интересно, как в оригинале лирический герой по-разному обращается к героине в зависимости от ее предполагаемого решения. Дословно: «пусть проходит матушка (обращение к даме „строгих правил“) мимо, или, нежная, ты здесь повремени» (обе глагольные формы — императив, только первая на третье лицо, то есть отстраненно, а вторая менее официальная — на второе лицо, единственное число).

ЛЕТО.

№ 196 sвndrak? о?apratatavitatacchinnabhugnonnatвbhi? prвya? kaъmоrajaruciju? o dвvavahne? ъikhвbhi? /vвyu? sa? cвri?a iva likhaty вnane digvadhыnв? dhыmodgвrair agurupavanai? sвntarвn patrabha? gвn //.

Неистовый, а то почти угасший, растянутый и вдоль, и поперек, оборванный, закрученный и сразу неизмеримо выросший — вовсю лесной пожар Лесные пожары — частое явление в Индии во время очень жаркого, сухого лета (а оно там именно такое). Раньше пожары специально устраивали, потому что земледелие было подсечно-огневым, и летняя жара помогала быстрее сжечь ненужные заросли. [Ingalls, 1965: p.120] играет языками, он стал шафраном. В пасту из алоэ Алоэ и шафран — стандартные средства, которыми женщины наносят себе на тело витые рисунки — популярное в Индии украшение. [Ingalls, 1965: p.485] Еще алоэ бело-серого цвета, что позволяет сравнить его с дымом клубы густого дыма обратив, наносит ветер сторонам-богиням Сторона света на санскрите мужского рода, чтобы сделать ее «женщиной» (потому что дым похож на рисунки разными красящими и косметическими веществами, и только женщины так украшают себя), поэт добавляет к слову стороны слово vadhы — «жена». Кстати, Индия во всем изобильная страна, даже сторон света у индийцев 10 = 4 главных (север, юг, etc) + 4 промежуточных (северо-запад, etc) + надир + зенит.

как будто бы узоры на лицо:

нестойкие плетёные рисунки.

№ 210 њukapatraharitakomalakusumaњa?вnв? ъirо? aya??оnвm /talam въrayati dinвtapabhayena paripi?? ita? њaityam //.

Испугавшись зноя, спряталась прохлада на ветвях шириши Шириша — акация, цветы похожи на пушистый пучок ворсинок, маленькие полусферы, цвет от почти белого у центра до светло зелено-желтого на поверхности «полусфер».

и комочком сжалась прямо под цветком, нежным, золотистым, ;

словно бы из пуха попугая Еще один вид индийского попугая — маленький, однотонный, зелено-желтого цвета, в точности такого же, как цветы шириши. сделан этот хрупкий веер В оригинале стихотворения не было отождествления цветка шириши с миниатюрным опахалом, читатель должен был догадаться сам.

[Вагура].

СЕЗОН ДОЖДЕЙ.

№ 229 etasmin madajarjarair upacite kambыravв? ambarai? staimitya? manaso diњaty anibh? ta? dhвrвrave mыrchati /utsa?ge kakubho nidhвya rasitair ambhomucв? ghorayan manye mudritacandrasыryanayana? vyomвpi nidrвyate //.

Дождь шумит. Вдруг слоны затрубили, опьяненные мускусом течки Период течки у слонов приходится на сезон дождей. .

И раскаты протяжного гула заблудились в завесе потоков.

У дождя цепенеет рассудок, шум воды превращается в вой…

Небо обняло стороны света и прижало их к толще груди.

Луна с солнцем — огромные очи, уже долго закрыты. Уснул небосвод и бормочет невнятно грудой туч, или просто храпит.

Звук трубящих слонов сначала усилил звук дождя. Но подействовало мнимое усиление магически: дождь полил как сумасшедший. Интересно вспомнить в контексте этого стихотворения известный гимн Ригведы — гимн лягушкам [VII, 103]. Лягушки тоже верные спутники сезона дождей, и, воспевая кваканье лягушек, гимн на самом деле вызывал дождь. [Елизаренкова, 1989: с. 489].

№ 232.

ambhodher va? avвmukhвnalajhalвjvвlopagы?hвntarв vyвmohвd apibann apa? sphu? am amо tar? e?a paryвvilв? /uddeъasphuradindracвpavalayajvвlвpadeъвd aho dahyante katham anyathвrdhamalinв? gвradyutas toyadв? //.

На дне океана, из пасти кобылы, вырывается пламя и прячется в водахПо индийским представлениям, на дне океана есть отверстие в форме кобыльей пасти — это огнедышащий вход в подземный мир, через него можно попасть на Южный полюс. [Темкин, 2000: с.502] Также есть у индийцев представление о том, что вода содержит внутри себя огонь, потому что когда вода тушит огонь, огонь исчезает, потому что вода его проглатывает.

Должно быть, от жажды безумные тучи оттуда испили: их чёрные угли сгорели почти, и, конечно, не могут зажигаться всё время от радуг высоких, сверкающих только поддельным огнём!

В сезон дождей грозы постоянны, прекращаются и сразу начинаются, поэтому тучи снова и снова «загораются» молниями. Автор делает предположение, откуда у черных, истлевших (потому что они ведь прекращают гореть, гроза пусть не надолго, но замолкает) углей туч такой запас огня, что они загораются опять. Между грозами появляются радуги, поэтому, может быть, они зажигают тучи? Но это не так, потому что свет радуг холодный, они не греют, значит, их огонь поддельный, от него ничто не может загореться.

№ 240.

вkrandв? stanitair vilocanajalвny aъrвntadhвrвmbubhis tadvicchedabhuvaъ ca ъokaъikhinas tulyвs ta? idvibhramai? /antar me dayitвmukha? tava ъaъо v? tti? samaivвvayos tat ki? mвm aniъa? sakhe jaladhara tva? dagdhum evodyata? //.

Рыданьями, как громом, разражаюсь, текут неутомимым ливнем слёзы, огонь разлуки сердце разъедает, как будто молний бешеная свора.

Лицо любимой берегу как тайну, ты, облако, луну скрываешь… Друг!

Все признаки у нас с тобой совпали, зачем меня не прекращаешь мучить?

[Яшоварман].

Когда герой перечисляет свои «признаки» и говорит, что они похожи на признаки облака, происходит сравнение и выявление не указанных изначально читателю качеств. Слезы героя не прекращаются подобно ливню, тоска раздирает его сердце, как молнии — облако, а лицо возлюбленной изящно сравнивается с луной. Облако не перестает мучить лирического героя (путника, не успевшего до начала сезона дождей вернуться домой), потому что не останавливает дождь, не сдерживает сезон дождей. Но герой понимает, что сам не в состоянии сдержаться: вдруг облаку так же грустно? Герой все свои чувства находит в облаке, значит, не может ни на секунду отвлечься от печали разлуки. А облако, в свою очередь, отражается в герое, и тоже не может прекратить выражать страдания.

№ 241 bhuva? kim etв divam utpatanti divo 'thavв bhыtalam вviъanti /calв? sthirв veti vitarkayantyo dhвrв? karвgrair abalв? sp?њnati //.

«Земля ли это к небесам взлетает, а, может, падает на землю небо?

Текут как раньше или затвердели?" ;

так размышляют девушки, касаясь потоков ливня кончиками пальцев.

№ 242 chatrвvalambi vimalorupaya? pravвhadhвrвbharaspha?ikapaсjarasa?yatв?ga? /pвntha? svaъвsanavila? ghanajвtakopakвmвjсayв priyatamвm iva nоyate sma //.

Свисает с зонта воды полотно ;

всевластие Камы путник нарушил.

Разгневанный бог тотчас повелел его заточить в хрустальную клетку из этих прозрачных прутьев-потоков и отвести обратно к любимой.

№ 259 вrohavallоbhir ivвmbudhвrвrвjоbhir вbhыmivilambinоbhi? /sa?lak?yate vyoma va? adrumвbham ambhodharaъyвmadalaprakвъam //.

Словно кипа воздушных корней до земли растянулись потоки бесконечного ливня. Листвой сгустки туч претворились, и стало необъятным баньяном небо.

[Дакша].

ОСЕНЬ.

№ 270 dadhati dhavalвmbhodacchвyв? sitacchadapa? ktayo divi payasi ca ъvetвmbhojabhrama? pratimвъatai? /vidadhati na ced utka?? hвrdra? њaran ma? inыpuradhvanitamadhurottвlasnigdhair mana? kva? itormibhi? //.

Стаи гусей белокрылых Гуси и другие перелетные птицы появляются осенью. [Ingalls, 1965: p.136] Вообще гусь — белый с коричневыми пятнами, но индийцы этих пятен будто не замечают.

плывут облаками по небу, лотосами Лотосы осенью не цветут. отражений кочуют по всем водоёмам…

Будто желанием нежным ещё не наполнила осень сердце до самого края, пока лепетали волны, словно ножные браслеты, ласково и беззаботно.

[Мановинода].

№ 272 raja? pвtajсвnв? kumudasumanoma?? alabhuvi smarasyoccair mantra? kim api japatв? hu? k?tim iyam /sthire yыnв? mвnagrahaparibhave mыrchati ghano dvirephвcвryв? в? madhumadapa? оyвn kalakala? //.

Растекаются стороны света Во время сезона дождей стороны света сжаты тучами, а теперь тучи уходят — и они растекаются, как потоки воды, если убрать плотину. Земные реки постепенно спадают (дождевая вода уходит), стихают, и реки небесные перенимают такую же механику.,.

словно реки из сердца небес.

Воды их постепенно стихают в белизне берегов-облаков, днём осыпаны многоголосьем журавлиного Журавль — еще одна «осенняя» птица хрупкого хора, ;

ночью будут одеты в сиянье драгоценных лотосов-звёзд.

[Мановинода].

ЗИМА.

№ 310 dыrapro? itakair avвkaraparоhвsв? svakвntвъmasu prвleyasnapite? u muktasalilotpвdasp? hвkelaya? /k?оyante suratвntare 'pi na d? ъв? pвtrоk? tв? kвmibhi? saubhвgyвpagamвd ivendumahasв? lвva? yaъыnyв? њriya? //.

Как давно не смешит луну белых лотосов нежная россыпь.

Уже долго под инеем спрятан милый лунному сердцу камень Камень, любимый луной — лунный камень. Считалось, что когда луна касается его своими лучами, на лунном камне выступает вода, словно капли пота, возникающие от наслаждения. Капли пота — один из излюбленных образов индийской литературы, его сравнивают с жемчугом, с цветами, с драгоценностями ;

от изысканной ласки лучей даже капли на нём не возникнет;

и любовники, отдыхая, чтобы вновь насладиться друг другом, взором жадным к ночному светилу припадать не хотят Разгоряченные любовники смотрят на луну, вкушают взором ее прохладные лучи, их усталость проходит. Но нет смысла в прохладных лучах, когда пришла зима. Более того, зимой луна окутана дымкой и не сияет как прежде, — видимо, с этим фактом и связаны следующие строки про потерю красоты., как будто от луны отвернулась судьба,.

отобрав красоту и счастье.

№ 317 vyathitavanitвvaktraupamya? bibharti niъвpatir galitavibhavasyвjсevвdya dyutir mas?? в rave? /abhinavavadhыro?asvвdu? karо? atanыnapвd asaralajanвъle? akrыras tu? вrasamоra?a? //.

Теперь у луны выраженье лица встревоженной женщины То есть луна побледнела из-за зимней дымки. Солнце поблекло подобно приказам господ, лишённых былого величья Зимой солнце светит, но почти не греет, значит, выполняет исключительно номинальную роль…

Так сладостна робость огня в очаге Индийцы топят кизяком, который разгорается медленно, источает много дыма, но пламя его почти незаметно и «робко». [Ingalls, 1965: p.493] ,.

как будто жена молодая разгневаться хочет. И ветер зимой безжалостен, словно объятья неискреннего человека. [Абхинанда].

№ 1653 sоtkвra? њik?ayati vra? ayaty adhara? tanoti romвсcam /nвgaraka? kim u milito na hi na hi sakhi haimana? pavana? //.

«Он заставлял дыхание сбиваться В оригинале было буквально: «делать звук «сит». Согласно Камасутре этот звук женщина произносит во время любовных наслаждений. Сит — звук сбившегося дыхания, резкого вдоха.,.

поранил даже губы мне. Всё тело мурашками Мурашки, в оригинале — поднявшиеся волоски на теле — оба признака говорят об удовольствии или испуге, удивлении. В этом стихотворении, естественно, имеют в виду удовольствие. покрылось!" - «Неужели ты городского встретила мужчину?» Городские мужчины искусны в любви в отличие от деревенских. Существует много шуток на тему деревенской «неумелости». Например, вот строфа из поэмы Дамодарагупты «Куттанимата» («Наставление сводни»), где гетеры обсуждают своих посетителей: «Слушай, подруга, одно чудное дело, что совершил сегодня деревенский возлюбленный — когда я закрыла глаза в любовном экстазе, он бросил меня, испугавшись, мол, умерла.» [Хала Сатавахана, 2006: с.37].

— «Нет-нет, подруга, только зимний ветер.».

[Дхармадаса].

В собрании Бхартрихари есть два стихотворения, почти идентичные этому по смыслу. Две строфы Бхартрихари написанны в разных размерах — вот и все отличие между ними. Здесь зарисовка выглядит изящнее — форма и содержание лучше подходят друг другу: легкая ирония предполагает разговорную стилистику. Санскрит в этой строфе сложно узнать, такой простой синтаксис встречается очень редко. На диалектах хинди впоследствии появится целая серия стихотворений, написанных по этой схеме: двусмысленное описание, вопрос подруги, формульный ответ с изменяемым последним словом (к примеру, их много в творчестве Амира Хусро Дехлеви).

КАМА.

№ 330 aho dhanu? i naipunтya? manmathasya mahвtmana? |.

љarоramak?ata? k? tvв bhinattyantargata? mana? ||330||.

Велика твоя ловкость, о Лучник Лучник — один из стандартных эпитетов Камы., смущающий разум:

тело не ранишь, но сердце пронзаешь насквозь.

№ 333 yвcyo na kaљcana guru? pratimв ca kвntв.

pыjв vilokana-vigыhana-cumbanвni |.

вtmв nivedyam-itara-vrata-sвra-jetrо?

vandвmahe makara-ketanadevadоk?вm ||333||.

Не нужно звать гуру; икона ;

возлюбленной облик; обряды ;

взоры долгие, прятки в объятьях, поцелуи; душа твоя ;

вот единственное подношение.

Превзошла ритуалы другие церемония Лучника-бога.

Прославляем и чтим её!

[Валлана].

В стихотворении косвенно утверждается превосходство Камы над другими богами, так как церемония поклонения Каме лучше всех нормативных церемоний. Фраза «прославляем и чтим ее» намекает на то, что люди погружены в любовное чувство и с удовольствием исполняют все ритуалы любви. Кама является одной из главных целей жизни человека, и в строфе показаны пути достижения успеха на пути к этой цели.

ПОДРОСТКОВЫЙ ВОЗРАСТ.

№ 344 premвsa? gi ca bha? gi ca prativaco’pyukta? ca gupta? tathв.

yatnвd-yвcitam-вnana? prati samвdhвne ca hвne ca dhо? |.

ity-anyo madhura? sa ko’pi рiрutв-tвrunтyayor-antare.

varti?nтor-m?ga-cak?u?o vijayate dvaividhya-mugdho rasa? ||344||.

Умоляют её обернуться, лицо показать, ;

ей никак не решить: отказать или же согласиться.

На пороге любви нерешительный замер ответ, и насмешлив и нежен, и сказан и спрятан как будто.

Когда девушки газелеокие Газелеокая — канонический эпитет красавицы. сбросить спешат свои детские годы и в юность спешат облачиться, торжествует двусмысленность в каждой детали У Афанасия Фета есть стихотворение, которое напоминает по смыслу и по реализации этого смысла каноническую секцию стихов о девушке-подростке:

Её не знает свет, — она ещё ребёнок;

Но очерк головы у неё так чист и тонок, И столько томности во взгляде кротких глаз, Что детства мирного последний близок час.

Дохнёт тепло любви, — младенческое око Лазурным пламенем засветится глубоко, И гребень, ласково-разборчив, будто сам Пойдёт медлительней по пышным волосам, Персты румяные, бледнея, подлиннеют…

Блажен, кто замечал, как постепенно зреют Златые гроздия, и знал, что, виноград, сбирая, он вопьёт их сладкий аромат! Как сладок той невнятности мутный нектар!

[Лакшмидхара].

№ 363 utkhelat-trivalо-tara?ga-taralв romвvalо-рaivala;

srag-valir-yuvatо dhruva? jana-mano-nirvвnтa-vвrвnтasо |.

etasyв yad-uras-ta?о-parisare yad-bвlya-cвpalyayo?

sthвne yauvana-рilpi-kalpita-citв-caitya-dvaya? d?љyate ||363||.

Три складочки на животе наметились словно на водах реки замелькала рябь.

Над ними пушок — это ряска узорно гирлянды плетёт.

Воистину, девушки юность ;

Бенарес В Бенарасе течет река Ганга, а живот девушки косвенно сравнивается с Гангой. Пушок над складочками на животе считался еще одним необходимым атрибутом красавицы., где сердце людей спасенье, свободу находит от бренности бытия.

И видно, как молодость-скульптор на двух берегах груди Употреблено слово uras, значащее не женскую грудь, а поверхность грудной клетке. Обычно это слово употребляют по отношению к мужской груди.

по алтарю возводит:

в память о смолкнувших играх и резкой подвижности детства.

[Бхава].

№ 365 yat-pratya?ga? ta? amanusaranty-ыrmayo vibhramвnтв?

k?obha? dhatte yad-api bahala? snigdha-lвvanтya-pa?ka? |.

unmagna? yat-sphurati ca manвk-kumbhayor-dvandvam-etat.

tan-manye'sya? smara-gaja-yuvв gвhate h? t-ta?вgam ||365||.

Мягкие волны кокетливой грации к телу её, точно к берегу, льнут;

ил Ил или точнее — грязь. Одно из санскритских слов для лотоса в переводе значит «рожденные из грязи». Таким образом, тело девушки неявно называется лотосом. красоты за собой оставляя, каждой детали и каждой черте плавность приносят и трепет волнений Трепет волнений — способность реагировать на любовное чувство.

Хоть погружённая в зыбкую нежность, всё-таки стала немного видна пара вот этих набухших кувшинов Имеется в виду грудь девушки.:

думаю я, что в пруду её сердца плещется Смары Смара — еще одно имя Камы. «Smara» значит «воспоминание», «припоминание». слон молодой.

[Видхука].

№ 373 sutanur-adhunв seya? nimnв? svanвbhim-abhоk?ate.

kalayati parвv? ttenвk?nтв nitambasamunnatim |.

rahasi kurute vвsoguptau svamadhyakadarthanв?

api ca kim-api vrо? в? krо? вsakhоm iva manyate ||373||.

Очень худая когда-то, ныне она наблюдает, как становится глубже день ото дня пупок Глубокий пупок — еще один классический элемент женской красоты.

И, назад обернувшись В скульптурных группах распространена женская фигура в таком повороте, когда девушка из-за спины оглядывает линию своих бедер. Этот поворот еще может быть связан с подвижностью взглядов, появившеюся у девушки. Не было бы этой подвижности, девушка бы не стала оглядываться и ничего бы не заметила.,.

не заметить не может бёдер округлую прибыль.

Если одна остаётся, то принимается мучить талию, туже и туже пояс свой затянув.

Со стыдом неразлучна в каждом движенье и деле, будто с подружкой по играм.

МОЛОДЫЕ ЖЕНЩИНЫ.

№ 396 so’yam-abhyudita? paрya priyвyв mukha-candramв? |.

yasya pвrvanтa-candrenтa tulyataiva hi lвсchanam ||396||.

Посмотри на лицо-луну моей любимой, а пятно на такой луне По индийским представлениям идеальная во всем и наполненная амритой луна все-таки имеет «недостаток"-пятно на своей поверхности. Если по европейским представления это пятно — в форме идущего человека с узлом на спине — образ Каина, то индийцы видят в пятне то зайца, то газель. ;

само сравненье.

В то время как на луне есть пятно, лицо красавицы, сравниваемое с луной, — безупречно. Получается, что, сравнивая лицо с луной, поэт умаляет красоту девушки, поэтому его сравнение становится недостающим пятном, и уподобление теперь абсолютное.

№ 397 vidhвyвpыrva-pыrnтendum-asyв mukham-abhыd-dhruvam |.

dhвtв nijвsanвmbhoja-vinimоlana-duНsthita? ||397||.

Когда Творец зажёг луну её лица, такую, что ещё.

над миром не сияла, как смог он усидеть на лотосе своём Творец Брахма сидит на лотосе. А лотосы закрываются, когда всходит луна. Луна лица красавицы настолько сильна, что заставила закрыться лотос-трон Брахмы. Причем сила здесь приравнивается качеству, мере проявленности признака. У луны лица предельная красота, значит — это сила, которая «усиливает» все свойства луны, в том числе и влияние на лотосы. Трон Брахмы от обычной луны не закрывается, но перед луной лица красавицы устоять (остаться раскрытым) не смог.,.

ведь тотчас лепестки сомкнуться захотели.

[Шри Харшадева].

№ 408 janaН punтyair-yвyвj-jaladhi-jala-bhвva? jala-mucas.

tathвvastha? caina? vidadhati љubhaiН љukti-vadane |.

tatas-tв? љreyobhi? parinтatim-asau vindati yayв.

ruci? tanvan pоna-stani h? di tavвya? vilasati ||408||.

Пусть заслуги былых рождений.

человеку помогут стать дождевою водой.

И, быть может, судьба благая предназначит дождю проникнуть в створку раковины перламутра.

И тогда, если будет удача небывало щедра, череда превращений случится, чтобы смог он играть, красоваться, ублажая своим сияньем.

твою полную грудь.

[Ачаласимха].

№ 411.

ceto-bhuvo racita-vibhrama-sa?vidhвna?

nыna? na gocaram-abhыd-dayitвnana? va? |.

tat-kвnti-sampadam-avвpsyata cec-cakorв?

pвnotsava? kim-akari?yata candrikвsu ||411||.

Да вы не видели лица моей любимой, чьё обаяние сам Лучник-бог творил!

Ведь если бы, чакоры Чакора — индийская куропатка. Известна тем, любит есть горящие угли. Однако они почему-то никак не достаются чакоре. Поэтому она клюет на воде лунные блики, которые ей напоминают ее гастрономическое предпочтение. Чакора — частая гостья в индийской поэзии, традиционный символ верности., вы вкусили всё совершенство облика её,.

то не смогли бы больше наслаждаться, вкушая пресное сияние луны.

[Раджашекхара].

№ 433.

etad-locanam-utpala-bhrama-vaрвtpadma-bhramвdвnana?

bhrвntyв bimba-phalasya cвjani dadhadvвmвdharo vedhasв |.

tasyв? satyamana? ga-vibhrama-bhuva? pratya? gam-вsa?ginо.

bhrвntir-viљva-s?jo'pi yatra kiyatо tatrвsmad-вder-mati? ||433||.

Хотел создать глаза, но по ошибке раскрылась пара тёмно-синих лилий.

Лицо он спутал с лотосом, а губы не отличить от спелых ягод бимбы Бимба — плодовое дерево, чьи маленькие плоды-ягоды похожи на вишню по цвету., ;

воистину Творец вселенной Брахма был с толку сбит игривостью Любви, невидимой, но словно ставшей сутью всех черт красавицы. Тогда насколько непоправимы наши заблужденья Имеется в виду, сколько ошибок мы можем совершить из-за красавицы, в какое впасть безумие. То есть разные категории ошибок приравниваются друг другу. Если в частности видна эта ошибочность, то она будет неотступно сопровождать целое.

[Вирьямитра].

№ 438.

tanva?gоnв? stanau d??? vв рira? kampвyate yuvв |.

tayor-antara-sa?lagnв? d??? im-utpв?ayann-iva ||438||.

Молодой человек увидел грудь красавицы. Трепеща, головой замотал, смутившись.

Только кажется, будто он просто вытянуть взгляд свой хочет, что упругие груди сжали.

[Панини].

№ 440.

yвtв locana-gocara? yadi vidher-enтek?anтв sundarо.

neya? ku? kuma-pa?ka-piсjara-mukhо tenojjhitв syвt-k?anтam |.

nвpy-вmоlita-locanasya racanвd-rыpa? bhaved-оd?љa?

tasmвt-sarvam-akart?ka? jagad-ida? љreyo mata? saugatam ||440||.

Когда творил красавицу Создатель, взглянул бы на лицо газелеокой, лучащееся, будто золотое, то неужели в силах был потом её хоть на мгновение оставить?

Но если бы творил, закрыв глаза, такого совершенства не добился.

Как следствие, буддийская доктрина, что этот мир никем не сотворён, вернее и доходчивее прочих.

[Дхармакирти].

Автор стихотворения — знаменитый буддийский ученый Дхармакирти. Допустим, доктрина верна, но если Создатель не смог оставить красавицы, то как сможет слабый смертный отречься от своих страстей по отношению к ней?

№ 444.

gotre sвk? вd-ajani bhagavвn-e?a yat-padmayoni?

љayyotthвya? yad-akhila-maha? prоnтayanti dvirephвn |.

ekвgrв? yad-dadhati bhagavaty-u?nтa-bhвnau ca bhakti?

tat-prвpus-te sutanu vadanaupamyam-ambhoruhвnтi ||444||.

Некогда род их помог.

Брахме явиться на свет, пчёл ублажают с утра и целый день напролёт;

ревностно, самозабвенно служат Господу-Солнцу ;

вот и смогли обрести.

нежные личики-лотосы честь быть сравнимыми, стройная, с чудом лица твоего.

[Мурари].

Неслучаен выбор «господ», которых ублажали лотосы, чтобы достичь своей цели. В начале строфы идет Брахма — бог-Творец. Затем упоминаются пчелы — символ Камы, а Кама мифологически связан с Шивой. В буддизме Кама — бог смерти с цветочными стрелами. Далее идет упоминание солнца. А солнце связано с Вишну. Еще в Ведах Вишну встречается среди солярных божеств. Царь Рама принадлежит Солнечной династии царей. Получается, что лотосы выбрали объектом своего усердного служения Тримурти — Троицу главных индуистских божеств. Таким образом, лотосы не могли не добиться своей цели. И если лицо красавицы сравнивается с лотосами, которые угодны главным богам, значит, косвенно, по ощущению, служение красавице и любви — высшее из служений.

№ 458.

tasyв mukhasyвyata-locanвyв?

kartu? na љakta? sad?љa? priyвyв? |.

itоva роta-dyutir-вtma-bimba?

nirmвya nirmвya punar bhinatti ||458||.

Прекрасноокая! Любимая! Луна, как будто от бессилия сравняться с твоим лицом, опять взялась разбить свой облик, что ваяла так усердно Поэзия здесь выполняет функцию мифа, потому что предлагает объяснение природному явлению.

№ 459.

tulitastvan-mukhenвya? yad-unnamati candramв? |.

avanamra-mukhi vyaktametenaivвsya lвghavam ||459||.

Твоё лицо поникло Признак робости, смущения героини., дорогая.

Луна же вознеслась, величием полна, но только доказала легковесность своей красы, что на весах сравненья всё время спорит с красотой твоей.

РАСЦВЕТ ЛЮБВИ.

№ 492.

aya? te vidruma-cchвyo maru-mвrga ivвdhara? |.

karoti kasya no bвle pipвsв-tarala? mana? ||492||.

В красноте твоих уст-кораллов раскаленность пути в пустыне В оригинале игра слов: «vidruma-cchвyo» можно прочитать и как «кораллового цвета», и как «без деревьев и тени». :

не спасти никому от жажды, о красавица, сердце своё. [Дандин].

№ 500.

sв yaird??? в na vв d??? в mu? itв? samam-eva te |.

h?ta? h? dayam-eke?вm-anye?в? cak? u?a? phalam ||500||.

Те, кто видел её,.

и те, кто её не видел, оказались в убытке.

У одних украдено сердце, у других смысл зренья потерян.

[Прабхакара-дева].

№ 501.

sв bвleti m? gek?anтeti vikasat-padmвnaneti krama;

pronmоlat-kuca-ku?maleti h? daya tvв? dhig-v?thв рrвmyasi |.

mвyeya? m? gat??nтikвsv-api paya? pвtu? samоhв tava.

tyaktavye pathi mв k? thв? punar-api prema-pramвdвspadam ||501||.

«Газелеокая красавица! Лицо ;

только что раскрытый свежий лотос, и груди упругие бутоны постепенно набухают…" - Сердце, стыд-позор твоим речам напрасным, ты опять пленилось наважденьем, а желания твои — попытки миражами жажду утолить.

Впредь не должно больше оступаться и сворачивать на зыбкий путь любви.

[Дхармакирти].

Опять автор — Дхармакирти, и буквальный смысл стихотворения — проповедь. Однако скрытый смысл — любовная раса, потому что читатель видит, насколько бессмысленны и бессильны проповеди, если даже человек, слушающий и верящий в них, все равно влюбляется снова и снова. Поэт словно сам себя убеждает, что не надо, нельзя… но если нужно убеждать, значит, сердце отнюдь не спокойно и желает обратного. Настолько велика сила красавицы, что превосходит даже силу буддийской проповеди.

СЛЕДЫ ЛЮБОВНОГО НАСЛАЖДЕНИЯ.

№ 612.

rвjanti kвnta-nakhara-k?atayo m? gвk?yв.

lвk?в-rasa-drava-muca? kucayor-upвnte |.

anta?-prav?ddha-makara-dhvaja-pвvakasya.

љa?ke vibhidya h? daya? niragu? sphuli? gв? ||612||.

От ногтей любимого порезы красные сияют, точно лак, у газелеокой на груди.

Сомневаюсь: может, это Кама в сердце девушки набрал такую силу, что, прорвав его, теперь наружу пламя страсти рассыпает искры?

[Раджашекхара].

№ 616.

u?asi guru-samak?a? lajjamвnв m? gвk?оratirutam-anukartu? rвjakоre prav? tte |.

tirayati рiрu-lоlвnartana-cchadma-tвla-pracala-valaya-mвlвsphвla-kolвhalena ||616||.

На рассвете, когда перед старшими попугай вздумал вдруг подражать крикам страсти, что слышал ночью, ;

устыдилась газелеокая.

Стала хлопать в ладоши, как бы заставляя детей танцевать.

Всколыхнулись её браслеты, и рассеялся голос птицы в суматохе весёлого звона.

№ 617.

prado?e dampatyornija-ruci vibhinne pranтayinor.

vibhinne sampanne ghana-timira-sa?keta-gahane |.

ratautsukyвt-tвmyat-tarala-manaso? paryavasite.

k?tвrthatve'nyonya? tad-anu viditau ki? nu kurutвm ||617||.

Жена и муж отправились в ночи к своим любовникам. Различными казались дороги их, но в роще, в темноте смешалось всё, и в уголке свиданий пути сошлись. Сердца уже спешили вкусить восторги, страстные порывы в игру любви скорее воплотить…

Друг другом насладясь, друг друга вдруг узнали.

Что делать им теперь?!

№ 619.

yad-rвtrau rahasi vyapeta-vinaya? d??? a? rasвt-kвminor.

anyonya? рayanоyam-оhita-rasa-vyвpti-prav?tta-sp?ham |.

tat-sвnanda-milad-d?љo? katham-api sm? tvв gurыnтв? puro.

hвsodbheda-nirodha-manthara-milat-tвra? kathaсcit-sthitam ||619||.

Двое любовников, скромность отринув, ночью наедине вдруг на кровать посмотрели, где могут сбыться мечтания их.

Ныне, в присутствии старших, случайно встретились взгляды. В зрачках память о взглядах, наполненных страстью, память о взглядах ночных, пляшет веселием, счастьем смешливым…

Как же сдержать его?!

[Амару].

ОСКОРБЛЕННАЯ ЖЕНЩИНА.

№ 637.

tad-evвjihmвk?a? mukham-avi?adвs-tв gira imв?

sa evв? gвk?epo mayi sarasam врli? yati tanum |.

yad-ukta? pratyukta? tad-apa?u љira? kampana-para?

priyв mвnenвho punar-api k? tв me nava-vadhы? ||637||.

Порываюсь обнять ;

отстраняется, взоры отводит.

Речи уклончивы; стоит спросить что-нибудь, то в ответ покачает головой, и на этом всё! ;

Дорогая моя от гнева словно стала опять невестой Индийская невеста (или в данном случае только что вышедшая замуж) стесняется мужа, потому что традиционно браки заключались и заключаются по сговору, то есть «пару» подбирают родители и соглашаются между собой о свадьбе. Поэтому девушка выходит замуж за незнакомого ей человека. В «Камасутре» робость невесты рассматривается подробно и мужчине дается ряд указаний, как вести себя с молодой, смущающейся женой, чтобы не обидеть ее и не заставлять подчиниться силой, но попробовать расположить к себе сердце невесты. К подобным уговорам вынужден прибегать и провинившийся муж, когда его жена гневается. В стихотворении не только героиня сравнивается с невестой, но и герой вновь чувствует себя так, словно уговаривает свою молодую жену.

[Шамбука].

№ 671.

kopas-tvayв yadi k? to mayi pa? kajвk?i.

so’stu priyas-tava kim-asti vidheyam-anyat |.

врle?am-arpaya mad-arpita-pыrvam-uccair;

uccai? samarpaya mad-arpita-cumbana? ca ||671||.

Гнев тобой овладел?

Что ещё тут прибавить, пускай он твоим любовником будет.

Возврати только все поцелуи и объятья, которые раньше ты так жадно брала у меня.

[Амару].

№ 694.

sakhi sa subhago manda-sneho mayоti na me vyathв.

vidhi Смысловая ямака: «subhago» в данном контексте «красивый, красавец» — описание героя. Однако может значить еще и человек с хорошей судьбой. «Vidhi» — судьба, поведение. В стихотворении означает поступки, плоды которых вызревают.-parinтata? yasmвt-sarvo jana? sukham-aљnute |.

mama tu manasa? santвpo’ya? priye vimukho’pi ya;

tkatham api hata-vrо?a? ceto na yвti virвgitвm ||694||.

Не поэтому больно, подружка, что любовь его охладела.

Человек ведь вкушает счастье сообразно делам своим.

Но сгорает в мучениях сердце, когда вижу, что стал безразличен мой любимый, а чувства к нему всё никак не желают угаснуть, словно стыд потеряли совсем.

[Амару].

КРАСАВИЦА В РАЗЛУКЕ С ЛЮБИМЫМ.

№ 704.

vatse naite payodв? surapati-karinтo no bakв? karnтa-љa?kв?

saudвminyo’pi naitв? kanaka-mayam-ida? bhы? anтa? kumbha-pо?he |.

naitat-toya? nabhasta? patati mada-jala? рvвsa-vвtвvadhыta?

tat-ki? mugdhe v? thв tva? malinayasi mukha? prвv??-ity-aрru-pвtai? ||704||.

Дитя моё!

Какие облака?

Ведь это же слоны властителя богов.

Качаются в ушах подвески перламутра ;

какие это цапли?

Не молнии — попоны на головах-кувшинах, все золотом расшиты и потому блестят.

А то, что с неба будто вода уже стекает, так это не вода:

дыханием тяжёлым, ворча, слоны смахнули.

с висков густую маду.

Глупышка, ты напрасно лицо своё покрыла слезами, словно ливнем.

С одной стороны, героиню пытаются убедить, что сезон дождей не наступил, чтобы она не расстраивалась (очевидно, ее возлюбленный не успел вернуться из странствия). Однако в процессе убеждения прибегают к традиционным образам для описания сезона дождей: слоны, у которых течет по вискам мада. Из сезона дождей не выбраться, он везде, он охватил мироздание. Героиня понимает это и плачет, покрывая лицо ливнем слез.

№ 728.

вd???i-prasarвt-priyasya padavоm-udvоk?ya nirvinтnтayв.

viрrвnte?u pathi? v-aha?-parinтatau dhvвnte samutsarpati |.

dвttvaika? sasudhвg? ha? prati pada? pвntha-striyвsmin k? anтe.

nвbhыd-вgata ity-amanda-valitodgrоva? punar-vоk?itam ||728||.

Тревожась и грустя, не отрывая взгляда, высматривает путника жена.

Дорога затихает, день уходит, и сумерки сползаются. Вздыхает:

«Он не пришёл». По направленью к дому, недавно побелённому, шагнула один лишь раз, но обернулась тут же и снова взор свой устремила вдаль.

[Амару].

ГЕРОЙ В РАЗЛУКЕ С ЛЮБИМОЙ.

№ 754.

unmоlan-mukula-karвla-kunda-ko?a-praљ;

cyotad-ghana-makaranda-gandha-garbha? |.

tвm-о?at-pracala-vilocanв? natв? gоm;

вli?gan pavana mama sp? рв?gam-a?gam ||754||.

Наполнен ароматом, нектаром густо-сладким жасминовых бутонов, раскрывшихся едва, ;

о ветер Считается, что красавица пахнет жасмином. Жасмин расцветает весной. Таким образом, ветер, несущий аромат жасмина, — символ наступившей весны, он же — несет путнику воспоминание о любимой., не иначе, ты обнял ту, чьи взоры уклончиво-игривы, а тело так упруго…

Теперь скорей до каждой моей дотронься клетки!

[Бхавабхути].

№ 765.

deљair-antaritв рataiљ-ca saritвm-urvо-bh?tв? kвnanair.

yatnenвpi na yвti locana-patha? kвnteti jвnannapi |.

udgrоvaр-caranтвrdha-ruddha-vasudha? k? tvврru-pыrnтв? d?љa?

tвm-врв? pathikas-tathвpi kim-api dhyвya?љ-cira? vоk? ate ||765||.

За сотней деревень, за реками, горами и дебрями лесов хоть знает, как ни будет стараться, не увидит любимую свою, зачем-то безутешный, на цыпочки привстав, всё смотрит, смотрит путник по направленью к дому, и думает о чём-то, и слёз не удержать.

[Амару].

ЗАКАТ.

№ 868.

prвrabdho manтi-dоpa-ya??i?u v? thв pвta? pata? gair-ito.

gandhвndhair-abhito madhuvrata-kulair-utpak?mabhi? sthоyate |.

vellad-bвhu-latв-viloka-valaya-svвnair-ita? sыcita;

vyвpвrвр-ca niyojayanti vividhвn-varв?ganв varnтakвn ||868||.

Легкомысленно стали слетаться мотыльки над мерцающим пламенем ламп.

Опьянели большие и чёрные пчёлы и замешкались в сонных цветах, что готовы сомкнуть лепестки.

По звучанью браслетов, скользящих за движением рук-лиан, понимаешь, сандаловой пастой умащают красавицы тело своё Здесь сандаловая паста не просто элемент макияжа. Сандаловая паста — белого цвета. Лунный свет тоже белого цвета. Если красавица отважилась отправиться на тайное свидание с возлюбленным, ей нужно, чтобы ее никто не заметил. Частым приемом в таких случаях выступает умащение сандалом — тогда кожа становится белой, и облик красавицы сливается с лунным светом, поэтому, когда она пойдет ночью на свидание, в лунном свете ее будет не различить.

[Малаяраджа].

№ 877.

dinamanтir-anargha-mыlyo dina-vanтijвrgha-prasвrito jagati |.

anurыpвrgham-alabdhvв punar iva ratnвkare nihita? ||877||.

День-торговец миру предлагает солнце — свой бесценный бриллиант.

Но, не получив достойной платы, снова его прячет в океан-ларец.

[Шри Дхармапала].

ЛУНА.

№ 903.

lekhвm ana? ga-puratoranтa-kвnti-bhвjam;

indoor-vilokaya tanыdari nыtanasya |.

deрвntara-pranтayinor-api yatra yыnor;

nыna? mitha? sakhi milanti vilokitвni ||903||.

Светится убранством месяц молодой Молодой месяц, т.к. худой, считается символом разлуки. От страданий разлуки индийцы худеют. Следует отметить, что в Индии луна убывает-прибывает не слева-направо и справа-налево, а снизу-вверх и сверху-вниз. То есть месяц молодой будет похож на арку. ;

в город бога Камы главные ворота;

стройная подружка, сходятся украдкой там влюбленных юных взгляды, если двое строгим расстояньем вдруг разлучены.

[Раджашекхара].

II. Переводы подборки стихотворений Агьеи Из сборника «О печаль ослепительная» (1956 — 1958 гг.).

ДЕРЕВНЯ В НОЧИ Колыбельные сверчков убаюкали деревню.

Тихо-тихо люльки хижин перепутано качают дыма хлопковые нити.

Тихо-тихо.

ЗНОЙ Полные корзины золотого зноя высыпали в небо ;

в небе ни души:

только ослеплённый ярким светом ястреб собирает зёрна.

ВЕЧЕРНЯЯ ЗВЕЗДА Сумерки.

Горизонт угасает.

В сердце волна упала и успокоилась.

Чёрные отражения выходят из берегов.

Одна звезда наполнила небесные глубины.

КАРТИНКА В облаке потерянная тень ;

гора.

С ветки прогнувшейся голос осыпался росами лёгкими ;

птица.

На небосклоне сердца всходит тихое счастье сочувствия — красота.

Преклонённый, радостный, безмолвный поэт.

ВИНОГРАДНАЯ ЛОЗА Нежность обнимающей руки ;

винограда хрупкая лоза.

Горизонт туманный.

Этого воспоминания стрела, из какой ты дали прилетела?

ОДНАЖДЫ НА БЕРЕГУ РЕКИ Изгиб реки, светлый блеск песка, алая нежность прощания, очертание облака:

беззвучно застыла цапля.

ГЛАЗА Издалека — призывают быть ближе, но, приближаясь, приносят с собой сколько глубоких далей глаза…

Жизни каждый призыв исполнен бременем скольких трудностей!

ЛЮБОВЬ ПРОЯВЛЕННАЯ Ночи воск стекает без сил, и горит надежды фитиль.

На рассвете — сон.

Как бы ни было верно, что ты далеко, всё равно — со мной.

ЛЮБОВЬ НЕПРОЯВЛЕННАЯ Всю ночь заволокли и обступили растущие селенья туч без счёта, пока я спал, муссонный ливень шёл, не унимаясь, а листья падали, и, падая, стелили ковры и простыни.

Придавленный под ними до рассвета любой, кто спал, на время был утрачен.

Так и сбылись, уплачены сполна, невесть когда не сказанные речи.

ИСТОРИЯ О ПТИЦЕ Улетела птица.

Вздрогнул листок и снова пришёл в равновесие.

ТИХО-ТИХО Тихо-тихо голос листопада пусть наполнит нас;

тихо-тихо свет луны осенней пусть плывёт навстречу по озёрной ряби.

Тихо-тихо тайна жизни ;

то, что высказать нельзя, пусть добавит глубины нашим пристальным глазам.

Тихо-тихо пусть утонем мы в трепещущем просторе и поймём, что в нас самих этого простора бездна, ;

тихо-тихо.

ЗЕМЛЯ И НЕБО.

Из земли прорастает прощение, с небосвода сочувствие осыпается серебром.

Водопад, океан или спящий родник ;

жизнь выходит из берегов:

смерти нет нигде.

КАМЕННЫЙ СВЕТИЛЬНИК Каменный светильник.

Луч застенчивый без звука ;

отпечатал след.

О сочувствия сиянье, ты придёшь когда? Когда?

ЗАГАДКА Учитель вырвал сеть из рук ученика, сказал ему: «Куда забросишь сеть сейчас?

Найди сначала рыбу!".

Несчастный ученик так и застыл в раздумьях.

Эпохи пронеслись.

Ушли учителя.

И старый, седовласый, с морщинистым лицом послушник над вопросом всё продолжает думать:

«Сеть почему бросаешь?

Найди сначала рыбу!".

Вдруг света острый луч пронзительно пробился:

«С каких далёких пор, исследуя глубины несчастно рыбка ищет, всё ищет океан!».

Я СМОТРЮ…

Я смотрю:

слетел лепесток с цветка.

— я смотрю и вижу, что это я осыпаюсь.

Я умолкаю:

во мне так поёт весна.

СНЫ ПРИХОДИЛИ ВСЮ НОЧЬ Сны приходили всю ночь, и хоть бы один — хороший!

В то время как наяву нередко бываю счастлив.

И даже когда среди ночи проснулся — постель моя уютным была утешением.

Так что, неужели признаться придётся, что сны плохие бывают и это истина, а подлинность счастья лжива?

Из сборника «Дверь по ту сторону двора» (1959 — 1961 гг.).

В ТЁМНОМ ДОМЕ ОДИНОКОМ В тёмном доме одиноком одинокой ночи тьма.

От тебя скрывался — сколько дней прошло, и вот сейчас у меня с тобою встреча.

В бесприютной тишине боль стреляет, возвращаясь, потому что загустело одиночество, но слов, чтобы мог тебя позвать, не осталось у меня.

Отчего же раньше я.

так не онемел?

И когда я забывался.

и терял себя в любви, отчего же горечь знанья.

не затронула меня, что «теряться», «забываться».

суть не то, что «отдавать»,.

или «жертву приносить»;

что пока не побеждён.

этот голос, и его пораженье в полной мере я в себе не признаю, и надежду, состраданье не отброшу на алтарь, будет чистым ритуалом подлинность моей любви, а не тем, что ещё нужно очищать и освящать.

Ох, насколько ты непрочно, ветхое моё укрытье!

Листопад уснувших бликов не стихает, а меня окружила — не отпустит в тёмном доме одиноком одинокой ночи тьма.

Из сборника «В скольких лодках — сколько раз» (1962 — 1966 гг.).

ДОЛГ Рано проснулся, но солнечный свет распустился, и расстелилась жара, и какая-то птица пропела.

Солнце спросил: «Одолжишь мне немного тепла?».

Птицу спросил: «Одолжишь мне услады немного?».

У травинки спросил: «Одолжишь мне щепотку веселья, что вместилось на остриё.

твоего изумрудного лезвия?".

У цветка — перламутровой раковины —.

я спросил: «Одолжишь мне сияния столько, сколько в пригоршне луч приносит?».

И у ветра спросил: «Дашь простора, на один чтобы выдох хватило?».

У волны: «Одолжи мне восторга, чтобы дрожь пробежала по коже»,.

и у неба я вымолил, чтобы на мгновение ока.

зачерпнуть беспредельности — в долг!

Так просил я у всех, и мне все одолжили.

Так я ожил — и так я живу до сих пор, потому что всё это и носит название жизни:

теплота, свежесть радости, сладость, восторг, ароматы просторов раскрытых, переменчивость, упоение, торопливые волны потока, безграничная ширь, что лишь в мыслях возможна, ;

вот дары, их я в долг получил.

В одинокой ночной темноте, вдруг я резко очнулся от сна, и меня окликнуло нечто.

Нечто, обликом не обладавшее:

ни узреть, ни коснуться нельзя.

И вело оно речи:

«Душа моя,.

ты испробовал столькое в жизни, настоящий богач!

Одолжишь мне немного любви?

Я вернусь и её возвращу, и сверх меры прибавку — сторицею, аккуратнейше пересчитав…".

Произнёс я: «Любовь? Одолжить?», ;

голос дрогнул: впервые на свете я столкнулся с подобною просьбой.

И ответило нечто: «Да, потому что всё это — любовь:

одинокость, когда в ожидании ты сдержать не можешь волненья, отрешённая погружённость в боль, в тоску; непрерывный поиск, раздвоение, страсть разлуки;

и когда среди ночи внезапно просыпаешься и понимаешь:

только то, что не-я, — моё…

Наделён ты сполна всем этим, одолжи хоть немного, единственный раз:

видишь, я сейчас в крайней нужде!" ;

Так оно говорило.

В загустевшей ночной темноте испугался я, замолчал.

До сих пор храню тишину.

Страшно мне, что бесплотное нечто оказалось моим должником…

Почём знать, кто такой этот нищий незримый!".

РЕШИМОСТЬ НА ЗАКАТЕ Солнца жертвенный цветок поднесён руками океана матери — кромешной темноте:

на один только вдох задержись, и тогда я тебе отдам святыню этого мига.

Никуда не исчезнет мгновение, ещё раньше я это понял, и поэтому не привязываюсь к преходящему вечеру.

Но дар не исчезнет тоже, он неизбежен, он — долг и вера:

эту земную обитель медленно постигаю.

(по ступенькам опыта),.

и дар у меня единственный он только тебе предназначен.

Всё идёт в одном направлении ;

в направлении гибели.

Одиночество — вот моя собственность, то, что копил всю жизнь:

его я тебе вручаю, истина моих песен!

я — тебе.

Есть многие такие, кем я прожит был.

Есть многое такое, чему меня вручили.

А я лишь это отдал, и лишь вот этот миг ;

гармонии мгновение я прожил.

Удивление!

Тебе его отдать могу. Тебе и отдал.

В этот священный миг естественным образом, побуждённый самим собой такое решенье я принял.

РЕШИМОСТЬ НА РАССВЕТЕ Колесничий — солнце моей веры, подгоняй сияющих коней!

Подчиняясь света жгучей плети, пусть блестящие копыта топчут неба немощёный двор.

О заря-победительница!

Продолжай свой танец по кругу.

Я где-то далеко:

ничем не связан.

Склонюсь и от страха дрожать буду, как листик просо, голову опустив,.

буду ждать, пока не пройдёт эта буря над жизнью моей.

Нет мне препятствий,.

я неудержим, промыт, как стекло:

до твоего призыва уже себя растратил, и я теперь не свой.

И эта область знанья, о том, как можно вдруг не быть и не остаться, вне твоей власти, солнце ;

извечный вседержитель, и никогда не будет тебе подвластна.

«Если я один, меня не существует,» ;

другого бытия нет большего, чем это.

Стою на острове простора, который вышел из своих пределов, и призываю: «Брат, приди ко мне!

Ты быть начнёшь в сознании того, кому царём ты станешь, а я, я — принадлежу навеки тому, кому по своему желанию был отдан".

В СКОЛЬКИХ ЛОДКАХ — СКОЛЬКО РАЗ Из каких отдалённых краёв, сколько раз, в скольких лодках непрочных находил я дорогу к тебе, моё крошечное сиянье.

Даже если туман стелил, и тебя я не видел, то всё же узнавал очертанья твои в серебре мерцаний туманных.

Сколько раз я был твёрд, сколько раз я не предал, сколько верил, не уставая, о моя неизбывная истина, сколько раз?

А сверкающие корабли сколько раз меня увозили и в какие тягучие дали, под ветрами чужих земель, беспощадными к боли ветрами?

Там раздетую тьму обнажает резкий свет, не стыдясь, не жалея.

В этом свете не будет мерцаний, очертаний туманных и нежных;

только слепят белёсые факты, но не истина — груда правд!

Сколько раз увозили меня, сколько раз я терял надежду, сколько раз выбивался из сил, сколько мучился страхом тоскливым, ;

сколько раз?

ТАКОЙ БОЛЬШОЙ НЕПОСТИЖИМЫЙ МИР Такой большой непостижимый мир ;

он продолжает быть, он длится и растёт.

И этот крошка-миг вдруг понят, но пройти не позволяет мимо.

И вот он я — такой, в котором без конца рождается толпа.

Толпа бурлит, течёт, и наравне со всеми в ней растворяюсь я:

тону, тону, тону!

Вот то, что мне знакомо:

но с ним соединиться я не могу никак.

Напротив, всё, что чуждо, я не могу отбросить.

Внутри меня есть сон, и мне не разобрать:

его ли вижу я?

Меня ли видит он?

И мой ли это сон, а, может, это я принадлежу ему?

И даже эту малость я не могу понять.

А то, что есть снаружи, неоспоримо, прочно.

(Меня снаружи это?

Всего снаружи — я?), ;

уверен я, и значит всё ровно так и есть.

Но начинаю только я это говорить, реальность отвечает:

«Ведь это я такая, что ты во мне уверен!».

БЕЗОРУЖНЫЙ Был туман, тишина была над океаном:

птицы молчали.

От огромной массы воды откололся кусочек и замер пленником между скал в небольшом углублении:

неподвижный,.

прозрачный.

Водорослей соцветье целует камни — и в них мне вдруг показался краб:

глаза его холодны, безжизненны, нелюбопытны и не моргают.

Проснулось во мне любопытство, а, может быть, тишина протяжная мне придала смелости, чтобы тайну свою я раскрыл, как можно раскрыть широко глаза.

Спросил я: «Душа моя, если скажу, что люблю кого-то, ты вздрогнешь? Глазами холодными моргнёшь неожиданно ты?».

Но тот, равнодушный, не слышал, в глазах собиралась прежняя угасшая пустота.

В синей холодной крови волнение не пробежало.

Напротив, он незаметно вдруг подхватил дорожку и потихоньку скрылся в щёлке под камнем.

Так я остался вместе с тайной своей,.

тишиной окружённый,.

один, незначительный и ненужный, пред лицом этой жажды познания безоружный и беззащитный ;

обречённый погибнуть.

ПОТОМУ, ЧТО НАС НЕ ОСТАНЕТСЯ На вершинах мы любили, в горных долинах всё вспоминали свою любовь.

А затем у подножия гор раскаивались, зачем тратили жизнь впустую.

Но в тот день, когда мы вдруг вышли, к берегу океана ;

с первым прибоем высокой волны в мгновение ока узнали, что всё это было.

сумасшедшей весёлой игрой.

того, кого мы считали.

своим создателем.

Вершины все такие же сейчас, и зелень расстилается в долинах, заполняют подножие гор новые поселения.

Всё то, что возникло, останется:

неужели любовь свою назовём преходящей только потому, что нас не останется?

УПРЁК Нет, нет, нет!

Я укрыл тебя в своих глазах, разве для того, чтобы забыть?

Я пытался боль свою утешить ;

для того, чтобы она уснула?

Каждый мой упрёк, который целит уязвить то, что всего слабее, был свидетелем, как до последнего не переставал я звать тебя.

О любовь моя! Опять и снова я тебя благословлял не потому, что признал когда-либо разлуку.

Нет, нет, нет!

ДЕНЬ ПОЗДНЕЙ ВЕСНЫ Неожиданно засверкал, полный зноя и света, пылающий день.

этой поздней весны.

Лепестки разноцветных бутонов вздрогнули и раскрылись;

птичья речь замерла.

Если бы мы смогли.

когда-нибудь быть вместе ;

ты и я ;

то и тогда.

я подарил бы тебе заранее это всё целиком.

Я и сейчас дарю.

(вздрогнувший, замерший я) так же естественно и, возможно, так же неведомо для тебя.

Забирай, всё тебе уже отдано:

только не трогай то пламя ;

огонёк ожиданья, который сжигает меня.

в моём одиночестве.

ПЯТИЛИКАЯ РОЗА Успокойся, моя вечерняя комната, успокойся, моё усталое сердце, ты — проиграло.

Вьются ниточки дыма от моей свечи.

Сожми и сжимай безмолвно, пока не закончатся силы, цветок пятиликой розы, пышущей ярко-красным, точно горящие угли.

В тишине вечера если смогу,.

то спою одну песню беззвучно ;

песню тайных стремлений.

Затем — вот уже сейчас ;

наступит огонь и укроет цветением в сто языков сердце, вечер, покой, эту комнату и усталость ;

взмахом единой волны оборвёт вездесущие нити, чтобы всё унести с собой, в собственную мелодию:

цветок свободен, земля окажется связанной.

Я стану дымом изречённых слов.

Я, как свеча моя, закончусь и исчезну.

ЦВЕТОК ТЮЛЬПАНА Посмотри на этот тюльпан:

его алый цветок похож на тяжёлое сердце:

солнце взойдёт, и раскроется он, и сожмётся обратно с закатом.

Завтра снова ещё один раз расцветёт, а опустится вечер — сомкнётся.

И в последний раз приподнимет бутон, и завянет, и почернеет, и опадёт.

Но я — и тяжёлого сердца ноша ;

суждено ли нам снова цвести?

И придёт ли рассвет, когда суждено мне снова смеяться?

ДОМОХОЗЯИН То, что ты.

мой дом, я забываю всё время, хотя и живу в этом доме.

Точнее сказать, иногда вспоминаю,.

(как вспоминаю о том, что дышу).

Но то, что ты ;

единственное окно в этом моём доме, и только через него вижу мир, вижу жизнь, вижу и постигаю;

только через него получаю, вбираю образы, ароматы, такт, вдохновение, вкус;

существа всех предметов касаюсь опять-таки через него ;

питаюсь всем тем, что помогает мне выжить, через него вычерпываю и наполняю в себя бытия своего течение, ;

этого я.

никогда не забываю, потому что протягиваю руку.

в это окно и ловлю свою самость ;

как сильна эта хватка, и в ней я зажат, я закован и связан, а ты ;

только ты — крепость моей руки.

Ты, который.

наяву и во сне, осознанно и невольно, ;

всегда.

со мной.

КАК БУДТО УВИДЕЛ ЗВЕЗДУ Что я отдал и что обрёл?

Как будто увидел звезду, вот-вот взошедшую.

— Венеру, Арктур, Сириус ;

и на мгновенье забылся:

забыл, что я прах земной.

С тех пор, как люблю ;

как только переполнило понимание,.

что ты, кого я люблю, существуешь ;

вот-вот это стало ясно, как вдруг от гордыни дающего, от жажды обладать, от самости бытия.

(единичности, отдельности!) ;

оказался спасён.

И каждый раз, когда так забывался, то ощущал, что я стал от Единого неотделим.

Выжил.

УСЛЫШАЛ ДЫХАНИЕ ЖИЗНИ То, что мы не слышим постоянно дыханье наше или же стук сердца, ;

не беспричинно.

Слышать их ;

значит невольно остановить:

при столкновенье с самим собой или с тем Одним, что находится в сердце.

Они оба всегда присутствуют, ;

это мы знаем, но изо всех сил не даём нашему знанию предстать перед нами.

Лучше, когда остаётся.

какое-никакое укрытие и от Бога, и от самого себя.

Однако я всё же услышал дыханье своё;

услышал биение сердца, и вот я замечен, пойман внезапно, снова и снова.

Имени Бога всуе я поминать не буду:

но о том, о втором, который я сам ;

всегда понимал, что он ;

это ты:

то дыхание, что удалось услышать, протекает, касаясь твоего отражения;

то биение сердца,.

что упрямым новым побегом.

прорастает в сознании, связано.

с ощущеньем тебя.

Возьми:

теперь я опять начал слышать дыхание — только сейчас оно как будто бы греет, а сердце сильнее как будто,.

острее, быстрее стучит, ;

возьми:

я поймал это всё и тебе отдаю, смотри — удержи, не разбей.

Дыхание, стук сердца, ощущение и это моё наивное, нежное,.

опьянённое.

согласие — всё (сразу после того неведомого, безымянного Бога) принадлежит тебе.

литературный поэзия дхвани хинди РОДСТВЕННОСТЬ Ты — счастье мгновений, которые.

постоянно от нас отбирали и отбирают ;

(но только в этом — высшая природа счастья):

смысл чувства, что ускользает от хватки слова ;

(но только этот смысл вечен):

он — золотая частичка,.

чтобы найти её,.

мы промывали песок в пригоршнях, но она проскользнула сквозь пальцы и утекла в реку ;

(в ту безбрежную реку вне времени,.

откуда опять.

горсть наберётся, и опять золотая частичка.

выскользнет и утечёт).

Издавна ты ;

та песнь, чей мотив так и остался неспетым.

Мой соломенный домик, чья крыша ещё держится под порывами ветра, но вот стены уже размыл ливень, пришедший не к сроку.

Это всё и есть наша родственность, наша связь:

именно в этом — я, именно в этом — ты:

и есть ровно столько, сколько было сказано — снова и снова;

снова и снова сказано,.

но так и осталось невысказанным.

Поэтому.

именно здесь, в одиночестве, без слов дай моей песне упрямой бодрствовать, звучать, дай раствориться в молчании;

именно здесь, где никто не смотрит, не слышит, но только жалит порыв, нагружённый песками пустыни, а за ним надвигается и растёт ;

заливается хохот зыбучий, скрипящий хохот песчинок ;

именно здесь, где всё видимо, но цвета осушены, поглощены, поэтому каждый учится, что всё слепо;

где всё шуршит-шелестит по-своему, а голос, обманутый голос, запутался в шуме, дрожит и затем опадает, подобно осенней листве.

Здесь, именно здесь и сейчас в это обретённое мгновение вечера моей новорожденной,.

по-новому пробуждённой, небывалой, неповторимо несчастной ;

моей благодатной песне позволь окунуться в твою внутреннюю пустоту ;

позволь постичь и обрести тебя!

Если нет, то пусть.

она сама себя постигнет, а я — когда и где я обретал тебя?

Да — в тишине между словами, в неслышных вздохах горя, запутавшихся в смехе, в сиротливых глазах в толпе, на тропинках к святым местам ;

в пепле костров, на которых.

давным-давно ушедшие путники готовили себе пищу.

Пеплом этим котомку наполню и отправлюсь в дорогу ;

песню спою на языке молчания:

в тот непроявленный, неизмеримый миг я иду к тебе:

но я обманываюсь тем, что существую…

и так обретаю тебя в собственном небытии!

ОКЕАН БЫТИЯ То, что поёт океан, ;

лежит по ту сторону смысла, и, к смыслу взывая, его отдаляет.

Что может постичь наше знанье, и смысл, что нас утешает,.

уговаривает, развлекает ;

не в океане, а в рыбке, которая мы.

Её по всем направленьям океан бытия окружает.

Океан бытия без границ и без смысла, он без края дарует пространство нашей жажде и силе познанья.

Молниеносная, лёгкая рыбка ;

золотая рыбка живого, витьеватым ходом которой измеряем, — да что измеряем? ;

мы поймём океан бытия!

МЕГАПОЛИС: ТУМАН Редкий свет лохмотьями пыльными тут и там провисает в тумане.

Разобщённых цветов заплатки ;

мир у каждой, свой маленький мир.

На отсыревших улицах стонут, толкаются, глохнут те, у кого в глазницах угли горят — машины ;

всё создают вращенья, круговорот вращений, не прекращая, сращивают эти недомиры, не прекращая, спаивают звенья, спирали, кольца…

И на кольце этом будет выситься трон какого Бога, опоры утратившего, всеми забытого Бога?

Сколько людей позабытых, опоры утративших, из-за завесы на миг вырываются, чтобы выплыть, опять и опять погружаясь, явными стать, исчезая всё снова и снова, ;

снова и снова в кругах недоплавленной жизни своей.

Так побарахтались между надеждой и горем, всем неизбежно единый удел уготован — утонут в этой завесе — реке темноты ;

реке из машин с берегами-углями.

О человек! О Господь!

Друг на друге завязаны оба.

и свои потеряли опоры.

ЕСЛИ НЕ ТЕБЕ, ТО КОМУ ЖЕ?

Если не тебе, то кому же Вручу себя.

(кем бы я ни был)?

Ты, который разрушил мечты мои лживые;

меня, бесприютного, рвал зубами, чтобы смог я очнуться от дрёмы и узреть нагую, тяжёлую, трудно терпимую правду,.

в коей нет мне пощады;

чтоб я вечно сгорал, не сгорая; ;

ты — одинокий,.

ни к чему не привязанный человек, -<…

дрожит на перепадах;

мгновение — он пойман.

в укрытии откоса речным водоворотом ;

горшочком, полным солнца:

опишет полукруг, и снова на свободе, уносится теченьем.

И узкие ступени.

подводят к самой речке.

Кувшин прижав к колену, там девушка стоит.

Медлительные веки вдруг опустила, спрятав сиянье карих вихрей ;

вращенье тёмных молний.

Наполненный сосуд затем приподняла и вот теперь наверх взбираться начинает.

Дыханье жизни! Время подарки преподносит:

пусть день, а пусть — мгновенье, ;

всё можно претерпеть:

в бряцанье мимолётном не высказана жизнь.

Та девушка из вида совсем пропала. Снова на этом берегу полуденная тишь в объятья заключила болотистую заводь:

течения подол роняет нити капель и осыпает отмель, ;

поймай и задержись вот здесь, сейчас, о сердце!

Куда ты рвёшься дальше?

ПЕРЕД ОТЪЕЗДОМ Всегда перед отъездом наступает пугающий миг, когда всё замирает и в этой остановке опустошается:

машины, слова, жесты, столкновения взглядов, дыхание:

затягивается петля времени.

(на горле у жизни) всегда, всегда, всегда.

И всегда перед прощанием наступает ещё более пугающий миг, когда любое родственное чувство становится пустым, заброшенным под скалой какого-то отчуждения:

тягучие призывы любви прозвучат в обычных словах;

сплетённые пальцы,.

воспоминания о неровном тяжёлом дыханье, взгляды игривые, нежность прикосновения, шепот, такие невесомые.

поцелуи — едва-едва, невысказанные, но известные друг другу ожидания, колодцы распахнутых глаз вдруг станут ещё глубже, двери, за которыми скрыта.

разгоревшаяся искра, волны расцветают и снова сжимаются, вздымаются и опадают;

содрогания, лёгкая ласка.

баюкает и лелеет…

сопротивляется времени.

Мы сами себе чужие ;

всегда, всегда, всегда.

НА ПЕРЕКРЁСТКЕ ПРОЩАНИЯ: РАЗМЫШЛЕНИЕ Ещё один дом позади.

Ещё одно заблуждение,.

которое сладостно было, пока оно длилось, но вот вдребезги раскололось.

Нет никого своего, в то же самое время есть только те, кто свои:

в промежутках раскинуты тонкие сети, с чем-то нам помогают встречаться, отдаляя при этом другое.

Впрочем, всё это только снится.

Долгий путь, но едва ты поверишь в него, то увидишь, насколько он сладок.

Не поверишь — он верен всё так же.

Как верны заблужденья и сны, незнакомцы верны, и свои.

В каждом краю.

земля — своего, небывалого цвета.

И света источник свой бьёт в каждом земном пределе.

По ту сторону пространства и времени, в ясном и вечном «ничто».

колышется мысли парус, продвигается дальше и дальше утлая лодка жизни.

Есть ли причалы?

Что я из себя представляю?

Существует ли путь? ;

меня одного занимают эти вопросы.

Штурвал? — Но важнее всего то, что единообразно, не зависит от формы и места.

Поэтому дом,.

покинутый раньше, на другом берегу.

создаётся опять.

Поэтому заблуждение, сознания истинность, сон ;

в новую сеть сплетают нити следов на пути.

ПЕСНЬ ПОЗДНЕЙ ЗИМЫ Соломой полны сараи, оборваны яблоки — ветви пустые.

Виноград собран: гроздь за гроздью, и прошли первые праздники выжимания сока:

покраснели ряды садов,.

чтобы затем почернеть:

лозы засохли.

Из утробы озёр

тут и там поднимался пар в кольцах, позолоченных солнцем, теперь же над ними летает кругами один тёмно-синий и плотный туман, бесплодную злосчастную тишину он делает ещё глубже.

Осмотрел переулок и незаметно наполнил котомку старьёвщик-время:

неизвестно, сколько дней и мгновений, сколько бесконечных,.

невысказанных и недосказанных слов, сколько намёков и жестов, радости прикосновений, вдохновений и беспокойств, сколько ночей, утонувших в трепете, сколько ночей, измеренных вздохами, сколько звуков и отголосков, сколько раз замирало сердце;

сколько сбывшихся снов в пламени воображения, сколько всего, что лежало ненужным, но только оказалось в его руках, как поселилось сомнение, не обманули ли нас?

Ведь если не обманули, то где же, где же тогда та любовь,.

где же ты — мой родной человек, где те мы, которые забывали себя постоянно и в этом находили способ жить, способ быть:

обретали друг друга, сдувая себя, словно пепел, ;

пусть улетает всё дальше?..

(Соломой полны сараи, оборваны яблоки — ветви пустые):

хотя сны сбылись (последние наши сны:

мы проснулись), но что же случилось с тем.

пламенем воображения?

(Виноград собран: гроздь за гроздью, ;

и прошли праздники выжимания сока:

почернели ряды садов,.

стали красными лозы, потом засохли.).

Творящий огонь воображения!

(Оборваны яблоки — ветви пустые…).

Полночь. В пепле теперь загораются только тени от снов.

(Сараи полны соломой…).

Привал, ноги устали:

Голоден? Нет. Замёрз? Нет.

Что тогда? — расскажи.

Ничего, но глаза окружают зрением, и другого уже мне не нужно ;

именно в нём — теплота, удовлетворение и утешение ласки;

засыпать — слаще самого сна…

далеко-далеко, хрупкий образ-мимоза, но насколько же всё-таки ты — моё.

Заря: не украдкой, но вдруг и случайно я увидел тебя у горного родника.

Как тогда золотые звёзды были промыты!

Так промывают руду ради чистого золота.

По ту сторону горизонта.

от скрытого света поднималось сияние, словно.

в ореоле росы заблестел цветок восхода.

Грубый бесстыдный ветер, не трогай эту лиану, пусть она продолжит расти в новоявленном солнце ;

на лёгких-лёгких волнах оставляют стопы коралловые вмятинки цвета ;

позволь моему сердцу поселиться в тени этих стоп.

(Из утробы озёр

тут и там поднимался пар в кольцах, позолоченных солнцем, теперь же над ними летает кругами один тёмно-синий и плотный туман…).

У подножия снежной вершины безлюдная чаща, где косые лучи постелили циновку.

Рядом рассветные сумерки затаили дыхание.

Сверху — такт шелестящих листьев, внутри — дыхания сбивчивый такт, ;

слушай, какая музыка!

Её прежде никто не слышал…

хотя нет, не сейчас:

услышишь — и всё может стать другим.

Пусть оно будет другим!

К тому же всё уже измениться успело:

разве ты не другая теперь?

Разве я — я остался прежним?

И есть ли вообще этот я?

Кто знает, что с нами стало, а чего так и не будет;

лучи свернули циновку, но остался трепет волнения;

кто знает, за нашей спиной что сказал этой роще рассвет, а чего не сказал…

Снежная вершина.

сюда вместе нами пришла, но ещё и луна гирлянду поднесла — на тебя надела.

И я любовался ею до самой зари.

Пальцы было тянулись коснуться, но в смущенье обратно сжимались.

А затем вместе с лёгкой дрожью пробежали с плеча твоего прямо до кончиков пальцев ;

наши руки сплелись, и та же музыка вновь зазвучала ;

неизбежная…

(Почернели ряды садов,.

стали красными лозы, потом засохли.

Виноград собран: гроздь за гроздью, ;

и прошли праздники выжимания сока.).

Сколько видов огня населяют сердце моё!

Огонь превращает сырое в готовое, огонь дарит нежность тепла;

огонь зажигает глаза, огонь опаляет.

Огонь — свидетель.

Огонь — утешает, лаская,.

незримую силу даёт, без которой.

мы — пустые.

Огонь приводит в действие кузнечные мехи, мы пьём этот огонь с каждым вдохом.

Аромат огня говорит нам:

«Сны есть сны, и пусть они будут там, где они есть, но вот земля, где мы.

поселились временно,.

земля, по которой мы ходим и где мы живём.

Сколько видов огня существует!

Их все зажгли мы когда-то вместе, и во всех мы горели вместе, думали: «Так будет»,.

хотели: «Пусть случится это», ;

так, однако, чего ж мы хотели?

Чтобы в наших руках был тёплый горшочек с углями или чтобы на лбу горела метка благословения?

(Из утробы озёр тут и там поднимался пар в кольцах, позолоченных солнцем, теперь же над ними летает кругами один тёмно-синий и плотный туман…).

Встретились наши ладони и стали похожи на цветочную чашечку:

мы увидели, как в ней.

возрождается жизнь.

Плечом к плечу, взявшись за руки, мы вытерпели, как дрожало последнее дыханье жизни на губах ;

свидетельство огня?

Сколько таких свидетельств!

Наш личный опыт жизни и смерти ;

это свидетельство.

(Виноград собран: гроздь за гроздью, оборваны яблоки — ветви пустые…

прошли первые праздники выжимания сока, покраснели ряды садов,.

чтобы затем почернеть:

виноград собран: лозы засохли.).

Огонь почернел. Помутнело свидетельство и его, и наше!

Устаёт память сгребать и затем сдувать пепел — слой за слоем, ;

в ожидании: вдруг попадётся где-нибудь горящая искра.

Из утробы озера поднимается и разливается всюду туман.

Бесплодная тишина, злосчастная тишина.

становится глубже,.

ещё глубже!

Высохли травы, с деревьев ободраны листья, обнажённые скалы снова запрятались в дымку.

Где теперь свет или небо?

Та же злосчастность легла и на них, как побелка.

Ночь, ночь, ночь, ночь.

Чернота умирания окоченевшего года скрыла всё.

НЕСОТВОРЁННАЯ Что отдал, то отдал.

Разве мог я гордиться этим, когда и не вспомнил ни разу.

И сейчас вспоминать не время, ведь уже ничего не осталось, у меня ничего не осталось, кроме этой боли, которая больше меня — настолько большая, что не поглотить её ;

но она от меня неотделима:

где мне её хранить?

Но и разве отдать её вправе, когда она — некая истина.

Разве я — сам создаю её?

Если она даже внутри меня пока ещё в полной мере не сотворилась.

СТУК СЕРДЦА Бьётся, бьётся, бьётся ;

правый дёргает глаз или левый?

Сладко, горько, остро, пресно колет — застряла соринка, скрипнула лёгкая боль — обернулись воспоминания?

Ничего! При попытке забыться только треснула память-стекло.

ГОРЯЩИЙ УГОЛЬ Ту музыку, которая однажды прекратится, зачем продолжать слушать?

Если преодоление правил становится правилом, то из его огня и не из какого другого свои цветы выбирать ;

вот мой удел.

Это мой погребальный костёр,.

но не моё горе.

И тебе к чему горевать, — тебе, кого я любил?

Ты никогда не плачь и не бейся в отчаянье.

То, что ломается, — да, его назови преходящей сансарой, но то, что в утрате даёт поддержку,.

помогает терпеть и ждать ;

то беспредельное, щедрое, разве сумеешь его забыть?

Чей погребальный костёр горит, и тот, кто сам поглотит свою жертву, ;

его ничто, никогда и ничем не может убить ;

вот его и возьми, его и храни.

почтительно и бережливо:

он никогда не погаснет ;

горящий уголь любви.

ЗИМНИЙ РАССВЕТ Ровно столько света, чтобы стала видна темнота, и дождя ровно столько, тишина чтобы стала слышна:

ровно столько боли, чтобы вспомнить то, что я забыл, забыл.