«Ипохондрик»: комическое на уровне сюжета и характеров персонажей

В художественном произведении для комического нет единой плоскости, ведь оно существует на различных уровнях текста. Мы можем условно выделить несколько основных таких уровней: комическое сюжета, комическое характеров, комическое области языка (в речи героев, в построении диалогов / монологов и др.), а также комическое положений, мимики и жестов. Иными словами, сразу несколько элементов текста имеют комическое значение.

Понятно при этом, что для каждого элемента коэффициенты этого значения не равны. В одном сочинении сюжетные повороты будут создавать больший комический эффект, нежели сугубо языковые средства, в другом — речь будет в этом отношении важнее сюжета, в третьем — комический акцент будет смещен в сторону смешных положений героев, нелепых жестов и причудливой мимики. Явление такого неравномерного распределения комической нагрузки по уровням текста хорошо иллюстрирует пример А. Л. Слонимского. В работе «Техника комического у Гоголя» (1923) исследователь показывает разницу между, с одной стороны, «Ревизором» и «Мертвыми душами», где комическое движение задается уже самими происходящими событиями, и, с другой, — «Старосветскими помещиками» или «Шинелью», где в центральном моменте сюжета (соответственно уходе кошки и краже шинели) особого комизма нет.

О соотношении комической нагрузки на разные текстовые аспекты в пьесе «Ипохондрик» Писемского скажем позже. Пока же рассмотрим сюжет (развертка сюжета комедийного почти всегда комична, в большей или меньшей степени, сама по себе) и характеры персонажей.

В пьесе Писемского комично, во-первых, ипохондрическое состояние главного героя как таковое; во-вторых, то, что по простоте своей он позволяет другим персонажам пользоваться этим состоянием и обманывать себя. Проанализируем первый случай. Простое ощущение «тяжести», нежелания ничего делать перерастает в развитие действия в ожидание скорой смерти. Сначала Дурнопечин находит у себя признаки каких-то болезней. Но это еще не так смешно. Настоящий комизм рождается тогда, когда внутренняя убежденность персонажа в том, что он серьезно болен, делает его слепым к уверениям слуги, что он абсолютно здоров и никакая опасность ему не угрожает.

Столкновение бестолкового барина, начитавшегося медицинских книг и напуганного тем, что там написано, и не обращающего внимание на «мелкие хвори» крепостного определяет комический контраст. В лице Никиты мы имеем героя, логика которого противоположна логике Дурнопечина. Он исполняет то, что ему положено, и не задумывается ни о каких болезнях: «Никита (с улыбкою махнув рукою). Не знаю, что вы такое говорите! Наше известное дело: не хочешь, да делаешь… Вон за водой сходишь, сапоги вычистишь, самовар тоже велишь поставить поваренку… Не этакая жизнь-то, как ваша: валяться некогда!» (268) (явление 2, действие 1). Если иметь ввиду трехчастную структуру комического, принятую многими теоретиками, то Никиту в рассматриваемом эпизоде мы можем определить как субъект комического (он персонаж, который высмеивает порок), самого Дурнопечина — как объект комического (его высмеивают), а публику — как адресат комического (те, кто воспринимает, вместе с кем смеется Никита). По мере того, как мнительность барина растет, слуга высмеивает его все больше. Наконец, перед нами предстает барин-неженка, барин-недотрога, совершенный ребенок: «Никита. Вы ведь, уже известно: давнишний трус. Еще молоденьким были, — прыщик, бывало, какой-нибудь вскочит: «Ой, совсем погиб и не вылечусь» «(269).

Слуга пародирует поведение Дурнопечина, показывает барину, как тот выглядит со стороны. Еще смешнее становится оттого, что главный герой как бы и не замечает насмешек, продолжая гиперболизировать свое якобы болезненное состояние. Так, в его преломлении тот же обычный прыщик может привести к «упадку всех жизненных сил». Пародирование Дурнопечина Никитой достигает предела в третьем явлении первого действия. Этот монолог — вообще одна из ключевых сцен всей пьесы. Именно Никита в первый раз в тексте произносит название того странного «недуга», который владеет главным героем («в какой-то апохондрии [жирным шрифтом выделено мной — И.А.]»). Это же явление прямо соотносится с шестым явлением четвертого действия, где нам показано, как у Дурнопечина пробуждается нормальный, здоровый аппетит.

Во втором явлении первого действия смешон и сам Никита, хоть это и не столь явно, как в случае с Дурнопечиным. Высмеивается, главным образом, его необразованность. Слуга всерьез считает, что таким поведением барин может Бога разгневать и навести на себя разные болезни. Более того, он верит, что исключительно «по милости божией» излечился в Москве от горячки. Здесь, правда, необходимо сделать оговорку. В предыдущей главе мы сказали, что у Писемского в «Ипохондрике» «нет направленного высмеивания медицины». Направленного, злого в самом деле нет. Нет сатирического преломления смеха. Однако легкая насмешка над врачами, ирония есть, и она соседствует с иронией над самим слугой Дурнопечина: «Никита. А вон как я в Москве, в мальчиках, в горячке лежал, так вот уж лежал: оглох совсем, ни руки, ни ноги не владели; доктора говорили, что беспременно умру, а после через месяц, по милости божией, так начал кашицу уписывать, только давай» (269).

Смешное в Никите здесь едва просвечивается, так как фокус внимания не должен отходить от порока главного персонажа. Поэтому Никита разумнее своего хозяина: он советует Дурнопечину сходить погулять, пройтись по свежему воздуху, предлагает не надевать кашемир, потому что в нем еще сильнее вспотеешь и скорее простудишься. Барин не слушает Никиту. Его логика прямолинейна — и глупа: мол, чем больше одежды на себя наденешь, тем ниже вероятность заболеть («весь в испарине, а ступай в одном пальто»). Дурнопечин чересчур осторожен, и доходит в финальной сцене до того, что хочет запереться в комнате, когда узнает о гуляющей где-то около холере.

Сразу же за монологом Никиты на сцене в первый раз появляются Настасья Кириловна Белогривова и Ваничка. Начинается попытка большого обмана Дурнопечина. В Настасье Кириловне комично уже то, как она подличает перед всеми в доме Дурнопечина — от слуги Никиты до Соломониды Платоновны. Только чтобы рассмешить самого Дурнопечина, в первом явлении третьего действия она рассказывает о себе разные смешные случаи. Ясно проступает искусственность, неестественность ее поведения, что порождает смех. Она рисуется, по необходимости разыгрывает хорошо выученную роль.

Белогривова хочет добиться своего сразу несколькими способами. С одной стороны, унижаясь перед Дурнопечиным, подчеркивая постоянно свою бедность, она выпрашивает у хозяина «подарки» для Ванички. Не замечая обмана, тот легко расстается с вещами. Комичным здесь становится даже не сам факт дарения, а количество таких «подарков». В развитие действия их становится столько, что это перерастает в настоящий грабеж. Пятое явление первого действия и пожар в доме Дурнопечина — апофеоз: Настасья Кириловна заставляет Ваничку примерять вещи и выбирать, какие для него будут лучше. Ваничка спрашивает даже, не стыдно ли. Но Настасье Кириловне не стыдно. Она относится к такому воровству как к делу, к промыслу: «Настасья Кириловна. [в ответ на реплику Ванички] Что же такое? Это не воровство какое-нибудь: женщина не мужчина, чем ей промышлять для семейства?» (273−274) (явление 5, действие 1). С другой стороны, Настасья Кириловна пользуется ипохондрией Дурнопечина, готова всех убедить в том, что он скоро умрет. Уже в диалоге с Никитой она раскрывает перед публикой свои намерения относительно дядюшкиного наследства: «Настасья Кириловна. Эти параличи прескрытная болезнь: вначале их и заметить трудно, а тут вдруг одним разом и покончит… сделал ли он по именью-то своему распоряженье? Ведь бездетный, Никитушка, сам согласись» (272) (явление 4, действие 1).

Разговор Настасьи Кириловны с хозяином дома комичен постольку, поскольку читатель / зритель явственно видит хитрость Белогривовой, и только сам Дурнопечин никакого подвоха не замечает. Чем страшнее диагнозы, провозглашаемые Настасьей Кириловной, тем он охотнее верит им. Лицемерие этой дамы здесь приближается к пиковой точке. Она не только говорит в унисон барину, но и в точности копирует его поведение: у него грустный вид — у нее грустный вид, у него тихий голос — и у нее тоже (это хорошо заметно по авторским ремаркам шестого явления). Наконец, ипохондрик настолько доверяет Настасье Кириловне, что спрашивает у нее совета, подумать ему уже о духовной или нет. Более всех других героев пьесы (кроме, может быть, Прохора Прохорыча) Настасья Кириловна упирает на то, что она родственница Дурнопечину. Этот факт должен быть рассмотрен как попытка прикрыть истинные, далеко не теплые (больше десяти лет не виделись) отношения между ними. Таким образом, Настасья Кириловна легитимирует в глазах дядюшки их с Ваничкой притязания на наследство.

Замечания Настасьи Кириловны о плохом состоянии барина накладываются на ипохондрию и пугают его окончательно. Дурнопечин просит оставить его одного. Боясь, что разгневали дядюшку, родственники робко ретируются. Чрезмерная активность мешает им завершить разговор о духовной. Между тем, воображение Николая Михайлыча разыгрывается с полной силой и разрешается в финальной сцене первого действия покорной готовностью к смерти. Дурнопечин здесь так натурально изображает умирающего, что Настасья Кириловна и Ваничка беспокоятся, как бы он и в самом деле не умер.

Кроме прочего, Настасья Кириловна и Ваничка являют собой в пьесе комическую пару. Ваничка в «Ипохондрике» — это такой недоросль, дитя, несмышленыш при маменьке. Он не понимает смысла маминой игры. Вот почему той постоянно приходится руководить им. Настасья Кириловна просит у Никиты для сына трубочку — Ваничка говорит, что у него и своя есть; Ваничка грубо разговаривает с Дурнопечиным — мама одергивает его и извиняется за сына. Мама беспрестанно указывает Ваничке, что делать: целовать ручки барину, кланяться ему, умолять его сделать подарки.

Однако появление Соломониды Платоновны рушит планы Настасьи Кириловны. Тетка Дурнопечина оказывается умнее барина и сразу разгадывает намерение «гостей». Как ни плачь теперь Настасья Кириловна, а ничего не выйдет. Ваничка вовсе выходит из себя, и маменька теряет над ним контроль. Ссору его и тетки Дурнопечина венчает комичная сцена, где Ваничка получает кряду две пощечины. Комизм этого эпизода (явление 2, действие 4) обусловливают смешные попытки Ванички действовать независимо от матери и резкое обращение с ним Соломониды Платоновны: «Ваничка. Да что вы все ругаетесь! Мы вам не подчиненные! Что вы, в самом деле, куражитесь! Соломонида Платоновна (вспыхнув). Ах ты, пащенок этакой, а! Скажите пожалуйста! Встань сейчас на колени! Пошел в угол и встань! Пикнуть у меня не смей, дурья порода!» и далее в том же явлении: «Ваничка (осердясь). Как бы вот не так: что я вам, дурак, что ли, дался? Что вы ко мне пристаете?.. Маменька у нас, уж известно… ее всякий приколотит, а меня — тибо! Дудки мной-то командовать! Настасья Кириловна (почти в отчаянии). Ваничка, перестань! Что это ты, безмозглый, говоришь. Соломонида Платоновна (в окончательном азарте). [Жирным шрифтом выделено мной — И.А.] Вон, дурачье!.. Чтоб духу вашего не было здесь!» (303−304).

Инфантильность Ванички ярче всего, может быть, проявляется в его отношении к Надежде Ивановне Канорич. Фонвизинская формула «не хочу учиться, хочу жениться» работает и здесь (в шестом явлении первого действия Настасья Кириловна говорит, что Ваничку «выключили из гимназии, за непонятие в науках»). Любовь мальчика к взрослой женщине — вообще достаточно распространенный в литературе (в частности в драматургии) сюжет. У Фонвизина в «Бригадире», например, это любовь бригадирова сына Иванушки к Советнице. Такая любовь неправильна, неестественна, а потому смешна, несколько даже «гротескно-отвратительна».

Нелепа эта связь не только для читателя, но и для персонажей комедии. Маменька и слушать Ваничку не хочет, говорит, что он еще слишком молод для жениха («какой еще ты жених»). Совсем комично выглядит наивная ваничкина реакция на мамины слова: «Ваничка. Нет, маменька, ничего, пойдет [за него замуж]! Я ей одну штучку скажу, так пойдет» (273) (явление 5, действие 1). Это уже вовсе детское, вызывающее смех поведение. Михайло Иваныч в третьем явлении второго действия вообще принимает Ваничку за подростка и понять не может, зачем ему понадобилось видеть Надежду Ивановну. Дальше скорее в шутку, нежели всерьез он говорит сестре: «Михайло Иваныч. Оставляю тебя в приятном, но опасном обществе! Этот молодой человек сам мне признался, что он величайший стрелок на женщин, и потому я как брат советую тебе опасаться» (284) (явление 4, действие 2).

С Надеждой Ивановной, впрочем, как и со всеми другими персонажами комедии, Ваничка до смешного наивен. Его обычное поведение удачно описывается известной пословицей: «что на уме, то и на языке». Однако стоит Надежде Ивановне напомнить ему о разговоре с Мишелем (про охоту на женщин), и Ваничка теряется. Здесь он сталкивается с необходимостью соврать, но соврать умно он не умеет. В итоге получается какая-то полная несуразица: «Надежда Ивановна. А разве ты любил других? Ваничка. Да что?.. как же? я не знаю-с» (285) (явление 5, действие 2). Здесь же далее градус комизма еще возрастает, так как Ваничка выходит за рамки элементарного приличия, и Канорич вынуждена спасаться от него бегством.

Сюжетная линия Ваничка — Надежда Ивановна переплетена с еще одной «любовной» линией комедии — Дурнопечин — Надежда Ивановна. Собственно об этой коллизии мы узнаем уже с самого начала из уст Дурнопечина. Попытка Надежды Ивановны женить на себе не любящего ее мужчину выглядит едва ли не комичнее ее отношений с Ваничкой. До предела смешон эпизод, когда Канорич рассказывает, какой подарок ей сделал Дурнопечин во время расставания: «И он мне своих отрезал [про волосы]» (281). Дарение девушкой пряди волос возлюбленному уже можно воспринять со смехом, но это было достаточно распространенным явлением того времени и часто отражалось в литературе (см., например, «Обыкновенную историю» Гончарова: Софья дарит Александру Адуеву прядь волос). Совсем нелепо, когда мужчина отрезает для девушки свои волосы. Ситуацию этой «любовишки» еще усугубляет вмешательство брата Надежды Ивановны Михайлы Иваныча. Последний рисуется, убежден, что сможет наказать эту «мошенническую физиономию». Кажется, сама Надежда Ивановна откажется от аферы легче, нежели это сделает он. Такое рвение Михайлы Иваныча можно понять: ему нужно сделать для сестры что-то хорошее, чтобы та не выгнала его из дома: «Главное, сестре себя надобно показать [курсивом выделено мной — И.А.], а то, пожалуй, она уваженье всякое потеряет да и держать еще после того не станет» (281) (явление 2, действие 2: монолог Михайлы Иваныча). Важная черта этого персонажа — то, что он оставляет автохарактеристики (см., к примеру, явление 7, действие 3).

Поначалу Дурнопечин не на шутку пугается, что его и вправду могут заставить против его воли выйти замуж: «Дурнопечин. А с другой стороны, подумаешь, что если в самом деле она руки на себя наложит? Что тогда ляжет на совесть?» (268) (явление 1, действие 1). Выше мы уже говорили о том, что Настасья Кириловна пользуется мнительностью Николая Михайлыча, чтобы убедить его отписать поскорее Ваничке наследство. Здесь же Дурнопечин защищается от нападок Канорич и ее брата, ссылаясь на свое болезненное состояние. Ипохондрия, в некоторой степени, становится его спасением, но только на первое время. Разговор с Дурнопечиным Михайлы Иваныча, имеющий место в седьмом явлении третьего действия, увеличивает «шансы» Надежды Ивановны. Дурнопечин хоть и обороняется от нападок («я очень беден, совсем нищий сделался» (295); «войдите в мое положение: я совершенно потерянный человек» (295)), но предельно напуган: «Дурнопечин (один). Если уж очень будут напирать, так придется, как ни противна мне эта госпожа, жениться на ней, потому что все-таки это лучше смерти» (298) (явление 8, действие 3). Здесь мы уже смеемся не над мнительностью Дурнопечина, а над его простотой и безволием, над тем, как легко он позволяет себя одурачить.

Обе «любовные» линии разрешаются разом насмешкой Соломониды Платоновны над Дурнопечиным. После того, как Ваничка рассказывает Дурнопечину, как они с Надеждой Ивановной поцеловались, тетка говорит: «Соломонида Платоновна. Видишь, как она к тебе твердо верность-то хранила…» (319) (явление 13, действие 4). Здесь, правда, стоит сказать, что слова тетки о коварстве Надежды Ивановны открыли глаза Дурнопечину на этот обман еще раньше, результатом чего стал отпор, данный Михайле Иванычу в одиннадцатом явлении.

Даже вне финального действия — того, где Соломонида Платоновна выступает разоблачительницей, — почти все недоброжелатели Дурнопечина много смешны: Настасья Кириловна смешна своим чрезмерным подхалимством, Ваничка — детскостью, наивностью своего поведения, Надежда Ивановна — экспансивной «сентиментальностью», брат ее Михайло Иваныч — откровенной грубостью, предельным нахальством (на словах он готов «убить подлеца», а на деле прячется за спиной сестры, когда Дурнопечин замахивается на него стулом). Кажется, не совсем так дело обстоит с Прохором Прохорычем. Третье явление третьего действия в сюжетном плане на фоне остального текста комедии не столь комично. Смех рождается потом, в явлении шестом, когда Дурнопечин, боясь потерять все деньги, прячет их в карман халата, «к телу» поближе.

Комизм поведения Прохора Прохорыча проявляется здесь разве что в прямолинейности, константном упоре его на «родственные отношения» («Не любит меня наша общая родственница» [про Настасью Кириловну], «братец», «самые неродственные меры», «по крайней мере, буду помнить что мы родные», «конечно, по родству, я хотел дать вам полезный совет»: все — явление 3, действие 3). Куда комичнее прямое столкновение родственников во втором явлении, где они выставляют друг друга перед Дурнопечиным. Они разыгрывают комедию в комедии, но Дурнопечин обмана все равно не чувствует. Как только Прохор Прохорыч видит, что другая «родственница» тоже здесь, все его внимание переключается на нее. Он сразу определяет ее намерения и желчно высмеивает их. Сцена, разыгранная перед Дурнопечиным, представляет собой обмен ядовитыми, саркастичными репликами (например: «Прохор Прохорыч (с ядовитою улыбкою). Настасья Кириловна раньше всех успела засвидетельствовать вам свое почтение. (К Настасье Кириловне.) Я всегда полагал, что вы дама очень тонкая. Настасья Кириловна. Где уж нам, Прохор Прохорыч!.. Мы люди бедные — это впору только вам, богачам» (289)). Происходит смена кадра: комичный персонаж (Николай Михайлыч Дурнопечин) становится на недолгое время наблюдателем сцены, но затем снова смеются преимущественно над ним.

Афера Прохора Прохорыча — хоть это и не столь явно проявлено в тексте комедии — проваливается громче всех. После его угроз ипохондрик окончательно решает написать письмо тетке с просьбой приехать и во всем разобраться. Это, если хотите, одна из переломных фабульных точек.

Четвертое действие пьесы антагонистично трем предыдущим, как поведение Соломониды Платоновны противоположно поведению Дурнопечина. Тетка сразу принимается руководить им, и он принужден подчиниться. Комизм финального действия обусловлен выводом на сцену героев — двух крайностей: мягкотелого, неспособного ничего решить барина-дитя и командующей им энергичной, приводящей дом в порядок женщины. Барин боится всего (он не позволяет даже стричь себя цирюльнику тетки Сергею, потому что думает, что тот поранит его) — тетка его за это ругает и поступает по-своему; Никите дела нет до «странностей» барина — Соломониду Платоновну он слушает. Роль пассивного наблюдателя окончательно отведена ипохондрику, поскольку здесь действует почти только одна Соломонида Платоновна. De facto, она становится хозяйкой в доме, компенсирует немужское поведение Дурнопечина: «Соломонида Платоновна. Ведь гадко видеть тебя, Николай Михайлыч, право! Ты и на мужчину совсем не похож, а точно мокрая курица» (301) (явление 1, действие 4). Решая, написать ли письмо тетке, в пятом явлении третьего действия ипохондрик сам признается: «Дурнопечин (садясь и начиная писать). У тетки, вероятно, и документы все есть… Она заступится за меня, не даст меня в обиду» (293). Пассивность, бездействие Дурнопечина очевидно проявляется в момент, когда Никита объявляет о приходе Прохора Прохорыча, и барин ждет, что сделает тетка: «Никита. Пришел барин-то. Дурнопечин (про себя). Ну, опять сцена, опять объяснения; измучат они меня сегодня, — ничему не рад. Никита. Барин-то пришел-с. Дурнопечин (Соломониде Платоновне). Тетушка, Прохор Прохорыч пришел. Соломонида Платоновна. Слышу я… (Никите.) Зови его!» (304−305) (явление 4, действие 4). Соломонида Платоновна оказывается одна и против ипохондрии Дурнопечина, и против нерадивости его слуги, и против тех, кто пытается барина обмануть.

Соломонида Платоновна «ломает» основное направление комедии, переворачивая ситуацию с ног на голову. Особенно хорошо это видно в случае с Прохором Прохорычем. Тетка Дурнопечина выставляет его [Прохора Прохорыча] посмешищем в глазах публики. Бывший таким смелым и решительным до того, он робеет и, наконец, превосходит в лести даже Настасью Кириловну (см. явление 5 финального действия).