Искусство Мидии. 
Мидийское общество и культура

К сожалению, о литературе, науке Мидии и т. п. мы совершенно ничего не знаем. Кое-что нам известно лишь об искусстве, да и то преимущественно о раннем, до VII в. до н. э «Луристанская бронза» не относится, строго говоря, к мидийскому искусству, поэтому наиболее интересные памятники, позволяющие судить, об этом искусстве в собственном смысле слова, дают Тепе-Гиян и некрополь «В» из Тепе-Сиялка, а также клад из Зивие, представляющий главным образом маннейское искусство (впрочем, последнее представлено и другими памятниками, например, великолепными бронзовым ситулами с чеканкой).

Памятники, о которых идет речь, могут быть разбиты на две категории. Для одной из них, примыкающей к искусству Луристана, характерна несколько вычурная стилизация, главным образом изображений животных, изгибающихся и даже переплетающихся, часто фантастических, в причудливом сочетании с геометрическим орнаментом. Сюда относится, например, расписная керамика из некрополя «В» Тепе-Спялка. Вторая категория, представленная кладом из Зивие около Саккыза и маннейскими ситулами, примыкает к искусству Ассирии и Урарту; это несколько более поздние памятники (IX-VIII вв. до н. э.). Орнамент, культовые символы (дерево жизни), сюжеты, одежда изображенных людей имеют очень много общего с ассирийским и урартским искусством того же времени. Это не удивительно: и ассирийцы, и урарты, и, вероятно, маннеи захватывали мастеров наравне с прочей добычей; в политических центрах создавались смешанные по составу художественные мастерские, и художественные традиции поневоле становились однородными во всех трех державах. При этом господствующий класс во всех трех странах ориентировался главным образом на вкусы самого могущественного двора — ассирийского. Но маннейские изделия все же отличаются — большей стилизацией фигур, пристрастием к изображениям главным образом животных и наличном отдельных элементов стиля первой категории — так называемого «звериного стиля». Издатель клада из Зивие, А. Годар, как уже говорилось, считает Мидию родиной «звериного стили», распространяющегося начиная с VI в. по скифским степям. И действительно, на отдельных вещах из Зивие (например, на золотой пекторали) можно обнаружить фигуры реальных и фантастическпх животных, по своей трактовке в точности совпадающих подобными же фигурами на скифских изделиях VI в. Из Прикубанья и Северного Причерноморья. В то же время эти изображения животных находят аналогии и в более старых изображениях на «луристанской бронзе». Между тем, большинство вещей клада из Зивие вряд ли может быть датировано позже середины VIII в. до н. э., судя по стилистическим особенностям элементов ассиро-урартского типа; другими словами, они были сделаны еще до появления скифов и даже киммерийцев в Передней Азии. Лишь немногие вещи, возможно, относятся к началу VII века.

Каково было влияние установления идеологического господства магов на искусство Мидии? Это сказать трудно, так как до нас совершенно не дошли вещи, которые мы могли бы с уверенностью датировать VII — началом VI в. до н. э. Некоторое представление об искусстве и, в частности, об архитектуре дают нам скальные гробницы, вероятно, именно этого времени. Наиболее полный их перечень дает Херцфельд. Он насчитывает их шесть, кроме гробниц на территории Персиды. Наиболее старой представляется нам та, которую Херцфельд считает самой поздней, — ниша для выставления трупа около Сакавенда, к югу от Керманшаха. Над ней изображена одна большая и две маленькие человеческие фигуры вокруг алтарей огня. Фигуры сделаны неуклюже и непропорционально; трактовка их и техника изготовления рельефов еще мало отличаются от луллубейских и эламских рельефов. Остальные скальные гробницы являются имитацией жилого дома. По большей части они состоят из одного или нескольких внутренних помещений и фасада-портика на столбах или очень упрощенных колоннах. Наиболее северная из гробниц — Фахрика в древней Манне, недалеко от Миандуаба — не имеет фасада, а просто представляет собой каменный навес на столбах — очевидно, помещение для выставления трупов. Эту гробницу трудно датировать, но обряд погребения, в корне расходящийся с существовавшим ранее в приурмийском районе (ср. с погребениями на Гёй-тепе), не позволяет принять более раннюю дату, чем VII в. По внешнему виду очень сходна сложная по внутреннему устройству скальная гробница у Сехнэ, между Керманшахом и Хамаданом. В оличие от гробницы у Фахрики, она является имитацией замкнутого в четырех стенах жилища. Над дверью изображен крылатый солнечный диск — широко распространенный на Древнем Востоке символ цветового божества. В подобный же диск персы вписывали человеческую фигуру, символизировавшую Ахурамазду.

Наиболее поздними наскальных гробниц являются, вероятно «Дукан-и Дауд» на дороге из Хамадана в Вавилонию, и две гробницы — «Кызкапан» и «Курх-уКич» в долине Шехризора у деревни Сурдаш, недалеко от Сулеймание. Две первые могилы — несомненно царские; но обе расположены на былой ассирийской территории, следовательно, не могли быть воздвигнуты до 612 г. Предположительно «Кызкапан» — могила Киаксара, а «Дукан-и Дауд» — Астиага.

Подобно гробнице в Сехнэ, «Кызкапан» представляет имитацию дома с большим навесом; колонны превратились в пилястры. Потолок имитирует бревенчатое перекрытие. Между колоннами рельефом изображены символы божеств: диск с четырехкрылой фигурой, диск с вписанным в него человеком и с полумесяцем под ним и диск со вписанной в него звездой; последний символ обычен на Древнем Востоке для Иштар (и планеты Венеры); здесь это, возможно, символ Анахиты. Два других означают солнце и луну, или, как думает Херцфельд, — Ахурамазду и Митру. Над дверью — рельефное изображение сцены молитвы перед алтарем огня. Слева стоит жрец в характерной одежде мага: поверх обычной восточномидийской одежды накинут длинный халат со свисающими пустыми рукавами; на голове — башлык, «патидана», с повязкой на лице. Одежда царя, стоящего справа, менее ясна; лицо завязано также и у него. Оба держат в руке луки — символ победы.

Аналогичное устройство имела и гробница «Дукан-и Дауд». На рельефе у входа изображен один только маг: он одет в эламскую длинную, до пят, рубаху, и башлык с повязкой на лице, в руке держит пучок священных ветвей.

Изображение, если исключить эламскую одежду, весьма сходно с изображениями магов, вычеканенных на золотых пластинках и изготовленных в виде статуэток из так называемого Амударьинского «клада» — вероятно, ахеменидского времени. Знакомство с аналогичным искусством Ассирии и Элама, может быть, и привлечение мастеров из этих стран; но подобно тому, как сама архитектура скальных гробниц — это архитектура народного жилища Мидии и окружающих областей, так и искусство рельефа несомненно коренится в старых, еще луллубейско-кутийских традициях.

При этом следует учесть, что наскальные рельефы повсюду и всегда грубее и примитивнее скульптуры по камню, которая украшала дворцыи храмы и обрабатывалась в мастерских. Несомненно, если бы мы могли раскопать дворцы Экбатаны, мы получили бы более яркое представление об изобразительном искусстве в Мидийском царстве.

Пока мы вынуждены ограничиваться описаниями греческих писателей. Они дают очень мало. Геродот (I, 98) говорит, что цитадель Экбатаны была окружена семью концентрическими стенами, каждая выше предшествую щей, окрашенными в разные цвета (белая, черная, красная, голубая, желто-коричневая, с посеребренными и с позолоченными зубцами). Население размещалось снаружи этих стен.

Высказывалось мнение, что мидийский осведомитель Геродота рассказывал ему легенду о построении древнего города, широко распространенную в иранской мифологии, и лишь сам Геродот отождествил этот город с Экбатаной. Но крепости, обнесенные несколькими концентрическими кольцами стен, мы знаем в Мидии и по ассирийским изображениям, а примерно аналогичная последовательность цветов известна для уменьшающихся последовательно этажей ассиро-вавилонских храмовых башен — зиккуратов. Не противоречат, в сущности, рассказу Геродота и известия об Экбатане у писателя II до н. э. Полибия, пользовавшегося восторженной записью кого-то из своих современников или современников Александра. По его словам, Экбатана по своему великолепию не поддается описанию. Сам город лежит за стенами, но цитадель прекрасно укреплена.

Внутри нее «плодится дворец семи стадии (свыше километра) в окружности. «Все деревянные части здания из кедра и кипариса… балки, потолки и колонны в портиках и перистилях обшиты серебряными или золотыми пластинками, а черепица — из чистого серебра». Как мы видим, и это здание имело портик — на деревянных, обшитых золотом и серебром столбах. Аналогичное устройство имел и храм Анахиты, в котором, несмотря на бесчисленных расхитителей, начиная со времен Александра, еще и в конце III в. до н. э. лежало довольно много серебряных и даже золотых плиток.

Конечно, и ахеменидские цари строили в Экбатане, которая была одной из их резиденций, но они, разумеется, лишь расширяли и поддерживали то, что было создано при Киаксаре и Астиаге, и поэтому Полибий прав, говоря, что великолепие дворца в Экбатане «свидетельствует о больших богатствах его первоначальных строителей» — мидийских царей. Действительно, приток богатств в Мидийское царство был и внезапен, и обилен. В этом была причина быстрого и резкого обострения всех внутренних общественных противоречий мидийского рабовладельческого общества, ускорившего его падение.