Интерпритация психологических терминов в обыденном языковом сознании

Все значительно проще: вам необходимо понять меня в процессе общения, следовательно, общее понимание правил формирования семантики переноса (инвазии) будет выработано мной и вами неизбежно, необходимо и бесповоротно, как говорится — tertium non datur!, иначе, повторюсь, мы друг друга просто не поймем.

Злой рок ненаучной денотации, или, иначе говоря, поименования смысла в контекстах обыденной речи, по фактам переноса терминов психологии в обыденный контекст проявляется наиболее ярко, наиболее рельефно. Парадокс трансформации имени одного и того же знака (слова) на ниве психологической терминологии предстает как опосредование научной прежде «чистой» семантики обыденной прагматикой. Остается нерешенным вопрос — а как и в связи с чем употреблять эти имена, если контекста — нет?

6. Синдром опустошения имени. Семантика как референция. Референтность как релевантность. Релевантность как конвенция.

Вопрос, которым завершается вышеизложенный раздел, в наиболее естественных формах речевых интеракций имеет ответ в том и только в том случае, если общающиеся однозначно принимают и соблюдают негласные правила контекста интеракции. Там, где контекста нет, нет возможностей для референции и релевантности употребления имени, и тот же вопрос точного ответа не имеет.

В таком случае, в актах коммуникации введение любого психологического термина будет означать начало процесса сверки и подтверждения интерпретации. И всякий раз, когда это будет иметь место, коммуникаторы будут формировать внешний по отношению к самому психологическому термину контекст именно как средство обеспечения референции термина.

Следовательно, денотация сама по себе той решающей роли, которую она имеет в терминологическом поле науки, тут лишается. Семантика здесь возможна только как результат процессуальной формализации истинного смысла знака, лежащего вне пределов имени и однозначно не детерминируемого им. Весь ужас, и вся стихийность этого процесса состоит в том, что такая семантика спонтанна по своей природе, и именно специфика коммутационного взаимодействия в большей степени формирует в таких контекстных формах знаковый смысл, нежели он может быть отнесен к оболочке (имени) термина, остающейся в этом случае незаполненной.

Не подчиненная безличным объективным правилам семантика обыденного употребления пытается нащупать основу собственной референтности в релевантности не столько имен (денотатов), сколько в релевантности самого процесса коммуникации по факту введения в него терминов науки. Семантика формируется как коммуникационная практика многократно повторяющихся переходов от субъективно интерпретируемого смысла термина к смыслу релевантному, в основе которого лежит процессуальная универсализация множественных субъективных смыслов и конвенционализация имени этого термина.

Заключение

В естественных языках обыденного общения знаки языка (слова), в зависимости от контекста обретают множество смыслов, совокупность которых образует ядро семантического поля. В фундаментальной лингвистике то же самое носит название феномена полисемии (многозначности). Именно в силу контекстно формирующейся полисемии знаков естественного языка мы можем выразить неисчерпаемое количество оттенков их смысла. Это, во-первых, обеспечивает взаимопонимание сторон, а во-вторых, все то же самое является источником взаимных заблуждений, недоразумений и даже целенаправленных манипуляций.

Вывод: говоря одни и те же слова и манипулируя их смыслом, часто мы говорим о совершенно разном. Эксплуатирующий феномен полисемии вдоль и поперек естественный язык тем самым становится средством не столько разъяснения, сколько сокрытия мыслей. Следовательно: то, что нормально в обыденной речи, совершенно недопустимо в научных текстах, где слово становится термином, семантическое поле которого в идеале сужено до одного единственного денотата, который в этом случае выступает не как экстенсионал, а как научный десигнат (он же референт) и семантическое ядро значения термина, имплицированного в обыденную речь. Следующий вывод: полисемия (экспланация поля) в языке науки исключается, так как расширение семантического поля термина неизбежно приведет к недопустимой неоднозначности его толкования.

Наука и ее язык не могут, не имеют возможности существовать в семантически размытом поле спонтанно интерпретируемой полисемии, и достигается это наложением жестких, поистине драконовских требований и ограничений на текст и контекст, претендующих на статус научных. А в обыденной речи это, конечно, не так.

Это именно тот случай, когда функциональность лоб в лоб сталкивается с целым веером аспектов понимания, в основе которого всегда лежат взаимосогласованные правила интерпретации. Сказать, что они совсем, вообще произвольны и формируются всяким актом коммуникации «по месту» локально — значит, просто солгать своему читателю. Это связано с тем неявным обстоятельством, которое порою даже не осознается в коммуникативном взаимодействии общающимися — многослойностью функциональных пластов всякой диалогической речи, и многоуровневым характером интерпретации, результатом которой и является процессуально формирующаяся семантика, носящая, вне всякого сомнения, конвенциональный характер. Просто в научной и в обыденной речи характер этой конвециональности, вне всякого сомнения, оказывается сильно различным.

Принципиально настороженно относящаяся ко всякого рода религии и мифологии наука всеми силами старается придать конвенциональности научных текстов (равно как и интерпретации научных терминов) характер, носящий максимально детерминированный и объективный характер. Вводится целая череда правил, установок, регламентов и алгоритмов с тем, чтобы интерпретация терминов науки ни в коем случае не обнаруживала каких-либо коннотаций с иррациональными аспектами веры.

Обыденная же речь ничем таким «не страдает». Это люди науки не могут сказать друг другу, что понимают друг друга в процессе общения потому, что доверяют (во всяком случае, — сказать публично). На самом деле, сформированный компендиум правил рационалистической и грамматической корректности научных текстов принимается каждым конкретным членом научного сообщества именно как акт личной, субъективной уверенности в своей личной же правоте только на том основании, что в мире науки «все пишут так и все делают так».

Таким образом, люди науки все равно договариваются по поводу правоты своих же правил и норм. Обыденному сознанию, эксплицируемому в обыденную речь, сделать это значительно легче и проще. Оно даже не напрягается таким образом, и не старается вымарать онтологически неизбежные аспекты «прагматики согласия» из этой речи, обставив это изгнание целым рядом соответствующих грамматических ритуалов. Даже не останавливаясь на этом, и не рефлексируя это неминуемое рассогласование рационального и иррационального, оно творит свою речь естественно, свободно и живо, избавляя самое себя от ига конвенционализма и его магических чар, которыми философия науки в части логики языка и логического позитивизма озаботилась добрых полтора века тому назад, и с которыми она до сих пор все никак не может расстаться.

Не понимая, видимо, того простого обстоятельства, что всякий контекст, подчиненный правилам естественного языка, с онтологической неизбежностью наследует его конвенциональный характер, как каждый из нас с такой же неизбежностью наследует генный материал своих родителей. Видимо, — сказывается магическое влияние самовнушения и его генерализации, носящей характер объективации.

Полагаю, что тем самым нам все-таки удалось ответить на вопрос об объекте и предмете нашей веры в функциональность и рациональность наших интерпретаций, которые мы воочию и громогласно произносим со сцены, в то время как из-за кулис «призрак оперы» по имени «конвенция» тайно и тихо подсказывает нам текст нашего выступления.

1. Гиппенрейтер Ю. Б.

Введение

в общую психологию. Курс лекций. М, 1995.

2. Майерс Дж. Социальная психология — С.Пб.: Питер, 2003.

3. Дружинин В. Н. Экспериментальная психология. М., 1997.

4. Немов Р. С. Психология: Кн. 1. Общие основы психологии. М., 1994.

5. Алляйн Л. М. Психические процессы. — СПб.: Питер, 2009.

6. Вилюнас В. К. Психология эмоциональных явлений. М., 1976.

7. Юнг К. Г. Утерянная самость. — М.: Академия, 2003.

8. Изард К. Э. Психология эмоций. СПб., 2000.

9. Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1975.

10. Лисина М. И. Проблемы онтогенеза общения. М., 1986.

11. Лурия А. А. Язык и сознание. М., 1979.

12. Фрейд З. Психология бессознательного: Сб. М., 1990.

13. Фромм Э. Бегство от свободы — Минск: Попурри, 2006.

14. Величковский Б. М. Современная когнитивная психология. М., 1982.

15. Камю А. Миф о Сизифе. Бунтующий человек — Минск: Попурри, 2006.

16. Жинкин Н. И. Речь как проводник информации. М., 1982.

17. Зейгарник Б. В. Теории личности в зарубежной психологии. М., 1982.

18. Каган М. С. Мир общения. М., 1988.

19. Фрумкина Р. М. Психолингвистика -М.: Академия, 2003.