Помощь в написании студенческих работ
Антистрессовый сервис

Интерпритация образов советской культуры в повести Пелевина «Омон Ра»

Дипломная Купить готовую Узнать стоимостьмоей работы

Основной материал повествования — это реалии советской жизни: предметы явления, идеологемы, легко узнаваемые любым человеком, жившим в советском обществе. Появление реалий в тексте Пелевина происходит путем специфического авторского освоения. Выбирая реалию для включения в текст Пелевин сначала демифологизирует ее, избавляя от аллюзий, обусловленных ее социально-культурным бытованием, а затем… Читать ещё >

Интерпритация образов советской культуры в повести Пелевина «Омон Ра» (реферат, курсовая, диплом, контрольная)

Содержание

  • 1. Постмодернистское отражение реальности в современной русской литературе
    • 1. 1. Художественный метод современного русского постмодернизма
    • 1. 2. Методы отражения реальности в современном русском постмодернизме
  • Выводы
  • 2. «Советский материал» как особая художественная реальность
    • 2. 1. Источники и концепты советской культуры в художественной литературе русского постмодернизма
    • 2. 2. Художественная концепция обработки реальности в прозе В. Пелевина
  • Выводы
  • 3. Интерпретация советских культурных стереотипов в романе Виктора Пелевина «Омон Ра»
    • 3. 1. Социально-культурные концепты в романе «Омон Ра»
    • 3. 2. Литературные источники в романе «Омон Ра»
  • Выводы
  • Заключение
  • Список использованной литературы

Эти идеи-мотивы советской жизни находят самое чудовищное воплощение в реальности: «Советская система предстает в повести как идеологическая фабрика по производству социальных мифов и людей с изувеченным сознанием».

И.С. Скоропанова указывает, что «Пелевин использует прием комической абсурдизации ленинских высказываний, которые разбавляет разноконтекстуальными пропагандистскими штампами, и показывает, что бессмысленности воспроизведенной абракадабры никто не замечает». Главным объектом пародийного осмысления становится «жертвенный идеализм, формирующий психологию «смертников».

Близкая реальность как источник фактов для построения постмодернистского текста используется Пелевиным не только для упрощения задачи «считывания» читателем авторского замысла. Близость описываемого мира, который еще отражается в настоящем, дает две дополнительных точки осмысления — из недавнего прошлого, где все еще было реальностью, и сегодняшнего настоящего, где все уже стало противоположным.

Особая виртуальность текстов Пелевина заключается в том, что его «герои и рассказчик часто отказываются отличать «придуманный» миp от «настоящего». Метод Пелевина Н. Л. Лейдерман и М. Н. Липовецкий называют «парадоксальным компромиссом между фантазией и реальностью». Собственно, главной задачей Пелевина становится «открытие фальшивой, фантомной природы советской реальности».

Постоянно апеллируя «к хорошо известному публике контексту: к фотографически обыденным позднесоветским будням, к легко датируемым сюжетам из жизни раннекооперативного движения и т. д.», Пелевин создает определенную псевдореальность, населенную вроде бы знакомыми и абсолютно реалистичными приметами жизни.

Реальное же в повести представлено ирреальным — переживанием сознания, которое в повести определяется как «свойство высокоорганизованной материи, вытекающее из ленинской теории отражения». Когда Омон признает, что смысла этих слов он не понимает, это лишь подчеркивает нереальность, фальшивость политизированной науки, но никак не доказывает отсутствия сознания у самого Омона. Противопоставление этого готового, но непонятного ответа честному «я не знаю» соседки, как ни странно, делает более реальным именно последнюю неполную теорию души, а не материалистическую концепцию сознания, которую активно прививают Омону в школе.

3.

2. Литературные источники в романе «Омон Ра»

Анализируя литературные источники повести, И. С. Скоропанова пишет: «В повести „Омон Ра“, используя приемы соц-арта, Пелевин раскрывает роль идеологии в управлении человеческим сознанием. Посредством пародийной игры с текстами официальной культуры (это работы В. И. Ленина, „Старуха Изергиль“ М. Горького, „Как закалялась сталь“ Н. Островского, „Повесть о настоящем человеке“ Б. Полевого, „Туманность Андромеды“ И. Ефремова, материалы печати) он осуществляет деконструкцию коммунистического метанарратива».

На наш взгляд, определяющим текстом в метанарративе повести становится «Повесть о настоящем человеке» Бориса Полевого. В отличие, например, от «Туманности Андромеды», которую вспоминает Митек, невозможно указать точного места воспроизведения этого текста — аллюзии к нему находятся на уровне идейной композиции повести.

Биографическая основа повести — история боевого летчика Алексея Маресьева. Повествование о подвиге специфическим образом переосмысляется в тексте Пелевина. Название Зарайского училища в честь легендарного летчика, несомненно, естественно для советского мировосприятия. Но проблема, по мнению Пелевина, совсем не в этом: «Вся советская система направлена на поддержание этих фикций ценой героических усилий и человеческих жертв. Советский же героизм, по Пелевину, отличается не только полной отменой свободы выбора — человек обязан стать героем (так, курсантам Авиационного училища имени Алексея Мересьева в первый же день ампутируют ноги, чтобы потом сделать из каждого „настоящего человека“, тем более что летать безногим выпускникам все равно не на чем)». Действительно, концепт Мересьева-героя приобрел в советском обществе невообразимые масштабы, а смысл существования этой повести свелся к тому, чтобы и дальше пропагандировать подвиг среди молодежи. Сам по себе достойный уважения поступок Маресьева превратился в политический инструмент воспитания молодежи. Результат его ярко виден в бреду Митька, который, клянясь в собственной правоте, восклицает: «Чтоб мне подвига в битве не совершить!».

Вообще идея подвига подвергается в повести серьезному осмыслению, построенному на столкновении представлений о подвиге Омона и официальной доктрины. В какой-то момент слово «подвиг» теряет для Омона свои идеологические аллюзии и наполняется своим реальным смыслом, который сводится к тому, что и Омон, и все его товарищи должны обязательно погибнуть. Осознавая эту неразрывную связь между подвигом и смертью, Омон пытается отказаться: «Новость о том, что мой подвиг останется никому не известным, не была для меня ударом; ударом была новость о том, что придется совершать подвиг». Идеологический туман настолько затмил представления о реальных действиях советских героев, что Омон только оказавшись лицом к лицу с ракетой, только поняв, что на самом деле представляет собой «автоматика», начинает понимать, что он не герой, по крайней мере, в советском представлении. Ответ Урчагина еще больше укрепляет Омона в мысли, что подвиг нужен государству как совершившийся факт, как новый повод и одновременно новое доказательство собственных действий, именно поэтому никто и не будет пытаться избежать жертв, т.к. важнее жертв для государства является подвиг во имя его политической идеи. По существу, весь полет к Луне — это не стремление доказать техническую мощь страны, это стремление доказать идеологическую мощь народа. Клише этого подвига Пелевин замечательно выражает в следующем фрагменте: «К нам стали приходить люди, чьей профессией был подвиг, — они рассказывали нам о своей жизни без всякого пафоса; их слова были просты, как на кухне, и поэтому сама природа героизма казалась вырастающей из повседневности, из бытовых мелочей, из сероватого и холодного нашего воздуха». Очевидность этих клише делает еще более резким контраст этой мысли Омона со следующей: «Сему Аникина это практически не затронуло — высота его подвига была четыре километра, и он просто надевал поверх формы ватник». Именно в этом контрасте выражается уже упомянутый метод Пелевина деконструкции советского текста в целях развеивания идеологического тумана.

Идея о том, что ценность жизни человека определяется именно тем, совершил он подвиг или нет, становится очень эффективным методом воздействия на людей. Так, Урчагин в ответ на попытки Омона осмыслить природу подвига отвечает идеологической речью: «…только будь осторожней. Дверь к подвигу действительно открывается внутри, но сам подвиг происходит снаружи. Не впади в субъективный идеализм. Иначе сразу же, за одну короткую секунду, лишится смысла высокий и гордый твой путь ввысь». Замполит здесь оперирует опять же идеологическими клише, которые довольно просто монтируются в любое высказывание и автоматически лишают человека возможности самостоятельного размышления.

Другим литературным источником повести становится уже упомянутый роман «Как закалялась сталь» Н. Островского: «Комическими фигурами оказываются в произведении и партийцы-воспитатели „настоящих людей“ — Урчагин и Бурчагин, представленные в виде травестированных двойников Корчагина. Их слепота и парализованность у Пелевина — такая же буквально реализованная метафора, как безногость курсантов, — зримое воплощение идеологической зашоренности, ничем не пробиваемого догматизма». Уточняя это замечание можно сказать, что физическая неполноценность героев — это и символ бесплотности попыток советской идеологии воспитать героев лишь на основе внешнего подражания. Все эти бесконечные «Уроки мужества», занятия под названием «Сильные духом», очевидно, не достигают необходимой цели. Кроме того, государство не нуждается ни в каком военном подвиге здесь и сейчас, но чтобы сохранить общую идеологию, оно постоянно искусственно и насильственно создает всевозможные условия совершения псведоподвига.

Еще одним литературным источником являются поэтические тексты о Луне. В. Курицын пишет: «Полторы странички о Луне в начале десятой главы „Омона“ („Луны, надежды, тихой славы…“, работа Ленина „Луна и восстание“) кажутся конспектом одной из самых заметных книг отечественной постмодернистской критики — „Истории советской фантастики“ Рустама Каца, которая описывает всю советскую литературу как корпус текстов, посвященных покорению Селены». Интересно, что часть текстов заимствуется без изменений, т.к. в них есть упоминание о луне (А.С. Пушкин, А.

Блок, Н. Гумилев, С. Есенин), другие же — корректируются лектором, чтобы, вероятно, дополнить материал. Так переделываются тексты Б. Пастернака и В. Набокова.

Очевидно, что искажение текста происходит опять же в угоду идеологии, и именно то, что Кондратьев забывает фрагмент текста подчеркивает эту идеологическую выборочность:

Мы с тобою так верили в связь бытия, но теперь оглянулся я, и удивительно, до чего ты мне кажешься, юность моя, по цветам не моей, по чертам недействительной.

Если вдуматься, это как дымка волны между мной и тобой, между мелью и тонущим; или вижу столбы и тебя со спины, как ты прямо в закат на своем полугоночном. Ты давно уж не я, ты набросок, герой всякой первой главы, а как долго нам верилось в непрерывность пути от ложбины сырой до нагорного вереска.

В. Набоков Мы с тобою так верили в связь бытия, Но теперь я оглядываюсь, и удивительно —

До чего ты мне кажешься, юность моя, По цветам не моей, ни черта не действительной.

Если вдуматься, это — сиянье Луны Между мной и тобой, между мелью и тонущим, Или вижу столбы и тебя со спины, Как ты прямо к Луне на своем полугоночном.

Ты давно уж…

«Кондратьев»

«Переделка» (а с точки зрения идеологии даже «совершенствование») текста Набокова приносит в стихотворение не только алогизм, но и то самое новое постмодернистское осмысление. У Набокова герой едет «прямо в закат на своем полугоночном». Казалось бы, в тексте повести это должно стать бессмыслицей, но и в ней Омон едет именно на велосипеде по Луне. Интересно, что затуманенный идеологией мозг Омона все равно в состоянии воспринимать изначальное звучание поэзии, поэтому он и называет это стихотворение «фотографией своей души». Почувствовав опасность, Кондратьев сразу же прерывает чтение, т.к. лирическое расслабление Омона может привести его к отказу от подвига, что совершенно невозможно. Из текста Набокова, таким образом, исчезают именно приметы земного, человеческого, нормального существования. Чем более туманным оказывается смысл стихотворения (а с ним и все идеологическое воспитание), тем более эффективным оно кажется Кондратьеву.

Обработка литературных источников в повести, несмотря на кажущееся разнообразие, проходит у Пелевина по одному и тому же пути. Он осмысляет советское литературное наследие, выраженное как в формировании определенных текстов (Б. Полевой, Н. Островский), так и в неприятии созданных вне соответствия с идеологией (Б. Пастернак, В. Набоков), доводя его до абсурда. Отторжение текстов вызывает их переделку и подгон под идеологию, приятие текстов приводит к их буквальной реализации в жизни.

Тот факт, что СССР был самой читающей страной отразился в идеологизации литературы и именно эту идеологизацию и пытается показать Пелевин.

Абсурдизация выражается, прежде всего, в неосмысленном и буквальном следовании формальным признакам описываемого подвига: если Мересьев летает без ног, значит всем курсантам необходимо ампутировать ступни, чтобы в случае наличия самолетов они были готовы к подвигу. Затем этих курсантов нечем занять, и все свое время в летном училище они учатся плясать «Калинку» (которая и является выпускным экзаменом) и изредка летают на тренажерах. Идеологическое формирование личности оказывается сопряженным с еще большими физическими страданиями: чтобы стать замполитом в училище имени Корчагина необходимо практически полностью разрушить свое тело, только тогда человек будет адекватен подвигу Корчагина. Результаты такого образования — Ландратов и Урчагин оказываются самыми близкими к Омону воспитателями. В советской идеологии именно эти покалеченные люди и являются настоящими людьми, именно они должны воспитывать новое поколение.

Выводы В повести «Омон Ра» Пелевин использует широкий круг литературных и социально-политических источников, реалий и мифов советской культуры для создания особой художественной реальности. Эти источники творчески перерабатываются путем доведения до абсурда, искажения, травестирования.

Советская реальность воссоздается в повести путем разнообразного цитирования: воспроизведение предметов и явлений советской эпохи (названий кинотеатров, пионерлагеря, описание пропагандистских щитов), копирование текстов идеологических выступлений и элементов массовой коммуникации (речи военных, обращенные к курсантам) и т. д.

Все воспроизводимые элементы советской жизни осмысляются Пелевиным особым образом: он обрабатывает реалию или текст путем их деконструкции и реконструирования в рамках контекста повести. В результате этого процесса переосмысляется соотношение реального и нереального в повествовании. При сопоставлении мыслей героя и слов его идеологических наставников оказывается, что намного более реальными являются ощущения Омона, его внутренняя жизнь, в то время как идеология и вообще вся жизнь его наставников пропитаны фальшью и на самом деле не более, чем фикция.

Поиск реальности в повести начинается с наблюдения над окружающим миром и заканчивается на себе. Именно Омон становится единственной реальностью во всем пространстве повествования, он остается единственным мерилом правдивости всего происходящего, а в конце повести даже вновь возникающий мотив невкусного обеда осознается им теперь лишь как определенный симулякр, а не как часть его собственного бытия.

Заключение

Основным художественным материалом повести «Омон Ра» является советская реальность 60-х годов — эпохи освоения космоса. Повесть рассказывает о жизни Омона Кривомазова, стремящегося с детства стать летчиком и полететь на Луну. Краткие сведения о детстве Омона сменяются подробным повествованием о его подготовке к экспедиции и полете к Луне. В финале повести Омон осознает, что все произошедшее — фикция и сбегает из секретной школы космонавтов.

Эту повесть можно назвать романом воспитания, т.к. основной ее предмет — это процесс развития личности главного героя, проходящего через путь испытаний и нравственных поисков.

Специфика повести определяется особым методом освоения и интерпретации советской реальности в художественном тексте. Находясь в рамках эстетической концепции постмодернизма, повесть наполнена различными интертекстуальными вставками, реминисценциями, аллюзиями, цитациями, которые вступая в новые, неизвестные в реальности отношения раскрываются перед читателем в неком специфическом виде, новой интерпретации.

Основной материал повествования — это реалии советской жизни: предметы явления, идеологемы, легко узнаваемые любым человеком, жившим в советском обществе. Появление реалий в тексте Пелевина происходит путем специфического авторского освоения. Выбирая реалию для включения в текст Пелевин сначала демифологизирует ее, избавляя от аллюзий, обусловленных ее социально-культурным бытованием, а затем помещает ее в такой контекст других реалий, что она подвергается новой мифологизации на основе вступления в новые ассоциативные связи с новыми реалиями в данном контексте. Эта новая реалия, обогащенная новым смыслом выходит из текста в мир, функционируя наравне с реалией-источником. В результате Пелевин создает мир-отражение, в котором вновь воспроизведенные реалии зачастую оказываются реальнее обычных.

Участие автора в постмодернистской литературе иногда описывается как полное отстранение, наблюдение со стороны. Это отчасти свойственно и повести Пелевина, однако мысль автора здесь, прежде всего, явлена в отборе советских реалий для воспроизведений.

Литературным идеологическим источником повести является произведение Бориса Полевого «Повесть о настоящем человеке». Идеологическая основа этого произведения в совокупности с ее дополнительными социально обусловленными смыслами. Появившимися в послевоенном советском обществе, практически полностью осмысляется Пелевиным.

Мифологемы «настоящий человек», «подвиг» являются центральными и в «Повести о настоящем человеке», и в «Омоне Ра». Но если в первом произведении они проникнуты пафосом героизма, то во втором они подвергаются травестийному осмыслению, которое в результате приводит к разрушению мифа.

Сюжетное травестирование реализуется Пелевиным в виде предельной абсурдизации идеи подвига в Зарайском летном училище имени Мересьева, где подвиг курсантов начинается с того, что им, по образу и подобию Мересьева, ампутируют ступни, а заканчивается тем, что они пляшут «Калинку» перед комиссией. Бессмысленность и абсурдность всего процесса обучения в училище объясняется очень просто: в стране нет самолетов, летать все равно не на чем, летчики не нужны, но нужен каждодневный подвиг настоящих людей.

«Настоящие люди» в повести формируются под чутким руководством замполитов-идеологов, выпускников училища имени Корчагина. Искалеченные замполиты, которые по образу и подобию Корчагина обездвижены и слепы, должны отвечать за идеологически правильное нравственное воспитание курсантов.

Подвиг «настоящих людей» в повести состоит в том, что они должны стать недоразработанной автоматикой ракеты и пожертвовать своими жизнями во имя установки на луне радиобуя, который передаст во Вселенную сообщение «Ленин. СССР. Мир». Последний герой Омон должен застрелиться после установки, а все остальные — осуществить ручное отделение ступеней ракет и погибнуть вместе с ними. Весь период подготовки космонавтам-курсантам внушают ощущение важности способности к подвигу без размышления, просто потому, что это необходимо стране.

Реальный полет к Луне, во время которого Омон потерял четверых товарищей, в конце повести оказывается бессмысленной мистификацией. Омону удается бежать в новую жизнь.

Главным философским вопросом повести является вопрос «что реально?», на который до конца не может ответить Омон. Он верит в реальность полета, но вместо Луны оказывается в московском метро. Специфическое совмещение объектов реальности в тексте выявляет их фальшь и бессмысленность. Осмысленным и реальным оказывается лишь сознание главного героя.

Демифологизация реалий советской жизни в повести позволяет Пелевину поставить вопрос о реальности убеждений, господствовавших в СССР и доказать их не только логическую, но и нравственную несостоятельность.

Список использованной литературы Баженова О. А. Эвристическая ценность понятия «повседневность» в исследованиях по теории и истории культуры // Актуальные проблемы философии науки / отв. ред. Э. В. Гирусов. — М.: Прогресс-Традиция, 2007. -

С. 322−328.

Баруздин С. Обаяние личности: О Б. Н. Полевом // Дружба народов. — 1982. — № 10. — С. 252−254.

Басинский П. Возвращение: Полемические заметки о реализме и модернизме // Новый мир. — 1993. — № 11. — С. 230−238.

Бирюков С. Зевгма. Русская поэзия от маньеризма до постмодернизма. — М.: Наука, 1994. — 288 с.

Битов А. Повторение непройденного // Знамя. — 1991. — № 7. — С. 192−206.

Богданова О., Кибальник С., Сафронова Л. Литературные стратегии Виктора Пелевина. — СПб.: Петрополис, 2008. — 184 с.

Бодрийяр Ж. Система вещей. — М.: Рудомино, 2001. — 224 с.

Борода Е. Повесть В. Пелевина «Омон Ра» в русле отечественной традиции //

http://pelevin.nov.ru/stati/o-tradition/1.html

Бразговская Е. Е. Текст культуры: от события к со-бытию. — Пермь: Перм. гос. пед. ун-т, 2004. — 284 с.

Вайль П., Генис А. 60-е: Мир советского человека. — М.: Новое литературное обозрение, 2001. — 368 с.

Гадамер Х.-Г. Истина и метод. Основы философской герменевтики. — М.: Прогресс, 1988. — 699 с.

Гачев Г. Русский Эрос. Роман мысли с жизнью. — М.: Интерпринт, 1994. — 297 с.

Гачев Г. Д. Вещают вещи, мыслят образы. — М.: Академический Проект, 2000. — 496 с.

Генис А. Вавилонская башня: искусство настоящего времени. — М.: Независимая газета, 1997. — 124 с.

Генис А. Из тупика // Огонек. — 1990. — № 52. — С. 17.

Генис А., Вайль П. Принцип матрешки // Новый мир. — 1989. — № 10. — С. 250.

Генис А., Вайль П. Родная речь. — М.: Независимая газета, 1991. — 191 с.

Горичева Т. Православие и постмодернизм. — Л.: Изд-во ЛГУ, 1991. — 63 с.

Гройс Б. Утопия и обмен. — М.: Знак, 1993. — 373 с.

Губанов В. Анализ романа Виктора Пелевина «Омон Ра» //

http://pelevin.nov.ru/stati/o-guba/1.html

Даниленко В. Постмодернизм в русской литературе: Теория и практика // Литературная учеба. — 2009. — № 3. — С. 8−9.

Деррида Ж. Письмо и различие. — М.: Академический Проект, 2000. — 495 с.

Дианова В. М. Постмодернистская философия искусства: истоки и современность. — СПб.: Петрополис, 1999. — 240 с.

Дичев И. Шесть размышлений о постмодернизме // Сознание в социокультурном измерении / АН СССР Ин-т философии. Отв. ред. В. П. Филатов, В. А. Кругликов.

— М.: Наука, 1990. — С. 34−41.

Добренко Е. Метафора власти: литература сталинской эпохи в историческом освещении. — Munchen: Verlag Otto Sagner, 1993. — 408 c.

Ермолин Е. Примадонны постмодерна, или Эстетика огородного контекста // Континент. — 1997. — № 84. — С. 397−418.

Затонский Д. Постмодернизм в историческом интерьере // Вопросы литературы. — 1996. — Май-июнь. — С. 182−205.

Зенкин С. Н. Критика нарративного разума: Заметки о теории // Новое литературное обозрение. — 2003. — № 59. — С. 524−534.

Ильин И. Постмодернизм. Постструктурализм. Деконструктивизм. — М.: Интрада, 1997. — 256 с.

Ильин И. П. Постмодернизм от истоков до конца столетия: эволюция научного мифа. — М.: Интрада, 1998. — 255 с.

Казинцев А. Новая мифология // Наш современник. — 1989. — № 5. — С. 144−168.

Карпов А. С. Необыкновенная реальность. К характеристике современной русской прозы // Русская словесность. — 1994. — № 6. — С. 67−73.

Карпов В. С верой в человека // Октябрь. — 1982. — № 5. — С. 195−199.

Кнабе Г. С. Местоимения постмодерна. — М.: РГГУ, 2004. — 52 с.

Кнабе Г. С. Перевернутая страница. — М.: РГГУ, 2002. — 60 с.

Козловски П. Культура постмодерна: Общественно-культурные последствия технического развития. — М.: Республика, 1997. — 240 с.

Кочеткова Н. Пелевин парус одинокий // Известия. — 2007. — 26 ноября. — С. 9.

Кривулин В. С. Стратановский: к вопросу о петербургской версии постмодернизма // Новое литературное обозрение. — 1996. — № 19. — С. 261−281.

Кузьмин А.Г. К какому храму мы ищем дорогу // Наш современник. — 1988. — № 3. — С. 157.

Курицын В. На пороге энергетической культуры // Литературная газета. — 1990. — 31 октября (№ 44). — С. 4.

Курицын В. Русский литературный постмодернизм. — М.: ОГИ, 2000. — 288 с.

Курицын В. Тропик памяти // Литературная газета. — 1990. — 19 июня (№ 23). — С. 8.

Лейдерман Н., Липовецкий М. Жизнь после смерти, или Новые сведения о реализме // Новый мир. — 1993. — № 7. — С. 233−252.

Лейдерман Н.Л., Липовецкий М. Н. Русская литература ХХ века: 1950;1990 годы. В 2 т. — М.: Академия, 2010. — 416 и 688 с.

Лелеко В. Д. Пространство повседневности в европейской культуре. — СПб.: СПбГУКИ, 2002. — 303 с.

Лиотар Ж. Заметки о смыслах «пост» // Иностранная литература. — 1994. — № 1. — С. 56−59.

Липовецкий М. Изживание смерти. Специфика русского постмодернизма // Знамя. — 1995. — С. 194−205.

Липовецкий М. Н. Русский постмодернизм. — Екатеринбург, 1997. — 317 с.

Липовецкий М.Н. Совок-блюз: Шестидесятники сегодня // Знамя. — 1991. — № 9. — С. 226−236.

Марков Б. В. Знаки бытия. — СПб.: Наука, 2001. — 566 с.

Москвина Р. «Смешанные жанры» словесности как эмпирия философии // Вопросы философии. — 1982. — № 11. -

С. 102−106.

Немзер А. Несбывшееся: Альтернативы истории в зеркале словесности // Новый мир. — 1993. — № 4. — С. 56−58.

Паперный В. Культура два. — М.: Новое литературное обозрение, 1996. — 376 с.

Переяслов Н. «Новый» Пелевин // Литературная газета. — 2005.

— 9−15 февраля (№ 5). — С. 8.

Петров М. К. Язык, знак, культура. — М.: Наука, 1991. — 328 с.

Потапов В. На выходе из андеграунда // Новый мир. — 1989. — № 10. — С. 247−257.

Семидесятые как предмет истории русской культуры / Сост. К. Ю. Рогов. — М.: Объединенное гуманитарное издательство, 1998. — 304 с.

Синявский А. Основы советской цивилизации. — М.: Аграф, 2001. — 464 с.

Скоропанова И. С. Русская постмодернистская литература. — М.: Филинта: Наука, 2001. — 608 с.

Скоропанова И. С. Русская постмодернистская литература: новая философия, новый язык. — Минск: Институт современных знания, 2000. — 608 с.

Социокультурный феномен шестидесятых / Сост. В. И. Тюпа, О. И. Федунина. — М.: РГГУ, 2008. — 248 с.

Степанов Ю.С., Проскурин С. Г. Константы мировой культуры: Алфавиты и алфавитные тексты в период двоеверия. — М.: Знак, 1993. — 158 с.

Халипов В. Постмодернизм в системе мировой культуры // Иностранная литература. — 1994. — № 1. — С. 235−240.

Цивьян Ю. Проксемика: Язык пространства // Наука и техника. — 1988. — № 8/9. — С. 28−30.

Эпштейн М. Н. Истоки и смысл русского постмодернизма // Звезда. — 1996. — № 8. — С. 166−188.

Эпштейн М. Н. Постмодерн в русской литературе. — М.: Высшая школа, 2005. — 496 с.

Эпштейн М. Н. Постмодернизм в России: Литература и теория. — М.: Издание Р. Элинина, 2000. — 368 с.

Лейдерман Н.Л., Липовецкий М. Н. Русская литература ХХ века: 1950;1990 годы. В 2 т. М. 2. — М.: Академия, 2010. — С. 531.

Там же. — С. 502.

Лейдерман Н.Л., Липовецкий М. Н. Русская литература ХХ века: 1950;1990 годы. В 2 т. М. 2. — М.: Академия, 2010. — С. 415.

Там же.

Липовецкий М. Н. Русский постмодернизм. — Екатеринбург, 1997. — С. 10.

Там же.

Липовецкий М. Н. Русский постмодернизм. — Екатеринбург, 1997. — С. 14.

Там же. — С. 14−15.

Липовецкий М. Н. Русский постмодернизм. — Екатеринбург, 1997. — С. 17.

Трессидер Дж. Словарь символов. — М.: ФАИР-Пресс, 1999. — С. 210.

Липовецкий М. Н. Русский постмодернизм. — Екатеринбург, 1997. — С. 17.

Там же. — С. 21.

Липовецкий М. Н. Русский постмодернизм. — Екатеринбург, 1997. — С. 27.

Лейдерман Н.Л., Липовецкий М. Н. Русская литература ХХ века: 1950;1990 годы. В 2 т. М. 2. — М.: Академия, 2010. — С. 502.

Там же.

Там же. — С. 505.

Цит. по: Курицын В. Русский литературный постмодернизм. — М.: ОГИ, 2000. — 288с. //

http://www.guelman.ru/slava/postmod/5.html

Курицын В. Русский литературный постмодернизм. — М.: ОГИ, 2000. — 288с. //

http://www.guelman.ru/slava/postmod/5.html

Курицын В. Русский литературный постмодернизм. — М.: ОГИ, 2000. — 288с. //

http://www.guelman.ru/slava/postmod/9.html

Курицын В. Русский литературный постмодернизм. — М.: ОГИ, 2000. — 288с. //

http://www.guelman.ru/slava/postmod/5.html

Цит. по: Вайль П., Генис А. 60-е: Мир советского человека. — М.: Новое литературное обозрение, 2001. — С. 101.

Вайль П., Генис А. 60-е: Мир советского человека. — М.: Новое литературное обозрение, 2001. — С. 134.

Вайль П., Генис А. 60-е: Мир советского человека. — М.: Новое литературное обозрение, 2001. — С. 127.

Курицын В. Русский литературный постмодернизм. — М.: ОГИ, 2000. — 288с. //

http://www.guelman.ru/slava/postmod/5.html

Лейдерман Н.Л., Липовецкий М. Н. Русская литература ХХ века: 1950;1990 годы. В 2 т. М. 2. — М.: Академия, 2010. — С. 503.

Лейдерман Н.Л., Липовецкий М. Н. Русская литература ХХ века: 1950;1990 годы. В 2 т. М. 2. — М.: Академия, 2010. — С. 503.

Там же.

Лейдерман Н.Л., Липовецкий М. Н. Русская литература ХХ века: 1950;1990 годы. В 2 т. М. 2. — М.: Академия, 2010. — С. 503.

Там же. — С. 502.

Скоропанова И. С. Русская постмодернистская литература. — М.: Филинта: Наука, 2001. — С. 436.

Скоропанова И. С. Русская постмодернистская литература. — М.: Филинта: Наука, 2001. — С. 434.

Курицын В. Русский литературный постмодернизм. — М.: ОГИ, 2000. — 288с. //

http://www.guelman.ru/slava/postmod/5.html

Там же //

http://www.guelman.ru/slava/postmod/9.html

Лейдерман Н.Л., Липовецкий М. Н. Русская литература ХХ века: 1950;1990 годы. В 2 т. М. 2. — М.: Академия, 2010. — С. 503−504.

Скоропанова И. С. Русская постмодернистская литература. — М.: Филинта: Наука, 2001. — С. 434.

Там же. — С. 435.

Там же.

Там же.

Курицын В. Русский литературный постмодернизм. — М.: ОГИ, 2000. — 288с. //

http://www.guelman.ru/slava/postmod/5.html

Лейдерман Н.Л., Липовецкий М. Н. Русская литература ХХ века: 1950;1990 годы. В 2 т. М. 2. — М.: Академия, 2010. — С. 380.

Там же. — С. 502.

Курицын В. Русский литературный постмодернизм. — М.: ОГИ, 2000. — 288с. //

http://www.guelman.ru/slava/postmod/5.html

Скоропанова И. С. Русская постмодернистская литература. — М.: Филинта: Наука, 2001. — С. 434.

Лейдерман Н.Л., Липовецкий М. Н. Русская литература ХХ века: 1950;1990 годы. В 2 т. М. 2. — М.: Академия, 2010. — С. 502−503.

Скоропанова И. С. Русская постмодернистская литература. — М.: Филинта: Наука, 2001. — С. 435.

Курицын В. Русский литературный постмодернизм. — М.: ОГИ, 2000. — 288с. //

http://www.guelman.ru/slava/postmod/9.html

Показать весь текст

Список литературы

  1. О.А. Эвристическая ценность понятия «повседневность» в исследованиях по теории и истории культуры // Актуальные проблемы философии науки / отв. ред. Э. В. Гирусов. — М.: Прогресс-Традиция, 2007. — С. 322−328.
  2. С. Обаяние личности: О Б. Н. Полевом // Дружба народов. — 1982. — № 10. — С. 252−254.
  3. П. Возвращение: Полемические заметки о реализме и модернизме // Новый мир. — 1993. — № 11. — С. 230−238.
  4. С. Зевгма. Русская поэзия от маньеризма до постмодернизма. — М.: Наука, 1994. — 288 с.
  5. А. Повторение непройденного // Знамя. — 1991. — № 7. — С. 192−206.
  6. . Система вещей. — М.: Рудомино, 2001. — 224 с.
  7. Е. Повесть В. Пелевина «Омон Ра» в русле отечественной традиции // http://pelevin.nov.ru/stati/o-tradition/1.html
  8. Е.Е. Текст культуры: от события к со-бытию. — Пермь: Перм. гос. пед. ун-т, 2004. — 284 с.
  9. Гадамер Х.-Г. Истина и метод. Основы философской герменевтики. — М.: Прогресс, 1988. — 699 с.
  10. Г. Русский Эрос. Роман мысли с жизнью. — М.: Интерпринт, 1994. — 297 с.
  11. Г. Д. Вещают вещи, мыслят образы. — М.: Академический Проект, 2000. — 496 с.
  12. А. Вавилонская башня: искусство настоящего времени. — М.: Независимая газета, 1997. — 124 с.
  13. А. Из тупика // Огонек. — 1990. — № 52. — С. 17.
  14. А., Вайль П. Принцип матрешки // Новый мир. — 1989. — № 10. — С. 250.
  15. А., Вайль П. Родная речь. — М.: Независимая газета, 1991. — 191 с.
  16. Т. Православие и постмодернизм. — Л.: Изд-во ЛГУ, 1991. — 63 с.
  17. . Утопия и обмен. — М.: Знак, 1993. — 373 с.
  18. В. Анализ романа Виктора Пелевина «Омон Ра» // http://pelevin.nov.ru/stati/o-guba/1.html
  19. . Письмо и различие. — М.: Академический Проект, 2000. — 495 с.
  20. В.М. Постмодернистская философия искусства: истоки и современность. — СПб.: Петрополис, 1999. — 240 с.
  21. И. Шесть размышлений о постмодернизме // Сознание в социокультурном измерении / АН СССР Ин-т философии. Отв. ред. В. П. Филатов, В. А. Кругликов. — М.: Наука, 1990. — С. 34−41.
  22. Е. Метафора власти: сталинской эпохи в историческом освещении. — Munchen: Verlag Otto Sagner, 1993. — 408 c.
  23. Е. Примадонны постмодерна, или Эстетика огородного контекста // Континент. — 1997. — № 84. — С. 397−418.
  24. И. Постмодернизм. Постструктурализм. Деконструктивизм. — М.: Интрада, 1997. — 256 с.
  25. И.П. Постмодернизм от истоков до конца столетия: эволюция научного мифа. — М.: Интрада, 1998. — 255 с.
  26. А. Новая мифология // Наш современник. — 1989. — № 5. — С. 144−168.
  27. А.С. Необыкновенная реальность. К характеристике современной русской прозы // Русская словесность. — 1994. — № 6. — С. 67−73.
  28. В. С верой в человека // Октябрь. — 1982. — № 5. — С. 195−199.
  29. Г. С. Местоимения постмодерна. — М.: РГГУ, 2004. — 52 с.
  30. Г. С. Перевернутая страница. — М.: РГГУ, 2002. — 60 с.
  31. П. Культура постмодерна: Общественно-культурные последствия технического развития. — М.: Республика, 1997. — 240 с.
  32. Н. Пелевин парус одинокий // Известия. — 2007. — 26 ноября. — С. 9.
  33. А.Г. К какому храму мы ищем дорогу // Наш современник. — 1988. — № 3. — С. 157.
  34. Н., Липовецкий М. Жизнь после смерти, или Новые сведения о реализме // Новый мир. — 1993. — № 7. — С. 233−252.
  35. Н.Л., Липовецкий М. Н. Русская ХХ века: 1950−1990 годы. В 2 т. — М.: Академия, 2010. — 416 и 688 с.
  36. В.Д. Пространство повседневности в европейской культуре. — СПб.: СПбГУКИ, 2002. — 303 с.
  37. . Заметки о смыслах «пост» // Иностранная. — 1994. — № 1. — С. 56−59.
  38. М. Изживание смерти. Специфика русского постмодернизма // Знамя. — 1995. — С. 194−205.
  39. М.Н. Русский постмодернизм. — Екатеринбург, 1997. — 317 с.
  40. М.Н. Совок-блюз: Шестидесятники сегодня // Знамя. — 1991. — № 9. — С. 226−236.
  41. .В. Знаки бытия. — СПб.: Наука, 2001. — 566 с.
  42. Р. «Смешанные жанры» словесности как эмпирия философии // Вопросы философии. — 1982. — № 11. — С. 102−106.
  43. А. Несбывшееся: Альтернативы истории в зеркале словесности // Новый мир. — 1993. — № 4. — С. 56−58.
  44. М.К. Язык, знак, культура. — М.: Наука, 1991. — 328 с.
  45. В. На выходе из андеграунда // Новый мир. — 1989. — № 10. — С. 247−257.
  46. Семидесятые как предмет истории русской культуры / Сост. К. Ю. Рогов. — М.: Объединенное гуманитарное издательство, 1998. — 304 с.
  47. А. Основы советской цивилизации. — М.: Аграф, 2001. — 464 с.
  48. И.С. Русская постмодернистская . — М.: Филинта: Наука, 2001. — 608 с.
  49. И.С. Русская постмодернистская : новая философия, новый язык. — Минск: Институт современных знания, 2000. — 608 с.
  50. Социокультурный феномен шестидесятых / Сост. В. И. Тюпа, О. И. Федунина. — М.: РГГУ, 2008. — 248 с.
  51. Ю.С., Проскурин С. Г. Константы мировой культуры: Алфавиты и алфавитные тексты в период двоеверия. — М.: Знак, 1993. — 158 с.
  52. В. Постмодернизм в системе мировой культуры // Иностранная. — 1994. — № 1. — С. 235−240.
  53. Ю. Проксемика: Язык пространства // Наука и техника. — 1988. — № 8/9. — С. 28−30.
  54. М.Н. Истоки и смысл русского постмодернизма // Звезда. — 1996. — № 8. — С. 166−188.
  55. М.Н. Постмодернизм в России: и теория. — М.: Издание Р. Элинина, 2000. — 368 с.
Заполнить форму текущей работой
Купить готовую работу

ИЛИ