Художник-романтик (его облик, быт, отношение к искусству)

Они ведь не воспроизводят человека, а издевательски вторят ему".

Довольно часто обращается к образу автомата Гофман в своих произведениях, создатели простых и механических игрушек и сами такие игрушки кажутся ему вполне безобидными, но ситуация меняется, когда речь начинает идти не о простом копировании человеческого тела, а о подмене живого человека автоматом. О такой подмене пишет Гофман в повести «Песочный человек», противопоставляя отношения главного героя с двумя героинями: Кларой и Олимпией. По странной иронии герой новеллы, завязший в мистических переживаниях, называет живую, сердечную и умную Клару «бездушным автоматом», и влюбляется в Олимпию, которая и была автоматом: механическая кукла, пусть совершенная и прекрасная, но все равно бездушная и безжизненная, оказывается привлекательнее живого человека. Как пишет Ф. П. Федоров: «Олимпия — это не только издевательство над обществом, но и лакмусовая бумажка общества; она проявляет его механистический характер; она не распознается, потому что оказывается среди таких же, как она, автоматов; диалог Олимпии с обществом диалог однотипных существ, диалог механизмов». И герой повести вовлекается в процесс создания куклы. Именно он дает ей то, чего не смогли добиться ее создатели: в своем воображении герой наделяет Олимпию жизненной силой, проецируя свое «Я» на немую куклу он одухотворяет ее. Верно указывает М. А. Куличихина: «Губительна не машина сама по себе, но ее одухотворение, очеловечивание, подмена человека и (мнимое) превосходство. Страшно осознание, что человеческое тело — это автомат, организованная, четко выполняющая свои функции материя, что стираются критерии различия между человеком и машиной».

Именно поэтому мы можем сказать, что нарциссизм романтического героя, проводящего множество времени перед зеркалом или опасность инцеста в любви к сестре все же предпочтительнее искренних чувств в автомату, поддельному человеку.

Художник и искусство: быт и творчество Зачастую невозможность реализовать себя в обществе, в любви, отношениях компенсируется для героя-художника реализацией в искусстве. Это единственное, где он может найти себя и стать самим собой, в творчестве способен раскрыться со всей полнотой его идеал искусства и художественной индивидуальности. Именно через реализацию в творчестве просматривается гармония их существования. Таковы, например, образы Рафаэля и Дюрера в произведениях В.-Г. Вакенродера. Вакенродер видит в «божественном Рафаэле» идеал творчества, секрет его — в озарении свыше. А. Дюрер тоже выражает своего рода идеал художника, способный запечатлеть душу, но это не абсолютизированный идеал, а «идиллия патриархального состояния», способность отобразить подлинно немецкий характер.

Еще один идеальный и гармоничный образ творца встречается нам в новелле-идиллии «Мартин-бочар и его подмастерья» у Гофмана. Здесь главный герой не ставший уже привычным живописец, поэт или композитор, а мастер, создающий полезные и красивые вещи, человек в котором сливаются художник и ремесленник. Здесь сразу бросается в глаза антитеза между рабочим промышленной эпохи и ремесленником в средневековой цеховой Германии. При этом Гофман не идеализирует сам средневековый цеховой уклад жизни. «Это своего рода романтическая притча о том, какой высокой и благородной могла бы быть миссия художника, когда он не испытывает влияния отчуждения». Гофман подчеркивает нравственную чистоту, благородство мастера, его влюбленность в свое ремесло и искреннее стремление делать вещи хорошо и красиво, что уже не дает ему относиться к работе механически, автоматически.

Это важный аспект в понимании роли художника-творца: процесс творения — при этом не важно, что создается, бочка или прекрасная статуя должен оставаться творческим, иначе его труд превратится в пустой и бездушный механический процесс, на который способна даже обезьяна, но тот, кто не вкладывает собственной души в свое творчество, полагаясь только на технику, не способен и отобразить душу.

Это важный момент еще и потому, что сам художник легко уязвим со стороны быта и вульгарной жизни. И такой — отличный выведенного у Вакенродера уязвимый бытом образ художника представил Л. А. Арним в своей повести «Рафаэль и его соседки». Он показывает, как легко можно завладеть душой художника: Рафаэль неспособен обходиться без хлебов булочницы Гиты, и этот хлеб, отвратив его от жизни, отравляет его. И в целом Рафаэль у Арнима целиком погряз в бытовых зависимостях, так что у него нет времени рисовать, он поручает это обезьяне, которая по ночам рисует по его указке не хуже самого художника, и творчество превращается в бездушное ремесло. Другой образ Арнима это Рембрандт, выведенный в повести «Аукцион Рембрандта». Кажется, что художник представлен погруженный в нидерландский быт, в национальную повседневность, и предается этому открыто и убежденно.

" Рембрандт изображен в этой повести погруженным в свой домашний быт и благосклонно страдающим от него. Субботний вечер, хозяйка устроила в доме генеральную уборку, всюду ведра и щетки, вода разлита по пестрым плитам пола, сам Рембрандт, съежившись, сидит у себя в мастерской при лунном свете, лампа ему не выдана, лампа должна светить уборке". И хотя Рембрандт и отображается в пристрастии к заурядному, бытовому, обжитому и поношенному — всему тому, от чего так бегут романтические герои, — когда он прячется у себя в мастерской, Арним не забывает сказать о драгоценном мерцании красок его картин.

Как пишет Берковский, в основе повести Арнима — фактически анекдот о жизни Рембрандта, но этот анекдот также выполняет свою задачу: это средство эстетического примирения с обыденным бытом; анекдот забавен и занятен, в нем есть задача и загадка для ума, быт амнистируется через анекдоты, которые сам быт время от времени поставляет. Рембрандт оказывается погруженным в быт словно бы «не на самом деле», а только ради того, чтобы доказать, что он великий художник. Вследствие объявленной ложной кончины художника распродают его картины, а наряду с ними и его вещи, и по необыкновенному успеху продажи можно судить, какой популярностью пользуется сам художник. Иными словами, быт, который окружает художника в этой повести и предметы быта имеют значение не для него самого, а для общества, в котором он живет и для людей, которые отождествляют с ним, как это ни парадоксально, не только продукты его творчества, но и вещи, которые его окружали.

Заключение

Как мы увидели, образ художника-романтика в рамках типологии романтических героев самобытен и специфичен. Это «божественный», «богоравный» мастер, способный тягаться в своем искусстве с природой, он Творец и Демиург. Хотя ему присущи все те черты, которыми наделены романтические герои, мы может отметить и качественные отличия между ними: он бунтарь, но его бунт состоит не в эскапизме, не в угрюмом противостоянии обществу, а в Творчестве, в созидании. Он не гордый и одинокий отщепенец, в своем бунтарстве диктующий собственные законы, и символизирующий тем самым разрушительную силу природы, а напротив, стремится отыскать гармонию и единство сродни тем, что существуют в природе.

Облик художника-романтика вполне соответствует типу романтического героя, он франт и щеголь, но отнюдь не «лишний человек», напротив, его внутренняя духовность, позволяет ему видеть душу других, выводить эту душу на поверхность, отличать людей от «автоматов». И в отношениях с Двойником — своим другим «я», мистических и иррациональным, его отношения складываются гармонично, диалогично: он не анти-герой ни для других, ни для самого себя. Более того, зная истину, подлинное устройство мира, которое открывается ему через творчество, он стремится донести ее до других, даже если цена этого — угрозы или смерть.

Как и романтический герой, художник-романтик зачастую несчастен в любви, ему отвратителен быт, но он, поскольку его основной чертой характера является гармонизация и активность, хоть и не приемлет обыденный быт, и может быть ему подчинен, тем не менее, способен преодолеть это противоречие через творчество. И если творчество подлинное, если это не механическое воспроизведение и голая техника, а порыв, вдохновение или озарение свыше — способен подчинить себе быт, и даже он в подлинных произведениях искусства способен обрести «естественный», гармоничный характер.

Таким образом, художник-романтик — цельная, созидающая, гармоничная личность, активная и творческая, которая за счет этих качеств способна преодолеть большую часть тех негативных черт, которые присущи герою романтических произведений.

Список литературы

Габитова Р. М. Философия немецкого романтизма: Гельдерлин, Шлейермахер. М.: Наука, 1989.

Тураев С. В. От Просвещения к романтизму. М.: Наука, 1983.

Литературные манифесты западноевропейских романтиков. М.: Изд-во Московского университета, 1980.

Никифоров Е. Русский нарцисс, или романтический герой перед зеркалом // Сетевой литературный журнал «Словесность». Код доступа: Интернет,

http://www.netslova.ru/nikiforov/nartsiss.html.

Берковский Н. Я. Романтизм в Германии. Ленинград: «Художественная литература», Ленинградское отделение, 1973.

Федоров Ф. П. Художественный мир немецкого романтизма: Структура и семантика. М., 2004.

Гофман Э.Т. А. Автомат // Гофман Э.Т. А. Крейслериана. Новеллы. М., 1990.

Гофман Э.Т. А. Песочный человек // Сказки немецких писателей. Л., 1989.

Куличихина M.A. Тело-автомат в новелле Э.Т. А. Гофмана «Песочный человек» // Филологические этюды: Сб. науч. ст. молодых ученых: В 3-х ч. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2008

Вып. 11, ч. II, с. 26−29.

Калинников Л.А. «Угловое окно кузена», или Гофман остается Гофманом" // Кантовский сборник. 2009. № 1. С. 54−67.

Пушкин А. С. Евгений Онегин: Роман в стихах // Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 10 т. Л.: Наука.

Ленингр. отд-ние, 1977;1979. Т. 5.

Евгений Онегин. Драматические произведения. 1978. С. 5−184.

Цит. По: Габитова Р. М. Философия немецкого романтизма: Гельдерлин, Шлейермахер. М.: Наука, 1989, С. 47.

Тураев С. В. От Просвещения к романтизму. М.: Наука, 1983. С. 147.

Тураев С. В. От Просвещения к романтизму. М.: Наука, 1983. С. 149−150.

Там же. С. 150.

Тураев С. В. От Просвещения к романтизму. М.: Наука, 1983. С. 155−156.

Литературные манифесты западноевропейских романтиков. М., 1980. С. 53.

Пушкин А. С. Евгений Онегин: Роман в стихах // Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 10 т. Л.: Наука.

Ленингр. отд-ние, 1977;1979. Т.

5. Евгений Онегин. Драматические произведения. 1978. С. 5−184.

Никифоров Е. Русский нарцисс, или романтический герой перед зеркалом // Сетевой литературный журнал «Словесность». Код доступа: Интернет,

http://www.netslova.ru/nikiforov/nartsiss.html.

Цит. по: Никифоров Е. Русский нарцисс, или романтический герой перед зеркалом // Сетевой литературный журнал «Словесность». Код доступа: Интернет,

http://www.netslova.ru/nikiforov/nartsiss.html.

Никифоров Е. Русский нарцисс, или романтический герой перед зеркалом // Сетевой литературный журнал «Словесность». Код доступа: Интернет,

http://www.netslova.ru/nikiforov/nartsiss.html.

Берковский Н. Я. Романтизм в Германии. Ленинград: «Художественная литература», Ленинградское отделение, 1973. С. 489.

Там же.

Берковский Н. Я. Романтизм в Германии. Ленинград: «Художественная литература», Ленинградское отделение, 1973. С. 489.

Калинников Л.А. «Угловое окно кузена», или Гофман остается Гофманом" // Кантовский сборник. 2009. № 1. С. 54−67.

Там же.

Пушкин А. С. Евгений Онегин: Роман в стихах // Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 10 т.

Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1977;1979. Т. 5. Евгений Онегин. Драматические произведения.

1978. С. 5−184.

Тураев С. В. От Просвещения к романтизму. М.: Наука, 1983. С. 176.

Берковский Н. Я. Романтизм в Германии. Ленинград: «Художественная литература», Ленинградское отделение, 1973. С. 466.

Тураев С. В. От Просвещения к романтизму. М.: Наука, 1983. С. 176.

Тураев С. В. От Просвещения к романтизму. М.: Наука, 1983. С. 176.

Гофман Э.Т. А. Автомат // Гофман Э.Т. А. Крейслериана. Новеллы. М., 1990. С. 188.

Гофман Э.Т. А. Песочный человек // Сказки немецких писателей. Л., 1989.

Федоров Ф. П. Художественный мир немецкого романтизма: Структура и семантика. М., 2004. С. 240.

Куличихина M.A. Тело-автомат в новелле Э.Т. А. Гофмана «Песочный человек» // Филологические этюды: Сб. науч. ст. молодых ученых: В 3-х ч. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2008

Вып. 11, ч. II, с. 26−29. С. 29.

Тураев С. В. От Просвещения к романтизму. М.: Наука, 1983. С. 172.

Там же.

Берковский Н. Я. Романтизм в Германии. Ленинград: «Художественная литература», Ленинградское отделение, 1973. С. 330.

Там же. С. 331.

Там же.

Берковский Н. Я. Романтизм в Германии. Ленинград: «Художественная литература», Ленинградское отделение, 1973. С. 332−333.