Сравнительный жанрово-стилистический анализ текста «Слова о полку Игореве» и «Притчи о человеческой душе» Кирилла Туровского

Туровского, в точности следует тем принципам сложения нового стиля, которые проистекали из категорий языка и из общих установок на языковое мышление, в кон. XII в. значительно изменившееся. Метонимия здесь все еще остается более важным средством, чем метафора, уподобление преобладает над редкими формами сравнения, параллелизм — над аналогией, гипербола — над литотой.

IV. Проблема автора в обоих текстах.

«Слово о полку Игореве» и «Притча о душе.» К. Туровского изумляют не только своей неувядаемой красотой, но и мудрой духовной и политической прозорливостью их авторов.

Кирилл Туровский критикует себя за «беспорядочный ум» и «грубоватый язык», из-за которых его повесть принимаетякобы «недостойный вид», в то время как автор «Слова о полку Игореве» стремится подражать сладкоголосому Бояну. «Изнемог я от вопля, охрипла моя гортань!» — в сердцах восклицает Кирилл Туровский, устав от речений. В отличие от автора «Слова.», К. Туровский не стремится к красоте своего рассказа, по возможности избегая пустых сравнений и гипербол. Лаконичность является неотступной спутницей «Притчи о душе.»: «Но не буду умножать повесть изложением речей, что затянет беседу», — говорит К.Туровский.

В своей беседе, посвященной толкованию известной притчи, К. Туровский обращается к братьям и сестрам своего монастыря, однако это не означает, что тем самым К. Туровский преднамеренно сужает аудиторию своего «Слова.». Напротив, в более широком смысле, аудитория Кирилла Туровского — «всякая тварь», способная слушать и внимать. Здесь К. Туровский придерживается идеи томизма относительно проповеди всякому Божью живому творению.

Комментарий К. Туровского притчи о винограднике является живой попыткой библейского толкования. В заключение своей притчи К. Туровский говорит о себе лишь как о рассказчике, посреднике между читателем и каноническими текстами: «Все это я истолковал не по своему замышлению, но по святым книгам. И это не слово мое, но только беседа, ибо я не такой учитель, как те церковные и священные мужи». Однако многие идеи К. Туровского заставляют предположить несомненное существование самостоятельного философского аспекта «Притчи о душе.». Так, разграничение К. Туровским Эдема и Рая, акцентированный максимализм автора относительно богоугодных и греховных дел — все это свидетельствует о яркой и оригинальной трактовке К. Туровским Священного Писания.

Не менее интересно, чем в «Притче о душе.», проанализировать авторскую позицию в тексте «Слова о полку Игореве».

Здесь законно поставить вопрос: откуда черпал автор «Слова о полку Игореве» свои исторические сведения, на какой почве вырастали его суждения, в чем автор был связан с «общественным мнением» своего времени, своей среды и в чем преодолевал его ограниченность, определявшуюся особенностями исторического и политического мышления своей эпохи?

Как и К. Туровский, автор «Слова о полку Игореве» является человеком широкой исторической осведомленности. Он внимательный читатель «Повести временных лет» и вместе с тем наслышан в народной исторической поэзии. Он имеет свои отчетливые представления о русской истории, хотя эти представления и являются представлениями поэта, а не историка, при этом поэта XII столетия. Его суждения о русской истории — плод поэтического восприятия этой истории, но поэтического восприятия, проникнутого историзмом в пределах, доступных его эпохе. Русская история имеет для него ясно представляемые черты своего собственного бытия. По крайней мере три периода, три сменяющих друг друга образа исторических эпох намечаются в его поэтическом сознании: время Трояна, время Ярослава и время Олега Гориславича.

Современность имеет для автора «Слова о полку Игореве» свои корни в историческом прошлом. Для автора она — естественное продолжение эпохи усобиц Олега Гориславича. Он ищет корни политики современных ему князей-крамольников в походах Олега.

В своих исторических воззрениях автор «Слова» зависит от летописи, фольклора и народной молвы, но его исторические воззрения выше и летописных, и фольклорных, и тех, что были представлены молвой. От летописцев автора «Слова» отделяет огромная сила исторического обобщения. Он обобщает историю в конкретных поэтических образах. От «песнотворцев» его отделяет критическая оценка прошлого и настоящего. Однако он берет свои сведения и из летописи, и из фольклора, и из устной народной памяти. Он развивает отдельные мысли летописца и проникается духом народного поэтического творчества.

Свои суждения автор «Слова» не отделяет от общественного мнения. На это общественное мнение он постоянно опирается в своих оценках происходящего. Выразителем общественного мнения он себя и признает, стремясь передать свою оценку событий как оценку общенародную. Но при этом общественное мнение, которое он выражает, является общественным мнением лучших русских людей его времени.

Автор «Слова» в нормах феодального поведения, в кодексе дружинной морали, в идеологии верхов феодального общества находит лучшие стороны и стремится переосмыслить феодальные понятия. Он наполняет своим, патриотическим содержанием понятия «чести», «славы», «хвалы» и «хулы».

Автор «Слова» — сторонник сильной княжеской власти во имя обуздания произвола мелких князей, во имя единства Русской земли. Все «Слово» проникнуто единым патриотическим настроением и единой патриотической идеей — идеей единства Русской земли. Призывом к этому единству и к твердой обороне Руси от «поганых», по существу, оно и является. Автор «Слова» и в этом явился человеком своего времени, глашатаем мнения лучших своих современников. Он творит идеи, потребность в которых живо ощущалась в его время. Он — око и ум народа. Он высказывает то, что должно быть высказано. Вот почему автор «Слова» неразрывен и со своей эпохой, его породившей.

Его подлинным героем является русский народ и Русская земля. Образ Русской земли центральный в «Слове». Автор представляет ее себе в широкой исторической перспективе, в образах ратных подвигов и мирного созидательного труда. Его произведение своими призывами к единению устремлено к будущему, полному для него светлых надежд, оно рисует картины печального настоящего и ищет корни этого настоящего в прошлом. Оно полно веры в будущее, скорби о настоящем, гордости прошлым и мудрого раздумья и над прошлым, и над настоящим, и над будущим, слитыми для него в едином образе Русской земли.

Кем был автор «Слова о полку Игореве»? Он мог быть приближенным Игоря Святославича: он ему сочувствует. Он мог быть и приближенным Святослава Киевского: он сочувствует также и ему. Он мог быть черниговцем и киевлянином. Он мог быть дружинником: дружинными понятиями он пользуется постоянно. Однако в своих политических воззрениях он не был ни «придворным», ни защитником местных тенденций, ни дружинником. Он занимал свою независимую патриотическую позицию.

Таким образом, если «Притча о душе…» К. Туровского призывает читателя к изучению священных книг, то «Слово о полку Игореве» — горячий призыв к единству Руси перед лицом внешней опасности, призыв к защите мирного созидательного труда русского населения.

Заключение

Русская литература уже с древнейшего периода отличалась высоким патриотизмом, интересом к темам общественного и государственного строительства, неизменно развивающейся связью с народным творчеством. Она поставила в центр своих исканий человека, она ему служит, ему сочувствует, его изображает, в нем отражает национальные черты, в нем ищет идеалы. В русской литературе XI—XVI вв. не было поэзии, лирики как обособленных жанров, и поэтому вся литература проникнута особым лиризмом. Этот лиризм проникает в летописание, в исторические повести, в ораторские произведения. Характерно при этом, что лиризм имеет в древней русской литературе по преимуществу гражданские формы. Автор скорбит и тоскует не по поводу своих личных несчастий, он думает о своей родине, к ней по преимуществу обращает всю полноту своих личных чувств. Это лирика не личностного характера, хотя личность автора в ней и выражается призывами к спасению родины, к преодолению неурядиц в общественной жизни страны, острым выражением горя по поводу поражений или междоусобий князей.

Эта типичная особенность нашла себе одно из самых ярких выражений в «Слове о полку Игореве». «Слово» посвящено теме защиты родины, оно лирично, исполнено тоски и скорби, гневного возмущения и страстного призыва. Оно эпично и лирично одновременно. Автор постоянно вмешивается в ход событий, о которых рассказывает. Он прерывает самого себя восклицаниями тоски и горя, как бы хочет остановить тревожный ход событий, сравнивает прошлое с настоящим, призывает князей-современников к активным действиям против врагов родины.

Кирилл Туровский приблизительно является современником автора «Слова о полку Игореве». Оба эти произведения, отталкиваясь от одной и той же письменной традиции, являются характерными примерами двух литературных направлений — светского и религиозного. Так, если К. Туровский опирается на труды отцов церкви и Евангелие, то автор «Слова…» обращается к своим предшественникам гуслярам, поэтам и летописцам.

Произведение К. Туровского исполнено в жанре притчи, что характерно не только для творчества монаха, но и для библейской традиции в целом. К. Туровский делает особый акцент на преемственности этого жанра, тем самым протестуя против измышлений и еретических мыслей в духовной литературе. По мнению Кирилла Туровского, жанр притчи дает автору уникальную возможность раскрытия ее аллегорического смысла не только с помощью религиозной интуиции, но и посредством сравнения канонических текстов и трудов отцов церкви с текстом притчи.

Адрианова-Перетц В.П. «Слово о полку Игореве» и памятники рус. лит-ры XI—XIII вв. — Л., 1968.

Артеменко Т. Н. Поэтика «Слова на Вознесение» Кирилла Туровского // Проблемы культуры, языка, воспитания.- Архангельск, 1994. — С.147−150.

Еремин И. П. Литературное наследие Кирилла Туровского // ТОДРЛ. — Т. 12. — М.Л.: АН СССР, 1956. — С. 340 — 362.

Еремин И. П. Литературное наследие Кирилла Туровского // ТОДРЛ. — Т. 13. — М.Л.: АН СССР, 1957. — 409 — 426 с.

Еремин И. П. Литературное наследие Кирилла Туровского // ТОДРЛ. — Т. 15. — М.Л.: АН СССР, 1958. — С. 331 — 349.

Жолобов О.Ф. О числовых символах в древнерусском текстообразовании // Studиen zur russиscеen Spracеe und Lиteratur des 11−17 Jaеrеunderts. Peter lang., 1997. — С. 181−195.

Кириллин В. М. Символика чисел в литературе Древней Руси (XИ — XVI века). — СПб.: Алетейя, 2000.

Лихачев Д. С. Слово о полку Игореве. — М. — Л., 1955.

Меречина С. И. Особенности текстообразования «слов» Кирилла Туровского. — М., 1998.

Миллер Вс. Взгляд на Слово о полку Игореве. — М., 1977.

Потебня А. Слово о полку Игореве. — Харьков, 1989.

Семенов — Тян-Шанский А. Православный катехизис. — М.: Московская Патриархия, 1990.

Словарь-справочник «Слова о полку Игореве». — М., 2001.

Смирнов А. О Слове о полку Игореве.

Воронеж, 1998.

Смирнов А. О Слове о полку Игореве.

Воронеж, 1998. — С. 35.

Потебня А. Слово о полку Игореве. — Харьков, 1989. — С. 109.

«Слово о полку Игореве» — величайший памятник мировой культуры // Слово — 1952. С. 30—31; Важнейшие проблемы исследования «Слова о полку Игореве» // ТОДРЛ. 1964. Т. 20. С. 134—135

Орлов А. С. Слово о полку Игореве // История рус. лит-ры. — М. ;

Л., 1941. — Т. 1. — С. 387—388.

Адрианова-Перетц В.П. «Слово о полку Игореве» и памятники рус. лит-ры XI—XIII вв. — Л., 1968.

Еремин И. П. Литературное наследие Кирилла Туровского // ТОДРЛ. — Т. 15. — М.Л.: АН СССР, 1958. — С. 339.

Там же.

Еремин И. П. Литературное наследие Кирилла Туровского // ТОДРЛ. — Т. 15. — М.Л.: АН СССР, 1958. — С. 334.

Еремин И. П. Литературное наследие Кирилла Туровского // ТОДРЛ. — Т. 13. — М.Л.: АН СССР, 1957. -С. 417.

Артеменко Т. Н. Поэтика «Слова на Вознесение» Кирилла Туровского // Проблемы культуры, языка, воспитания.- Архангельск, 1994. — С.

147.

Еремин И. П. Литературное наследие Кирилла Туровского // ТОДРЛ. — Т. 13. — М.Л.: АН СССР, 1957. — С. 409−417.

Еремин И. П. Литературное наследие Кирилла Туровского // ТОДРЛ. — Т. 13. — М.Л.: АН СССР, 1957. — С. 409.

Кириллин В. М. Символика чисел в литературе Древней Руси (XИ — XVI века). — СПб.: Алетейя, 2000. -С. 45.

Еремин И. П. Литературное наследие Кирилла Туровского // ТОДРЛ. — Т. 13. — М.Л.: АН СССР, 1957. — С. 408.

Там же. — С. 410.