Интертекст: типология, включение и функционирование в художественном тексте: На материале романов М. Е. Салтыкова-Щедрина «История одного города», Ф. Сологуба «Мелкий бес» и С. 181олова «Палисандрия»

Содержание

• Основные положения, выносимые на защиту
• 1. Интертекстуальность — категория художественного текста, проявляющаяся на всех его уровнях

2. Интертекст интерпретируется как инвариант заимствования, присутствующий в тексте, имеющий различные формы воплощения. Интертекст является категорией идеальной, существующей в качестве общей картины заимствования при написании/прочтении произведения и реализующейся в тексте в качестве вариантов интертекста (далее — ВИ).

3. Варианты воплощения интертекста в прозаическом тексте имеют свои осо= бенности типологий (по сферам заимствований, по принципам создания и точности/неточности воспроизведения), способов включения (графический, фонетический, синтаксический) и функционирования (апелляция к традиции, пародирование, изменение сюжетно-композиционного решения произведения и т. д.).

4. Заимствования, воспринятые читателем и правильно проинтерпретированные, изменяют текст в сторону его смыслового усложнения.

Апробация работы. По материалам исследования были прочитаны доклады на научных конференциях в Уральском государственном университете (1997, 1998, 1999, 2000 гг.), Уральском педагогическом университете (1998, 1999, 2000 гг.) Материалы диссертации рассматривались на заседаниях кафедры современного русского языка Уральского государственного университета им. A.M. Горького.

Результаты исследования отражены в 14 публикациях автора.

Глаша ткврваш

Шштертешпп тшршш ш м (c)т®д®л (c)гшш

1. 1. Концепции интертекста

В современных гуманитарных науках существует множество терминов, обозначающих факты заимствований, интертекст, чужой текст, чужая речь, чужое слово, прецедентный текст и собственно заимствование, а также реминисценция, аллюзия, цитата и т. д. Терминологический «разброс» свидетельствует о том, что, во-первых, явлением «текста в тексте» заняты разные отрасли филологии, различные направления и школы, имеющие свои методологии и методики исследования, во-вторых, о том, что осмысление данного феномена находится в стадии активной научной разра= ботки.

Показательно, чтовременный литературный критик Вл. Новиков в одном абзацеавит внонимический ряд несколько терминов, характерных для разных научных традиций, предельно обнажаяожившуюсяйчастуацию, когда «интер-текстуальностьго» называют все то, что автор заимствует из какого-либо источника, а ыездаетм: «у Высоцкого довольно много цитат, реминисценций, пародийных переделок -овом, всего того, что ввременном литературоведении именуется «интертекстуальностью» (Новиков, 1998, 96).

Существование множества концепций интертекста и интертекстуальности в философии, культурологии, литературоведении и лингвистике имеет свою историю, этапы которой дают представление о наращении научного знания в этой области.

Краткий очерк развития теории интертекста, предлагаемый в первой части настоящей главы, позволит выявить проблемные узлы философских, культурологических, литературоведческих и лингвистических концепций в целях коррекции теоретической базы исследования и создания собственной методики! анализа.

Глшю пп@р®аш

МнТ (c)рТ (c)1К?Т2 Т (c)<�П>рШШ ш м (c)т (c)д<�ош®гшш

1. 1. Концепции интертекста

В современных гуманитарных науках существует множество терминов, обозначающих факты заимствований: интертекст, чужой текст, чужая речь, чужое слово, прецедентный текст и собственно заимствование, а также реминисценция, аллюзия, цитата и т. д. Терминологический «разброс» свидетельствует о том, что, во-первых, явлением «текста в тексте» заняты разные -отрасли филологии, различные направления и школы, имеющие свои методологии и методики исследования, во-вторых, о том, что осмысление данного феномена находится в стадии активной научной разработки.

Показательно, чтовременный литературный критик Вл. Новиков в одном абзацеавит внонимический ряд несколько терминов, характерных для разных научных традиций, предельно обнажаяожившуюсяйчастуацию, когда «интертекстуальностью» называют все то, что автор заимствует из какого-либо источника, а нездаетм: «у Высоцкого довольно много цитат, реминисценций, пародийных переделок -овом, всего того, что ввременном литературоведении именуется «интертекстуальностью» (Новиков, 1998, 96).

Существование множества концепций интертекста и интертекстуальности в философии, культурологии, литературоведении и лингвистике имеет свою историю, этапы которой дают представление о наращении научного знания в этой области.

Краткий очерк развития теории интертекста, предлагаемый в первой части настоящей главы, позволит выявить проблемные узлы философских, культурологических, литературоведческих и лингвистических концепций в целях коррекции теоретической базы исследования и создания собственной методики анализа.

Исходной для всех интертекстуалистов от Ю. Криетевой до ELA. Кузьминой является бахтинская философия диалога. Характерно, что каждый исследователь понимает диалог и диалогизм по-своему. Именно в этом видятся истоки разночтений о сути интертекстуализма.

Так, М. Холквист утверждает, чтом термин «диалогизм» М. Бахтин «никогда не употреблял» (Холквист, 1990, 20). В. Махлин поправляет исследователя: «Это невсем так. В материалах к переработке книги о Достоевском. приводится принципиальное различение «диалогизма» и «сократического диалога» (Махлин, 1992, 12).

Возникает вопрос: что именно заключает в себе идея «диалога» М. Бахтина, если есть сомнения в самом существовании этого термина в исследованиях ученого. В то же время осмысление и развитие философии диалога привело и к созданию теории интертекстуальности, и к возникновению идей Ю. Криетевой и Р. Барта о мире, который весь может восприниматься как текст.

Ситуацию во многом разъяснилвременный философ И. Библер. Уточняяысл бахтинской концепции, ученыйитает, что диалогизм имеет «четвероякий» исследовательский исток: «установка на диалогизм поэтики Достоевского" — «установка на исходный и неискоренимый диалогизм текста вообще" — «идеализация диалога, как он выступает. в романномове" — «непосредственное понимание культуры в ее Большом времени» (Библер, 1991,51). Таким образом, диалог предстает и как художественный прием, и как один из важных законов акта художественного творчества и его результата — текста, и как особенностьиля, и как эстетическая категория.

Особенности диалога как одного из важнейших законов и актов художественного творчества и его результата рассмотрены М. Бахтиным в одной из его ранних работ -атье «Проблемадержания, материала и формы вовесном художественном творчестве» (Бахтин, 1979). Говоря о художественном акте, Бахтин замечает, что «он живет и движется не в пустоте, а в напряженной ценностной атмосфере ответственного взаимоопределения» (там же, 36). Автор подчеркивает невозможность процесса творчества вне каких-топутствующих этому процессу явлений. Бахтин убежден в том, что «живо и значимо произведение в мире, тоже живом и значимом, — познавательно, циально, политически, экономически, религиозно» (там же, 1979, с.37). Замечая, что любой текст невозможен без какого-либо контекста, исследователь продолжает мысль, поднимаясь на более высокий уровень анализа рассматриваемого объекта. Он пишет: «Каждое явление культуры конкретно-систематично, то есть занимает какую-тоществующую позицию по отношению к преднаходимой им действительности других культурных установок и теммым приобщается заданному единству культуры» (там же, 37). Таким образом, определив законы онтологии художественного произведения и — шире — любого явления культуры, Бахтин определяетть диалогизма: «Кроме преднаходимой художникомова действительности и познания и поступка, им преднаходится и

литература: приходится боротьсяарыми или заарые литературные формы, пользоваться ими и комбинировать их, преодолевать ихпротивление или находить в них опору.(там же, 39).

Диалог предстает как важный, но не единственный закон художественного произведения, при котором автор погружается при написании оригинального произведения в сопутствующие контексты — литературы, эпохи, действительности и т. д.

Впервые отечественному читателю весьектр пониманий диалогизма и интертекстуальности был представлен в аналитико-реферативных работах И. Ильина (Ильин, 1989- Ильин, 1990). Исследователь обнажает причины широкого распространения идей инпгертеркстуальности во всехерахвременной духовной и интеллектуальной жизни: еще «в XVIII веке французский естествоиспытатель Жорж Луи Лек-лерк Бюффон произнесоюкраментальную фразу: «Человек — этоиль», и, пожалуй, никогдаысл этойнтенции не казалсяоль убедительным, как в наши дни, если мы обратимся к тому феноменувременной жизни Запада, который определяется понятием «интертекстуальность». Этот термингодня применяется для характеристики не только и неолько особогоособа анализа художественного произведения или для описанияецификиществования литературы, хотя именно в этой области он впервые и появился, олько для определения того миро — имоощущениявременного человека, его «стиля жизни"', которое получило название «постмодернистской чувствительности» (Ильин 1989, 186).

Развитие интертекетуализма И. Ильин связывает с именами Ю. Кристевой, Р. Барта, Ж. Деррида, М, Пфистера, F.A. де Богранд и В"У. Дрессера, Ж. Жаннета, У. Бройх, Б. Щульте-Мидделих, Дж. Каллер.

Ю. Кристевой и Р. Бартом даны ныне воспринимаемые как классические определения интертекстуальности: «Мы называем интертексту апыноетыю эту текстуальную интер-акциго, которая происходит внутри отдельного текста. Для познающегобъекта интертекстуальность — это понятие, которое будет признаком тогоособа, каким текст прочитывает историю и вписывается в нее» (Кристева, 1974, 443) — «Каждый текст является интертекстом- другие тексты присутствуют в нем на различных уровнях в более или менее узнаваемых формах: тексты предшествующей культуры и тексты окружающей культуры. Каждый текст представляетбой новую ткань, тканную изарых цитат» (Барт, 1989, 78).

II. Ильин дает оценку термина, итая, что «Кристева восприняла бахтинскую идею „диалога“ чисто формалистически, ограничив ее исключительноерой литературы иедя до диалога между текстами, т. е. до интертекстуальности» (Ильин 1989, 186 — 187). В процитированном фрагменте очевидно достаточно негативное отношение ученого к той научной парадигме, котораяала предметом его внимания. Опасность, по мнению исследователя, заключается, во-первых, в манипулировании терминами и подменой понятий: «Концепция Кристевой в благоприятной для нее атмосфере постмодернистских и деконструктивистских настроений быстро получила широкое признание и распространение. Однако конкретноедержание терминащественно видоизменяется в зависимости от теоретических и философско-методолошческих предпосылок, которыми руководствуется воих исследованиях каждый ученый. Общим при этом для них всехужит постулат, что всякий текст является „реакцией“ на предшествующие тексты» (Ильин 1989, 192). Во-вторых, в потенциальной возможности отказа от личностного начала в искусстве, его деперсонализации: '^Положение, что история и общество являются тем, что может быть «прочитано» как текст, привело к восприятию человеческой культуры' как единого «интертекста», который, вою очередь, ужит как бы предтекстом любого вновь появляющегося текста. Другим важным последствием уподоблениязнания тексту было интертекстуальное" растворениевереннойбъективности человека в текето-сознаниях, ставляющих «великий интертекст» культурной традиции. Таким образом, автор любого текста (в данномучае уже не имеет значения художественного или какого другого) теммым!, как пишет М. Ифистер, «превращается в пустое пространство проекции интертекстуальной игры» (Ильин 1989, 189).

Действительно, развивая идеи М. Бахтина, виднейшие представителируктурализма и постструктурализма акцентируют особое внимание на зависимости текста от предшествующей культуры. Возникает знаменитая и модная концепция «смерти автора». Так, Ю. Кристева и Р. Барт, говоря о «смерти автора» и «исчезновении референта», теммым не просто лишают диалогмого важного его компонента, но и превращают его в. интертекстуальность (конкретную реализацию «возможностей» диалогизма в тексте), понятую как «разговор» взаимозаменяемых текстов. И. Ильин замечает по этому поводу: «Через призму интертекста мир предстает как огромный текст, в котором! все когда-то уже былоазано, а все новое возможно только по принципу калейдоскопа: ешение определенных элементов дает новые комбинации» (Ильин 1996,216).

Идея «диалога» М. Бахтина, воспринятая без важнейшего его компонента — автора, ановится при таком понимании интертекстуальности не более чем механическим взаимодействием текстов. Прочтенная таким образом не только учеными, но и писателями, она является поводом дляздания романов, ставленных из цитат (Ж.Ревэ, «Барышни из А.») или! из анекдотов и легенд (В.Пелевин, «ЧАПАЕВ И ПУСТОТА»). Станислав Лем в одном изоих рассказов довел данную идею до абсурда -некое издательство предлагает покупателям картонные коробкинарезанными фрагментами знаменитых текстов — таких, как «Война и мир». Читатель, по-разному комбинируя данные фрагменты, здает новый, абсолютно не похожий на исходный, текст. Писательжетной коллизией рассказа как бы расшифровывает знаменитый афоризм Ролана Барта: «Рождение читателя приходится оплачиватьертью Автора» (Барт, 1989, 291).

Появление идеи самоуничтожения автора в процессе письма не случайно. Это один из многочисленных знаков распространения постмодернистского способа мышления во второй половине XX века. Однако восприятие мира как текста не было изначально данным и не является абсолютным сегодня. Более того, конкретный анализ не только реалистических, но и постмодернистских произведений показывает, что истинный художник, идя на активную работу с заимствованиями, не только сохраняет свою индивидуальность, свое художническое «я», но и способен путем акцентирования интертекстуальности своего текста активизировать читательское восприятие, вовлекая его в своеобразную игру, в том числе и языковую. Автор не «исчезает» и не «умирает» ни при создании, ни при восприятии текста. Именно исходя из этих соображений в работе анализируется отобранный материал, ибо в ней принята другая ветвь развития бахтинской идеи диалога.

Один из крупнейших исследователей творческого наследия М. Бахтина М.Холквист в работе «Dialogism: Bakfatin and his Word» подчеркивает, что диалошзм не есть культура мышления оппозициями, взаимоисключающими альтернативами, по принципу «или. или», диалошзм скорее стремится осмыслить «событие бытия» по принципу «и. и» (Холквист, 1990). Таким образом!, диалог как один из важных законов акта художественного творчества и его результата — текста — предстает сложной динамической структурой, включающей в себя не только текст и контекст, но и автора, мыслящего в процессе диалога не бинарными оппозициями, а понимающего, по Холквисту, «необходимость другого в мире».

Характерно, что отечественные лингвисты идут именно за этим научным сюжетом в осмыслении идеи диалога и, как следствия, сути интертекстуальности, о чем свидетельствует коллективная монография «Человеческий фактор в языке: Коммуникация, модальность, дейкеис» (прежде всего — концепция Н.Д. Арутюновой).

Одним из важных положений работы является концепцияществования в процессе речи говорящего и «другого"1: „Семиотика поведения предполагаетществование „другого“. Философский аспект проблемы „другого“ приобрел особую значимость в концепциях экзистенциализма, переключившего вниманиесоциального подхода к человеку на личностный иотношений междубъектом и объектом на межсубъектное взаимодействие, основывающееся намиотических началах.“ (Человеческий фактор., 1992, 40). Дальнейшим логическим продолжением концепции другого», по мнению авторов, является дихотомия «свое"/ „чужое“: „Проблема взаиa-* Off Off модеиствия разных личностных, шире -циально-идеологических, начал, оего и „чужого“ вове была выдвинута вредине 30-х годов применительно к литератур“ ному тексту М. М. Бахтиным. взаимодействие „своего“ и „чужого“ активизируется ведециальной борьбы и полемики, овесной перепалки на разных ее уровнях, ворах о мнениях и нравственных позициях, в ходемоутверждения личности илициальной группы, в практическом рассуждении и многих других видах текстов -повседневных и художественных» (Человеческий фактор., 1992, 64).

Основываясь на философских концепциях «другого» и представлении о дихотомии «свое» — «чужое», а также опираясь преимущественно на материалы речи, авторы выстраивают свою концепцию чужой речи и цитации.

По мнению авторов книги, вахшуюеру, в которой раскрывается взаимодействие «эго» и «другого», образуют конструкции, относящиеою и чужую речь: «В русском языке интересным материалом для наблюдений над взаимоотношениями двух миров, реализующихся черезою и чужую речь, являются конструкциичастицами де, дескать к мол. Все они восходят к глаголам речи в форм 3-го лица единственного числа: де — аорист от делать в значении „говорить“, дескать (дискать) —яжение де оказать, „осуществил речь“, а мол (мл) — прош. время от молвить» (Человеческий фактор., 1992, 42).

Вводится термин ксенопоказатели, которые являются «знаками чужого голоса, отчуждаемой речи, чужого мира"(там же). Основная функция ксенопоказателей заключается, по мнению авторов, в маркировке присутствия «другого». Существование ксенопоказателей является сигналом для разграничения личностных сфер («эго» и «другого») и дает возможность выделить характерные типы отчуждения:

1. Темпоральное разграничение — наличие временного интервала между двумя речевыми актами! 2. Коммуникативное разграничение — указание на речь другого. 3. Интерпретационное разграничение. По мнению авторов, «в современной русской речи ксенопоказатели используются преимущественно тогда, когда размежевание по линии авторства сопровождается субъективной трактовкой ситуаций и событий».

4. Расхождение в идейной, этической, эстетической ициальной позиции (см. об этом подробнее: там же, 52).

В работе предпринята плодотворная попытка показать, как «переплетение „своей“ и „чужой“ речи, явное и имплицитное, принимаетмые разнообразные формы, к числу которых относятся: цитирование, косвенная, прямая и несобственно-прямая речь, повторы, подхваты и переносы, литературные реминисценции, цитатность, ци= татные вопросы и прочие виды заимствований hi близких или далеких перекличекчужой речью, включение в речь „общих истин“ (пословиц, поговорок, афоризмов)» (там же, 64).

Приводя большое количество примеров явлений взаимодействия «своего» и «чужого», авторы подробнее останавливаются на одном из них, точнее — на одномособе введения в реплику чужой речи — «диалогической цитации» (там же, 65), которая понимается как «использование репликбеседника (или их фрагментов) в иных (обычно оппозиционных) коммуникативных целях.» (там же, 65), и предлагают оригинальную типологию диалогических цитат:

1. Нейтральная цитация или повтор. 2. Экспрессивная цитация. 3. Парная цитация пересечения. 4. Парная цитация неодобрения. 5. Лжеимитация или пародирование (там же, 65).

Специально характеризуется такой тип диалогических цитат, как цитатные вопросы, представляющие «собой реакцию на предшествующее высказывание, из которого и происходит заимствование „чужихов“. Это — вопросы о высказывании» (там же, 65).

Таким образом, авторы монографии предложили одну из первых успешных попыток фиксации формальных показателей заимствований в тексте. Впервые было системно представлена реализация явления чужого текста в авторском, дана развернутая типология самого частотного и самого очевидного варианта интертекста — цитаты.

Современная лингвистика текста ориентируется на основные положения охарактеризованной концепции, развивая и продолжая их (см., например: Кузьмина,

1999). Этот подход к цитате и ее реализации в тексте будет использован в главе, посвященной данному варианту интертекста.

Одновременно с общей разработкой концепций интертекстуальности ведутся конкретные исследования феномена чужого сознания и чужого текста в разных отраслях гуманитарных наук. Есть смысл подробнее остановиться на анализе работ, наиболее показательных с точки зрении результативности.

Так, в литературоведении и стилистике, еще до осознания особой значимости интертекстуализма для художественного мышления XX века, было разработано свое терминологическое поле, основными единицами которого стали: подражание, цитата, заимствование, реминисценция и аллюзия. Литературный энциклопедический словарь под общей редакцией В. М. Кожевникова и П. А. Николаева дает следующие 1граюговки данных терминов:

— цитата — это «дословная выдержка из какого-либо произведения. В художественной речи и публицистике цитата -илистический прием употребления готово» гоовесного образования, вошедшего в общелитературный оборот" (Литературный энциклопедическийоварь, 1987, 492).

— подражание рассматривается как «литературное, знательное воспроизведение некоего литературно-художественного образца. Подражание, как правило, обусловлено преемственностью традиций, близостью эпох, одством литературно-эстетических позиций или ранним ученичеством» (там же, 283).

— аллюзия — особыйилистический прием, основанный прежде всего на намеке, который указывает на «реальный политический, исторический или литературный факт, который полагается общеизвестным» (там же, 20).

— в отличие от аллюзии, которая, по мнению авторов энциклопедии, может присутствовать не только в художественной литературе, но и в ораторской и разговорной речи, реминисценгщя расценивается как факт текста, который возможен только в художественном произведении, притом преимущественно поэтическом, и трактуется как «черты, наводящие на воспоминание о другом произведении» и «нередко невольное воспроизведение автором чужих образов или ритмико-синтаксических ходов» (там же, 322).

— заимствование — «одна из форм литературныхязей», которая заключается в обращении «к ужеществующим в литературе идеям, жетам, образам и т. д., а также к фольклорным и мифологическим источникам. Нередкодержит элементы подражания и пародии, илизации, реминисценции» (там же, 110).

В литературоведческих работах интертекст во всех своих проявлениях так или иначе связывается с понятием стиля — автора, эпохи или речи. Он рассматривается как один из его компонентов. Представленный подход носит констатирующий характер, так как прежде всего направлен на выявление фактов интертекста в авторском тексте, без поиска генезиса и анализа их функций в тексте.

Любопытно, что еще Ю. Н. Тынянов воихатьях «Достоевский и Гоголь (к теории пародии)"(1921) и «О пародии"(1929) делает попытку прочтения заимствования (в его терминологии — пародии) как особой, обладающейецифическими функциями категории текста: «Все методы пародирования, без изъятия, стоят в изменении литературного произведения, или момента, объединяющего ряд произведений (автор, журнал, альманах), или ряда литературных произведений (жанр) — какстемы, в переводе их в другуюстему. Каждый отрыв какого-либо литературного факта от однойстемы и введение его в другую является. частичной переменой значения» (Тынянов, 1977, 294).

Ученый использует традиционный термин «пародия», но вкладывает в него более глубокий и расширительныйысл: «Суть пародии — в механизации определенного приема- эта механизация ощутима, конечно, только в томучае, если известен прием, который механизируется- таким! образом, пародия осуществляет двойную задачу: 1) механизацию определенного приема, 2) организацию нового материала, причем этим новым материалом и будет механизированарый прием» (там же, 210). Более того, Ю. Н. Тынянов рассматривает пародию не только вилистическом аспекте. В работе «Достоевский и Гоголь» автор предлагает набор вариантов того, чтойчас называется интертекстом: прямые и опосредованные заимствования героев, жетных ходов, илевых формул и художественных «масок» (термин Ю. Н. Тынянова.). В результате конкретногопоставительного анализа ученый формальной школы отечественной филологии приходит к выводу о наличии не прямого заимствования и следования традиции, а диалога с этой традицией, борьбы с ней. К сожалению, предложенный Ю. Тыняновым принцип комплексного лингво-литературоведческого подхода при анализе заимствований длительное время не был востребован нашей филологической наукой.

Следующим важнейшим этапом исследования проблемы заимствования, во многом продолжающим традиции отечественного формализма, али филологические и культурологические работы Ю. М. Лотмана. Речь идет о концепции «текста в тексте», основанной на идеемиотической природы текста. Ученый исследуетм механизм взаимоотношений двух текстов, которые он называет «материнским» и «чужим»: «Введение чужогомиозиса, который находится встоянии непереводимости к „материнскому“ тексту, приводит этот последний встояние возбуждения: предмет внимания переноситсясообщения на язык как таковой и обнаруживается явная кодовая неоднородностьмого „материнского“ текста. В этих условияхставляющие егобтексты могут начать выступать относительно друг друга как чужие и, трансформируясь по чуждым для них законам, образовывать новыеобщения. Текст, выведенный изстояниямиотического равновесия, оказываетсяособным кморазвитию» (Лотман 1992, 53).

Ю.М. Лотмана интересует процесс появления «чужого» текста в «материнском», его вживание в последний и результаты этого. Исследователь предлагает отточенную, носящуюнтетический, универсальный характер формулу «текста в тексте»: «Этоецифическое риторическое построение, при котором различие в закодированное&trade- разных частей текста делается выявленным фактом авторского построения и читательского восприятия текста» (там же, 155). можности интертекстуального анализа, акцентируют те или иные подходы, методы и методики.

Статья ГО. Левина «Классические традиции в „другой“ литературе» во многом продолжает концепцию ГО.М. Лотмана. Данная работа, как пишет автор вмом начале, «посвящена отголоскам Достоевского в поэме Вен. Ерофеева «Москва — Петушки» (Левин, 1992, 45). Эти «отголоски» классифицируются автором по четырем тиши: текстовые цитаты, илистические цитаты, цитирование мотивов итуаций и, наконец, руктурные элементы. Предлагая именно такое понимание типов заимствования, автор во многомедует тыняновским: традициям. Кропотливо выискивая и регистрируя различные факты — от конкретных заимствований (цитирование Ерофеевым излюбленной фразы Достоевского «разрешить мысль») доотнесенныхецификой проявления авторской позиции (сопоставление внутреннего диалошзиро-ванного монолога двух авторов), исследователь приходит к выводу: «протагонист «Москва — Петушки» (и ряд фоновых персонажей) предстает какоего родаодная цитата из персонажей Достоевского, — аилистика, мотивный материал и общаяруктура вещи выступает как производная от этой доминанты» (там же, 50). Статья ГО. Левина демонстрирует результативность и плодотворность комплексного подхода к интертекстуальности.

А.К. Жолковский в одной измых популярныхоих книг «Блуждающиеы и другие работы» (1994)средоточивает внимание главным образом на игре цитат в отечественнойовесности от Н. Гоголя до Э. Лимонова. Вновь, как и ГО. Левин, в результате конкретного анализа исследователь приходит к выводам общетеоретического характера: «Цитация может быть вполне откровенной или завуалированной, верной духу источника или вызывающе полемичной. Один из важнейших вопросов — что именно заимствуется? Чаще всего цитируется, более или менее явно, кусок текста, образ, жетное положение. Такой „нормальный“ тип интертекста располагается между двумя крайностями. Одна крайность — это отсылка неолько кдержанию текстов, олько к ихруктурной организации. Разумеется, чистыеучаи редки, крайности вступают в комбинации"нормальной» цитацией и другдругом" (Жолковский, 1994, 22). аллюзий и параллелей, имплицитнодержащихся в данном тексте" (Тростников, 1997, 112), Для автора интертекстязан прежде всегосемантикой произведения, он не выражен явно, адержится имплицитно. Применяя теорию интертекста в рамках «поэтолоши» (термин автора), М. В. Тростников выделяет три вида заимствования, и, в частности, один из них — «прямое заимствование, цитирование, включение в поэтический текст высказывания, принадлежащего другому автору» (там же, 113). Концепция ученого внутренне противоречива, поскольку, указывая прежде всего на имплицитный характер интертекста, в качестве его типа он называет и цитату, которая в тексте чаще всего присутствует эксплицитно. Противоречивость данной концепции вновьидетельствует о том, что к интертексту нельзя подходить толькоодной точки зрения, рассматривать его в рамках только одного уровня текста -ысла или формы или функции.

Для маргинальных жанров характерно предельное обнажение приема. Именно поэтому ворнике научных трудов «Русская рок-поэзия: текст и контекст» (1999) многие работы так или иначе касаются проблемы интертекстуальности. Исследователи решают как частные проблемы, авя передбой задачи интерпретации того или иного варианта интертекста, его функции приздании рок-текста, так и общие -принципы работыавторским текстом, насыщенным заимствованиями, места интертекста в поэтике рок-текстов. Плодотворна мысль Ю. В. Доманского оособах и принципах работыинтертекстом: «.первоочередной задачей здесь нам видится комментирование. наследие русских рок-поэтов необходимо откомментировать, чтобы на основе этого комментария можно было говорить уже о функциях цитат» (Доманский, 1999, 31). Именно комментаторская деятельность, остающаяся почти всегда за пределами работ по интертексту, является непременным условием его корректного исследования Неслучайно классики отечественной филологии обращались к комментаторской деятельности. Вспомним комментарии Б. Эйхенбаума к «Истории одного города» и ГО.М.Лотмана к «'Евгению Онегину», остающиеся актуальными дох пор.

Итак, изначально отечественное литературоведение реализовывало свой особый подход к заимствованиям. Интертекст понимается двояко. С одной стороны, как

Буквально в последние годы появились монографии обобщающего характера, язывающие интертекстуальностьособым! типом художественногознания XX века. М. Лииовецкий в книге «Русский постмодернизм» (1997), рассматривая постмодернистскую парадигму художественности, отмечает: «Свойственное постмодернистскойтуации в целоммиотическое понимание реальности нашлоое преимущественное воплощение вмом, пожалуй, броскомойстве постмодернистской поэтики, которое <.> может быть названо интертекстуальностью» (Липовецкий, 1997, 10). Для исследователя «интертекетуалыность неодится к простой цитатности. Ци= татность — лишь одно изилевых проявлений интертекстуальности. Мир как текст (выделено автором. — А.С.) — так можно обозначить эту концепцию, размывающую традиционную границу между искусством и реальностью и, поти дела, отменяющую категорию мемезиса» (там же, 10).

И.О. Смирнов в монографии «Порождение интертекста» (1995)язывает исследуемое им явлениееной историко-литературных и, какедствие, научных парадигм в отечественнойовесности: «Что касается научной практики! XX века, то здесьедовало бы различать по меньшей мере двестемы представлений, одна из которыхожилась в эпохумволизма, а вторая — в постсимволистское время. Теория заимствований и влияний в еемволистской версии ограничивалась элементарной регистрацией „реминисценций“, то есть указанием! на наличие интертекстуальнойязи как таковой, но не на ее вид. В постсимволистском варианте теорий обсуждению были подвергнуты также виды этойязи.» (Смирнов, 1995, 12).

Своеобразным «сводом» литературоведческих подходов к интертексту стала книга ученого, работающего в рамках дескриптивизма, — М. Макин «Марина Цветаеприсутствующие в текстах Цветаевой, по и то, в каком жанре последние написаны. Так, в главе «Поэмы-сказки», М. Макин дает развернутую историю жанра литературнойазки в русской литературе. Он приводит длинныйисок предшественников М. Цветаевой, еди которых пушкинскиеазки («Сказка о попе и работнике его. Балде», «Сказка о царе Салтане» и др.), азки Жуковского («Сказка о царе Берендее», «Спящая царевна» и др.), ершовский «Конек-горбунок». Исследовав жанровыеязи, автор приходит к выводу оецифике цветаевской версии жанраазки: «Это были, безусловно, нарративные поэмы, в которых использовались мотивы из русских народныхазок, но онивершенно различные. Были «классические"азки, ориентированные на «высокую» литературу, были беллетристические, ориентированные на занимательность и развлекательность, были и литературныеилизации и пародии. Их объединяло то, что они использовали в качестве источника русские народныеазки. Заимствование происходило как на уровнежета, так и на уровне языка» (Макин, 1993,75).

Корпус интертекстов в произведениях М. Цветаевой, по мнению автора, конечен и перечисляем: заимствования фактов из жизни и культуры. Так, М. Макин отмечает, что многое из отношений Марины Цветаевой и Сонечки Голлидей проявило себя в стихотворениях. Особое место занимает русская и мировая история, а также современность поэта: автор справедливо обращает внимание на то, что «Белый стан» написан с ориентацией на осмысление происходившей в России Гражданской войны. Особый пласт в творчестве Цветаевой занимает русская! и мировая

литература. Исследователь называет разные «слои», «работающие» в творчестве М. Цветаевой: тексты древнегреческих поэтов и философов, Библия, Пушкин, Байрон, ноэты-символисты, современники Цветаевой и др. Фольклорные сюжеты и образы осмысляются М. Макином как источник заимствований в поэмах-сказках М. Цветаевой.

Таков в общих чертах корпус интертекстов, выделенный М. Макином в творчестве М. Цветаевой. Необходимо отметить кропотливость работы исследователя — в своем исследовании он проверяет почти каждое стихотворение поэта, иногда давая развернутый комментарий, иногда одним предложением отмечая источник. В работе есть безусловно спорный момент. Выделяя в качестве источника интертекста реальность, конкретные исторические события, автор не учитывает традиционную, давно сложившегося теорию «отражения», согласно которой любое художественное произведение является отражением реальности, реакцией на какие-то события. В то время как интертекст, заимствования являются диалогом автора не с миром, а с культурой, с существующими текстами. И если происходит заимствование из жизни, то происходит оно опосредованно, через культурную обработку, порой через легендирование и мифологизацию конкретного лица или события.

Несколько с других позиций интертекст рассматривается большинством зарубежных и отечественных лингвистов.