Проза А.Ф. Писемского в контексте развития русской литературы 1840-1870-х гг.: проблемы художественной антропологии

Целью настоящей работы является исследование проблем художественной антропологии прозы А. Ф. Писемского в контексте развития русской литературы 1840−1870-х гг.

Авторы учебного пособия «Художественная антропология и творчество писателя» определяют заглавный термин как «отдельную область изучения художественного мира писателя», которая «имеет дело не с человеком реальным, а с образом человека, создаваемым писателем в художественном творчестве. <.> В область художественной антропологии входит: осмысление, интерпретация и разноаспектное изучение образов-персонажей, которые появляются как результат трансформации и фантазийного воссоздания человека в авторском художественном мире и в поэтике конкретных художественных текстов, а также форм присутствия автора-человека в созданном им художественном мире и порождаемых им художественных текстах» [Художественная антропология, 2007. С. 379−380] Мы будем преимущественно исходить из области значений термина, связанной с выявленностью системно-структурных форм присутствия человека в художественной реальности.

Человек, как объект познания в реалистических системах 2, в национально-исторической модели русского реализма XIX в. приобрел значение высшего аксиологического критерия 3. Антропоцентризм русской классической словесности отвечает тому, что принято считать «духом времени», — историческому вызову всего XIX в., на который философская мысль постромантической эпохи отвечала либо, постановкой проблемы «заброшенности челове.

1 Поскольку в этом определении понятие «образ человека», к которому мы также будем обращаться, не объясняется, приведем его наиболее общую трактовку: «.образ человека есть проявление его сущности. <.> путь к познанию сущности человека лежит через осмысление бесконечного богатства его проявлений — образов» [Основы человековедения, 2001. С. 190]. Атрибутами понятия «образ человека» являются целостность и культурная идентичность [Основы человековедения, 2001. С. 190, 214]. Создаваемый в литературе образ человека репрезентирует его сущность в художественно-эстетических формах.

2 См. об этом: [Франк, 1997; Смирнов, 2000. С. 21−76- Корман, 1986. С. 14−34].

3 См.: [Берковский, 1975; Купреянова., Макогоненко., 1976; Фридлендер, 1985; Щенников, 2005. С. 1113, 392- Созина, 2006. С. 7−53] и др. ка-в-мире" 4- либо призывом к «вочеловечению» отчужденного (социально, религиозно и метафизически) человека в его витальной сущности 5- либо обоснованием естественнонаучного материализма и родственного ему позитивизмаб.

Историософским истоком поисков места человека в мире, трансформировавшихся в словесном творчестве в бытийную (универсальную) модель человека, стали идеологические и политические потрясения в европейской и русской истории конца XVIII—XIX вв. По наблюдениям В. А. Недзвецкого, «уже заглавный герой «Евгения Онегина» ориентирован автором не на ту или иную локальную идеологию эпохи. или сословно-бытовую среду, но на структурно-внутреннюю сущность наступающего «века» и явлен типом вообще «современного человека» «, а в романах Тургенева и Гончарова заметна «резкая автономизация человека и его личной судьбы как следствие кризиса и распада патриархально-феодальной общественной целостности, усилившейся в результате западноевропейских революций 1848 года» [Недзвецкий, 1997. С. 19, 188]. Самоценность личности, с одной стороны, и ее трагическая зависимость от социоисторических факторов, с другой, — формируют центральный фокус видения человека в русской литературе XIX столетия.

Русский классический реализм в целом и творчество Писемского в частности осуществляют художественное исследование и эстетическую реконструкцию понятия «человек», которое философская антропология- (а именно — персонализм) трактует следующим образом: «Человек — такой индивид, который руководствуется разумом и волей. Он существует не только’физически, но сверхсуществует духовно, в познании и любви таким образом, что в некоторой степени сам составляет целый мир» 1. Человек это единица бытия (вернее, «несущая конструкция» бытия), погруженная в культурныесоциальные, национальные, исторические контексты, но сохраняющая^ качества.

4 Шопенгауэр А. Мир как воля и представление, 1818- 2-е изд.- 1844- Кьеркегор С. Страх и трепет, 1843.

5 Штирнер М. Единственный и его собственность, 1844- Фейербах Л. Сущность христианства, 1841.

6 В истории русской философии, в частности, в трудах Н. Г. Чернышевского «Антропологический принцип в философии» (1860), Д. И. Писарева «Процесс жизни» (1861) и др.

7 Определение Жака Маритена (1882−1973). Цит. по: Вальверде К. Философская антропология. М., 2000. С. 48. естественной аспектизации" (Ю. Степанов): отношения к миру, к присутствию Бога в мире, к «себе подобным. вообще «своим» и «чужим» «[Степанов, 1997. С. 552].

Понятие «человек» в словесном творчестве дивергентно и представлено в двух основных вариантах. В первом случае человек актуализирован как функция так называемого «жизненного мира», подразумевающего осуществление повседневных социокультурных и идеокультурных связей 8- во втором он представлен как психофизическая структура, двуединство природной и духовной сущностей. Когда человек явлен в качестве биосоциальной целостности, реферируя с бытовым, социальным и историческим контекстом, он проявляет себя как определенный характеркогда он предстает как человек природный и метафизический, — он обозначен личностно.

Психологическая индивидуализация образа человека отражена в категории характера, «через который раскрываются как обусловленный данной общественно-литературной ситуацией тип поведения (поступков, мыслей, переживаний, речевой деятельности), так и присущая автору нравственно-эстетическая концепция человеческого существования. Литературный характер являет собой художественную целостность, органическое единство общего, повторяющегося, и индивидуального, неповторимого, объективного (некоторая социально-психологическая реальность человеческой жизни, послужившая прообразом для литературного характера) и субъективного (осмысление и оценка прообраза автором). В результате литературный характер предстоит „новой реальностью“, художественно „сотворенной“ личностью, которая, отображая реальный человеческий тип, идеологически» проясняет его" [Краткая литературная энциклопедия, 1975. Т. 8. С. 315]. Л. Я: Гинзбург.

8 В учебном пособии «Философская антропология» под ред. С. А. Лебедева (М., 2005) выделяется категория «повседневного человека» [Философская антропология, 2005. С. 377−388]. Л. Я. Гинзбург объясняет эстетическую корреляцию человека и внешнего мира в реалистических системах: «Предметом художественного юображения является теперь не только человек в обусловленности своего поведения, но и сама обусловленность, воплощенная, например, в соотношениях человека и среды, в социальных предпосылках возникновения характера» [Гинзбург, 1979. С. 69]. Г. А. Гуковскии формулирует эту корреляцию достаточно емко и категорично: «В критическом реализме XIX века конкретное общее подчинило себе конкретное же частное, не поглотив его, а объяснив и тем самым обосновав его реальность и как частного бытия. Личность человека в его реальности, психологической, жизненной, вещественной, материальной. была истолкована реализмом путем включения ее в общественные связи» [Гуковскии, 1957. С. 15]. отмечает, что «в жизни характер — соотношение устойчивых реакций личности, воспринимаемых как черты, свойства, — на аналогичные внутренние ситуации. Создавая литературный характер, писатель частью сам называет и объясняет конфигурации свойств, частью предоставляет читателю разгадывать их на основе поведения персонажей. Литературный характер — динамическая, многомерная системав ней существенны уже не сами по себе свойства, которые можно перечислить, но отношение между ними. Характер — это отношение между признаками» [Гинзбург, 1979. С 125].

Помимо психологической оформленности, характер в литературе обозначает некую жизненную позицию и — в художественной перспективе — идею целостности и единства человеческой судьбы: «.характер — лицо самоопределяющееся, выбирающее собственную роль и в жизни в целом, и в качестве участника отдельного события. Такое самоопределение, независимо от того, входит ли оно в сюжет в качестве события или включено в предысторию, всегда связано с признаваемой персонажем системой ценностей и представляет собою поэтому не просто стереотип поведения^ а соотнесённую1 с ним и в той или иной степени осознанную жизненную позицию» [Теория литературы, 2004. Т. 1. С. 253]. Так вычленяются главные понятийные слагаемые категории литературного характера — «поведение» и «система ценностей» 9- то, что свидетельствует о человеке исходя из его привычек, предпочтений, степени эмоциональности и даже внешности (портрет героя уже предполагает некий ракурс его видения), — и то, о чем он думает, как соотносит себя с внешним миром и что считает центром этого мира.

Категория личности подразумевает обозначенность места и. роли-человека в историческом и социальном мире 10 и вместе с тем соотносится^ понятием.

9 П. Рикёр остроумно формулирует метафизику человека как триединство языка (семиотически-информационной системы), праксиса и этики: «.вопрос «Что есть человек?» не может стоять первым в ряду вопросов, поднимаемых философией. напротив, он замыкает серию предваряющих его вопросов, таких, как «Что я могу знать?», «Что я должен делать?», «На что я могу надеяться?» «[Рикёр, 1989. С. 41].

10 Самое лаконичное определение такого рода мы встретили в «Словаре русской культуры» Ю. Степанова: «Человек в отношении к обществу — личность» [Степанов, 1997. С.558]. Нам наиболее импонирует рассуждение К. Ясперса: «Для того чтобы быть историческим, индивидуум должен быть единичным, неповторимым, единственным. Этот тип единичности мы обнаруживаем только в человеке и в его творениях. метафизического человека: «Деятель, осознавший абсолютные ценности и долженствование осуществлять их в своем поведении, есть личность» [JIoc-ский, 1994. С. 284]. В философском словаре «Человек» (М., 2000) личность определяется как «философская категория, в которой синтезированы важнейшие социальные, психические и биологические характеристики человека как принципы его культурной самоидентификации. В понятии «личность» зафиксирован особый способ бытия человека в мире, не выводимый из его природной организации. <.> Личность — открытая система, сущность и смысл которой задается ее отношением к другому.» [Человек, 2000. С. 181].

Личность тяготеет к некоему историческому или бытийному порядку 11 и стремится его познать: «Человек есть такой способ бытия, в котором находит свое обоснование постоянно открытое, заведомо не ограниченное, но, напротив, вновь и вновь преодолеваемое пространство между всем тем, что человек еще не осмысливает в свете cogito, и тем мыслительным актом, которым, наконец, оно все же постигаетсяи обратно — между этим чистым постижением и нагромождением эмпирии. безмолвным горизонтом всего того, что предстает в зыбкой протяженности не-мысли» [Фуко, 1977.С. 415]. Человек познающий формирует картину мира, и, сополагая свой опыт с образом действительности, находит в ней свое место. Личность репрезентирует мировоззрениеогрубляя, можно сказать, что личность и есть мировоззрение. Таким образом, человек в художественном сознании писателя-реалистапредстает как единство его психоидеологической репрезентации (характера)-и духовного существа (социальной, исторической и философской самоидентификации личности).

Исследование проблем художественной антропологии прозы" Писемского в контексте литературного развития 1840−1870-х гг. подразумевает обращение к наиболее репрезентативным для этого периода художественным систе.

Человек историчен только как духовное существо, но не как существо природное" [Ясперс, 1994. С. 249]. «.Понятие «личность» в какой-то мере совпадает с понятием «структура», которому. отдают предпочтение, когда сравнивают его с понятием «стихия» «[Рикёр, 2002. С. 175]. Личность противопоставлена биологическому человеку в том числе и по признаку упорядоченности (психологической, культурной и пр.). мам Ф. M. Достоевского, И. С. Тургенева и И. А. Гончарова, творчество которых хронологически и сущностно выделено внутри системы русского л классического реализма. Современная теория литературы «под отягощенным омонимами термином «реализм» «понимает «ту художественную систему, которая формировалась и трансформировалась на протяжении 18 401 880-х гг., отграничиваясь взаимодействием с романтизмом, с одной стороны, и символизмом — с другой» [Смирнов, 2000. С. 21]. Р. О. Якобсон («О художественном реализме», 1921) полагает, что термину «реализм» «не повезло» 13, поскольку он изначально двузначен. Если исходить из того, что реализм — «художественное течение, имеющее целью возможно ближе передать действительность, стремящееся к максимуму правдоподобия», то непонятно, идет ли речь «о стремлении, тенденции» автора или о восприятии читателем данного произведения как правдоподобного [Якобсон, 1987. С., 387]- кроме того, нет единого «реализма», а есть множество поэтических форм, имитирующих правдоподобие. В. Руднев, рассуждая о «призраке реализма» 14, считает реализм явлением не литературного, а идеопсихологического порядка: «Реалистическое (или синтонное) сознание — такое, которое мыслит себя как часть природы, оно гармонично внешнему миру. <.> В какой-то мере можно сказать, что реалист в психологическом смысле — это, как правило, материалист в философском смысле <.> Реалистический психологический склад.

12 Эпоха классического русского реализма может определяться узко: 1840−1870-е гг. (см. вступительную статью У. Р. Фохта [Развитие реализма в русской литературе, 1973. Т. 2, кн. 1. С. 5−14]) — и достаточно широко: «от Гоголя до Чехова», от 1840-х гг. по 1890-е включительно (см.: [Созина, 2006; Маркович, 2001] и др.). «Канонический» русский реализм периода 1840−1870-х гг. в последующие десятилетия осложняется позднереалистическими и постреалистическими влияниями (см., например: [Дергачев, 1980]). Поскольку основной корпус сочинений исследуемых нами писателей создан в 1840—1870-е гг., мы исходим из оснований первой периодизации, не отрицая доказательности второй.

13 Здесь и далее курсивом выделены отдельные словоформы и словосочетания цитируемых авторов, сохраненные в авторском написанииполужирным курсивом — выделенное цитируемыми авторами. Подчеркивания в работе наши.

14 В. Руднев рассуждает о «призраке реализма», оперируя литературными фактами XX в. Применительно к XIX в. говорить о «призрачности» этого явления не приходится: «Изгонять из литературоведения слово „реализм“. нет никаких оснований. Насущно иное: очищение этого термина от примитивных и вульгаризаторских напластований. Естественно считаться с традицией, согласно которой данным словом (или словосочетанием „классический реализм“) обозначается богатый, многплановый и вечно живой художественный опыт XIX столетия (в России — от Пушкина до Чехова). Сущность классического реализма прошлого векане в социально-критическом пафосе. а прежде всего в широком освоении живых связей человека с его близким окружением <.> Действительность осознавалась писателями-реалистами как властно требующая от человека ответственной причастности ей» [Хализев, 2000. С. 362−363]. характера склоняет личность к бытовому восприятию и отражению реальности, к средней языковой норме, то есть к тому реализму средней руки, о котором вообще имеет смысл говорить применительно к художественной практике" [Руднев, 2000. С. 194].

Семантическое поле термина «реализм», очерченное В. Рудневым, вполне соответствует литературной манере Писемского и Гончарова, творческой установкой которых стало, как и у родственного им Тургенева — последнего приводит в пример автор, — стремление «показать. среднее сознание во всей его полноте» [Руднев, 2000. С. 199]. Разумеется, описанная В. Рудневым модель реализма не предусматривает таких художественных явлений, как «реализм в высшем смысле» Ф. М. Достоевского с его «психологизмомкрайних случаев» (Р. Г. Назиров) и исследованием метафизики человеческого духа, но попытка теоретического обоснования доминанты «среднего стиля» в русском реализме с отсылкой к творчеству И. С. Тургенева примечательна обращением к высокой классике, а не кодифицирующей «общий стиль» беллетристике.

И. П. Смирнов, различая «первичные» и «вторичные» стили- (к «первичным» стилям относится реализм, а к «вторичным» — литературные явления от готики до постмодернизма), объясняет, что «все „вторичные“ художественные системы („стили“) отождествляют фактическую реальность с семантическим универсумом, т. е. сообщают ей черты текста. в то время как все „первичные“ художественные системы, наоборот, понимают мир смыслов как продолжение фактической действительности.» [Смирнов, 2000. С. 22]. «Вторичные» стили продуцируют антропоморфную модель мира, в которой «естественным фактам присваиваются черты артефактов», а «первичные» тяготеют к антропоцентричной картине мира, поскольку «категории пространства, времени, причинности, материальности обретают то или иное значение только в том случае, если они имеют функциональную зависимость от человека» [Смирнов, 2000. С. 23−24]. Целью реализма провозглашается’постоянно расширяющееся знание о мире — истинные высказывания — и приоритет эстетически достоверного (историясреданравытипы).

В книге Е. К. Созиной «Эволюция русского реализма XIX в.» классический реализм трактуется как фаза культурного сознания. К 1840-м гг. формируется единство и выявленность в историческом сознании русской интеллигенции феноменов истории, жизни и языка, т. е. происходит смена эпистем «от Порядка к Истории» (М. Фуко) (См. [Созина, 2006. С. 15−23]). В художе-ственно-парадигмальном плане происходит вытеснение романтического (метафорического) способа называния реалистическим (сигнификативным и ме-тонимически-синекдохическим) [Созина, 2006. С. 24−39]. В антропологии классического реализма сосуществуют три модели человека: христианский натурализм (термин В. В. Зеньковского), христианский антропологизм и христианско-антропологический гностицизм [Созина, 2006. С. 40−53]. Первая модель предполагает врожденную доброту человекавторая — его этическую нейтральность (человек ни добр и ни зол) — третья, генетически связанная с романтическим мирочувствованием, исходит из бинарности человеческой природы (человек и добр и зол одновременно). Все три модели воплотились в русском классическом реализмеотмечается возможность перехода писателя от одной к другой (например, ранний и поздний Достоевский). «Очевидно, непротиворечивость антропологии реализма и христианства, использование этического потенциала религии для решения новых, задач явились одной из причин того, что критический реализм натуральной школы перерос в классический и стал основополагающей стратегией письмашитерату-ры классического же XIX в. <.> Именно превращение христианских норм жизни в ценности, свойственные развитым культурам с повышенной знако-востью. мы наблюдаем у Островского, Гончарова, Тургенева, даже у „атеиста“ Герцена», — заключает исследовательница [Созина, 2006. С. 52].

Историческое самосознание и историософский подход к проблеме, взаимовлияния цивилизации — культуры — природысоциокультурный микрои макромир, воздействующий на человека социального, и одновременно автономия человека «родового" — этическая телеология, в высших ее проявлениях становящаяся теодицеей, — таковы сущностные качества русского классического реализма. Ведущий жанр классического реализма — роман — выдвигает в 1840—1870-е гг. на первый план проблему самоопределения личности («персональный» роман). По замечанию В. А. Недзвецкого, романистика Гончарова, Тургенева, Герцена и Писемского, представляющая в структурно-жанровом отношении «вторую фазу социально-философского романа», выдвигает проблему «несостоятельности героико-мифологического «взгляда на жизнь» в условиях современной действительности» и ее предметом становится «сословно не ограниченная личность. в ее драматически-напряженных отношениях с массой общества, современной действительностью в целом» [Недзвецкий, 1992. С.68]. «Персональный» роман, социально-исторически укорененный в предреформенной действительности, не предусматривает возможности единения личности с «общим порядком» жизни и исходит из трагической концепции человеческой судьбы. Романы Достоевского, представляющие собой наряду с романами Л. Толстого высшую, социально-универсальную фазу русского романа, развертывают драму человеческой души, ставя ее перед последними вопросами бытия. В романах Достоевского 1860−1870-х гг. «вся жизнь каждой личности протекает в условиях, которые, по-видимому, целесообразно подвертываются так, чтобы «испытать сердце ее до глубины» [Лосский, 1994. С .137]. Достоевский, Гончаров, Тургенев и Писемский исходили из признания ценности отдельной личности и художнически исследовали ее психически-духовную структуру в отношениях с миром и Богом.

Применительно к художественным системам Ф. М. Достоевского, И. С. Тургенева и И. А. Гончарова эта фундаментальная формулаклассически-реалистической антропологии неоспорима. Однако возможность специального изучения художественной антропологии Писемского до настоящего времени не обсуждалась. Вместе с тем творчество Писемского, аккумулировавшее в себе практически все парадигмальные признаки русского реализма 1840−1870-х гг. в их «усредненном» проявлении, в большей мере отразившее литературную «норму», чем ее творческое пересоздание, отличается присущим всем крупным художникам индивидуально-поэтическим своеобразием и постановка проблемы человека в данном случае представляется нам оправданной. Ответив на вопрос о том, что такое человек в художественном мировоззрении писателя, каковы его эстетические параметры и функции, как определяется его семиозис, — мы сможем понять своеобразие художественности Писемского, до настоящего времени не объясненной как системное единство, что, на наш взгляд, вызвано смещением на субдоминантные позиции в исследовательских подходах к его творчеству координаты человека или по меньшей мере литературного героя/характера 13.

Основания для типологического сопоставления образа человека в-художественной системе Писемского и крупнейших русских писателей, творивших во второй половине 1840−1870-е гг., выдвинули его современники. В дальнейшем мы будем обращаться к мнениям литературной критики трех десятилетий относительно тех или иных сторон творчества Писемского, поэтому их подробный разбор в рамках введения представляется излишним. Однако заметим следующее: Писемский воспринимался как художник-нравоописатель, превосходно знавший среду «средне-высшего» провинциального круга. Вместе с тем подчеркивались его идеологичность (Писарев, Антонович, Скабичевский с одной стороны, и Авсеенко — с другой) и особое качество его «человековедения» — объективно-аналитическое и апеллирующее к асоциальным и досоциальным сторонам человеческой природы (Анненков, Чернышевский, Страхов, Григорьев, Авсеенко, Венгеров и др.). Эти две противоположные тенденции порой сосуществовали в едином литературно-критическом дискурсе (Чернышевский, Михайловский, Венгеров и т. д.). Философско-идеологические сравнения проводились на материале прозы Писемского, Тургенева, Гончарова и Достоевского. Беллетристический ряд затрагивался лишь применительно к «антинигилистической» романной парадигме (Клюш-ников, Авенариус, считавшийся тогда второстепенным литератором Лесков).

15 «Литературным героем писатель выражает свое понимание человека, взятого с некоторой точки зрения, во взаимодействии подобранных писателем признаков. В этом смысле можно говорить о том, что литературный герой моделирует человека» [Гинзбург, 1979. С. 5].

Н. К. Михайловский в статье-некрологе на смерть Достоевского и Писемского (январь 1881 г.) писал, что Писемский в отличие от Достоевского — в историко-литературном плане явление завершенное 16. Однако в 1893 г. А. И. Кирпичников сравнивает их как писателей одной эпохи, в определенной мере взаимодополняющих друг друга в творческих установках 17. Таким образом, филологический взгляд на этих, на первый взгляд столь различных, художников как на носителей общей этической философии и, следовательно, философии человека, был заявлен еще в 1890-е гг.

Предметом исследования является русская литература 1840−1870-х гг.- объектом — художественная антропологияматериалом — художественная проза А. Ф. Писемского, Ф. М. Достоевского, И. С. Тургенева и И. А. Гончарова 1840−1870-х гг. — крупные и средние повествовательные жанры, в которых наиболее ёмко и полно реализуется комплекс представлений о человекекроме того, мы привлекали к анализу эпистолярные, литературно-критические и художественно-публицистические тексты писателей.

Актуальность обращения к проблемам художественной антропологии русского классического реализма определяется фундаментальностью категории человека в русской литературе в целом и необходимостью выявления историко-литературной логики эволюции ее ценностно-эстетического и концептуального содержания в частности.

Для достижения поставленной цели необходимо решить ряд задач: 1. установить функциональное и системно-типологическоесвоеобразие творчества Писемского, а также обозначить связь его художественной антропологии с философской антропологией эпохи 1840−1870-х гг.;

16 «Один (Достоевский. — Л С.) до конца дней своих доставлял многочисленным читателям. мучительное наслаждение игрою своей творческой силыдругой, может быть, уже в „Тысяче душ“ <."> сказал свое последнее слово» [Михайловский, 1897. Т. 5. Стлб. 412].

17 «Если у Гоголя и у Писемского читатель изумляется тонким оттенкам, которые отличают массу пошлых и дрянных человечков друг от друга, — у Достоевского он поражается количеством так называемых положительных типов" — Писемский «скажет, чем мы дурны. А Достоевский — наш утешитель в минуты «скорби и гнева». поэт-учитель, указующий путь правды и высшей духовной красоты» [Кирпичников, 1896. С. 315, 340].

2. выявить специфику эстетических воззрений Писемского на материале его литературно-критической статьи о втором томе поэмы Н. В. Гоголя «Мертвые души» и эпистолярного наследия;

3. исследовать типологическое сходство концепции человека в прозе Писемского 1850-х гг. с концепциями человека Ф. М. Достоевского, И. С. Тургенева и И. А. Гончарова 1840−1850-х гг.;

4. обозначить художественно-антропологические аналогии в романистике Писемского 1860-х гг. и романах И. С. Тургенева «Отцы и дети», «Дым», «Новь" — И. А. Гончарова «Обрыв" — Ф. М. Достоевского «Бесы»;

5. проанализировать характер социокультурного и этико-философского самоопределения личности в эпоху 1870-х гг. в романах А. Ф. Писемского «В водовороте» и «Мещане» в контексте художественной антропологии И. С. Тургенева («Новь») и Ф. М. Достоевского («Подросток», «Дневник писателя»);

6. рассмотреть художественную модель человека в романах А. Ф. Писемского «Масоны» и Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы» в качестве завершения художественно-антропологических исканий писателей.

Характер решаемых задач определяет научную новизну работы, которая вводит в научный оборот как системно-целостное единство малоизученное до настоящего времени творчество Писемского, имплицитно заключающее в себе основные тенденции развития русского реализма середины века, и позволяет выявить динамику художественно-антропологического содержания русской литературы эпохи 1840−1870-х гг.

Впервые в отечественном литературоведении ставится проблема человека в творчестве Писемского и осуществляется попытка ее разрешения^ на материале средних и крупных повествовательных жанров периода конца 1840— 1870-х гг., хронологически объемлющего весь его творческий путь. Прослежено движение образа человека в художественной системе Писемского: от формулы «человек — быт — социальная микросреда» в 1850-е гг.- «человек — общество — эпоха» в 1860-е — к формуле «человек — история — бытие» в.

1870-е. В результате творчество Писемского прочитывается как единство — в движении от человека социального, явленного в контексте бытовой культуры русской провинции, — к человеку бытийному, индивидуализированному в его сущностных качествах.

Рассмотрение художественной антропологии Писемского в контексте литературного развития 1840−1870-х гг. позволяет обозначить структурно-концептуальную (в целом персоналистскую) общность постановки и решения проблемы человека крупнейшими русскими писателями этого периода и обнаружить общие, номологические механизмы эволюции «человековедения» русского классического реализма.

Теоретическая и историко-литературная значимость работы видится в анализе художественной антропологии писателя, литературное творчество которого репрезентирует самые существенные качества русского классического реализма, своего рода «среднюю величину» этих качеств, — что может способствовать составлению более полной научной картины русского литературного процесса середины — второй половины XIX в.

Модель литературного творчества, в центре которого стоит многомерная личность, но периферия являет собой феноменологию быта русского человека эпохи 1840−1870-х гг., — обладает поэтологическим и функциональным своеобразием: классически-реалистическая концепция человека реализуется в беллетризованной художественной реальности. Писемский помещает в культурно-бытовые и историко-бытовые контексты человека, психологическая и мировоззренческая индивидуальность которого «перенастраивает» смысл художественного целого. «Обыкновенный человек» в художественном мире Писемского определяется как герой высокой литературы — способный к личностному развитию, помещенный в проблемное поле социально-психологического романа, ориентированный на вневременной идеал.

Общегуманитарным методом исследования в нашей работе является метод философской герменевтики и отпочковавшийся от него метод литературной герменевтики (см.:[Гадамер, 1988; Хайдеггер, 1997; Бубер, 1993; Изер,.

2004; Компаньон, 2001. С. 70−76- Шпет, 2005]). Логоцентризм культурного сознания формирует проблему коммуникации: всякое «желание-сказать» (Э. Гуссерль) проистекает из желания быть услышанным (понятым) 18. «В самом деле, филологическим методом постулируется, что герменевтический круг способен преодолеть разрыв между настоящим (толкователем) и прошлым (текстом) <.> Герменевтический круг мыслится одновременно как диалектика целого и частей и как диалог настоящего и прошлого.» — заметил А. Компаньон [Компаньон, 2001. С. 73].

Исходное положение метода — интенциональность текста: «всякое чтение текста само по себе связано с. вопросом о том, с какой целью он был написан, и всегда осуществляется внутри того или иного общества, той или иной традиции или того или иного течения живой мысли» [Рикёр, 1995. С. 4]- его основная процедура — интерпретация, цель — понимание смысла целого. «Обрести горизонт всегда означает: научиться видеть дальше, за пределы близкого и ближайшего, — не затем, чтобы потерять его из виду, но затем, чтобы в рамках более значительного целого и в более верных, пропорциях видеть его лучше», — объясняет Гадамер [Гадамер, 1988. С. 362]. Лучшее видение предмета, конечно, не равно абсолютной исследовательской зоркости: «понимание.. есть одновременно (в немалой степени) и непонимание. Интерпретатору не подобают притязания на исчерпывающую полноту истины о произведении и стоящем за ним лице» [Хализев, 2000. С. 108]. Так филологическая интерпретация литературного явления, не претендуя на окончательность знания о нем, способствует его более глубокому постижению.

Исследование проблемы человека в творчестве любого писателя-требует его целостного рассмотрения, без чего выводы об эволюции образа человека в многообразии его интерпретаций окажутся неполными. Поэтому должное применение в работе нашел системно-целостный анализ, конституирующий единство художественного явления в его структурной упорядоченности и эс.

18 Герменевтика «породила общую проблему понимания» [Рикёр, 1995. С. 4−5], логоцентричную по своей сути: «Из самого существа герменевтических вопросов понятно, что они должны были возникнуть там, где зарождается желание отдать себе сознательный отчет в роли слова как знака сообщения» [Шпет, 2005. С. 249]. тетической самоорганизации. «Целостность и системность не могут быть отождествлены, представляя собою два различных аспекта одного и того же. Эти фундаментальные моменты всеобщей организации действительности взаимодополнительны в их коренном диалектическом противоречии: если система дискретна, то целостность континуальнаесли система представляет собой упорядочивающую дифференциацию множества элементов, то целостность является интегрирующей поляризацией взаимоопределяющих и взаимодополняющих сторон нерасторжимого целогоесли в основе системности лежат оппозиционные отношения, то в основе целостности — доминантныеесли система определяется управляемостью. то целостность — саморазвитием. если система принципиально воспроизводима — дублируема, логически моделируема, генетически или исторически наследуема, — то целостность самобытна, принципиально единичнанаконец, целостность и есть реальность того или иного рода (в случае литературного произведения — художественная реальность), тогда как система — в конечном счете — только способ освоения этой реальности человеком» [Тюпа, 2001. С. 40].

Вытекающий из системно-целостного подхода к литературному явлению сравнительно-типологический метод позволил нам выявить общность, художественно-антропологических констант — типов характеров и персонально-мировоззренческих структур в творчестве А. Ф. Писемского, Ф. МДостоевского, И. С. Тургенева и И. А. Гончарова.

В 1 главе, определяя место Писемского в системе русской литературы и рассматривая историографию его творчества, мы прибегли к историко-функциональному анализу, выявляющему ценностно-иерархическое положение литературного явления в литературной системе и особенности его восприятия в той или иной общественной среде и в определенную историческую эпоху. В данном случае подразумевается, во-первых, проблема отнесения творчества Писемского к уровню высокой классики или беллетристики, и, во-вторых, его оценка литературной критикой 1850—1900;х гг. разной общественной ориентации.

Кроме того, анализируя творчество Писемского, одной из выразительнейших примет которого стало обращение к жизненному укладу русской провинции и состоянию общественного сознания ее «культурного слоя», невозможно не обратиться к культурно-историческому методу исследования. Этот метод, заключающийся в установлении социоисторического контекста художественной реальности, представляется нам продуктивным при воспроизведении социокультурного облика персонажей Писемского. Заметим, что писатель проявлял стойкий интерес к деятельности А. Н. Пыпина и во многом ориентировался на достижения культурно-исторической школы того времени (см.: [Лотман, 1994. С. 86−88]). Писемский, как русский писатель, был генетически и нерасторжимо связан с национальной духовной культуройон достаточно мало обращался непосредственно к проблемам духовного бытия человека, но культурная матрица православного христианского сознания, несомненно, заложена в его креативную модель. Поэтому органичным для нашей работы становится культурологический подход, подразумевающий связь литературного явления с национальной духовной культурой (см.: [Кондаков, 1997; Одиноков, 2003 и др.]).

Поскольку в предлагаемой работе исследование художественной антропологии Писемского проводится в соответствии с эволюцией его воззрений на образ человека, необходимо определить периодизацию творчества писателя, которая, в свою очередь, обусловливает структуру диссертации.

Сложившаяся еще при жизни Писемского традиция разделялаего творчество на два неравноценных в идейно-художественном отношении периода: до 1860-х гг. и после. Творчество Писемского 1850-х гг. едва ли не хрестоматийно утвердилось в умах современников как демократическое и насыщенное просветительскими идеями. Писемский был единодушно признан наиболее последовательным, хотяи весьма односторонним, учеником Гоголя: юмор писателя, четкость детали (порой перераставшая в утомительные подробности в описании быта), занимательность рассказа — все это Писемский воспринял из поэтики Гоголя, полагала прижизненная критика. В период.

1850-х гг. Писемский создает свои наиболее известные произведения: повесть «Тюфяк» (1850), романы «Боярщина» (1858) и «Тысяча душ» (1858), «Очерки из крестьянского быта» (1856).

Однако с приходом Писемского в редакцию журнала «Библиотека для чтения» в 1858 г. 19 симпатии демократической критики и журналистики к писателю заметно снизились, уступив место настороженному вниманию. Выход фельетонов статского советника Салатушки и Никиты Безрылова (1861— 1862), а также полемического романа «Взбаламученное море» (1863) повлек катастрофические для литературной репутации Писемского последствия. Идеология Писемского отныне для подавляющего большинства критиков-современников обусловливает деградацию его художественного метода. Автобиографический роман «Люди сороковых годов» (1869), романы на материале современности 1870-х гг. — «В водовороте» (1871) и «Мещане» (1877) и на материале недавнего исторического прошлого («Масоны», 1880) — для современников писателя остаются идеологически безнадежными" и художественно бледными. Таким образом, самое условное и не учитывавшее художественной эволюции творчества Писемского деление на периоды «до 1860-х гг.» и «после» было заложено еще в 1860—1870-е гг.

В 1898 г. И. И. Иванов предлагает более точную периодизацию [Иванов, 1898]. Первый период исследователь ограничивает 1847−1859 гг., считая выход романа «Тысяча душ» блестящим завершением раннего творчества писателя. Второй — 1860−1863 гг., — когда Писемский становится публицистом и выпускает фельетоны и роман «Взбаламученное море». Третий период Иванов относит к 1863−1880 гг.: написанные в это время крупные романы свидетельствуют о зрелом реализме художника и не отражают каких-либо принципиальных изменений в его поэтике.

19 В 1858—1860 гг. в качестве соредактора, наряду с А. В. Дружининым, а в 1861—1863 гг. в качестве единоличного редактора.

В двух вышедших в 1960;1990;е гг. монографических исследованиях творчества Писемского 20 выстраивается его уточненная хронология. Так, П. Г. Пустовойт, в целом соглашаясь с периодизацией И. И. Иванова, сдвигает границу между вторым и третьим периодами и относит роман «Люди сороковых годов» ко второму периоду творчества писателя, поскольку роман структурно и тематически ближе к «Взбаламученному морю», чем к его поздним романам [Пустовойт, 1969 С. 7−8].

Следовавший биографическому методу А. П. Могилянский подробнее останавливается на раннем этапе творчества Писемского, разделяя его на период раннего реализма до середины 1850-х гг. и период становления классического реализма второй половины десятилетия. Автор монографии рассматривает отдельно публицистический роман «Взбаламученное море», а затем -«целую серию больших романов»: «Люди сороковых годов», «В водовороте», «Мещане» и «Масоны». Получившаяся периодизация выстроена согласно процессу эстетической эволюции Писемского-художника и, с точки зрения системно-типологического подхода, достаточно дискретна, т. к. переходы от периода к периоду мотивируются факторами биографического и твор-ческо-психологического порядка.

Выработанная в науке периодизация в целом соответствует логике творчества Писемского, мы лишь уточним ее и укрупним хронологические рамки периодов. Мы будем придерживаться периодизации, разбивающей литературную деятельность Писемского на три десятилетия.

В творчестве Писемского 1850-х гг. преобладают социально-бытовая повесть и роман, социально-психологический роман («Тысяча душ»), а также очерк. Нетрудно заметить, что Писемский осваивает литературные жанры натуральной школы, модифицируя их содержание в соответствии с новой концепцией характера. Писатель преодолевает этическую однополярность произведений натуральной школы и вопрос о социальной вине решается им в.

20 Мы рассматриваем монографии, в которых творчество Писемского исследуется как явление русской словесности [Пустовойт, 1969; Могилянский, 1991]. Третье исследование, замыкающее список вышедших в 1960;1990;е гг. монографий о Писемском, посвящено его литературной деятельности в контексте идейной борьбы 1840−1870-х гг. [см.: Рошаль, 1971]. формуле «все виноваты». Соответственно этому в представлении Писемского готовность человека к свершению зла или восприятию зла как онтологического закона заложена в самой его природе. В персонажном плане следует выделить традиционные для натуральной школы фигуры эмансипированной женщины, бедного, но честного молодого человека, и т. п. Одной из важнейших задач для писателя становится развенчание романтического мировосприятия, смыкающегося с конформизмом. Синтезом литературного опыта Писемского 1850-х гг. стал роман «Тысяча душ», идеологически и сюжетно организованный вокруг актуальной для того времени фигуры героя-новатора (преобразившегося в художественном сознании Писемского в тип реформатора-имморалиста).

Следующий период — 1860-е гг. — отмечен выходом двух романов Писемского: «Взбаламученное море» и «Люди сороковых годов». Первый наряду с фельетонами представляет собой попытку политического самоопределения писателя, ответившего на поляризацию общественных сил в начале 1860-х гг. созданием типа либерала-конформиста, варианта сверхтипа «человека сороковых годов». В конце 1860-х гг. («Люди сороковых годов») писатель видит выход для этой генерации в практике «малых дел». Промежуточная между двумя романами публикация очерков «Русские лгуны» (1865) была призвана объяснить русский национальный характер в его соотнесении с культурно-историческими типами русской жизни (по авторскому замыслу, цикл должен был делиться на разделы: «Невинные врали», «Сентименталы и сентимен-талки, порожденные Карамзиным и Жуковским», «Марлинщина», «Байронисты россейские» и т. п.). В творческом сознании Писемского национально-характерологическая «ложь», потребность русского человека в направленном на все сущее и часто неосознанном «лганье», сопрягается с национально-исторической «ложью» текущей эпохи. Человек становится независим от «среды», но зависим от истории: меняется система социоантропологических координат. Личность в романах Писемского 1860-х гг. выбирает не между злом «среды», социальной нормы, и этическим императивом, но между вызовом времени, которое представлялось писателю хаотичным и бессмысленно-беспощадным по отношению к человеку, — и способностью личностного самостроения.

Оба романа Писемского 1860-х гг. можно назвать романами-хрониками, фиксирующими преломляющееся в биографиях героя изменение общественного сознания на протяжении нескольких десятилетий. Они выдвигали новый для его романистики тип героя — «человека сороковых годов», культурно-историческую модификацию типа русского либерала.

Вершиной творчества писателя можно считать 1870-е гг. Зрелая манера Писемского лаконична — вместо панорамных романов предыдущего десятилетия он создает романы, в которых русская жизнь той поры отражается в философских поисках героев. Человек в художественной концепции Писемского остается наедине со злом мира, маркированным не только социально-исторически, но и онтологически. «Природный» человек Писемского, пройдя испытание «историей», вынужден определяться в холодном и извечно враждебном к нему мире. «Природное» начало многократно усиливается в структуре человеческого бытия, являясь последней инстанцией самоидентификации человека. Итогом антропософии Писемского становится образ человека, обладающего уникальной душевно-духовной конституцией наряду с общей для всего человеческого вида конституцией биологической. Неизбывное страдание человека заключено не только в его социально-психологической природе, но и в его плотском несовершенстве, «человеческой» сущности.

Последовательность решения поставленных задач объясняет структуру настоящей работы. Во введении ставится цель, намечаются задачи, обосновывается актуальность и новизна диссертации, объясняются методы* исследования и принимается рабочая хронология творчества Писемского.

В первой главе «Проблема человека в художественном мировоззрении А. Ф. Писемского: теоретический и историографический аспекты» мы обозначаем основные параметры художественной антропологии Писемского (функциональный, типологический, философско-антропологический) и расвом времени, которое представлялось писателю хаотичным и бессмысленно-беспощадным по отношению к человеку, — и способностью личностного самостроения.

Оба романа Писемского 1860-х гг. можно назвать романами-хрониками, фиксирующими преломляющееся в биографиях героя изменение общественного сознания на протяжении нескольких десятилетий. Они выдвигали новый для его романистики тип героя — «человека сороковых годов», культурно-историческую модификацию типа русского либерала.

Вершиной творчества писателя можно считать 1870-е гг. Зрелая манера Писемского лаконична — вместо панорамных романов предыдущего десятилетия он создает романы, в которых русская жизнь той поры отражается в философских поисках героев. Человек в художественной концепции Писемского остается наедине со злом мира, маркированным не только социально-исторически, но и онтологически. «Природный» человек Писемского, пройдя испытание «историей», вынужден определяться в холодном и извечно-враждебном к нему мире. «Природное» начало многократно усиливается в структуре человеческого бытия, являясь последней инстанцией самоидентификации человека. Итогом антропософии Писемского становится образ человека, обладающего уникальной душевно-духовной конституцией наряду с общей для всего человеческого вида конституцией биологической. Неизбывное страдание человека заключено не только в его социально-психологической природе, но и в его плотском несовершенстве, «человеческой» сущности.

Последовательность решения поставленных задач объясняет структуру настоящей работы. Во введении ставится цель, намечаются задачи, обосновывается актуальность. и новизна диссертации, объясняются методы" исследования и принимается рабочая хронология творчества Писемского.

В первой главе «Проблема человека в художественном мировоззрении А. Ф. Писемского: теоретический и историографический аспекты» мы обозначаем основные параметры художественной антропологии Писемского (функциональный, типологический, философско-антропологический) и рассматриваем литературно-критические оценки его творчества (1850−1900;е гг.), а также тенденции развития научного знания о нем в 1930;2000;е гг.

Обзор эстетических взглядов писателя способствует более глубокому пониманию требований, которые он вкладывал в основополагающее для его художественного мировоззрения и философии человека понятие «правды». Анализу главнейших составляющих эстетики Писемского посвящена вторая глава диссертации — «Эстетические воззрения А. Ф. Писемского. Общая характеристика» .

В третьей главе «Художественная антропология ранней прозы А. Ф. Писемского, Ф. М. Достоевского, И. С. Тургенева и И. А. Гончарова» рассматриваются этико-психологические критерии характерологии в произведениях Писемского середины века в типологическом сопоставлении с феноменами мечтательства (Достоевский), жоржсандовской концепции личности (Гончаров), постромантических модификаций шиллеровского, демонического (байронического) и созерцательного (шатобриановского) типов (Гончаров, Тур" генев). Отдельный интерес вызывает отражение предметного мира в прозе литератора, избирательно следовавшего жестким правилам раннего русского реализма в воссоздании «опредмеченности» человека: Затем мы обращаемся к изучению усложненной концепции характера в романе «Тысяча душ». По сути, Писемский двигался от «логики характера» к «логике человека» в целом, изображая парадоксальность внутреннего мира человека («гордый человек» Писемского и Достоевского).

Четвертая глава «Концепция и образ человека в романистике А. Ф. Писемского, И. С. Тургенева И. А. Гончарова и Ф. М. Достоевского 1860−1870-х гг.» посвящена исследованию мироотношения человека^ эпохи 1860-х гг. в панорамных романах Писемского «Взбаламученное море» и «Люди сороковых годов» и романах И. С. Тургенева «Отцы и дети», «Новь», И. А. Гончарова «Обрыв», Ф. М. Достоевского «Бесы». Эпистемологическая активность ведущих персонажей возрастает — расширяются круги манифестированной действительности (быто-культурной, социокультурной и историко-социальной). Персонаж в романах Писемского 1860-х гг. вовлечен в движение эпохи, но и сама эпоха преломляется в его обыденном существовании. Анализ художественных концептов русского либерализма, «хорового начала», «здравого смысла» и их характерологических проекций в романах Писемского, Достоевского, Тургенева и Гончарова 1860−1870-х гг. позволяет сделать предварительный вывод о вариативности единой для них антропологической модели социомира.

В пятой главе «Художественная модель человека в поздних романах А. Ф. Писемского в контексте русской литературы 1870-х гг. (И. С. Тургенев, Ф. М. Достоевский)» рассматривается концепция человека в последних романах писателя: «В водовороте», «Мещане» и «Масоны». Меняется формула существования человека в историческом времени. Теперь эти категории художественного мира Писемского не корреспондируют, а трагически расходятся в мироощущении «ищущего» героя, осмысляющего конфликт личностного универсума с историческим порядком жизни как бытийныйВместе с тем наблюдается усложнение концепта «обыкновенного человека» в романе «Масоны». Обращение к романам Тургенева «Новь», Достоевского — «Подросток» и «Братья Карамазовы», публицистическим выступлениям в «Дневнике писателя» позволяет обобщить наблюдения над «теорией человека» Писемского и сделать вывод о ее принципиальном соответствии «человековедению» классического русского реализма.

В заключении подводятся итоги исследования и намечаются его" перспективы.

Завершает работу список источников и литературы. Положения, которые выносятся на защиту: 1. Концепция человека на протяжении всего творчества Писемского трансформируется: от представлений о человеке как комплексе социально-бытовых и психофизиологических свойств в 1850-е гг. — через социально-историческое самоопределение личности в эпоху 1860-х гг.- к онтологической субстанциональности в 1870-е гг.

2. Писемский, Тургенев, Гончаров и Достоевский в 1840—1850-е гг. исследовали философско-этический инвариант романтического и постромантического сознанияПисемский — его культурно-бытовой вариант.

3. Культурно-исторический онтогенез художественной антропологии Писемского 1860-х гг. отличает его концепты «человека сороковых годов» и нигилиста от идеологического — Тургенева, психологического — Гончарова и историософского — Достоевского.

4. Писемский разрабатывает связанную с идеологемой «здравого смысла» концепцию положительного деятеля эпохи 1860-х гг., аналогичную концепциям Тургенева и Гончарова, что объясняется общностью историко-социального мировоззрения писателей.

5. В 1870-е гг. Писемский, Тургенев и Достоевский конституируют экзистенциально-философский образ человека, обладающий выраженной бинарной духовно-телесной структурой, тяготеющий в картине мира Писемского и Достоевского к религиозно-христианской гармонии. Нарастание деструктивных составляющих в существе человека у Писемского препятствует ее достижению.

6. Концепт «обыкновенного человека» в креативной модели Писемского генерализирует его художественно-антропологические воззрения.

7. Формула художественности Писемского — классически-реалистическая концепция личности в беллетризованном контексте.

8. Усложнение и развитие художественной антропологии А. Ф. Писемского совпадает с логикой литературного процесса в России 1840−1870-х гг. и подтверждает основную закономерность эволюции русского классического реализма: формирование художественного мировоззрения, в центре которого находится уникальная человеческая личность.

Заключение

.

В настоящей работе мы исследовали проблемы художественной антропологии прозы А. Ф. Писемского в контексте развития русской литературы 1840−1870-х гг., привлекая к анализу произведения Ф. М. Достоевского, И. С. Тургенева и И. А. Гончарова. Под художественной антропологией мы понимали концептуальное (понятийно-когнитивное) и художественное (миметическое и эстетически-ценностное) воссоздание образа человека в литературе. Как справедливо заметил В. М. Головко, «исследование концепции человека и особенностей ее художественного воплощения в творчестве писателя не сводимо лишь к проблеме героя. Она находит непосредственную реализацию в социально-этической проблематике и сюжетах произведений, в доминирующем типе героя, во внутренних взаимосвязях характеров и особенностях характерологии в целом, в художественном раскрытии человека и среды, в компоновке всего материала, т. е. в идейно-эстетической целостности произведения и творческом методе писателя» [Головко, 1989. С. 7].

Человек в художественном мире Писемского явлен в единстве его «чувства жизни» (биологической составляющей) и социально-исторического бытования. «Биологический» фактор воздействует на иррациональный выбор человека и в некоторой степени определяет его судьбу («Тюфяк», «Тысяча душ», «Взбаламученное море», «Люди сороковых годов», «В водовороте»,.

Мещане", «Масоны»). Присутствие «родового человека» в художественной антропологии прозы Писемского является необходимым для сопричастности всей полноте бытия. Кроме того, на человека воздействует социальная и культурная среда, закладывая в его сознание стратегию жизненного поведения, — человек творческий ее разрушает, пассивный — принимает. Человек также испытывает воздействие вещей — особенно это показательно дляраннего творчества писателя. Вещный контекст присущ персонажам слабо индивидуализированным, напротив, в большей или меньшей степени социоло-гизированным.

Человек Писемского являет своего рода «массовый» уровень усвоения социальных идей, отражая их в своем жизненном пространстве. «Обыкновенный человек» Писемского инстинктивно жизнелюбив. Писатель доказывает, что любая форма самоустранения из сферы «живой жизни» — социальное теоретизирование, философский скептицизм или морально-утопический конституционализм — разрушает «естественную» цельность личности. Восстановление ее достигается в мироощущении «природного человека», эмоционально-непосредственно приемлющего разнообразие самого процесса жизни.

Таким образом, в работе предложено прочтение художественно-антропологического «сюжета» прозы Писемского как последовательной смены контекстов человека — социокультурного, социально-исторического и экзистенциально-философского. Изучение топоса человека в качестве концептуального и динамического параметров национального литературного развития позволило сделать вывод о расширении контекстов человека как одном из определяющих механизмов развития русского классического реализма. Кроме того, в литературе рассматриваемого нами периода изменяется внутреннее содержание личности. Она становится все более и более сложнойкак в экзистенциально-философском, так и в индивидуально-психологическом плане. Повышение меры ответственности и свободы в «личном секторе» человека позволяет столкнуть его с последними вопросами бытия (и небытия, как закономерной экстраполяции метафизических запросов человека). Двуединство экстенсивной модели вхождения человека в мир и интровертивной или интроспективной модели погружения в его личностный универсум, следовательно, становится основной формулой художественной антропологии русского классического реализма.

Художественно-антропологические модели ведущих русских писателей периода 1840−1870-х гг. — естественно-стадиальная у И. А. Гончарова, метафизическая и историософская у Ф. М. Достоевского и «космо-антропологическая» у И. С. Тургенева — определенным образом отражаются в оригинальной «теории человека» А. Ф. Писемского. «Человековедение».

Писемского предполагает тождество «родового» (телесного) и «природного» (душевно-эмоционального) состава человеческой личности. Повторяя определение Н. О. Лосского, такую концепцию человека можно назвать панвита-лизмом. В динамике прозы Писемского она находит типологические соответствия с ведущими тенденциями художественной антропологии русского классического реализма (исследование романтического и постромантического сознания, культурно-исторического и метафизического содержания человека и т. п.). Эти тенденции отражают художественно-антропологическую проблематику классически-реалистической литературы 1840−1870-х гг.: личностного самоопределениявзаимопроникновения рационального и эмоционального, сознательного и бессознательного начал в структуре человеческого существапроблемы «внутреннего человека» в его взаимодействии со сложным общественным организмом — как правило, его разобщение с социальным миром.

Определяющим отличием «человека Писемского» от созданных ведущими русскими писателями середины века антропологических «структур» является его быто-культурная «заземленность», укорененность в ментальном и бытовом пространстве русской провинции, — перед нами «низовая» проекция высоких художественно-концептуальных образцов, разрабатываемых великими современниками писателя. Можно сказать, что в прозе Писемского осуществляется исследование национального массового сознания и «провинциального текста». В этом смысле актуальным становится положение о функциональном своеобразии художественности Писемского, выраженном в дву-единстве классически-реалистической концепции человека и беллетризован-ного контекста.

Таким образом, Писемский создал оригинальную концепцию человека, которая, тем не менее, укладывается в русло магистрального движения русского классического реализма: от человека «среды» — к человеку психологически и мировоззренчески сложному, не объяснимому рационально, способному к неограниченному личностному развитию, — человеку духовному. Таков главный вывод нашей работы.

Перспективой настоящей работы может стать изучение системности художественной антропологии русского классического реализма и разработка общей «теории человека» в русской литературе середины — второй половины XIX в. Другим направлением исследований, в ходе которых допустимо привлечение выводов диссертации, является функционирование категории «биологического» человека в русском натурализме и неоромантизме 1880−1900;х гг. Вершинные романы Писемского — «Тысяча душ», «В водовороте» и «Масоны» — стали фактами национальной духовной культурыизучение личностного мира их героев в рамках культурологического подхода также представляет определенный научный интерес.

Источники.

1. Гоголь, 1952. Т. 2. — Гоголь Н. В. Собрание сочинений: в 6 т. / Н. В. Гоголь — под наблюд. А. Слонимского. — М.: Худож. лит., 1952. — Т. 2: Миргород. — 339 с.

2. Гоголь, 1951. Т. 3. — Гоголь Н. В. Собрание сочинений: в 6 т. / Н. В. Гоголь — под наблюд. А.Слонимского. — М.: Худож. лит, 1952. -Т. 3: Повести. — 319 с.

3. Гончаров, 1952. — Гончаров И. А. Собрание сочинений: в 8 т. / И. А. Гончаровпод наблюд. А. Г. Цейтлина. — Т. 7: Повести — очерки и воспоминания. -М.: «Правда», 1952. — 503 с.

4.' Гончаров, 1977;1980. — Гончаров И. А. Собрание сочинений: в 8 т. / И. А. Гончаров — под общ. ред. В. А. Недзвецкого, К. И. Тюнькина. -М.: Худож. лит, 1977;1980. — Т. 1−8.

5. Григорьев, 1999. — Григорьев А. А. Письма / А. А. Григорьев — изд. подгот. Р. Виттакер, Б. Ф. Егоров. — М.: Наука, 1999. — 473 с.

6. Достоевский, 1972;1990. -Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: в 30 т. / Ф. М. Достоевский — редкол. В. Г. Базанов (гл. ред.) [и др.]- Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). — Л.: Наука, 1972;1990.

7. Переписка И. С. Тургенева, 1986. — И. С. Тургенев и А. Ф. Писемский // Переписка И. С. Тургенева: в 2 т. / И. С. Тургенев — вступ. ст. Н. Никитинойсост. и коммент. В. Баскакова, Т. Головановой и др. -М.: Худож. лит., 1986. — Т. 2. — С. 17−46.

8. Лесков, 1958. — Лесков Н. С. Собрание сочинений: в 11 т., / Н. С. Лесков — под общ. ред. В. Г. Рязанова [и др.]. — М.: Гослитиздат, 1958. — Т. 10: Воспоминания — статьи — очерки — письма. — 598 с.

9. Лермонтов, 1976. -Лермонтов М. Ю. Собрание сочинений: в 4 т. / М. Ю. Лермонтов — под общ. ред. И. Л. Андроникова. — М.: Худож. лит., 1976. — Т. 4: Прозаписьма. — 541 с.

10. Писемский, 1936. — Писемский А. Ф. Письма / А. Ф. Писемский — под-гот. текста и коммент. М. К. Клемана и А. П. Могилянского. — М.- Л.: Изд-во АН СССР, 1936. — 928 с.

11. Писемский, 1895−1896. — Писемский А. Ф. Полное собрание сочинений: в 24 т. / А. Ф. Писемский. — СПб.- М.: Тов-во М. О. Вольф, 1895−1896.-Т. 1−24.

12. Писемский, 1959. — Писемский А. Ф. Собрание сочинений: в 9 т. / А. Ф. Писемский — под наблюд. А. П. Могилянского. — М.: Правда, 1959.-Т. 1−9.

13. Литературное наследство, 1964. — Письма А. Ф. Писемского (18 551 879) // Литературное наследство. М.- Л.: Наука, 1964. — Т. 73, кн. 2: Из парижского архива И. С. Тургенева — из неизданной переписки. -С. 123−194.

14. Шестидесятые годы, 1940а. — Письма Н. Н. Страхова Ф. М. Достоевскому — публ. А. С. Долинина // Шестидесятые годы: материалы по истории литературы и общественному движению / под ред. Н. К. Пиксанова и О. Б. Цехновицера. — М.- Л.: Изд-во АН СССР, 1940.-С. 255−280.

15. Шестидесятые годы, 19 406. — Письма Н. С. Лескова. Н. С. ЛесковП. К. Щебальскому — публ. Н. А. Шиманова и А. Н. Лескова // Шестидесятые годы: материалы по. истории литературы и общественному движению / под ред. Н. К. Пиксанова и О. Б. Цехновицера. — М.- Л.: Изд-во АН СССР, 1940. — С. 303−354.

16. Соллогуб, 1988. -Соллогуб В. А. Повести и рассказы / В. А. Соллогуб. — М.: Правда, 1988. — 443 с. т.

17. Толстой, 1978. — Толстой Л. Н. Переписка с русскими писателями: в 2 т. / Л. Н. Толстой — сост., примеч. В. А. Розановой. — М.: Худож. лит, 1978.-Т. 1−2.

18. Тургенев, 1978—1986. Тургенев И. С. Полное собрание сочинений и писем: в 30 т. / И. С. Тургенев — редкол.: М. П. Алексеев (гл. ред.) [и др.]. — Сочинения: в 12 т. — М.: Наука, 1978;1986. — Т. 1−12.

19. Чехов, 1957. — Чехов А. П. Собрание сочинений: в 12 т. / А. П. Чехов — под общ. ред. В. В. Ермилова [и др.]. — М.: Гослитиздат, 1957.

— Т. 12: Письма. 1893−1904. — 868 с.