Настоящая работа посвящена исследованию языка немецких военнослужащих1, использовавшегося в процессе коммуникации периода 18 711 945 гг. БоМШетргасИе рассматривается в аспекте лингвокультурологии и когнитивной лингвистики.
Несмотря на тот факт, что в последние годы появились монографические работы по изучению жаргона военных2, научное осмысление языка немецких военнослужащих еще содержит множество белых пятен. Обращаясь коЫа1етргаске, исследователи рассматривали его семантические особенности, морфологические и словообразовательные элементы, анализировали это явление с позиций социолингвистики. При этом вопрос о специальном изучении языка немецких солдат как элемента лингвокультуры до сих пор не стал предметом научного рассмотрения3. Между тем развитие современных методик научного анализа побуждает взглянуть на некоторые, казалось бы, уже изученные явления с иных позиций, в результате чего интерес к изучаемому вопросу может быть актуализирован в аспектах лингвокультурологии и лингвокогнитивистики.
Как известно, жаргон военных существует практически в любой'.
1 Термины «язык солдат» {Soldatensprache), «язык военнослужащих», «язык военных» в данном исследовании употребляются как синонимы.
2 Бойко, БЛ. Основы теории социально-групповых диалектов: автореф. дис.. докт. филол. наук / Б. Л. Бойко. — М., 2009. — 56 е.- Бунина, Г. А. Роль метафоры в структурировании и функционировании лексики ограниченного употребления (на материале военной лексики в русском и английском языках): дис.. канд. филол. наук / Г. А. Бунина. — Саратов, 2003. — 281 е.- Дубовский, В. Ю. Типологические черты структурно-сокращённых образований в английском и русском военных социолектах: дис.. канд. филол. наук / В. Ю. Дубовский. — Пятигорск, 2003. — 241 е.- Завгородний, И. А. Сокращения в английской военной терминологии и жаргоне: дис.. канд. филол. наук / И. А. Завгородний. — Пятигорск, 2002. — 180 с.- Захарчук, O.A. Универсальные характеристики и национально-культурная специфика военного жаргона: дис.. канд. филол. наук / O.A. Захарчук — Челябинск, 2007. — 170 с.- Коровушкин, B. IL Основы контрастивной социолектологии: дис.. докт. филол. наук / В. П. Коровушкин. — Пятигорск, 2005. — 646 е.- Кочарян, 10.Г. Аббревиация в английской военной лексике: дис.. канд. филол. наук / Ю. Г. Кочарян. -М, 2007. — 256 е.- Лазаревич, СВ. Лексика и фразеология русского военного жаргона (семантико-словообразовательный анализ): дис.. канд. филол. наук / C.B. Лазаревич. — Нижний Новгород, 2000. -249 с.- Перрон, В. Е. Субстандартные лексические системы в немецком и русском военных подъязыках (конграстивно-социолекгологическое описание): дис. канд. филол. наук/В.Е. Перрон, Ярославль, 2009. -318 с.
3 «Проблема арго, — отмечает B.C. Елистратов, — является одной из сложнейших проблем не только лингвистики, но и всего комплекса гуманитарного знания. К сожалению, преобладающий взгляд на арго страдает узостьюон, как правило, ограничивается рамками социолингвистики и не затрагивает огромного количества других интересных аспектов» (выделено нами-ЯМ.) [Елистратов, 2000, с. 578]. национальной армии. Зарождению и развитию этого специфического языка способствовали различные факторы: от психолингвистических до социальных. На первый взгляд может показаться, что язык военных — явление наднациональное. Однако данный способ коммуникации кодирует в семантике своих лексических единиц и много специфически национального: порой самым неожиданным образом он обнаруживает важные элементы этноментальности, культуры, отражает социальные и исторические реалии, в иных пластах языка столь четко не проявляемые. Можно однозначно утверждать, что язык немецких военнослужащих отражает динамику не только собственного развития, но и развитие общекоммуникативного дискурса4 Германии в целом. При этом сам данный язык представляет собой фиксацию на знаковом уровне психологии, реалий быта и типов мышления определенной социальной группы5.
Актуальность исследования. На современном этапе исследований БоШМетргаске представляется актуальным рассмотрение языка немецких военнослужащих как явления, требующего декодировки с позиций лингвокультурологии и познавательной деятельности человека. Подобный ракурс анализа необходим для выявления некоторых важных, но иным способом не выявляемых культурных смыслов. На фоне специфики интерпретации языковых составляющих данного коммуникативного инструмента именно эти скрытые смыслы целесообразно учитывать при изучении и описании языкового отражения национального и наднационального в мировидении солдата-немца. Актуальность подобного подхода к изучаемой проблеме диктуется нашим пониманием языка субкультуры немецких военных как формы, в которой на языковом уровне фиксируется определенный тип национального мировоззрения,.
4 Понятие «дискурс» используется здесь в понимании Т. А. ван Дейка — дискурс как социальная формация. При такой трактовке ван Дейка дискурс относится к одному из типов определений специфики какого-либо исторического периода, социальной общности или к целой культуре [Дейк, http://psyberlink.flogiston.ru/ ш1ете1/ьиз/уап (!ук2.1ит].
5 «Национальный склад мышления, — справедливо отмечает Г. Гачев, — материально закреплен в словесности народа» [Гачев, 1988, с. 53]. типологически соотносимый с культурным периодом 1871−1945 гг. в Германии. При таком подходе к исследованию тезаурус немецких военнослужащих представляет собой «бесценные ключи» (А. Вежбицкая) для понимания психологии немецкого солдата, а также некоторых сторон немецкой ментальности.
Объектом исследования в работе является тезаурус немецкого военнослужащего, формировавшийся и сложившийся как полноценный субъязык в историко-культурный период 1871—1945 гг.
Предметом исследования выступает концептуально-фреймовая модель языковой игры как вербализация когнитивно-коммуникативных стратегий в субкультуре немецких военнослужащих.
Цель исследования заключается в выявлении, анализе и построении языковой модели мира немецкого военнослужащего с учетом ментальной и психологической специфик сознания условно мыслимого типичного представителя социокультурной сферы Германии, а также в попытке построения типичной модели языкового сознания солдата-немца.
Достижению поставленной цели служит решение следующих задач:
— выявление и анализ причин возникновения особого языка немецких военнослужащих;
— рассмотрение и изучение психолингвистического модуса движения векторной словообразовательной стратегии языка немецких военнослужащих;
— выявление тезаурусных составляющих языка немецких военнослужащих как социолекта, непосредственно отразившего ментальный портрет немецкого военнослужащего;
— анализ семантического наполнения лексем и связь их семантики с социокультурным, идеологическим дискурсом рассматриваемой эпохи;
— реконструкция языкового портрета солдата-немца, в котором центральным репрезентируемым модусом избран модус «шутка — ирониясарказм» как отражение «армейской психологии» в границах избранного периода.
Указанные цели и задачи реализуются на материале словарей Г. Кюппера («Worterbuch der deutschen Umgangssprache» [Kupper, 1956; 1967; 2000]- «ABC-Komiker bis Zwitschergemuse: Das Bundessoldatendeutsch» [Kupper, 1978] и др.), выборка из которых составила свыше 1000 лексических единиц. В качестве иллюстративного материала привлекаются произведения немецкой художественной литературы XX века (G. Hofe «Schlu?akkord», «Roter Schnee», «Merci, Kamerad" — E.M. Remarque «Im Westen nichts Neues" — L. Renn «Krieg-Nachkrieg» и др.), художественная проблематика которых связана с изучаемым историко-культурным периодом.
Для решения поставленных задач в работе использованы следующие методы и приёмы. Основными методами исследования явились: лингвокультурологический анализ, заключающийся в учете как собственно лингвистических, так и экстралингвистических факторов при изучении субкультуры немецких военныхлингвокогнитивный анализ, позволяющий рассмотреть лексические номинации в языке немецких военнослужащих как процессы, отражающие мыслительные и ментальные пласты сознанияk солдата-немца. *.
Решение поставленных задач потребовало использования дополнительных аналитических приемов, в частности привлечения фреймовой теории Ч. Филлмора, Т.А. ван Дейка.
Методологическую основу исследования составили труды по лингвокультурологии и когнитивной лингвистике таких ученых, как С. Г. Воркачев, В. З. Демьянков, В. Г. Зусман, В. И. Карасик, Е. С. Кубрякова, Д. С. Лихачев, В. А. Маслова, Ю. Е. Прохоров, Ю. С. Степанов и др.
Методика диссертационного исследования также строилась с учетом ряда положений, представленных в трудах М. М. Бахтина, JI.H. Гумилева, К. Б. Соколова.
Научная новизна исследования. В ходе проведенного анализа выявлены историко-культурные корни языка немецких военных и разобран механизм его трансформации в пределах указанных исторических эпох. Установлена и проанализирована связь тезаурусных элементов данного коммуникативного инструмента с этноментальными особенностями сознания нации. Детально проанализированы ведущие концепты, играющие центральную роль в когнитивно-коммуникативном процессе субкультуры военнослужащих. Изучена сфера сопряжения данных концептов с общенациональным немецким языковым сознанием. Выявлены и подвергнуты анализу с позиций лингвокультурологии и когнитивной лингвистики наиболее значимые фреймы и фрейм-сценарии данного субъязыка. Построена сводная концептуально-фреймовая модель языка немецких военных, на основе которой воссоздана модель языкового сознания немецкого военнослужащего в конкретный исторический период. Эта модель вписана в единое пространство ценностных ориентаций немецкой, менталыюсти.
Теоретическая значимость исследования заключается в том, что его I результаты дополняют онтологическую картину общенационального немецкого языка. Теоретическая значимость исследования состоит также в уточнении природы некоторых отношений, существующих между социоэтнокультурными и языковыми явлениями. Эти уточнения напрямую связаны с двумя важнейшими проблемами современного языкознания: изучением взаимосвязей языка и культуры, языка и сознания. Кроме того, предложенная в исследовании методика анализа языка немецких военнослужащих может быть использована и при исследовании вербальных коммуникативных инструментов иных субкультур.
Практическая ценность исследования. Результаты проведенного исследования могут быть использованы в лекционных курсах по практике перевода специализированных текстов, а также текстов художественной литературы, при чтении лекций по истории культуры Германии, лингвострановедению, в спецкурсах, посвященных проблемам лексикографии немецкого языка, а также посвященных вопросам изучения социолектов немецкого языка. Различные аспекты исследования в качестве иллюстративного материала могут быть задействованы при чтении лекций по теории языка, компаративной лингвистике, лингвокультурологии, этнолингвистике, социолингвистике, теории и практике межкультурной коммуникации, практике немецко-русского адаптивного перевода.
Гипотеза исследования. Современная филологическая мысль склонна рассматривать язык немецких военнослужащих как явление социолингвистическое. Полагаем, что этот язык, кроме указанного ракурса рассмотрения, обладает гораздо более широкой «экстралингвистической семиотической палитрой средств"6 Настоящий факт выводит данное языковое явление из узкой социальной сферы и вписывает его в широкое понятие этнокультуры, что в свою очередь позволяет квалифицировать немецкий военный социум как субкультуру. Именно концепт — «сгусток культуры в сознании человека» (Ю.С. Степанов) — становится формой репрезентации языкового сознания изучаемой субкультуры. Поскольку в концепте воплощены основные компоненты немецкой этноментальности, социосферы солдата в общекультурном пространстве Германии, иным, способом, кроме как через концептуальный анализ, выявить элементы,, доказывающие, что это субкультура в границах немецкой культуры, представляется проблематичным.
С учетом данной гипотезы, на защиту выносятся следующие положения:
1.Язык немецких военнослужащих культурно-исторического периода.
6 Анализируя лингвистическую природу арго, B.C. Елистратов отмечает следующее: «Для объяснения его природы недостаточны ни узко-лингвистические, ни узко-социолингвистические, ни какие бы то ни было иные специализированные исследования. В арго в один пучок собраны язык (со всей экстралингвистической семиотической палитрой средств), быт, социальные отношения, социальная и индивидуальная психология и культура в самом широком понимании этого слова». «В действительности арготизм соединяет в себе историю и эмоцию, его можно охарактеризовать как экспрессивный историзм. Экспрессия арготизма не абстрактно-человеческая, она окрашена эпохой и народом, надо только уловить эту краску. Изучение (даже современного нам) арготизма вне связи с историей народа, временем, духом эпохи превращается в голую комбинаторику. Поставленный же в исторический интерьер арготизм оживает и одухотворяется (выделено нами-ЯМ) [Елистратов, 2000, с. 574,595].
1871−1945 гг. — это мультиструктурный коммуникативный инструмент, развивавшийся не стихийно, а синхронно движению дискурсивного вектора культурно-исторической парадигмы Германии указанного периода. Процесс создания жаргонных номинаций определяется как лингвистическими, так и экстралингвистическими факторами, фиксируя таким путем соотношение собственно языковой стороны с порождающей ее культурно-исторической стороной явления.
2. Язык субкультуры немецких военнослужащих как подсистема одной большой системы — общенемецкого языка — соотносится с ней как множество и подмножество. Рассмотрение подмножества позволило построить концептуально-фреймовую модель ЗоШМетргасИе, которая описывает репрезентативные особенности «солдатского» мировосприятия во всех его аспектах — от бытия до быта — и представляет собой один из вариантов языковой игры.
3. В концептосфере языка немецких военнослужащих присутствуют как национальные, так и наднациональные универсалии. Процесс словотворчества в изучаемой субкультуре есть результат особого мировосприятия личности, находящейся в лиминальном состоянии «жизнь — смерть», что делает психологически необходимым активизацию релактивных механизмов сознания индивида, выражающихся вербально в словообразовательной стратегии в модусе «шутка — ирония — сарказм».
4. Семантика лексем тезауруса немецкого военнослужащего, рассмотренная в контексте этноментальности, фиксирует актуализацию в немецком сознании указанного исторического периода всего «военного», в «военном» же — всего «немецкого».
Апробация работы. Основные положения диссертационного исследования были представлены на межвузовских научно-практических конференциях, а также на международных научно-практических конференциях: «Теоретическая и прикладная лингвистика» (Пятигорск, 2005) — «Проблемы языковой картины мира на современном этапе» (Н. Новгород, 2010) — «Язык и коммуникация в контексте культуры» (Рязань, 2010) — «Вербальные коммуникативные технологии — 2» (Тбилиси, 2010). Результаты исследования нашли отражение в 10 публикациях.
Апробация диссертационного исследования была проведена на кафедре немецкой филологии Пятигорского государственного лингвистического университета 27 июня 2011 г.
Структура работы. Данная диссертация состоит из Введения, трех глав, разделенных на параграфы, и Заключения. К работе прилагается библиография, тематически сгруппированная и включающая в себя 166 единиц.
ВЫВОДЫ ПО ТРЕТЬЕЙ ГЛАВЕ.
1. Тезаурус Soldatensprache проанализирован в рамках концептуально-фреймовой модели с позиций лингвокультурологии и когнитивной лингвистики. Это позволило обнаружить и выявить следующие взаимосвязи: а) «язык военнослужащих <�— психолингвистика" — б) «язык военнослужащих общекоммуникативный дискурс эпохи" — в) «язык военнослужащих этноменталъностъ" — г) «язык военнослужащих «солдатская» психология».
2. Проведенный анализ позволил выделить концепты в модусе «базовые — второстепенные». Базовыми концептами являются: «Военнослужащий», «Antropos», «Командование», «Вождь», «Еда», «Удовольствие», «Обмундирование», «Тело». На это указывает такой факт, что переосмысление большинства лексем проистекает сквозь призму «от бытия до быта»: как себя ведет солдат, на что он способен, каков он как воинчто ест, во что он одет? Одними из центральных вопросов в картине мира немецких военнослужащих также являются вопросы: самоидентификация солдата, офицерство глазами солдат, внутривойсковые взаимоотношения. Нельзя сказать, что солдат «не волнует» военная техника или, например, наградная система. Однако, несмотря на наличие других, так сказать «неживых», концептов, центрополагающим фактором при номинировании остается человеческий фактор.
3. Стремление немецких военнослужащих посмотреть на все происходящее в рамках созданного языка, как и сам процесс словотворчества, объясняется: а) Психолингвистический фактор. Атмосфера, как и реалии действительности требуют психологической разгрузки. Единственный выход — «солдатский новояз» как взгляд сквозь призму комическогоб) Культурная парадигма изучаемого периода (общекоммуникативный дискурс). Немецкий солдат историко-культурного периода 1871−1918 гг.: кайзер как иконическая личность, армия и война тяжелая работа, но работа, восхищение перед научно-техническим прогрессом. Наряду с этим наблюдается снижение авторитета церкви, критицизм как доминантное мировоззрение. Немецкий солдат историко-культурного периода 1933;1945 гг.: Гитлер — вождь, но не кайзер, укрепление в противовес политическим сиюминутным лозунгам основополагающих черт человеческого «я», влияние «светской» религии на процесс десакрализации церкви. Как результат, девальвация многих ценностных доминант. Отсюда вывод: ироническое мировосприятие солдата-немца характерно для обоих рассмотренных историко-культурных периодов. Между тем для каждого из этих периодов в каком-то смысле характерна «своя» ирония и «свой» объект ирониив) Этноментальный фактор. Переосмысление реальности протекает и в рамках модуса «этно-менталъность —> природа словообразов». Фрейм «зигфридо-хагенское начало в менталитете немцев» как сценарий действия и сценарий мышления актуализируется практически во всех рассмотренных концептах. Данная архетипическая модель в известном смысле формирует и ядро картины мира немецких военных: свое восприятие того, как нужно и как нельзя, свое представление о вожде, об истинном солдате, свое осмысление «моего» (немецкого) и «чужого» (ненемецкого) — г) Психология солдата. На семантическое наполнение лексем влияние оказывает и психология военных в целом. Как известно, военнослужащие любой армии с презрением относятся к трусам, предателям, желающим найти теплое местечко вдали от передовой. Разумеется, человек в контексте ценностных доминант военного социума всегда будет оцениваться сквозь призму «смелость — бесстрашие — отвага». Неудивительно, что эти знаковые общечеловеческие моральные ценности получают наибольшую актуальность именно в военной среде. Наряду с этим солдат любой армии бывает недоволен и многими реалиями армейской действительности, будь то продовольственное обеспечение, ультимативность приказов или методы лечения.
4. Особую роль в языке немецких военнослужащих выполняет психолингвистический модус «шутка — ирония — сарказм». Смех как явление, с одной стороны, — биологическое, с другой, — социальное, для солдата не просто психологическая разгрузка. На период несения военной службы смех становится для него «второй реальностью», миром, который позволяет ему уйти от действительности. Кроме психолингвистического фактора, этот взгляд сквозь призму комического выполняет и социологическую функцию. Юмор здесь символизирует: а) «свое — чужое» как внутри субкультуры, так и за его «границами" — б) юмор как элемент выражения своего согласия / несогласияв) юмор как элемент самоидентификации — выражение своего «я» как возможность обратить внимание на себя.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
.
Природа языка немецких военнослужащих — сложная проблема лингвистики. Попытка ее осмысления выходит за рамки науки о языке, соприкасаясь практически со всем комплексом гуманитарного знания: психологией, историей, культурологией, философией, со всем тем, что делает ЗоШМетргасНе не только фактом коммуникации, но и знаково-символьным маркером истории и культуры народа. Народа, который жил, мыслил и оценивал жизнь в определенное время и при определенных условиях в соответствии с волей высших чинов. Отсюда проистекает философия бытия языка немецких военнослужащих — он причинно задан и знаково экспонирован.
Язык, выражаясь метафорически, есть живой организм. Не исключение в этом плане и § оМа1етргас1пе окказиональное и узуальное, абсурдное и логическое, шутливое и циничное, ментальное и наднациональное соседствуют в нем в сложном, взаимопроникающем единстве. По мере своего развития БоШагетргасЪе становится как общей характеристикой, всеобщим языком коммуникативного узуса солдат, так и инструментом для описания картины: мира солдата-немца. Одновременно с этим он оформляется и как целостная концептосфера — составляющая общенемецкой единой концептосферы культуры.
Исследование проводилось с позиций лингвокультурологии и лингво-когнитивистики, главным аналитическим инструментарием которых являются фрейм и концепт: «<.> некоторое представление некоторого знания (пред-знания) в его обобщенном виде. Это обобщенное знание в ходе реальной человеческой деятельности как бы „отчуждается“ от своего источника и начинает само функционировать как база для создания, развертывания и обоснования новых знаний. <.> Концепт — это и миф, и символ, и знак. Концепт — это совокупность мифа, символа и знака. Концептэто и совокупность неконечного числа мифов, неконечного числа символов и неконечного числа знаков» [Прохоров, 2009, с. 46]. «Мы хотим лишь подчеркнуть, — отмечает Ю. С. Степанов, — особую природу, особый характер отношений описаний концептов — к действительности: они описывают действительность, но действительность особого рода — ментальную. И уж, во всяком случае, они имеют по крайней мере одно очень твердое основаниебуквальный смысл обычая, представления, верования, термина, слова. Это всякий раз — исходная точка и дальнейшего развития концепта в самой ментальной действительности, в действительно существующем коллективном сознании, и в развитии гипотезы исследователя, которую он строит по этому поводу» [Степанов, 1997, с. 55]. Отсюда совершенно естественным представляется тот факт, что некоторые положения в работе носят гипотетический характер, так сказать, «элемент интеллектуальной мистификации», что, согласно B.C. Елистратову, «<.> вполне корректно в современных научных трудах, особенно если учесть постмодернистские и деконструктивистские настроения науки» [Елистратов, 2000, с. 578].
Но что побудило нас положить в основу анализа языка немецких военнослужащих концептуально-фреймовую структуру? И какие смыслы она позволила обнаружить? Полагаем, ответ на этот вопрос лежит в плоскости того, что можно сформулировать как тезис о нерасчленнености гуманитарных.
221 знаний в современной науке о языке.
Сегодня к теории концепта обращается все большее количество исследователей. Концепт уже давно и прочно утвердился в науке о языке. И дело здесь совсем не в моде на те или иные научные концепции. Думается, «привилегированность» концепта как своего рода универсальной методики языковедческого анализа объясняется следующим образом. Процесс познания, как известно, вечен и бесконечен. Современная лингвистика.
221 «Современная лингвистика утрачивает свой собственный предмет и становится частью междисциплинарного психолого-семиотического комплекса наук о коммуникации. В языкознании усиливаются игровое (метафорическое, мифопоэтическое, философское) начало и междисциплинарные интересы — литературно-эссеистические, психологическое, культурологические. Лингвистике всегда не хватало собственных идей, поэтому ее всегда отличала широта интересов на грани всеядности. В поле зрения лингвистов оказывались не только мифопоэтические и философские концепции языка, но и популярные идеи: в XIX в. — биологиив XX в. — генетики, математики, кибернетикив последнее время — модные философские идеи термодинамики (Ильи Пригожина), включая трактовку языка в качестве синэргетического феномена» [Мечковская, 2006, с. 39]. возвращает человеку статус «меры всех вещей». Исследовать, объяснить и осмыслить «роль человеческого фактора в языке», как и посмотреть на человека как на носителя определенной мировоззренческой системы, в рамках которой и под влиянием которой он осуществляет мышление и коммуникацию, и помогает концепт.
Применительно к ^>оЫа1етргаске концепт осмысливается как структура знаний, отражающая через категорию «язык <-+ мышление культура <-» этноментальность" конкретные мировоззренческие доминанты в их временном и культурно-парадигматическом аспекте. Моделирование некоторых концептов проводилось с применением фреймовой теории, где фрейм, обладая более четкой структурой, понимается как структурная единица мышления, сосредотачивающая в себе представления, индивидуальный опыт и т. д.
При таком подходе (достижения культурологической и когнитивной лингвистики) ЪоЫаХетргасНе предстает выразителем этноментальности, культуры, исторической судьбы нации, психологии солдата.
Соотнесение в исследовании статики (этноментальность) с динамикой (общекоммуникативный дискурс, военная/военно-бытовая действительность, психология солдата) позволяют заключить следующее.
Как известно, центральное место в картине мира древних германцев занимала война. Соответственно, центрообразующим психо-когнитивным модусом в этой картине мира был модус «смелость — отвага — культ вождя». На актуализацию этих черт оказывает влияние и германский бог Один-Водан. Следы древнегерманских культурных ценностей прослеживаются в мифо-поэтике творений древних мастеров сказа. Эти общеэтнические черты древних германцев, несмотря на корректировки, вносимые с каждой сменой культурной парадигмы, находят свое отражение в будничном, духовном и культурном мировоззрении рядового немца. Архетипическая модель «зигфридо-хагенского» начала в менталитете немцев продолжает существовать и подогревается как общекоммуникативным дискурсом кайзеровской.
Германии, так и общекоммуникативным дискурсом гитлеровском Германии.
18 января 1871 года была провозглашена Германская империя. Железной рукой Отто фон Бисмарка начинается лепка нации. Актуализация имперского и немецкого наблюдается повсюду. Нация консолидируется. Кайзер, молодая, но сильная особым германским духом империя мифологизируются всеми — от приближенных к императору до художников средней руки. Будущему величию Германии способствует и создание единой армии. Первоочередная задача, стоящая перед немцем в этот период, -разбудить в себе того, кем он является a priori — воином. Подобное положение дел отвечает как внешней и внутренней политике государства, так и чаяниям рядового немца.
Аналогичный коммуникативный дискурс — имперская парадигма правления — актуализируется с приходом к власти фюрера. Нация, поставленная на колени Версальским мирным договором, вновь консолидируется. Опять же слепое восхищение властью, верноподданническое состояние общества — der Fuhrer denkt fur uns.
Но какие психологические умонастроения испытывает при этом рядовой солдат? Как смотрит на все происходящее он? Как оценивает он свое бытие и свой быт?
В стране, где военная служба ментально и исторически всегда являлась делом настоящих мужчин, отношение ко всему армейскому, как показало исследование, носит характер двоякий. Для одних армия была и остается делом чести, для других — это институт насилия и автократии. Эта двойственность во взглядах характерна и для тезауруса немецких военнослужащих.
Солдат, буквально еще вчера свободный в своем выборе человек, попадает в совершенно иную социальную и психологическую атмосферу. С характерным для всех молодых людей максималистским чувством требовательности, он начинает аттестовать всё и всех. Со свойственной немецкой ментальности любовью к порядку он дает оценку всему: «<.> из такого туго натянутого лука можно стрелять теперь по самым далеким целям» [Ницше, 2005, с. 5]. И с подобных позиций становится объяснимым многое: максимализм и молодость, этноментальное и общечеловеческое, историческое и сиюминутное. Армия с ее императивностью и иерархической структурой обостряет и без того критический взгляд немца. Как следствие, игровая модель коммуникативного поведения становится нормой жизни, придуманный язык — речевым паспортом, «карнавальный» смех — маркером мышления. Он, как правило, недоволен всем и всеми, он все подвергает сомнению. Он как будто постоянно незаслуженно обижен. Отсюда — некая разочарованность практически во всем, «<.> так что прямо-таки видишь сквозь произведение, что создатель его во многом сомневался, во многом не был уверен, что он не был доволен жизнью, что он предавался печали» [Эстетика немецких романтиков, 1986, с. 439].
Так, как показал анализ концепта «Еда», немецкий военнослужащий склонен замечать в первую очередь «недостатки» продуктов питания. Сытная и вкусная пища воспринимается им как само собой разумеющееся (это долг государства). Об этом, например, свидетельствует практически полное отсутствие маркировок, характеризующих еду положительно. Думается, что подобная точка зрения, не лишенная объективности, характерна для мышления солдата любой армии. Однако, лексическая плотность концепта.
Еда" и само семантическое наполнение данных лексем в языке немецких.
222 военных косвенно говорят нам о «вечном» немецком порядке во всем, в том числе и о порядке в сфере продовольственного снабжения в армии. Немецкий солдат, честно выполняющий свою работу (а точнее, свой долг!), просто требует этого.
Размышления как об армейском, так и о военном быте вообще характерны для солдата-немца. Реалии военной действительности, армейский.
222 Сравним с замечаниями Н. А. Бердяева: «Где коснулась бытия рука германца, там все должно быть рационализировано и организовано». «Отсюда рождаются непомерные притязания, которые переживаются немцем как долг, как формальный, категорический императив» (выделено нами — ЯМ.) [Бердяев, 2001, с. 417]. быт, внешний вид военнослужащего, военное обмундирование и его характеристики при носке — вот тот социально-психологический подтекст, который вкладывает немецкий солдат в лексемы, маркирующие предметы военной формы одежды (концепт «Обмундирование»). Одновременно с этим, военное обмундирование как знак-символ армии — это и гордость нации (воинственный дух немецкой ментальности), оно же когнитивно сопрягается и с политикой навязывания своих условий (свобода воли как одна из сторон немецкой культуры).
Болезни, как и сомнительные, с точки зрения немецких военнослужащих, методы их лечения (концепт «Тело»), метонимизируются на уровне когниции в образ тела, которое гниет и разлагается на фронте. Лексемы, созданные с целью охарактеризовать лечебные заведения и болезни, становятся своего рода психологическим маркером душевного состояния солдата. Он не только недоволен системой здравоохранения в целом, но и устал от всего происходящего.
Немецкий военнослужащий, постоянно находясь в пограничной ситуации «жизнь — смерть», ищет выход огромному психологическому напряжению. И он находит его при помощи алкоголя, табака, денег, на которые можно купить и первое, и второе (концепт «Удовольствие»). Эти временные, но единственно доступные удовольствия нивелируют его страхи, оказывают успокаивающее действие на его нервную систему. Он и сам понимает всю недолговечность, искусственность создаваемого ими эффекта, отсюда шутливые, «несерьезные» маркировки. Одновременно с этим, маркировки алкоголя и табака выступают и как яркие маркеры военного быта. Тем не менее, используя эти удовольствия, военнослужащий пытается хоть на время уйти от ужасов реальности.
Модусные компоненты словотворческой потенции немецких военных располагаются и в области философско-антропологического, идеологического дискурса эпохи (концепт «Религия»), что, разумеется, находит свое отражение в лексико-семантическом плане. Психология настоящих мужчин, как и сомнения в Боге, допускающем ужасы войны, позволяют создать свой образ служителя культа. Осмысление проблематики вопроса «церковьчеловек» принимает форму коммуникативной игры. Образ священнослужителя при этом приобретает двойственные черты: «клоун», «небесный акробат», «небесный жонглер» (контаминация комического и «высокого» -«небесного»).
Влияние общекоммуникативного дискурса на семантическое наполнение лексем БоМаХетргасИе иллюстрирует и концепт «Военная техника». Военная техника как когнитивная составляющая эпистемы носит в языке немецких солдат характер антиномический: это и гордость армии, и оправданные и неоправданные надежды, которые возлагались на военную мощь. Кроме того, осмысление военной техники осуществляется не без влияния этноментальности и национальных стереотипов — модус «свое — чужое», где «чужое» осмысляется сквозь призму «своего».
Немцкому солдату не чуждо ничто человеческое. Это «слишком человеческое» (Ф. Ницше) конституируется в тезаурусе военнослужащих как под влиянием системы служебных отношений в самой армии, так и под влиянием культуры общечеловеческих моральных ценностей (концепты «Военнослужащий», «АШюроя»). Вертикаль и иерархия власти в армии превращают его в мишень для насмешек, вызывают чувство зависти. Война высвечивает в нем все низменное и возвышенное. Ментальность и культурные традиции требуют от солдата-немца одного, война обнаруживает другое .
Особенности немецкой ментальности прослеживаются при номинировании командного состава (концепт «Командование»), где иронически высвечены такие этноментальные черты, как педантичность, целеустремленность, повышенное чувство ответственности при исполнении своего долга, возможно, возведенное для других народов в культ, немцем же понимаемое часто как добродетель.
Создается впечатление, что солдат-немец как будто постоянно пытается освободиться от иллюзий. Мифологизированная реальность, свойственная немецкому сознанию указанного периода, при столкновении с действительностью претерпевает процесс деконструкции. Подобное положение иллюстрирует концепт «Вождь», репрезентирующий ментальный «водораздел» между концептологическим восприятием понятия «власть-» во Втором и Третьем рейхах. И если кайзер осмысливается как «живой закон», а потому относительно Него не шутят, то Гитлер есть лишь вождь нации, но только до тех пор, пока нация побеждает. Как только Германия вступает в полосу военных поражений, фюрер теряет свой мистический образ, его пламенные речи превращаются в бесконечную вереницу «завоевательных» войн, которые фюрер ведет уже за души рядовых немцев. Солдат устал от всего этого. Сознание рядовой языковой личности начинает постепенно высвобождаться от имперского мировидения. И «чем контраснее являющийся облик, тем радостнее узнавание» [Эстетика немецких романтиков, 1987, с. 46].
Этот контраст мы встречаем и при репрезентации наградной системы (концепт «Знаки отличия»), где орден — семиотический по своей природе объект, предстает и как маркер социальный (почему награжден он, а не я?), трансисторический (кто наградил — кайзер или фюрер?), исторический (почему побеждают они, а не мы, и за что, собственно говоря, нас наградили?). А уже исходя из этого — мера, отгенки и цель осмеяния.
Итак, немецкий военнослужащий как языковая личность предстает перед нами в объемном и многогранном облике, затрагивающем в своем вербальном сатирическом тезаурусе практически все стороны военной и военно-бытовой действительностиличность как персона, стремящаяся посмотреть со стороны не только на происходящее, но и на саму себя. Основным элементом деконструкции действительности становятся шутка, ирония, сарказм. Основным способом словопроизводства — лексико-семантический способ. Философско-мировоззренческие установки этой личности складывались и вызревали не стихийно, а параллельно с историей страны. Значения слов здесь не просто единица индивидуального сознания, но сознания, вмещающего в себя психический, социальный, этноментальный, культурный и другие аспекты, отраженные в ее коммуникативном узусе.
Мировоззрение солдата-немца как результат соединения когнитивного уровня с прагматическим позволяет трактовать Soldatensprache двояко. С одной стороны, это <<речевой жанр" военнослужащих, используемый в повседневном коммуникативном узусе и служащий посредством эмоционально-окрашенной лексики для выражения субъективного отношения к военной или бытовой действительности. С другой стороны, этот язык есть специфический дискурс, кодирующий в своей структуре как ментальные процессы акторов, условно мыслимые как имплицитные производители новых лексем, так и экстралингвистические факторы, влияющие на характер,.
224 дух и язык .
Язык немецких военных, в первую очередь, язык иронический. Но чем обусловлена подобная ироничность? И какое логическое обоснование можно найти этому? Подобное положение дел опирается в первую очередь на психолингвистический базис. В контексте армии и войны — когда «страх уравновешивается смехом» (выделено нами — Я.М.) [Козинцев, 2002, с. 221], когда смех представляется единственной потенциальной возможностью выплеснуть накопившееся психологическое напряжение — понятие «язык солдат» становится синонимичным понятию «комическое». Как известно, данное психолингвистическое явление получает широкое распространение там и тогда, когда колебания между внутренним и внешним мирами становятся наиболее ощутимыми, когда ожидаемое входит в противоречие с действительностью. Возникает своего рода раздражение, возбуждение.
223 Ю. Н. Караулов пишет: «Возьмем такое, чисто философское понятие, как мировоззрение. С учетом того содержания, которое я вложил в характеристику уровней в структуре языковой личности, могу дать методическое определение этого понятия: мировоззрение есть результат соединения когнитивного уровня с прагматическим, результат взаимодействия системы ценностей личности, или „картины мира“, с ее жизненными целями, поведенческими мотивами, проявляющийся, в частности, в порождаемых ее текстах» [Караулов, 2010, с. 211].
224 Как верно подметил еще Н. А. Бердяев, «все материальное есть лишь символ и знак духовной действительности, все внешнее есть лишь манифестация внутреннего <.>» [Бердяев, 2001, с. 422]. Эти слова, сказанные русским философом в контексте его размышлений о природе войны, вполне уместно применить и к языку немецких военных. конфликт интерпретаций. Он либо позитивен (смешно), либо негативен (цинично). Такое раздражение (смех есть его результат) и угнетает, и вдохновляет одновременно. Возникает то, что М. М. Бахтин определил как амбивалентность и универсальность народного смехового творчества: «<.> он (смех — Я.М.) универсален, он направлен на все и на всех (в том числе и на самих участников карнавала), весь мир представляется смешным, воспринимается и постигается в своем смеховом аспекте, в своей веселой относительности- <.> этот смех амбивалентен: он веселый, ликующий иодновременно — насмешливый, высмеивающий, он и отрицает и утверждает, и хоронит, и возрождает. Таков карнавальный смех» (выделено авторомЯ.М.) [Бахтин, 1990, с. 17]. Таков в каком-то смысле и «солдатский» смех, смех как кривое зеркало жизни.
Но есть ли у этого остроумия этноментальная подоснова? Полагаем, да. «Юмор, — как известно, — явление общечеловеческое и в то же время глубоко национальное» [Кулинич, 1999, с. 6]. Возможно, эту связь необходимо искать в мировоззрении немецкого романтизма.
Ирония, оформившаяся в немецкой литературе и эстетике в период романтизма, «<.> противопоставляет объективному миру гибкий и подвижный идеал — поэтический вымысел. Идеал этот сам по себе недостижим: как бы ни было совершенно достигнуто, его всегда можно „иронизировать“ через более совершенное вымышленное». «Романтическая ирония» — это и «<.> полное освобождение от всяких законов и ограничений реальности по воле художника вследствие свободы человеческого творческого духа» [Чавчанидзе, 1974, с. 110]. «В иронии, — считал Ф. Шлегель, — все должно быть шуткой, и все должно быть всерьез, все простодушно-откровенным и все глубоко притворным. <.> Она есть самая свободная из всех вольностей, так как благодаря ей человек способен возвыситься над самим собой, и в то же время ей присуща всяческая закономерность, так как она безусловно необходима» [Литературная теория немецкого романтизма, 1934, с. 176].
В некотором смысле на подобных принципах покоится и «смеховой мир» немецкого военнослужащего — ирония, стремящаяся преодолеть прозу жизни. Далее: нельзя не заметить определенного типологического родства между осмыслением иронии романтиками и той иронией, которая сформировалась в языке немецких военнослужащих. «Как бы ни было совершенно достигнутое, его всегда можно «иронизировать» через более совершенное вымышленное. Не случайно синонимом «романтической иронии» было слово «произвол» <.> (выделено нами — Я.М.) [Чавчанидзе, 1974, с. 110]. И для романтиков, и для солдат ирония была освобождением, уходом от действительности, в каком-то смысле отказом от нее и ее неприятием. «Романтическую иронию» и «солдатскую иронию» объединяют и типологически схожие рамки пространственно-временных отношений эпохи. И там, и там — время новых идей, новых идеалов, и одновременно разочарование в них, и там, и там — субъектевизм и творческий анархизм. «Мысль романтика, — указывает A.B. Михайлов, — становится полем, на котором противоречиво сосуществуют старое и новое: с одной стороны, громадная традиция культурной истории, идеал как вневременной полюс бытия, с другой стороны, самый свежий опыт истории и непосредственное переживание происходящего. Одно реально опосредуется — обогащается, направляется другим: опыт истории вливается в романтический идеал. Однако в сознании романтического мыслителя одно продолжает спорить с другим» [Эстетика немецких романтиков, 1986, с. 9]. Этот спор одного с другим иллюстрирует и мысль немецких солдат.
Но какой он — немецкий юмор? Так, И. Гёррес в своей работе «О сочинениях Жана Поля Фридриха Рихтера» осмысливает юмор Жана Поля как чисто немецкий, подлинно немецкий. «Его юмор (в сравнении с английским — Я.М.) тверже, прочнее и забирается выше, и обретает высшую свободу». В таком понимании юмора, безусловно, угадывается ментальная характеристика нации. «Высокой, возвышенной стройной колонной, -продолжает автор далее, — возносится немец, славный, смелый, дерзкий герой с обнаженным телом <.>» [Эстетика немецких романтиков, 1986, с. 326]. Не это ли архетипический образ Зигфрида?! Полагаем, подобное остроумие, в известном смысле своего рода свободомыслие, проистекает и из свободного духа древних германцев.
Разумеется, описать подробно весь «смеховой мир» солдата-немца в рамках одного исследования невозможно. В нашей работе мы попытались проследить взаимосвязь некоторых концептов языка немецких военнослужащих в их сопряжении с общекультурным коммуникативным дискурсом Германии в указанный период. Полагаем, совокупность данных концептов и составляет концептосферу ЗоМсйетргасЬе, характерную для периода 18 711 945 гг., периода, актуализировавшего в нации в силу известных причин все «военное», и в «военном» же все «немецкое». Экстралингвистические факторы, являясь как реальностью, так и иллюзией, и стали теми декорациями, на фоне которых и под влиянием которых формировались и развивались фреймы и фрейм-сценарии немецких военнослужащих.
Рассмотренный в работе языковой пласт, как было отмечено выше, не исчерпывает всех составляющих концептосферы данного языка. Мы же, в меру своего понимания, попытались выделить общие идеи осмысления «военного» мира солдатом-немцем. Между тем сам БоШМетргаскекультурная парадигма национальной личности — может быть описан и с иных позиций, например: язык немецких солдат как явление ментальное и психическое, язык немецких солдат как явление психолингвистическое, язык немецких солдат как явление семиотическое и т. п. Наряду с этим, язык немецких солдат, может изучаться и в рамках лингвокомпаративного анализа. И даже при условии, что всякое научное знание, как известно, относительно,.
225 Схожую точку зрения мы находим у Ф. Шлегеля: «Иронический субъект понимался Фр. Шлегелем, -пишет Р. М. Габитова, — как в высшей степени свободный, произвольно творящий и себя, и окружающий мир» [Шлегель, цит. по: Габитова, 1978, с. 84].
226 «Давно уже доказана необходимость для людей расходиться на все четыре стороны, чтобы возбуждать в себе дух, — в истории это доказано сначала переселениями народов, инстинктом переселения, зародившимся в Азии, потом всем европейским, противоположным азиатскому, взглядом на вещи и, наконец, в Европе доказано Германией, которая по сравнению с другими странами всегда была вольнее и подвижнее» (выделено нами-Я.М.) [Эстетика немецких романтиков, 1986, с. 418]. эти исследования будут чрезвычайно актуальны для современной науки о языке — науки, стремящейся уйти от атомарности, с тем, чтобы выйти на кардинально иной уровень абстракции научной мысли.
