«Молодая Германия» и ее место в историко-литературном процессе Германии первой половины XIX века

Литературное движение «Молодая Германия» представляет научный интерес как одно из самобытных явлений в процессе развития немецкой литературы XIX в, которое вплоть до нашего времени не получило достаточно объективной оценки.

В европейской критике сложилась своего рода традиция рассматривать творчество младогерманцев в отрыве от общего литературного процесса и давать ему преимущественно отрицательную оценку. Но следует отметить, что причиной такой оценки послужило не только то, что сравнение творческого наследия «Молодой Германии» с литературой предыдущих периодов, действительно, зачастую оказывалось не в пользу младогерманцев, но и то, что при исследовании этого наследия использовались критерии не столько литературного, сколько политического характера. Деятельность младогерманцев как политиков и публицистов нередко заслоняла собой их участие в литературном процессе Германии, и это значительно затрудняло их объективную оценку как писателей и критиков.1.

Политические принципы нередко ложились в основу определения «Молодой Германии» как единой литературной группировки, и это, как правило, влекло за собой как значительное упрощение общей картины ее развития, так и чисто механическое определение ее временных границ.

И таким же искажающим саму сущность «Молодой Германии» упрощением становится принятое в критике мнение о младогерманцах как о «антиромантиках» и «реалистах». Это мнение основывалось на слишком прямолинейном восприятии критических высказываний самих младогерманцев и так же служило одной из причин того, что «Молодая Германия» оказывалась как бы вырванной из литературного процесса и рассматривалась вне контекста других явлений литературы.

И только с 60-х годов XX века концепция «Молодой Германии» в немецкой и европейской критике начинает изменяться. Как в работах немецких литературоведов, так и в отечественной критике утверждается определение «Молодой Германии» как литературного движения, что, на наш взгляд, более точно соответствует ее характеру и дает возможность не только выявить закономерности ее внутреннего развития, но и более точно определить ее место в общем литературном процессе Германии. И только двигаясь в этом направлении, можно будет произвести пересмотр традиционного взгляда на творческое наследие «Молодой Германии» как на своего рода литературную неудачу. Необходимость такого пересмотра, на наш взгляд давно уже назрела, так как только таким путем можно будет уточнить масштабы и характерные особенности самого движения, а также проследить его взаимосвязь с другими явлениями немецкой литературы этого времени.

Нельзя не признать, что творчество младогерманцев в целом представляет собой скорее явление второго плана в общем развитии литературы, что они, хотя и не всегда, но порой, действительно уступают в масштабности своего таланта таким крупным писателям той же эпохи как Г. Бюхнер (1813−1837), К. Иммерман (1796−1840), К. Д. Граббе (1801−1836). Младогерманцы нередко оказывались богаче намерениями, чем творческой реализацией этих намерений. Новаторские по своей сущности принципы их эстетики далеко не всегда получали адекватное отражение в их художественной практике. Но в то же время в литературе «Молодой Германии» опосредованно отразились важные закономерности не только немецкого, но и общеевропейского литературного процесса, своеобразные «подземные токи» литературы.

Следует отметить, что у «Молодой Германии» не было ни единой эстетической программы, ни определенного числа писателей, чье творчество укладывалось бы в рамки этой программы. Даже при относительно коротком «официальном» периоде деятельности «Молодой Германии» (первая половина 30-х годов) это число не было постоянным. Движение охватывало достаточно большое количество участников, но представителями его магистрального направления остаются только несколько писателей и публицистов, группирующихся вокруг Гуцкова и Винбарга.

При довольно большом общем количестве произведений младогерманцев, при их неравноценности, а также при раз яичной степени их освоенности критикой мы вынуждены были придерживаться нескольких принципов отбора материала для исследования, что и определило структуру предлагаемой работы. Данное исследование не ставит себе целью восстановить картину деятельности «Молодой Германии» во всём ее объёме, а предполагает выявить основное направление ее развития в лице наиболее крупных ее представителей. Это Карл Гуцков (1811−1878), Лудольф Винбарг (1802−1872), Теодор Мундт (1808−1861) и Генрих Лаубе (1806−1884). На периферии движения появляются такие имена, как А. Унгерн-Штернберг (1806−1868), Э. Вилкомм (1810−1886), P.O. Шпацир (1803−1854), князь Г. фон Пюклер-Мускау (1785−1871), Г. Бахерер (1813−1850). Их творчество не отражает в достаточной мере эстетические принципы «Молодой Германии» и поэтому не представляет для нас научного интереса.

С другой же стороны, предметом настоящего исследования становятся произведении таких авторов, как Г. Гейне и Л. Берне. Хотя они не имеют непосредственного отношения к «Молодой Германии», та полемика, которую вели с ними ее члены, в определенной степени позволяет уточнить место младогерманского движения в общей картине немецкой литературы и поэтому их сложные взаимоотношения с движением, их спор с младогерманцами будут рассмотрены нами в особых разделах работы.

Литературный спор уже несколько иного характера представляет отношение младогерманцев к Гете и Просвещению в целом, анализ этого отношения так же должен уточнить место «Молодой Германии» в литературном процессе. Этому анализу будет посвящен отдельный раздел -" Гете и «Молодая Германия» .

При отборе произведений для литературоведческого анализа мы при держивались жанрового принципа, исходя из целого ряда причин. Публицистика «Молодой Германии», представляющая довольно своеобразную и значительную сторону ее наследия, будет затрагиваться нами только в связи с проблемами литературы и эстетики. Политические публикации младогерманцев принадлежат скорее истории журналистики Германии и изучены достаточно хорошо.2 В силу этого мы не будем на них останавливаться.

Драматургия «Молодой Германии» также не будет исследоваться нами, поскольку она представляет, на наш взгляд, наименее ценную часть в ее наследии. Исключение составляет только трагедия К. Гуцкова «Уриэль Акоста», которая значительно выделяется на общем фоне младогерманской драматургии. Постановка этой трагедии в германском и российском театре представляет собой интересное явление в истории таетральной культуры. «Уриэлю Акосте» будет посвящен особый раздел.

Жанры малой прозы «Молодой Германии», очерков и эссе, не представляют, на наш взгляд, интереса как предмет самостоятельного научного исследования.3.

Главный аспект нашего исследования будет представлять проза Гуцкова и его романы — жанр, составляющий наибольшую художественную ценность в творческом наследии «Молодой Германии» и наиболее полно отражающий характерную для нее тематику и проблематику. Широкое развитие жанра романа в младогерманской литературе могло бы послужить наглядным примером того радикального «поворота к прозе», и именно к прозе на современную тематику, который происходит в 30-е годы во всей немецкой литературе.

Важным вопросом является определение временных границ «Молодой Германии». Во многих критических работах продолжительность ее деятельности определяется несколько механически — с начала 30-х годов и до 1835 года, до официального запрета бундестага на ее деятельность. Мы же предпримем попытку доказать, что в творчестве наиболее крупных ее деятелей, таких как Гуцков и Мундт, вплоть до 50-х годов сохранялась внутренняя связь с основными принципами эстетики и общим кругом проблем «Молодой Германии» .

Период 30−40-х годов, на который приходится творческая деятельность младогерманцев, охватывает такое множество сложных и противоречащих друг другу явлений в области политической, социальной и культурной жизни страны, что до сих пор для него не выработано единого и однозначного определения.

После подъёма национального самосознания в период борьбы с наполеоновским вторжением, после манифестации студентов в Вартбурге (18 октября 1817г), посвященной четырёхлетию Лейпцигской битвы и трехсотлетию Реформации, начинается реакция правительств, издаются «Карлсбадские постановления» (1819), ставшие воплощением антинациональной и антилиберальной политики Меттерниха, влиянию которой подчинилась и Пруссия. Следующий общественный подъём будет связан с Июльской революцией во Франции (1830), за ним опять последует временный спад и следующий подъём, завершившийся заключением Таможенного союза в 1834 г, союза, который создаст экономическую основу для дальнейшего объединения страны. Начинается и всё более ускоряется рост промышленности, строительство железных дорог, те сдвиги в экономике, которые подготовят промышленную революцию 1860-х годов. Складывается общенемецкий язык. Но политическая ситуация фактически не изменяется. Но в это же время в крупных государствах Германии начинается борьба за введение конституций и возникает либеральное движение, с которым, отметим, и будет связана деятельность младогерманцев. Следует отметить, что историческая ситуация, складывающаяся в 30-е годы в Германии, была лишена такой социальной базы, как широкие рабочие массы и активное рабочее движение. Все социальные процессы развивались в достаточно завуалированной форме. И пути к объединению Германии мыслились либералами и демократами исключительно как пути культурного объединения, создания единого языка, литературы, науки и т. д. Отсюда происходит то новое значение, которое обретает пресса и журнальная полемика — несмотря на все строгости цензуры. Публицистика «Молодой Германии» сыграла определенную роль в развитии либерального движения. Подъёмы и спады общественного движения, система доносительства, резкое усиление правительственных репрессий, нередко несоизмеримых со степенью виновности тех, кто был им подвергнут, — всё это создавало крайне пеструю и неоднозначную картину социальной и политической жизни Германии, своего рода «смутное» время, которому придет на смену уже «предмартовский этап», время подготовки к революции 1848 года.

Общая картина развития литературы Германии в 30−40-х годах тоже достаточно сложна и неоднозначна. Еще продолжается развитие романтизма, создают свои произведения А. Шамиссо (1781−1838) и Й. Эйхендорф (1788−1857), вступает в период творческого расцвета Э. Мёрике.

1804−1875), но уже начинается время радикальной переоценки ценностей, связанной с кончиной И. В. Гёте (1749−1832), и напряженных поисков путей к новой литературе. Особое значение для немецкой литературы в целом и для «Молодой Германии» в частности имеет творчество Г. Гейне (1797−1856), который уже к 20-м годам вступает в пору своей творческой зрелости.

При этом нельзя исключить из общей картины литературного развитие и так называемую «тривиальную литературу», которая именно в условиях Германии (развитие типографского дела, многовековая традиция издания книг для народа) получает широкое распространение и не только привлекает к себе интересы массового читателя, но и оказывает определенное влияние и на литературу «первого плана» .

В отечественном литературоведении «Молодой Германии» сравнительно с другими этапами развития немецкой литературы было посвящено мало работ. Это, в первую очередь, глава «Молодая Германия» в третьем томе «Истории немецкой литературы» (АН СССР, 1966), написанная М. Л. Тройской, и отчасти диссертация Р. Ю. Данилевского «Молодая Германия» и русская литература" и написанная на ее основе одноименная монография (1969). В соответствии с поставленными авторами задачами оба эти исследования фактически представляют собой обзоры литературы 30-х годов в её наиболее характерных чертах.

Как мы уже отмечали, первоначальная оценка «Молодой Германии» в современной ей критике была отрицательной, и трансформация ее концепции будет происходить в направлении если не полной ее «реабилитации», то хотя бы более объективного ее истолкования. И при этом сама история критической оценки творчества младогерманцев, трудного пути к более точному определению ее ценности идет как бы параллельным курсом к общей истории страны.

Следует отметить, что при всём довольно негативном отношении критиков, да и читательских кругов к творчеству младогерманцев (для читателей, пожалуй, только произведения К. Гуцкова составляли исключение и пользовались успехом еще несколько десятков лет), — она продолжает представлять для критики непреходящий интерес, своего рода загадку, «белое пятно», к которому прокладываются всё новые пути. И в истории критики происходили не только «всплески», но и возникали настоящие «пики» такого интереса к творчеству младогерманцев, когда выходило сразу множество работ — от статей до монографий, когда вдруг особенно остро начинает ощущаться какая-то внутренняя родственность и схожесть «неблагополучного» периода литературы, да и самой истории с современностью. Следует отметить, что такие «всплески» интереса приходятся, как правило, на периоды наибольшей социальной активности в стране, поисков новых путей решения важнейших вопросов в социальной жизни и политике. Так, большое количество работ о «Молодой Германии» было создано на рубеже Х1Х-ХХ веков, потом в 20-е, затем 60-е и в 90-е годы.2.

Крупный исследователь периода 30−40-х годов Ф. Зенгле подчеркивает эту «избирательность» интереса к «Молодой Германии» как к явлению прежде всего политического характера и в связи с этим намечает задачи уже более специального, литературоведческого её исследования. «Стремление к демократизации в современной германистике придало „Молодой Германии“ примерно с 1966 г еще один акцент. Послевоенное поколение интеллигенции в аденауэровской Германии, казалось, почувствовало некоторую симпатию к молодому поколению интеллигенции меттерниховской Германии. Вне политической заинтересованности навряд ли стали бы интересоваться младогерманцами, их движением как чем-то целостным! Определение литературной ценности, качества („Молодой Германии“ — Е.К.) еще предстоит произвести.» 3.

Наивысший «пик» интереса к ней приходится на период, предшествующий объединению страны в 1991 году. Многочисленные критические исследования конца 80-х — начала 90-х годов представляют собой попытку уже такой радикальной переоценки творческого и теоретического наследия младогерманцев, что это может уже послужить свидетельством принципиально нового подхода как к эпохе в целом, так и к «Молодой Германии» .

Начало этого процесса в критике ФРГ можно определить довольно точно, поскольку оно было отмечено достаточно крупным событием — в 1985 году в Дюссельдорфе, в Институте Генриха Гейне был проведен коллоквиум в связи со 150-летием печально знаменитого запрета бундестага от 10 декабря 1835 года на деятельность «Молодой Германии». Труды этого коллоквиума были изданы в 1987 году. И уже в предисловии к этому сборнику докладов его редакторы И. Крузе и Б. Кортлендер пишут, что поводом для коллоквиума следует считать не только и не столько календарную дату запрета, сколько то, что уже давно назрела необходимость дать новую, более точную оценку той традиции, которая «слишком долго замалчивалась и слишком мало культивировалась, традиции в нашей истории и нашей литературе, которая, наверняка, именно поэтому уже в нашем столетии не смогла выдержать испытания на прочность.» 4.

И большинство выступающих на коллоквиуме (это были, как правило, ученики крупных учёных-германистов: уже упомянутого нами Фридриха Зенгле и Бенно фон Визе, авторов фундаментальных работ по истории немецкой литературы) посвятили свои доклады уже не вопросам принадлежности тех или иных авторов к «Молодой Германии» или уточнению ее временных границ, а более кардинальным проблемам, предполагающим определение «исторического места» «Молодой Германии» в литературном процессе страны, и при этом особое значение придавалось младогерманской критике, той области, в которую они как новаторы внесли достаточно весомый вклад.

Редакторы отмечают, что «новое качество», достигнутое в научной дискуссии по проблемам этого литературного движения, стало возможным еще и потому, что к этому времени уже появились репринтные издания многих важных текстов и сборников текстов с комментариями, что дало возможность восполнить пробелы в общей картине — ведь до этого многие произведения младогерманцев переиздавались только в отрывках.

Крузе и Кортлендер рассматривают «Молодую Германию» как особенно важное для общего процесса развития немецкой литературы и происходящее в специфических условиях германской действительности литературно-политическое движение. «Критический импульс, который исходил от младогерманцев и в кратчайшее время вызвал в Германии публичные дебаты, выходящие за рамки литературы, не угас и после запрета и отказа некоторых младогерманцев от своих убеждений. Он включился в тот и подземный ток критической, подрывающей устои традиции, которая всегда существовала в немецкой литературе, но которая почти заглушалась громким и нередко отдающим холодом журчаньем того течения, которое направлялось по официальным каналам. этот и сам по себе не слишком сильный ток критической традиции в нашей истории литературы всегда подвергался опасности недомыслия и нападков. И целью наших усилий, когда мы организовывали выставку (по истории „Молодой Германии“ — Е.К.), проводили коллоквиум и издавали этот сборник его трудов, — было расширить и укрепить русло этого потока, открыв к нему доступ широких читательских кругов, и дать новые импупьсы его исследованию.» 5 И, действительно, после коллоквиума в Дюссельдорфе начинается новая фаза в исследовании, которую можно было бы условно обозначить как «реабилитацию» этого движения.

История изучения движения, та значительная трансформация, которую уже претерпела и претерпевает еще в наше время ее концепция, должна восприниматься на общем фоне истории критики по литературе 30−40-х годов. Как отмечает Й. Германд, если в периодизации немецкой литературы до начала 20-х годов XIX века сохраняется единообразие — «рококо, чувствительность, Просвещение, „Буря и натиск“, классика и романтизм», если с 1848 года появляется «поэтический» или «бюргерский» реализм и далее — натурализм, экспрессионизм и т. д., то период с 1815 по 1848 год только «порождает до сих пор в германистике противоречивые мнения о нем» .6.

Если критики в XIX веке не ставили перед собой задачи разграничения немецкой литературы по периодам и в основном исследовали ее жанры или более или менее ясно обозначившиеся движения, течения и направления, то с начала XX века начинается новый этап в литературоведении Европы и Германии, для которого характерно стремление к более точному разграничению истории купьтуры и литературы на отдельные периоды. И проблема «Молодой Германии» привлекает внимание критиков уже как явление, находящееся в контексте достаточно сложного исторического, культурного и литературного периода, настоятельно" требующего своего определения. Первые шаги в этом направлении предпринимаются в фундаментальных исследованиях И. Прельса и Г. Хубена, вышедших на рубеже XIX—XX вв.еков.7.

Особенно высоким будет подъём интереса к «Молодой Германии» в период, наступивший после Второй мировой войны. С появлением ФРГ и ГДР начинается новый этап в дискуссии о периоде 1815−1848 годов во всех областях жизни страны. Здесь намечаются три основные концепции этого периода, причём все три достаточно условны и не в состоянии охватить всего многообразия явлений и проблем, нередко противостоящих и противоречащих друг другу. И в связи с этими тремя концепциями выделяются три основные направления в исследовании «Молодой Германии» .

К первому из них принадлежат работы, в которых эта эпоха рассматривается как Реставрация, основное содержание которойсоциальные и политические процессы консервативного характера. К фундаментальным исследованиям такого плана относятся работы самого Германда и сборник статей под его редакцией.8.

Второе направление представляют собой исследования скорее исторического характера, рассматривающие эпоху 30−40-х годов как «предмартовскую» («Vormarz»)^т.е. исключительно как подготовку революции 1848−49 годов, как нарастание революционных настроений в германском пролетариате и т. д.9 Именно вокруг этой концепции и возникало больше всего споров между критиками из ГДР, находившими в «предмартовской» эпохе и собственно в литературе только развивающиеся «по восходящей» революционные тенденции, и критиками из ФРГ, рассматривающими развитие культурных и политических процессов этой эпохи с «бюргерских» позиций. Особый интерес в этой связи представляет изданный в восточном Берлине в 1977 году сборник «Предмет спора — предмартовская эпоха», в котором объединены статьи критиков ГДР и ФРГ.

Следует отметить, что негативная оценка «Молодой Германии», предвзятое отношение к ее авторам и их творчеству в критике ГДР были в первую очередь обусловлены тем, что они представляли не революционные, а либеральные силы. Но если исходить из масштабов Германии, из реальной расстановки ее политических сил, которые действовали в разобщенных германских государствах, то следует признать, что «Молодая Германия» на какое-то время взяла на себя роль передового отряда прогрессивных сип. И такая оценка публицистики и художественного творчества отразилась в работе А. Эстермана «Политический авангард 1830−40. Документация к.

Молодой Германии" .

Но наиболее продуктивен и перспективен, на наш взгляд, тот подход к исследованию «Молодой Германии», который намечается на основании третьей концепции, которую можно достаточно условно обозначить понятием «бидермейера», выступающего как главенствующий художественный стиль 30−40-х годов, «эпохи бидермейера». Здесь в первую очередь следует упомянуть фундаментальную работу Фр. Зенгле «Время бидермейера.

Литература

в период между Реставрацией и революцией 1814−1848." 11 При всей спорности этой работы, при внешней расплывчатости самого термина «бидермейер», обозначающего определенный стиль и относящегося скорее к области искусствоведения, чем литературоведения, -именно в книге Зенгле дается наиболее точная картина эпохи, для которой было характерно сочетание революционных устремлений и стремления к устойчивости, к социальным преобразованиям мирным путём. Как отмечает сам Зенгле, его книга является своего рода итогом, завершающим целый этап в исследованиях литературы и культуры 30−40-х годов. Важный вывод, к которому приходит Зенгле, в общих чертах заключается в том, что «эпоха меттерниховской Реставрации, как и почти все исторические эпохи, не представляет собой замкнутого единства, что наряду с более или менее консервативным бидермейером существовала и либерально-революционная оппозиция младогерманцев.» 12.

Такой диалектический подход выгодно отличает работу Зенгле от исследования Б. Бауман и Б. Оберле, 13 где подчёркивается — «эпигонское» содержание этой эпохи — эпохи, которая не смогла освободиться от «пережитков» классики и романтизма. Бюргерство, отстраненное от государственной политики и вынужденное вести пассивный образ жизни, создает идеал «тихого счастья в кругу семьи», который и отражается в стиле бидермейер. И хотя исследовательницы рассматривают и другие моменты эпохи — материальный и промышленный прогресс, который воспринимался как угроза «тихому счастью» и порождал у многих писателей этой эпохи настроения растерянности, «резиньяцию», меланхолию, а некоторых из них доводил до самоубийства, — тем не менее, картина эпохи в этом капитальном труде не предстает как достаточно сложная и многообразная и, в частности, проблема «Молодой Германии» не получает должного освещения.

Возвращаясь к исследованию Зенгле, отметим, что ему удалось не только довольно точно определить место «Молодой Германии» в общем историко-культурном и литературном процессе, но и наметить круг наиболее важных проблем, связанных с публицистикой и художественным творчеством младогерманцев. Так, Зенгле предлагает более объективный и дифференцированный подход к проблеме соотношения романтических и реалистических элементов в творчестве «Молодой Германии». Он утверждает: «.не может быть полностью исключена попытка истолковать эпоху бидермейера как особый немецкий вариант позднего европейского романтизма. И если до сих пор в немецкой истории литературы было принято скорее рассматривать и подчёркивать отступление в том числе „Молодой Германии“ от романтизма, чем отступление реалистов от всех направлений эпохи бидермейера, — то я после многолетних и упорных попыток разграничения должен заявить, что критика бидермейера с позиций реализма была чистейшей вырубкой его под корень („КаШвс!^“), в то время как не только благодаря тому, что еще были живы многие, в высшей степени творчески продуктивные романтики (годы их рождения примерно после 1788 — Эйхендорф), а прежде всего тому, насколько романтизм не утратил свою притягательность для более молодых поколений (например, Мёрике, год рождения 1804), — он был еще подобен могучему, полному жизни дереву, возвышающемуся посреди бидермейеровского леса.» 14 Но следует отметить, что само использование метафоры «вырубки леса под корень» («КаМвсИ^») в работе Зенгле может служить своеобразным свидетельством того, что для исследователя период 30-х годов XIX века в немецкой литературе в известной степени ассоциируется с послевоенным временем, когда в ФРГ возникла так называемая «КаШвсЬ^ШегаШг» — «литература нулевого часа», которая должна была порвать со своим нацифицированным прошлым. Но Зенгле использует эту метафору в отрицательном плане — бидермейер как раз не столько исключает, сколько сопрягает в себе разные и нередко противоречащие друг другу течения, что приводит к достаточно интересному и, как мы увидим, плодотворному, синтезу. Но в то же время Зенгле проводит различие между младогерманцами и поколением поздних романтиков, к которым он относит Мёрике, Дросте, Штифтера, Готхельфа и др., и для которых характерна «наивность, отсутствие склонности к философии и до известной степени — христианство» .15 «Положительные и отрицательные возможности романтизма воплощаются (и приносят богатый поэтический урожай!) в обоих направлениях — поэзии бидермейера и поэзии мировой скорби, в то время как младогерманцы и младогегельянцы жили уже более в будущем и поэтому реже, только в моменты выступлений против собственной партии (Гейне, Геббель) приходили к поэтическому воплощению современности.» 16.

Далее Зенгле обращается к такой важной проблеме как отношение младогерманцев к философии Гегеля и их конфликт с младогегельянцами. Влияние философии Гегеля, а также полемика с ней не раз проявится в художественной прозе «Молодой Германии» и в первую очередь — у Гуцкова и Мундта. Как отмечает Зенгле, «младогегельянская критика значительно изменила сам климат эпохи Реставрации. И хотя младогегельянцы не смогли одержать победы, эта критика способствовала переоценке прежних направлений и тем самым — в опосредованной форме — развенчанию всей традиции иррационализма в Германии.» 17 И для всех младогегельянцев было характерно «отрицание, презрение к «Молодой Германии» .18.

Также следует отметить отношение Фр. Энгельса выступавшего с позиций младогегельянцев, к деятельности младогерманцев, его отзывы о слабых сторонах их творчества и о тех разногласиях между ними, когда «принципы исчезали и речь шла только о личностях». Оценка Энгельсом «Молодой Германии» долгое время воспринималась в отечественной критике как однозначно отрицательная и послужила основанием для негативной оценки в отечественной критике прошлых лет всего младогерманского наследия, для ставшего уже традиционным выключения «Молодой Германии» из общей картины литературного развития. Энгельс, чьи первые статьи печатались в журналах младогерманцев, был достаточно близко знаком с движением в целом и с его представителями как творческими личностями и деятелями политики и культуры, чтобы дать более объективную и точную оценку. А в своей статье о лекциях Александра Юнга о современной литературе немцев Энгельс подчёркивает связь «Молодой Германии» и ее эпохи, которая и определила внутренние противоречия и слабые стороны ее творчества: «Молодая Германия» вырвалась из неясности неспокойного времени, но сама еще оставалась в плену этой неясности. Мысли, бродившие тогда в головах в смутной и неразвитой форме и осознанные лишь с помощью философии, были использованы «Молодой Германией» для игры фантазии. Младогерманцы благодаря внешнему блеску их произведений, остроумному, пикантному, живому стилю, таинственной мистике, в которую облекались главные лозунги, а также возрождению критики и оживлению беллетристических журналов под их влиянием, привлекли к себе вскоре массу молодых писателей. Старая, бесцветная беллетристика должна была отступить под напором юных сил и «молодая литература» заняла завоеванное поле, поделила его между собой — и во время этого дележа распалась." 19 Особое значение Энгельс придает творчеству Карла Гуцкова. В статье «Современная литературная жизнь» (май — март 1840) он пишет: «Литературное творчество и стремления Гуцкова носят характер ярко выраженной индивидуальности. Весьма немногие из его многочисленных произведений оставляют после прочтения чувство полного удовлетворения, и все же нельзя отрицать, что они принадлежат к числу самых выдающихся в немецкой литературе за последнее время, начиная с 1830 года.» 20.

В последние десятилетия общая картина исследований «Молодой Германии» изменилась еще и в связи с тем, что началось переиздание произведений младогерманцев, которые до сих пор переиздавались только в отрывках, что сильно затрудняло их восприятие читателями. В наше время уже появились переиздания романов К. Гуцкова «Валли, сомневающаяся» и «Рыцари духа», репринтное издание романа Т. Мундта «Мадонна» .

Среди новейших критических работ по «Молодой Германии» наибольший интерес представляют исследования Г. Коопмана, Г. Фонхофа и Т. Тераоки. Г. Коопман в своей работе подводит итог многолетних изысканий.

Еще в 1970 г. в Штуттгарте вышла его книга «Молодая Германия». Анализ ее самосознания" .21 И уже в этой работе Коопман намечает новые пути исследования, открывая такие черты самосознания младогерманцев как их стремление вернуться к своим корням, опереться на опыт двух великих эпох немецкой литературы — Просвещения и романтизма. Коопман показывает, что декларированное ими стремление создать «новую литературу для новой Германии», их напряженные поиски новых путей нередко обретали форму поисков связей с предшествующими эпохами немецкой литературы.

В то же время, в концепции Коопмана, которая получит свое развитие уже в его следующей книге о «Молодой Германии», вышедшей в 1993 году22, есть некоторые спорные моменты. И если мы можем принять, хотя и с оговорками, предлагаемый Коопманом принцип различия между творчеством младогерманцев и пред мартовской литературой (предмартовский период, по Коопману, начинается в немецкой литературе около 1840 года и характерной его особенностью является то, что появляющиеся в это время произведения «политизированы в несравненно большей степени, чем произведения младогерманцев» 23), то не могут не вызвать сомнения хронологические границы, которые он устанавливает. Согласно концепции Коопмана, «Молодая Германия» органически связана со свободолюбивыми веяниями, возникшими еще во время антинаполеоновского движения, т. е. в первые десятилетия XIX века, а завершается ее развитие в начале 40-х годов, она фактически уступает место «предмартовской литературе». С нашей же точки зрения, период зарождения младогерманского движения, как мы уже указывали выше, следует отнести к началу 30-х годов, в особенности если принять во внимание специфику этого периода в условиях Германии. Ведь и сам Коопман уже в другом месте точно указывает на Июльскую революцию 1830 года как на исходный рубеж, с которого начинается история «Молодой Германии». Начало 40-х годов мы бы тоже не стали рассматривать как финальную стадию «Молодой Германии». Ведь творческий путь многих ее писателей еще продолжался и именно в том «русле», которое было проложено еще в 30-е годы, т. е. они оставались в своем творчестве младогерманцами. И романы Карла Гуцкова, представляющие собой крупное явление в немецкой литературе и сохраняющие явственную связь с младогерманской традицией, с эстетическими принципами Винбарга и Мундта, были созданы уже в конце 40-х и 50-х годах («Рыцари духа», «Римский волшебник» и др.).

Также мы не можем согласиться с Коопманом и в том, что Гейне принадлежит к «Молодой Германии», причём исследователь даже не останавливается на этой проблеме, настолько тверда его убежденность. Но ведь тот же Коопман утверждает, исходя из общей концепции «Молодой Германии», что прогрессивная политическая позиция автора еще не достаточна для того, чтобы причислить его к этому движению.

Коопман дает достаточно объективную оценку творчеству младогерманцев. Как мы помним, большинство работ, посвященных этому периоду, фактически ограничивалось критикой в ее адрес, которая, следует признать, была достаточно справедливой по отношению к ее слабым сторонам. Но Коопман подходит к ним уже с другой позиции и рассматривает эту внутреннюю «хаотичность», «текучесть», отсутствие общей теоретической программы, рыхлость внутренней структуры в произведениях младогерманцев как следствие их принципиального поворота к реальности, к проблеме своего времени, которое воспринималось самими писателями как сложный переходный период.

Анализируя документы и тексты «Молодой Германии», Коопман вырабатывает новый подход к ней — как к литературному движению, представляющему целый спектр «отдельных позиций, мнений и утверждений», который, однако, имеет ясно очерченные контуры. В целом же творчество младогерманцев, согласно концепции Коопмана, это «экспериментальное поле литературы», которая ставит себе целью постижение современной действительности и в связи с этим выдвигает на первое место жанры прозы.

Через всю книгу Коопмана проходит утверждение, что младогерманцы не были ни революционерами, ни ниспровергателями общественного порядка, ни верными последователями сен-симонистов. Но их значение для немецкой литературы в другом. «Младогерманцы, конечно, могли мечтать о политической революции — глобально или по конкретному поводу, связанному с актуальными проблемамино они положили начало революции в литературе. И дело не только в том, что были отменены традиционные классические представления о порядке и стиле, — быпи открыты новые виды литературы, развивались ее смешанные формы, утверждал себя высоко дифференцированный, часто неоднозначный способ повествования, который уже намечался в отдельных моментах романтизма и который только теперь получил прочную основу в новом подходе писателей к действительности, и только такой подход мог сделать возможными оппозиционные выступления против старой манеры повествования, свойственной классике.» 24 И далее Коопман указывает на то, что само понятие объективного подхода к жизни, к которому призывали еще Гёте и Шиллер, наполняется у младогерманцев уже совершенно иным содержанием. Обратившись к современности, младогерманцы, как мы помним, воспринимали её в первую очередь как сложную «переходную» эпоху, исключающую какой-либо однозначный к себе подход и являющую собой картину «многообразия и загадочности». «Младогерманская литература разрабатывала новые формы изображения (действительности. — Е.К.), которые исходили из относительности воззрений и явлений. Именно в этом и заключается собственно революционное этого движения.» 25 И Коопман показывает, как в прозе младогерманцев происходит отход от линейного развития сюжета, от единого ракурса, в котором подается материал с авторской позиции — как это было характерно для предыдущих эпох развития немецкой и европейской литератур. И младогерманцы переходят к более сложной художественной системе своих прозаических произведений, наиболее наглядным проявлением которой и станет «синхронный» роман К. Гуцкова «Рыцари духа» (1852).

Работа Г. Фонхофг, а «От буржуазного индивидуума к социальным вопросам» 26 посвящена более узкому кругу проблем, связанным с творчеством Карла Гуцкова — самой крупной фигуры во всём движения. Книга Фонхоффа представляет собой фундаментальное научное исследование, основывающееся на скрупулёзном анализе огромного материала — всей романистики Гуцкова, в числе которой — несколько многотомных романов. Уже сам выбор направления исследования позволяет рассматривать его автора как своего рода оппонента названного выше Г. Коопмана. Ведь Коопман неоднократно подчёркивал, что хотя младогерманцы и провозгласили главной задачей новой литературы отражение современности, но на деле, в их произведениях, реальная действительность Германии 30-х годов предстает в достаточно идеализированном виде. Задачей первостепенной важности, отмечает Коопман, оставалось для младогерманцев не столько отображение «социальных проблем», сколько «самой жизни», которая, однако, с необходимостью включала в себя и эти проблемы. Фонхофф же делает предметом исследования именно картину жизни германского общества, его различных слоев в романах Гуцкова, т. е. то, что может представлять познавательный интерес для современного нам читателя.

Книга японского исследователя Таканори Тераоки «Стиль и стилевой дискурс «Молодой Германии» 27 представляет в истории немецкой литературной критики последних лет событие столь значительное и неординарное, что откликом на него явилась солидная статья С. Биверт28, которую, в свою очередь, можно рассматривать как вклад в историю изучения «Молодой Германии», как еще один шаг к ее реабилитации и, как пишет Биверт, — к избавлению ее от статуса «Золушки немецкой литературы XIX века.» 29.

С изданием книги Тераоки разрешается еще одна давно уже назревшая проблема — популяризируется не только само движение в целом, но и доносится до читателя чрезвычайно обширный материалот теоретических работ («Искусство немецкой прозы» Т. Мундта, «Эстетические походы» Л. Винбарга и т. д.) до художественных произведений младогерманцев (путем подробного анализа их стиля), включая даже те произведения, которые не были в свое время напечатаны.

Тераока уже в первых главах своей книги показывает глубинную связь между генезисом нового стиля и драматической историей самой «Молодой Германии», те объективные факторы социального и политического порядка, которые вынуждали младогерманцев отступать от своих принципов и разрушать уже сложившийся стиль.

Тераока раскрывает сущность дискуссии, развернувшейся вокруг стиля младогерманцев уже среди их современников. Одни критики считали его символом новой эпохи в литературе, их оппоненты же находили в нем проявление «болезненности», «тщеславности», «чрезмерной пышности» и даже «замену духовной пустоты». Но при этом, продолжает Тераока, и те, и другие не могли не признать, что младогерманцы совершили настоящую революцию в стиле немецкой прозы. И в течение еще долгого времени стиль фактически будет оставаться той стороной их творчества, ценность которой не подвергалась сомнению.

На примере конкретного анализа как теории, так и практики в области стиля Тераока показывает, как Гуцков, Винбарг, Лаубе и Мундт вырабатывали стиль, который, согласно их концепции, должен был выполнять социально значимую роль — преодолевать характерную для немецкого языка «учёность» и школьную риторику, отойти от «стиля канцелярии и церкви», стать более простым и ясным и, в конечном счёте, превратиться в средство «эмансипации прозы» .

Круг намеченных нами проблем и характер отобранного материала для исследования определили структуру предлагаемой работы. Она состоит из Введения, четырех глав и Заключения. Научный аппарат исследования вынесен в Приложение. Основная часть работы посвящена как анализу проблем общетеоретического характера («Эстетика „Молодой Германии“, Молодая Германия» и Гете", «Гейне, Берне и «Молодая Германия»), так и исследованию художественного творчества Гуцкова, Лаубе и Мундта. В Заключении подводится итог исследованию и прослеживаются связи «Молодой Германии» с последующими этапами немецкой литературы.

Заключение

.

1 Biedermeier-Vormarz-Burgerlicher Realismus. Stuttgart, 1989, S.220.

2. С. В. Тураев. В кн. История всемирной литературы, М., t. VII, с. 370.

3. Т.Манн. Собр.соч., в 10 т. Т.10. М., 1961, с. 21.

4. там же, с. 16.

5. там ие, с. 16.

6. А. В. Михайлов. Детализация действительности у Теодора Фонтане. В кн. Типология стилевого развития Х1Хв., М., 1977, с. 436.

7. там же, с. 443.

8. M.Swales. Epochenbuch Realismus. Romane und Erzahlungen, Grundlagen der Germanistik, Bd.32, 1996.