Парадигма обрыва в романистике И.А. Гончарова: «Обыкновенная история», «Обломов», «Обрыв»

Поэтика И. А. Гончарова представляла интерес для критиков с самого начала его творческого пути. Необычайная сила дарования художника была осознана его современниками, а противоречивая личность писателя, сложнейшие психологические проблемы, возникшие в процессе эволюции творчества художника, стилистические особенности его прозы заставляли многие поколения литературоведов обращаться к загадке И. А. Гончарова, рассматривать его творчество в самых различных аспектах.

Творчество И. А. Гончарова находилось и находится в поле зрения ведущих гончарововедов: А. И. Батюто, JI.C. Гейро, Е. А. Краснощековой, В. Н. Криволапова, Ю. М. Лощица, Е. И. Ляпушкиной, В. И. Мельника, Т. В. Мельника, И. Н. Мещеряковой, В. А. Недзвецкого, Т. И. Орнатской, О. Н. Осмоловского, М. В. Отрадина, Н. И. Пруцкова, З. Т. Прокопенко,.

A.П. Рыбасова, Н. Д. Старосельской, М. В. Строганова, В. А. Туманинова,.

B.И. Тихомирова, А. А. Фаустова, Е. Г. Эткинда, др. исследователей, которые вводят в научный оборот неизвестные материалы и намечают множество продуктивных подходов к изучению наследия писателя.

Дополнительным стимулом к всестороннему исследованию творчества И. А. Гончарова служит проведение юбилейных Гончаровских конференций и издание материалов этих научных форумов.

Выход в серии «Литературные памятники» романа И. А. Гончарова «Обломов», научно подготовленного Л. С. Гейро, и в серии «Литературное наследство» новых материалов и исследований («И. А. Гончаров. Новые материалы и исследования») — защита диссертаций по творчеству Гончарова — свидетельство все возрастающего интереса к наследию писателя.

Но сколь многообразной и интересной ни была бы научная литература о творчестве И. А. Гончарова, глубина поэтики писателя неисчерпаема. Как любое классическое произведение, аккумулирующее в себе множество смыслов, трилогия И. А. Гончарова открыта многочисленным интерпретациям. Это дает основания для изыскания новых смысловых и художественных нюансов, заключенных в слове, в сюжете, в семантике образов писателя. Нам представляется, что интересной в этом отношении может быть попытка изучения творчества И. А. Гончарова с позиций построения парадигмы обрыва в его романах.

Объектом диссертационного исследования являются романы И. А. Гончарова «Обыкновенная история», «Обломов», «Обрыв». Выбор данных произведений писателя обусловлен рядом причин: во-первых, традиционным рассмотрением этих романов как «единого целого», «трилогии" — во-вторых, тем, что анализируемая трилогия содержит сквозные образы, интерпретация которых в контексте данных произведений позволит уточнить глубинный смысл парадигмы обрыва в трилогии писателя.

Слово обрыв в романах И. А. Гончарова «Обыкновенная история», «Обломов», «Обрыв» вступает в различные парадигматические отношения. Поэтому предметом исследования данной работы является парадигма обрыва в творчестве И. А. Гончарова.

Основная цель работы — исследовать смысловое наполнение парадигмы обрыва, выполняющей функцию организации текста в трилогии И. А. Гончарова.

Обозначенная нами цель работы конкретизируется в ее задачах:

— определить понятие парадигмы и место парадигмы обрыва в трилогии И. А. Гончарова;

— охарактеризовать доминантное слово обрыв и порождаемые им ассоциативные ряды, рассмотреть иерархические отношения между ними;

— исследовать факторы (лингвистические, мифопоэтические, фольклорные и др.), обусловившие особенности парадигматики обрыва в произведениях И. А. Гончарова;

— показать, что одно из оснований включения романов И. А. Гончарова «Обыкновенная история», «Обломов», «Обрыв» в трилогию — схожесть парадигматики.

1 Здесь и далее ключевое для нашей работы слово в тексте выделяется курсивом.

Работ, специально посвященных изучению парадигмы обрыва в романистике И. А. Гончарова, до настоящего времени нет, однако можно выделить несколько групп исследований, в которых так или иначе обозначены определенные подходы, позволяющие сформулировать данную тему и рассмотреть её.

Во-первых, большое значение в разработке рассматриваемой проблемы имели труды, посвященные анализу творчества И. А. Гончарова в целом, авторы которых в разное время, выделяли ведущие образы, мотивы и темы всего творчества писателя, рассматривали их претворение как во всей трилогии, так и в каждом из романов, называя значимые оппозиции парадигмы обрыва (см.: работы A.M. Буланова [Буланов 1994], Е. А. Васильевой [Васильева 2000], Е. А. Краснощековой [Краснощекова 1970, 1997, 2001], Д. С. Лихачева [Лихачев 1967: 312 — 319], Ю. В. Лебедева [Лебедев 1996], Ю. В. Манна [Манн 1987], В. М. Марковича [Маркович 1982], В. И. Мельника [Мельник 1982, 1985, 1989, 2002], В. А. Недзвецкого [Недзвецкий 1992, 1993, 1997, 2000], Н. Д. Старосельской [Старосельская 1990] и др.). Отдельно стоит отметить работы, в которых исследуется взгляд писателя на природу человека, на связь истории отдельной личности и историей России. Выявляется тяготение героев гончаровской трилогии к определенному типу «жизненного мира» и «геокультурологии литературного творчества» (по определению Н. Д. Иванниковой [Иванникова 2002]), рассматривается образ обрыва в художественном мире произведений романиста. Так, В. И. Мельник в своих работах предпринял комплексный анализ произведений писателя. Он исследует особенности художественного метода романиста, философскую концепцию его романов, этический идеал писателя, особенности видения Гончаровым времени (эпохи) и человека в нем. Анализируя символику романа «Обрыв», он подчеркивает глубинный смысл образа обрыва, который содержится в нем.

Художественное наследие писателя в качестве целостного мира, созданного по единому авторскому сверхзамыслу и способного проникнуть в самую суть феномена взросления (или невзросления) человека в «школе жизни», рассматривает в своей монографии «Гончаров. Мир творчества» Е. А. Краснощекова. «Течение жизни» человека сопоставляется с геологическими проявлениями (изменениями) в природе: то медленное оползание, то внезапные обрывы. Своеобразие художественного мира раскрывается в сопоставлениях с произведениями его предшественников (Руссо, Гете, Карамзина) и современников (Гоголя, Герцена, Тургенева, Л. Толстого).

Впервые поднимая тему «Гончаров и русская философия любви», В. А. Недзвецкий [Недзвецкий 1992] акцентирует внимание на проблеме «взросления» человека, преодолевающего жизненные обрывы и тем самым проходящего «претрудную школу любви», на множестве вариаций изображения любовного чувства (влечения).

С.А. Васильева также затрагивает данную проблему при анализе творчества И. А. Гончарова с точки зрения возрастного становления героев, что позволяет ей в работе «Человек и мир в творчестве И.А. Гончарова» сформулировать основной принцип концепции истории писателя как развитие по спирали, а также определить отношение автора к России и ее месту в иерархии «возрастов» человечества.

Во-вторых, необходимо выделить труды, в которых рассматривается поэтика заглавий и символика номинаций героев в контексте художественного развития парадигмы обрыва в трилогии И. А. Гончарова (М.М. Дунаев [Дунаев 1998], H.JI. Ермолаева [Ермолаева 2003], Е. В. Краснова [Краснова 2003 а), б)], Ю. М. Лощиц [Лощиц 1977], Е. И. Ляпушкина [Ляпушкина 1989, 1993], Н. Н. Старыгина [Старыгина 1998, 1995], Е. В. Уба [Уба 2003, 2005], А. А. Фаустов [Фаустов 1993], И. П. Щеблыкин [Щеблыкин 1998, 2003] и др. Свои предположения об экспрессивности номинаций исследователи выстраивают, опираясь как на этимологию слова-имени и его прямое лексическое значение, так и на ассоциативные связи с именами героев языческой и христианской мифологии. Анализ номинаций центральных героев трилогии И. А. Гончарова позволяет показать глубинную связь именования со всеми структурными уровнями парадигмы обрыва в трилогии писателя и сделать выводы относительно идейно-эстетического содержания каждой отдельной номинации.

Среди статей, значимых для нашего исследования, следует отметить работу Т. И. Орнатской [Орнатская 1991] «» Обломок" ли Илья Ильич Обломов?", которая носит полемический характер по отношению к публикации П. Тиргена [Тирген 1990]. Немецкий славист, отталкиваясь от мифологемы «обломок», связал образ Обломова с разложением, распадом и объяснил гон-чаровский замысел следованием шиллеровскому описанию человеческих типов. Т. И. Орнатская убедительно доказала, что образ главного героя действительно соотносится с указанной мифологемой, но герой Гончарова — «коренной русский тип, объясняющий многие стороны прежде всего русского общественного развития», «и если в своих типологических очертаниях местами он совпадает с типом, обрисованным Шиллером, то это говорит лишь о глубокой художественной зоркости Гончарова, сумевшего отлить образ своего героя в столь совершенные формы, которые позволяют узнать в нем один из „вечных“ типов мировой литературы» [Орнатская 1991: 230].

В-третьих, необходимо выделить исследования, рассматривающие пространственно-временные смыслы парадигмы обрыва в трилогии И. А. Гончарова (М. Бёмиг [1994], Н. А. Гузь [Гузь 1985, 2001], H.JI. Ермолаева [Ермолаева 2003], Н. Д. Иванникова [Иванникова 2002], Е. А. Краснощекова [Краснощекова 1997], Е. И. Ляпушкина [Ляпушкина 1989], Т. И. Орнатская [Орнатская 1991], М. В. Отрадин [Отрадин 1994], О. И. Сердюкова [Сердюкова 1994], немецкий славист П. Тирген [Тирген 1990], А. А. Фаустов [Фаустов 1993], Ф. Халациньска-Вертеляк [Халациньска-Вертеляк 1994], В. И. Холкин [Холкин 2000], А. Г. Цейтлин [Цейтлин 1950], М. Ehre [Ehre 1950] и др.). В контексте парадигмы обрыва в хронотопе трилогии важны выделенные исследователями оппозиции: «провинция"/"райские уголки» — Петербург/ «омут», настоящее время — прошлое / «золотой век», дом (покой) — дорога (движение) — обрыв («яма»). Ценными для нашего исследования были наблюдения А. М. Буланова [Буланов 1992], Л. С. Гейро [Гейро 2000], В. Кантора.

Кантор 1989], М. Г. Матлина [Матлин 2003], М. В. Отрадина [Отрадин 1992]) и др. над некоторыми пространственно-временными точками (пространство сна), а также оппозициями парадигмы обрыва, связанными с ним (мотив клада).

В основу анализа были положены следующие методы исследования:

1) контекстуальный анализ, позволяющий выявить доминантные концептуальные смыслы;

2) метод описательного анализа, предполагающий приемы наблюдения, сопоставления и обобщения материала;

3) метод структурно — семантического и типологического анализа понятия парадигмы как средства определения иерархической организации смысловых компонентов текста;

4) структурно — функциональный метод литературоведческого анализа.

Актуальность работы обусловлена необходимостью выработки подходов, позволяющих уточнить представления об историософии творчества художника — поклонника «химической формулы прогресса» — посредством выстраивания парадигмы обрыва в трилогии писателя. Направленность исследования определена дискуссионностью поставленных в ней проблем, а также недостаточной степенью изученности данной темы.

В последние годы большое внимание уделяется слову в его текстооб-разующей роли, рассмотрению процесса рождения слова в языке и включения его в единый культурный контекст. Свидетельством эстетической ценности произведения является мысль автора, запечатленная в слове, своего рода «модель мира» (термин Ю.М. Лотмана) в авторском представлении. Идея в искусстве — всегда модель, ибо она воссоздает образ действительности. Слово является смыслопорождающим элементом структуры художественного произведения. В «модели мира», представленной в трилогии И. А. Гончарова, таким словом является обрыв.

Научная новизна диссертационного сочинения обусловлена выбранным ракурсом исследования и состоит в раскрытии специфики художественного мира романов «Обыкновенная история», «Обломов», «Обрыв», рассмотренного сквозь парадигму обрыва. Поставленная проблема исследуется нами системно, в единстве собственно литературоведческих, эстетических и философских ее аспектов.

Теоретико-методологической основой диссертации послужили работы М. М. Бахтина о диалогической природе образотворчества, философско-эстетическая система А. Ф. Лосеваразработанные Ю.М. Лотманом и Д. С. Лихачевым принципы типологического и структурного методов исследования текстовработы Б. О. Кормана о субъектной организации художественного произведения.

Методологической и теоретической основой диссертации стали научные концепции, отраженные в трудах по исторической поэтике М. М. Бахтина, А. Н. Веселовского, В. М. Жирмунского, В. Я. Проппа. При осмыслении природы мифа и собственно мифологического сознания особое внимание уделялось исследованиям А. Ф. Лосева, Е. М. Мелетинского, О. М. Фрейденберг и др.

В основу данной работы также легли исследования В. Ш. Кривоноса [Кривонос 1999], Е. И. Ляпушкиной [Ляпушкина 1989: 27 — 33], Е. М. Таборисской [Таборисская 1970, 1974 а), 1974 б)], Е. Г. Эткинда [Эткинд 2005] и др. по проблеме аксиологии времени («пограничности») в художественном тексте.

Практическая значимость работы. Данная работа может стать методологическим стимулом для изучения парадигмы обрыва в других произведениях русской классической литературы. Наблюдения и результаты, полученные на основе системного анализа трилогии И. А. Гончарова, могут быть использованы при изучении вузовского курса истории русской литературы.

2 Типологический метод позволяет выявить инвариантные закономерности развития структурных функций на основе сопоставления далеких (принадлежащих разным эпохам), но относительно эквивалентных функционально литературных явлений.

3 Структурный метод предполагает, что художественное произведение рассматривается как система разноуровневых отношений, при этом уровни выделяются на основе оппозиций.

XIX века, в спецкурсах и спецсеминарах, посвященных творчеству И. А. Гончарова, при изучении творчества писателя в образовательных учреждениях различного уровня.

Апробация результатов исследования. Положения диссертации были представлены и обсуждались на различных семинарах и конференциях кафедры русской и зарубежной литературы Стерлитамакской государственной педагогической академии (Стерлитамак, 1999, 2004, 2005, 2006), на заседаниях аспирантского семинара в СГПА (2003 — 2006), а также на конференции, посвященной 200-летию со дня рождения А. С. Пушкина, на межвузовской научной конференции «Динамика фольклорной традиции на современном Урале» (Челябинск, 2000), на Всероссийской научной конференции «Вторые Лазаревские чтения» (Челябинск, 2003), на межвузовской научно-практической конференции «Актуальные проблемы изучения филологических дисциплин в вузе и школе» (Самара, 2004), на «Шолоховских чтениях» (Москва, 2003), на Всероссийской научной конференции языковедов и литературоведов «Русский язык и литература рубежа XX — XXI веков: Специфика функционирования» (Самара, 2005), на межвузовской научно-практической конференции «Культура провинции» (Курган, 2005), на Всероссийской научной конференции «Антропоцентрическая парадигма лингвистики и проблемы лингвокультурологии» (Стерлитамак, 2005), на Всероссийской научной конференции с международным участием «Третьи Лазаревские чтения: Традиционная культура сегодня: теория и практика» (Челябинск, 2006).

Структура работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения, списка использованной литературы.

Заключение

.

Романы «Обыкновенная история», «Обломов», «Обрыв» И. А. Гончарова можно рассматривать как исследование законов жизни человека, а их анализ приводит к рассмотрению более широких вопросов, связанных с проблемами философии истории. К осмыслению человеческой индивидуальности, к определению направления векторов развития человека писатель подходит через понимание всеобщих законов земного существования. Парадигма обрыва в трилогии писателя в этой связи становится значимой, так как находит свое воплощение во множестве человеческих судеб.

Сквозной темой" романной трилогии писателя является судьба России. В трилогии художник изображает смену исторических эпох как процесс принципиально неоднозначный, в котором духовные обретения неизбежно влекут за собой и духовные потери, и наоборот. И. А. Гончаров, объясняя замысел «Обыкновенной истории» в критической статье «Лучше поздно, чем никогда» (1879), писал: «В борьбе дяди с племянником отразилась и тогдашняя, только что начинавшаяся ломка старых понятий и нравов — сентиментальности, карикатурного преувеличения чувств дружбы и любви, поэзии праздности, семейная и домашняя ложь напускных, в сущности небывалых чувств. <.> Все это «отживало, уходило, являлись слабые проблески новой зари, чего-то трезвого, делового, нужного» [Гончаров 1953: VIII, 108]. Как справедливо замечает А. Ф. Захаркин [Захаркин 1963: 22], «тема романа» — показ краха романтических иллюзий молодого человека <.> Гончаров изображает жизнь «обыкновенного» человека, в которой прослеживается «некоторый типически повторяющийся путь становления человека от юношеского идеализма и мечтательности к зрелой трезвости и практицизму». Изображение жизни человека как опыта, как «школы», через которую должен пройти человек, позволяет выстраивать парадигму обрыва уже в первом романе трилогии писателя.

Отвергнув деревню и поселившись в городе, Александр Адуев мечтает обрести гармонию в Петербурге. Жизненные обрывы становятся испытанием на пути становления («взросления») Александра Адуева. Каждое новое разочарование убеждает героя в беспощадной правоте дяди Петра Иваныча, и он постепенно утрачивает иллюзии, усваивает дядюшкину практическую мудрость, выражающую требования «века», петербургский «омут» затягивает его. Но такое понимание жизни по естественным законам «обыкновенных» людей не приемлемо для Лизаветы Александровны — женщины, созданной, по мысли художника, «для любви и не узнавшей ее, а тем самым не изведавшей и жизни» [Недзвецкий 1993: 53]. Она проживает свою историю, которая «выпадает из «общих естественных законов природы». Не дав возможности душе Лизаветы Александровны пережить сильное чувство, Петр Иванович обрывает ход «обыкновенной истории» ее жизни в самом начале, дальше жизнь героини идет по своему пути. Линейный характер ее жизни противопоставляется цикличности жизни мужа и, взаимодействуя с ним, нарушает его [Васильева 2000: 15]. А потому в эпилоге Лизавета Александровна больна, а о Петре Ивановиче автор пишет, что: «.от лет ли, от обстоятельств, но он как будто опустился» [Гончаров 1953: I, 319]. Земная идеология Петра Ивановича в конце концов как бы придавила его к земле. Финал «Обыкновенной истории» остается открытым.

В двух следующих романах — «Обломове» и «Обрыве», создававшихся параллельно, происходит последовательное переосмысление центральной оппозиции трилогии и дальнейшее выстраивание парадигмы обрыва.

В романе «Обломов» переезд героя из провинции в столицу не приводит к «превращению» — «живая идиллия» обосновалась на самой окраине Петербурга. Так Илья Ильич Обломов возвращается в покой, и время, текущее по неуклонному численнику, возвращается, пережив и переболев чужим, навязанным временем, извне выдуманным ритмом и принужденным образом жизни, претендовавшим умышленно, «во спасение», разрушить ее [жизни. -Ю.С.] подлинное существо. Он отказывается от «горизонта, <.> где играют ложные надежды и великолепные призраки счастья» [Гончаров 1953: IV, 473]. На призыв друга Андрея Штольца Обломов смиренно, но твердо отвечает: «- Не напоминай, не тревожь прошлого: не воротишь! <.> С тем миром, куда ты влечешь меня, я распался навсегдаты не составишь две разорванные половины. Я прирос к этой яме больным местом: попробуй оторвать — будет смерть». Здесь, на Выборгской стороне («больное место») Обломов «успокаивает потрясенное и разошедшееся с „тем миром“ чувство подлинности и любви» [Холкин 2000: 32] и обретает свой «идеал».

Уклад жизни и быт Обломовки оказывают сильное влияние на Илью Ильича, в последующие годы он уже не может избавиться от них, они так и останутся «нормой жизни»: «ни одна мелочь, ни одна черта не ускользает от пытливого внимания ребенканапитывается мягкий ум живыми примерами и бессознательно чертит программу своей жизни по жизни, его окружающей» [Гончаров 1953: IV, 87]. Эти слова предваряют рассказ об одном дне обломовцев, «план» которого и является ключевым для понимания «программы жизни» главного героя. Но Гончаров не ищет спасения человечества в идиллической цикличности, «однообразной, пошлой, скучной». В разговоре с Ольгой Ильинской Штольц говорит: «Все это страшно, когда человек отрывается от жизни,.когда нет опоры» [Гончаров 1953: IV, 461 — 462]. Но заметим, как далеки друг от друга смыслы существования и понимания «отрыва от жизни и отсутствия опоры» в уме Андрея Штольца и в душе Ильи Обломова. «Жизнь испытывается на разрыв, на прочность усилиями и вопросами требовательного ума, самоуверенно убежденного в том, что стихии жизни поддаются напору атакующего знания» [Холкин 2000: 34].

Переосмысление парадигмы обрыва совершается в итоговом романе трилогии. Здесь писатель пересматривает вектор оппозиции «Петербург / провинция» («Обыкновенная история» и «Обломов» строятся по схеме перемещения героя — «идеалиста» из провинции в Петербург). В «Обрыве» Борис Райский покидает столицу и отправляется в провинциальную глушь. Задача автора — освободить изображение помещичьей усадьбы от черт идиллии, которые являются определяющими для провинциальной жизни в «Обыкновенной истории» и «Обломове», где изображение провинции определялось господствующим мотивом «Сна». В «Обрыве» с провинцией связана надежда на «пробуждение». С точки зрения автора, более высокую нравственную ценность представляют герои, нарушающие идиллическую норму, в первую очередь женщины, в жизни которых были «обрывы» и «падения», — Татьяна Марковна Бережкова и Вера. Повторяемость их судеб наполнена иным смыслом, чем «копирование» Александром дядюшкиного пути. Обрыв («решительный опыт») в жизни обеих женщин стер разделяющую их дистанцию. В этом выстраданном соединении автор видит нравственную преемственность — преддверие «пробуждения» России. А потому, парадигма обрыва в одноименном романе И. А. Гончарова позволяет увидеть художественную концепцию бытия писателя как вечного обновления и обращения к нравственным первоистокам.

Оппозиции «прошлого» и «будущего», движения «вперед» и «назад», «вверх» и «вниз» получают в романе пространственную прикрепленность к символической границе «обрыва» и, следовательно, тоже наделяются ассоциативными значениями. Характерная черта художественной оппозиции парадигмыона всегда остается недовершенной: чем резче противопоставления, тем интенсивнее выделяется общность, и каждое новое открытие общности влечет к обнаружению нового, внутри самой этой общности возникающего, противопоставления. При литературоведческом анализе под оппозицией следует понимать различие между единицами плана выражения и единицами плана художественного (т.е. достигаемого образотворчеством) содержания, выполняющего художественную семиологическую функцию. Функцию эту правомерно определить как смыслопорождение, принадлежащее образотворчеству. Общий элемент значений оппозиции образует инвариант. В нашем исследовании таким инвариантом становится обрыв. Именно на языке пространственно-временных символов и выражает себя в романе авторская концепция исторического прогресса, формирующая «сквозной сюжет» всей романной трилогии. Если в предыдущих романах эти пространственно-временные оппозиции рассматривались, в конечном итоге, как антагонистичные, то в «Обрыве» взаимоисключающее поле смыслов в них значительно затушевано, относительность противопоставления «прошлого» и «будущего», «регресса» и «прогресса» («назад» — «вперед»), «падения» и «воскресения» («низ» — «верх») очевидна. «Вступая в диалог с „новой правдой“ Марка, женским чутьем Вера поняла: все, что было в этом учении верного, то давно уже не являлось новымв свою очередь, все, что претендовало на „новое слово“, было неверным. А Вол охов прекрасно понимал: любовь Веры рождена не „новой“ моралью, а — парадокс! — моралью бабушки, за которой он, Марк, никогда не признавал свободы и силы» [Сапожков 2005: 463 — 464]. Вот почему Марк, уходя от Веры, как замечает автор, «за спиной у себя оставлял навсегда то, чего уже никогда не встретит впереди». Векторы «будущее» — «прошлое», «вперед» — «назад» в пространственной символике романа как бы поменялись местами. «Сказанное не означает, что И. А. Гончаров встал на ретроградные позиции в решении вопроса о нравственном прогрессе общества. Не отрицая само движение „вперед“, писатель мыслит его в хранительных рамках „прошлого“, помогающего удерживать прогресс у той черты, когда свобода почти готова перейти в своеволие» [Сапожков 2005: 464]. Таким образом, мы приходим к выводу, что последовательная связь романов, о которой говорил сам автор, создается и парадигматическими отношениями внутри трилогии. Последовательное переосмысление каждого компонента парадигмы обрыва, стержневых оппозиций «падение/ восхождение», «обрыв/ гора», «потеря/ обретение», «Петербург / провинция», вариантов повторяемости судеб и т. д. — этих и других внутренних связей, приводит к общей идее объединения «Обыкновенной истории», «Обломова», «Обрыва» в художественное целое, формирующееся по сверхзамыслу писателя от «сна» через «обрывы», «падения» к «восхождению», «пробуждению». Выстраивая парадигму обрыва в трилогии И. А. Гончарова, мы постигаем самую суть феномена взросления и становления человека, которое невозможно без преодоления жизненных обрывов. С этой же позиции писатель оценивает проблему исторического пути России: рассмотренные в диссертации образы «отражают на себе — крупнее или мельче — и эпоху, в которой живут герои. В них, как в зеркале, отражаются и явления общественной жизни, и нравы, и быт» [Гончаров 1953: VIII, 107]. Поэтому, выстраивая парадигму обрыва в трилогии И. А. Гончарова и анализируя жизненные обрывы в судьбах героев, мы обнажаем и характерные обрывы для определенного этапа развития России.