Социальную миссию художественного перевода усматривают, прежде всего, в позитивном влиянии на климат межнациональных отношений и объясняют, как правило, этнографической спецификой его познавательного значения. В пример приведем слова известного литовского поэта советского периода Эду-ардаса Межелайтиса: «Литература — это важный способ международного общения. Книга сближает народы, лучше знакомит их друг с другом. Книги — лучшие учебники истории и географии. В них находишь все: и своеобразие национального мышления, и характеры их, и быт, и пейзаж» [Межелайтис, 1986. С.7]. Вместе с тем познавательное значение переводных — как вообще литературных — произведений не реализуется обособленно от их эстетического (первоочередного с индивидуальной позиции читателя) и воспитательного (наиболее важного с общественной точки зрения) потенциала. Не случайно переводная литература, отражая этнокультурное разнообразие мира, составляет заметную долю в библиотечном фонде практически каждой национальной культуры.
Исторически обусловленная особенность русскоязычного переводческого процесса — внимание к вербальному искусству народов, соседствующих с русским в пределах общего отечества. Характерный образец такого внимания представлен наблюдаемой с середины прошлого века переводческой традицией алыптых-нымаха (жанр богатырских сказаний в хакасском фольклоре), которой посвящено настоящее исследование. Текущий результат данной переводческой традиции — это 10 переводных произведений, составляющих в целом около 30 тысяч стихотворных строк. В разное время к хакасским сказаниям обращались девять переводчиков, заметно отличающихся друг от друга признанием и объемом оригинального творчества. Например, известный российский писатель Владимир Солоухин и нынешняя студентка Литературного института им. A.M. Горького Анна Гуркова. Учитывая устойчивость практического интереса русскоязычных литераторов к алыптых-нымаху, автор настоящей работы полагает, что по отношению к истории и дальнейшему развитию межэтнических культурных взаимосвязей на территории Сибири будет целесообразным проследить генезис этой переводческой традиции, оценить общий результат, сопоставить индивидуальные достижения и выработать определенные рекомендации для последующего поколения переводчиков. j.
С позиции социальной актуальности названная целевая установка предопределена тем, что хакасский народ воспринимает алыптых-нымах, судя по высказыванию авторитетного специалиста по хакасскому фольклору В.Е. Майно-гашевой, как «бесценное культурное наследие» [Майногашева, 1997. С. 12]. При этом в рамках социолингвистики хакасский язык относится к миноритарным, то есть функционально ограниченным и не распространенным за пределами этнического носителя [Боргоякова, 2001. С. 3−4]. В то же время свободное владение русским языком — тотальное явление среди хакасов. Хакасия — это полиэтнический регион с преобладанием русского населения и широким расселением коренного этноса вне мест компактного проживания. Таким образом, межнациональные контакты на русском языке — фактический норматив повседневной жизни в республике. С точки зрения исследователя подобная этнодемографиче-ская и этнолингвистическая ситуация оправдывает самые жесткие критерии не только качества художественного перевода, но и объективности его оценки. Здесь имеются в виду аналитические принципы, которые, как того требуют прикладные задачи переводоведепия, «исключали бы или сводили бы до минимума субъективный произвол переводчика и субъективность суждений критика и ссылки на „интуицию“ как на оправдание этого произвола» [Федоров, 2002. С. 22]. Однако с принятием данного долженствования анализу художественного перевода препятствует проблема методологического характера.
Безотносительно функционально-стилевой разновидности текста качество перевода безоговорочно понимается в проекции согласованности с оригиналом и традиционно оценивается в категории точности, а основным исследовательским инструментом переводоведения является сопоставительный анализ переводного и оригинального текстов. Вместе с тем сегодня признано, что абсолютное тождество между переводом и оригиналом недостижимо, поскольку грамматическая структура и система выражаемых понятий в каждом языке имеет свои особенности. Изучение накопленного опыта межъязыковой коммуникации позволяет выявить в соотношении этих особенностей определенные закономерности — вероятностные по природе, как подчеркивает А. Д. Швейцер. Тем не менее, их знание помогает последующей переводческой работе. В этой связи ведущая роль в переводоведении, междисциплинарность которого, по сути, не отрицается, принадлежит лингвистической теории перевода, характеризуемой, в частности В. Н. Комисаровым, как дескриптивная, то есть описательная наука. Параллельно отмечается, что «на основе описания лингвистического механизма перевода оказывается возможным сформулировать некоторые нормативные (прескриптивные) рекомендации, принципы и правила, методы и приемы перевода, следуя которым переводчик может более успешно решать стоящие перед ним задачи» [Комиссаров, 1990. С. 36].
В естественнонаучной сфере рекомендационный характер или, иначе, прикладное значение ученого труда обеспечивается выяснением объективных причин, породивших исследуемый феномен. Прескриптивный анализ предполагает существование общей гипотезы, объясняющей, почему вообще происходят события некого объектного ряда, что позволяет выдвинуть проверяемое практическим путем частное предположение — умозрительную модель или прогноз какого-либо конкретного события того же объектного ряда. При этом практический опыт (эксперимент или наблюдение за естественным процессом) служит доказательством своих же теоретических предпосылок. Особенность исследовательского объекта лингвистики — в опосредованном через самого человека отношении к реальному миру. Вопрос о возможности в данной области познания прескриптивных методик обычно ставится в плоскости отношения науки о языке к дисциплинам, изучающим виеязыковую действительность. Например, А. Ф. Лосев, рассуждая о пределах применимости математики в языкознании, ссылался на так называемые теоремы неполноты австрийского логика и математика Курта Геделя, согласно которым, «невозможно доказать непротиворечивость формальной системы средствами самой системы» [Лосев, 1983. С. 8]. С другой стороны В. И. Абаев, высказываясь против ограниченности традиционной языковедческой телеологии, утверждал: «Тезис Соссюра „язык надо изучать в себе и для себя“ применим юлько к описательному, но не к объяснительному языкознанию. Язык сам себя описывает, но он сам себя не объясняет. Чтобы его объяснить, надо выйти за его пределы» [Абаев, 1986. С. 311.
Если взаимозависимость между грамматической структурой и понятийной системой языка есть результат одной лишь практической традиции его этнического носителя, то «объяснительная» лингвистика перевода — явление маловероятное. Между тем сопоставительно-языковедческая методология переводове-депия апробирована временем и в целом подтверждается со стороны объективной реальности. Как пример вспомним о развитии национальных производств вследствие коммуникативных процессов в научно-технической сфере, где отмечаемое А. Д. Швейцером совпадение реакций «иноязычного получателя» и «получателя сообщения на исходном языке» приобретает форму очевидного и статистически выраженного факта. Однако подобная возможность офаничена областью информационно-прак1 ического использования языка. Типологическое обособление произведений художественной литературы проводится, поскольку «основной функцией этих текстов является не информация, объединяющая все функционально-стилевые разновидности текстов литературного языка, а эстетическое воздействие на читателей (или слушателей)» [Салодуб, 2005. С. 19]. Отсюда качество художественного перевода зависит от его точности еще и в эстетическом плане, когда претензии к переводчику мотут предъявляться в случаях и «ухудшения», и «улучшения» оригинала. В частности, В. Г. Белинский считал, что художественный перевод должен «верно» передавать недосштки оригинала, если, они, разумеется, в оригинале есть. Но тогда на критическое суждение о художественном переводе, опирающееся на сопоставление с оригиналом, влияет не только индивидуальный уровень билингвизма, но и личные эстетические вкусы самого субъекта сопоставления.
При известных попытках литературоведческого решения обозначенная дилемма усугублялась еще и по терминологическим причинам. Ю. И. Минералов, обобщая терминологическую специфику особенно активной в советское время дискуссии о художественном переводе, находил «вряд ли удовлетворительным» положение, «когда научной теории сплошь и рядом приходится прибегать к весьма условно понимаемым метафорам („дух“ оригинала, „верность духу“ оригинала)» [Минералов, 1986. С. 158]. Впоследствии литературоведы, сопоставляя перевод и оригинал, стали оговаривать дескриптивные границы своего исследования. Так, М. Л. Гаспаров, замечая, что Маршак в переводе сонетов Шекспира необоснованно прибегает к эмоциональной лексике романтической поэзии пушкинского времени, отрицал оценочный характер этого, по его же словам, «интуитивного ощущения» и подчеркивал: «Меньше всего мы бы хотели, чтобы создалось впечатление, будто цель этой статьи — осудить переводы Маршака. Победителей не судята Маршак был бесспорным победителем — победителем в двойной борьбе всякого переводчика: с заданием оригинала и с возможностями своего языка и литературной традиции. Таков приговор читателей и критики, и обжалованию он пока не подлежит» [Гаспаров, 2001. С. 406].
Между тем общественное признание, а, следовательно, и функционирование художественного перевода не может находиться в непосредственной зависимости от его точности, поскольку к переводному произведению обращается аудитория, в массе не владеющая языком оригинала. Помимо этого, в широко распространенной ситуации художественного перевода через подстрочник исключена — по умолчанию — творческая стратегия, построенная на прямом впечатлении от оригинала и учитывающая на фоне этого впечатления предшествующий переводческий опыт.
В настоящем исследовании художественный перевод рассматривается, невзирая на его вторичность по отношению к оригиналу, прежде всего, как явление вербального искусства принимающей культуры. Одновременно исследователь принимает во внимание, что принимающая культура способна формировать в дисциплинарных рамках истории соответствующей иноязычной литературы заочное, сугубо теоретическое представление об оригинале, которое в наиболее абстрактном виде индуцируется неизменно сопровождающим переводное произведение указанием на жанр и национально-исторические координаты иноязычного подлинника.
Исследователь допускает, что историческая динамика научной трактовки иноязычного произведения или, в общем случае, группового исторического явления определенной национальной литературы способна одинаково отражаться на дифференциации ряда соответствующих переводов — как по специфике функционирования, так и по стилистическим особенностям. В силу вероятностной природы вербального искусства, в том числе художественного перевода подобное совпадение не обязательно, но не исключено. В случае же его обнаружения, сопоставление индивидуальных заслуг в рамках одной переводческой традиции должно учитывать, что ее субъекты находились не в равных обстоятельствах в плане когнитивного (связанного с познавательно-образовательным процессом) потенциала принимающей культуры в определенный исторический момент. В свою очередь обоснование нежелательных стилистических особенностей перевода сможет: во-первых, отталкиваться от того, что эти особенности противоречат отдельным тезам позднейшей литературоведческой интерпретации оригиналаво-вторых — подтверждаться повышенной частотностью в наименее функциональных переводах и наоборот. С этой же позиции присутствие в уже функционирующих переводах сходных стилистических особенностей, аналогичных свойствам общего оригинала, диктует их желательность и в будущих результатах той же переводческой традиции.
Таким образом исследователь художественного перевода получает возможность исходить в своих текстологических выводах из независимого стороннего суждения и подтверждать эти выводы корреляцией к реальным фактам: сначала — из истории науки о литературе, а затем — социологии, пользуясь выражением М. Л. Гаспарова, «литературного потребления».
Теоретическую базу озвученной здесь гипотезы и методологическуюсобственно исследования составили: концепция М. М. Бахтина об активноответной роли реципиента в речетворчествеучение JI.C. Выготского о неосознаваемой природе и социальном характере эстетической реакциипредложенный Д. С. Лихачевым принцип историзма в изучении единства содержания и формы литературного произведениярелятивистские взгляды на типологию вербального искусства, высказанные, в частности, Ю. Н. Тыняновым и Г. Н. Поспеловым, согласно которым под жанром понимается сопоставительная и зависимая от исторических пределов сопоставляемых объектов классификационная категорияданное Л. В. Чернец представление о функционировании литературного произведения как об отражении обращенного на него и изменяющегося в историческом времени общественного вниманияреализуемый в работах В. Н. Баевского принцип статистического подхода к анализу художественного текстаидея М. Л. Гаспарова о включении переводной литературы в объектное поле истории принимающей литературы. В переводоведческом аспекте предлагаемая методология сводится к понятию фонового знания. Причем современные переводоведы, например, Ю. П. Салодуб, требуют от субъекта художественного перевода как можно более полного объема фонового знания. При этом еще A.B. Федоров замечал, что фоновое знание способно накапливаться в историческом времени. Кроме того, и A.B. Федоров, и И. А. Кашкин, а сегодня В. Н. Комиссаров замечает, что переводы и оригинальная литература принимающей культуры составляют единую художественную систему. Кроме того, исследователь принимал во внимание общие рассуждения о задачах и методах переводческого труда, высказанные разными переводчиками.
По отношению к исследуемым художественным переводам функцию формирования заочного представления об оригинале выполняет хакасская фольклористика — единственный для российской аудитории научный источник сведений, то есть фонового знания об алыптых-нымахе. В этой связи историографическая часть настоящего исследования опирается на труды ведущих специалистов по устному народному творчеству хакасов (В.Е. Майногашевой, М.А. Ун-гвицкой, П.А. Троякова), суждения авторитетных российских теоретиков фольклора (А.Н. Веселовского, В. Я. Проппа, В. М. Жирмунского и др.), а также высказывания об алыптых-пымахе, принадлежащие самим переводчикам.
Предмет исследования: отношение переводческой традиции алыптых-нымаха к исторической динамике формирующегося в русскоязычном культурном пространстве заочного представления о жанре хакасских богатырских сказаний.
Задача: рассмотреть переводческую традицию алыптых-нымаха в контексте развития и признания хакасской фольклористики и проверить, тем самым, гипотезу, положенную в методологическую основу исследования. Решение вышеназванной задачи предполагает поэтапное осуществление следующих операций:
1) сопоставить по отношению к развитию хакасской фольклористики осуществление и функционирование художественных переводов алыптых-нымаха;
2) на фоне уже заданного хакасской фольклористикой типологического отношения алыптых-нымаха к русскому фольклору выявить комплекс устойчивых на протяжении всей переводческой традиции групповых особенностей исследуемых переводов;
3) исходя из той же фольклористической интерпретации алыптых-нымаха, обосновать нежелательность определенных стилистических особенностей исследуемых переводов;
4) сопоставить дифференциацию исследуемой группы переводов по специфике функционирования с дифференциацией этой же группы по частотности нежелательных стилистических особенностей.
Положения, выносимые на защиту:
1) в пределах жанрового сходства исследуемых переводов их стилистические особенности соответствуют тому, как хакасская фольклористика соотносит алыптых-нымах и ближайший к нему жанр русского фольклора;
2) наиболее функциональные переводы характеризуются сниженной частотностью стилистических особенностей, противоречащих фольклористической интерпретации алыптых-нымаха;
3) переводы со сниженной частотностью стилистических особенностей, противоречащих фольклористической интерпретации алыптых-нымаха, осуществлялись в более благоприятных — в контексте современного фольклористического знания об алыптых-нымахе — обстоятельствах, что постфактум позволяет признать практическую зависимость исследуемой переводческой традиции от фольклористической интерпретации алыптых-нымаха или, в обратной трактовке, стилеобразующую функцию хакасской фольклористики по отношению к художественному переводу алыптых-нымаха.
Научная новизна работы: в> области истории художественного перевода — во впервые проводимом исследовании переводческой традиции хакасских сказанийпо отношению к теории перевода — в опыте нетрадиционного дисциплинарного подхода к анализу художественного перевода. Теоретическое значение — в обосновании методологического потенциала литературоведения при исследовании художественного перевода. Практическое — в апробировании метода, обеспечивающего прескриптивный анализ художественного перевода. Прикладная значимость утверждается в связи с применимостью полученных текстологических выводов в практике художественного перевода алыптых-нымаха.
Структура исследования: введение, четыре главы, заключение, библиография и приложения.
Во введении: называется объект и тема исследованияобозначается комплекс целей, обеспечивающий социальную и научную актуальность темыраскрывается методологическая проблема, связанная с традиционным по отношению к телеологии исследования дисциплинарным подходомизлагается гипотеза, обусловившая дисциплинарную специфику применяемой методологиис учетом непосредственного объекта формулируется предмет, общая и частные задачи исследованияперечисляются выносимые на защиту положенияуказывается научная и практическая ценность работы.
Первую главу занимает обоснование теоретико-методологической базы. Сначала представлено, как, согласно известным теориям, объективируется взаимовлияние между оригинальным литературным творчеством, наукой о литературе и общественной реакцией па литературное произведение (1.1). В свете полученных выводов моделируется ситуация художественного перевода (1.2).
Во второй главе определяются когнитивные факторы, воздействующие на исследуемую переводческую традицию. Прежде всего проводится периодизация хакасской фольклористики как теоретической базы художественного перевода алыптых-нымаха (2.1). В следующих параграфах обосновывается возможность взгляда, противоречащего хакасской фольклористике по искусствоведческой оценке алыптых-нымаха (2.2), описывается традиционное бытование жанра оригиналов (2.3) и его функционирование уже в виде литературно-художественного издания (2.4). С учетом исторической и этногеографической ограниченности когнитивных факторов, влияющих на заочное представление об алыптых-нымахе, сравниваются условия, в которых осуществлялись каждый из переводов (2.5). В завершение сопоставляются особенности функционирования исследуемых переводов в русскоязычной аудитории Хакасии (2.6).
Третья глава посвящена жанровой модели переводного алыптых-нымаха. В первую очередь, исходя из фольклористической интерпретации, дается обоснование желательному стилистическому нормативу художественных переводов хакасских сказаний (3.1). На этом фоне выявляются общие для исследуемых текстов особенности хронотопа — как действительного в художественном мире алыптых-нымаха отношения пространства-времени и, одновременно, как стилистически унифицированные описания данного отношения (3.2). Аналогично описывается система персонажей (3.3). Исходя из причинно-следственной взаимозависимости действий персонажей, выявляется общность идейного содержания исследуемых текстов (3.4). На следующем этапе стилистическое сходство переводческих иитерпретаций алыптых-нымаха демонстрируется безотносительно содержательного аспекта (3.5).
В четвертой главе прослеживается, как различается лексика переводов в рамках лексико-стилистических категорий, противоречащих научной интерпретации жанра оригиналов. Учитывая положения хакасской фольклористики, обосновывается нежелательность в переводах алыптых-нымаха стилистически сниженной лексики, а затем рассматривается, как часто данная лексико-стилистическая категория используются в конкретных переводах (4.1). В следующем параграфе аналогично обосновывается и рассматривается присутствие в исследуемых текстах терминов и понятий, несовместимых с когнитивным пространством создателя жанра оригинала, а так же использование иноязычных заимствований (4.2).
Обобщающие выводы исследования приводятся в заключении.
В приложении содержится: дополнительный историографический материал (расшифровки диктофонных записей) и таблицы, наглядно отражающие некоторые стилистические особенности исследуемых переводов.
Основные идеи, определившие методологию исследования, его общие и промежуточные результаты озвучивались на международных, всероссийских и региональных научных конференциях — «Актуальные проблемы изучения языка и литературы» (Абакан: 2002, 2003, 2004 гг.) — «Слово, высказывание, текст в когнитивном, прагматическом и культурологическом аспектах» (Челябинск: 2003 г.) — «Тюркоязычные литературы народов Сибири: проблемы художественного перевода» (Барнаул: 2004 г.) — «Развитие языков и культур коренных народов Сибири в условиях изменяющейся России» (Абакан: 2005 г.). По теме исследования вышло 15 публикаций, в том числе в научных изданиях, рекомендуемых ВАК («Вестник Томского государственного университета», «Вестник Бурятского государственного университета»), а так же в зарегистрированном согласно требованиям ВАК Интернет-журнале Московского государственного университета культуры и искусств «Культура & общество».
Вывод.
Текстологические особенности, противоречащие жанру оригиналов, выявляются при обращении к лексике рассматриваемых переводческих интерпретаций и разграничиваются на две группы: затрудняющая выражение пафоса и искажающая национально-историческую специфику алыптых-нымаха в русскоязычном переводе.
Первая из названных групп содержит стилистически сниженную лексику: просторечную и разговорную, а так же словообразования с субъективно-оценочными суффиксами. При этом замечаемое В. Я. Проппом обилие уменьшительно-ласкательных слов в былине трактуется как уникальная пациональ-но-историческая черта именно русского героического эпоса, связанная со спецификой перехода жанра из синкретического, то есть устного состояния в письменное, то есть «книжное». В библиотечный фонд национальной культуры былина входит как ранее неизвестный феномен — в условиях уже сформировавшейся письменности и развитой авторской литературы. Между тем в хакасском этносе традиция обращения к национальному героическому эпосу не прерывалась: первые литературно-художественные, то есть предназначенные для массового читателя издания алыптых-нымаха появляются, когда жанр еще не утратил активность синкретического бытования, в момент введения хакаской письменности и становления национальной литературы.
Как лексико-стилистические явления, искажающие национально-историческую специфику алыптых-нымаха в русскоязычном переводе, особенно, по мнению исследователя, очевидны иноязычные заимствования — за понятным исключением транскрибированных хакасских слов, а так же усвоенных русским языком элементов общетюркской лексики, принадлежащих одновременно и хакасскому языку. Кроме иноязычных заимствований исследователь учитывал термины и понятия, несовместимые с когнитивным пространством (объемом знаний и представлений) создателя алыптых-нымаха. Другими словами речь идет о лексике, сформировавшейся и чаще используемой в определенных слоях и территориальных группах населения, социальных институтах и сферах практической деятельности. При этом создатель алыптых-нымаха определялся как родоплеменная общность, сосредоточенная в географических пределах Южной Сибири и, тем самым, условно отграничивался от хакасского этноса в <его современном состоянии. Названные термины и понятия объединялись под рабочим названием когнитивных несоответствий.
Обращая внимание на встречающиеся в переводном алыптых-нымахе лексико-стилистические категории, исследователь руководствовался, прежде всего, замечанием Н. Б. Мечковской о стилистической однородности бесписьменных языков. Вместе с тем историческая длительность устного функционирования сама собой предопределяет возможность отдельных трансформаций стиля и образной системы фольклорного жанра. В этой связи недопустимо, по мнению исследователя, не прибегая к сопоставительному анализу перевода и оригинала, предъявлять переводчику фольклорного произведения претензии в конкретном случае лексико-стилистического явления, противоречащего жанру оригинала. Но отсюда же вменение повышенной — на общем фоне исследуемых переводов — частотности названных явлений можно считать правомочным. Одновременно это снимает неизбежную, по мнению исследователя, проблему, с одной стороны, интуитивного подхода к отбору словоупотреблений, а с другой — неполноты словаря, подтверждающих этот отбор с формализованной позиции. То есть субъективный фактор влияет здесь на количество учитываемых в каждом тексте элементов, но не на количественные соотношения внутри дифференцируемого ряда.
По-видимому, наиболее распространенный пример статистического подхода к изучению вербального искусства — составление и сопоставление частотных словарей. В настоящем исследовании внимание направлено не на слово в комплексе его внешних и внутренних аспектов, а на лексико-стилистическая категорию, которая в своей словарной расшифровке подтверждает характер экспрессивности слова, его социально-исторические и этногеографические координаты. Параллельно это дало возможность формализовать контекстную стадию анализа в доступном для демонстрации виде (см. Приложения 6−8).
Путем вычислений — отдельно по каждому тексту и отдельно по каждому из трех видов лексико-стилистических явлений (стилистически сниженная лексика, когнитивные несоответствия, иноязычные заимствования) — выявлялось, через какое в среднем количество строк в отдельном тексте происходит один случай рассматриваемой лексико-стилистической категории. Таким образом преследовалось получение количественного показателя, сопряженного с частотностью в физическом смысле, но позволяющего не учитывать различие текстов по размеру стихотворной строки и в этой связи ограничиться элементарным уровнем математических операций. Различие текстов по среднему количеству строк на один случай определенного лексико-стилистического явления выявлялось не в количественном выражении, а устанавливалась ориентировочным сопоставлением значений соответствующего числового ряда по принципу «больше/меньше».
Построчный объем исследуемых текстов определялся с точностью до 10 строк. В порядке возрастания построчного объема переводы алыптых-нымаха составляют следующую последовательность: «Дева Хан Орба» (110 строк), «Алып-Соян» (220), «Алып Пиль Таран» (1220), «Богатырь Пиг Тараан» (1220),.
Алып Хан Мирген" (1770), «Сказание о храбром Айдолае» (2170), «Сарыг-Чанывар» (2510), «Албынжи» (2690), «Алтын Чус» (4100), «Алтын Арыг» (5030), «Хан-Тонис» (7000). Тексты «Дева Хан Орба» и «Алып-Соян», поскольку их построчный объем на порядок ниже общего фона, на сопоставительный этап анализа не выносятся. Различие остальных девяти переводов алыптых-нымаха по среднему количеству строк на один случай какого-либо из лексико-стилистических явлений, противоречащих жанру оригиналов, отражено таблицей:
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
.
Возможность прескриптивного анализа художественного перевода была предположена из того, что взаимовлияние между литературным творчеством, читательским вниманием к литературному произведению и наукой о вербальном искусстве отражается на функционировании литературы, которое, в свою очередь, характеризуется статистическими показателями (тираж издания, количество переизданий и так далее) и прагматикой читательского обращения к художественной книге. На высших уровнях своего функционирования произведение — это исследовательский объект, а затем предмет образовательной дисциплины литературоведения. Вместе с тем развитие литературоведения в практической основе обеспечивается существующей для каждого читателя возможностью индивидуальной — а в этой связи не всегда и не во всем согласующейся с устоявшимся мнением — трактовки произведения. Исследователь замечает, что читатель переводного произведения, в массе не владея исходным языком, не может самостоятельно судить об интерпретации явлений соответствующей иноязычной литературы и принимает сведения об оригинале априори. В то же время эмоционально-эстетическое впечатление от переводного произведения обособляется на фоне родной литературы. Но тогда описание оригинала, сопоставляя его с ближайшим — в типологии мирового вербального искусства — классификационным разрядом принимающей литературы, способно в качестве внешнего фактора влиять на оценку художественного перевода. Если же научный взгляд принимающей культуры на оригинал изменится, то изменится и критерий переводческого труда. Как со стороны читателя, свободного в выборе той или иной переводческой интерпретации оригинала. Так и переводчика, в произволе которого находятся текстологические свойства отдельного перевода. Как было установлено, специфика функционирования и определенные стилистические особенности исследуемых переводов достаточно наглядно коррелируют к исторической динамике научного описания алыптых-нымаха.
Обращаясь к историографии хакасской фольклористики, исследователь отследил формирование заочного представления об алыптых-нымахе с момента его научного открытия, приходящегося на середину XVIII века. В то время изучение алыптых-нымаха осложнялось бесписьменным состоянием хакасского языка. Советский период, в связи с распространением хакасской письменности, был особенно плодотворен в плане записи отдельных сказаний. Теоретическое обоснование алыптых-нымаха в классификационных категориях мирового фольклора состоялось в 1972 году — в монографии М. А. Унгвицкой и В.Е. Май-ногашевой «Хакасское народное поэтическое творчество». На текущий момент фольклористическую интерпретацию алыптых-нымаха завершают подготовленные В. Е. Майногашевой академические переводы сказаний «Алтын Арыг» (1988 г.) и «Ай-Ххучин» (1997 г.).
Однако в связи с классификационными проблемами общей фольклористики заочное представление об алыптых-нымахе формировалось не строго поступательно. С момента научного открытия алыптых-нымах чаще всего терминологически определялся подобно былине: героическое или богатырское сказание. В свою очередь монография М. А. Унгвицкой и В. Е. Майногашевой относит алыптых-нымах к категории национального героического эпоса — исходя из специфики функционирования, идейного содержания и стилистических особенностей жанра в сопоставлении с былиной. Параллельно хакасские фольклористы признают, что в сравнении с русским эпосом алыптых-нымах есть более древнее образование. Между тем, согласно классификации В. Я. Проппа, хакасское сказание принадлежит типу догосударственного эпоса, в идеологическом плане безотносительного к идее государственности. В этой связи одна из авторитетных концепций теории фольклора, поддерживаемая в частности В. М. Жирмунским, априори ограничивала идеологию догосударственных эпосов уровнем индивидуальных прагматических выгод,, не отвечающих понятию героизма. То есть, хакасские фольклористы, утверждая и относительную древность, и героическую специфику алыптых-нымаха, противоречили широко распространенному в советской фольклористике суждению. Данное противоречие не было снято, но первое же академическое издание, а затем и второе, рекомендует алыптых-нымах безоговорочно как героический эпос.
Поскольку после выхода монографии М. А. Унгвицкой и В.Е. Майногаше-вой возникает возможность обоснованного отнесения алыптых-нымаха к дого-сударственному эпосу, героическая специфика которого оспаривалось с теоретических позиций, исследователь приходит к выводу, что период до начала 70-х годов XX века был для рассматриваемой переводческой традиции более благоприятным — по когнитивным (задающим искусствоведческую специфику и максимально возможный для переводчика объем фонового знания) обстоятельствам. Но теоретический фактор, противодействующий хакасской фольклористике по искусствоведческой оценке алыптых-нымаха, начинает, судя по году выхода академический изданий, ослабляться с последнего десятилетия XX векас этого момента каждый последующий перевод хакасских сказаний осуществляется в лучших когнитивных обстоятельствах, чем предыдущий.
Однако классификационные проблемы фольклористики не влияли на популярность сказаний о богатырях-алыпах в самом хакасском народе. Активность традиционного бытования алыптых-нымаха ограничена началом 70-х годов XX века. Но за три десятилетия до этого — с 1941 года — алыптых-нымах начинает функционировать уже в «книжном» виде. Его вхождение в библиотечный фонд национальной культуры состоялась одновременно с распространением хакасской письменности и становлением авторской литературы. Сегодня количество литературно-художественных изданий алыптых-нымаха достигает двух десятков. То есть, как предмет чтения национальный эпос среди хакасов востребован, хотя ему приходиться конкурировать с произведениями не только хакасской, но и русской, а в русскоязычных переводах — мировой литературы. Отсюда исследователь приходит к выводу, что в целом положительное заочное представление об алыптых-нымахе в границах Хакасии может формироваться, помимо научных источников, за счет устных контактов с представителями аудитории жанра оригинала. Следовательно, когнитивные обстоятельства каждой переводческой интерпретации алыптых-нымаха должны просматриваться не только в историческом, но еще и в этногеографическом аспекте.
С учетом возможного влияния со стороны аудитории собственно алыптых-нымаха и судя по содержащимся в разных источниках биографическим сведениям, исследуемые переводы разграничиваются на две группы. В первую включены осуществленные теми переводчиками, кто длительное время проживал или постоянно жил в Хакасии. Во вторую — теми, кто, в лучшем случае, бывал в Хакасии с однократным кратковременным визитом. Соответственно, благоприятными в этногеографическом плане признаны обстоятельства первой группы, и неблагоприятными — второй. Последнюю составляют: «Сказание о храбром Айдолае» (переводчик И. Волобуева, год первого издания 1961), «Алтын Арыг» (В. Семенов, 1961), «Алып Пиль Тааран» (Я. Козловский, 1983), «Алтын Чус» (В. Солухин, 1987). Судя по году выпуска, эти переводы выполнялись в одинаковых или худших обстоятельствах исторического плана, чем «Албынжи» (И. Кычаков, 1951). Отсюда обстоятельства «Албынжи» признаны в целом — этнографическом и, вместе, историческом аспектах — благоприятными. В переломный для заочного представления об алыптых-нымахе момент, то есть после академических переводов вышли в свет: «Богатырь Пиг Тараан» (Г. Сысолятин, 1989), «Сарыг-Чанывар» (А. Преловский, 1991), «Алып Соян» (А. Преловский, 1999) и «Алып Хан Мирген» (Г. Сысолятин, 2000). По отношению к ним в заведомо лучших обстоятельствах исторического плана осуществлялся перевод «Хан-Тонис» (Н. Ахпашева, 2007).
Таким образом, в самых благоприятных в целом когнитивных обстоятельствах осуществлялся первый и последний — на сегодня — переводы алыптых-нымаха, и они же оказались наиболее функциональными. Рассматривая функциональность переводов, исследователь ограничился сравнением количества и типа изданий. По этим позициям лидирует опубликованный четыре раза «Албынжи». В том числе в двухтомнике «Героический эпос народов СССР» (Москва, 1975). Его последняя публикация особенно знаменательна — в школьной хрестоматии «Литература Хакасии» (Абакан, 1992). Следом, несмотря на значительно меньший период функционирования, выделяется «Хан-Тонис». До момента обнародования полного текста в 2007 году его отдельные фрагменты получили пять публикаций в сборниках и периодических изданиях (Абакан, Кызыл, Новосибирск, Москва). В полном объеме перевод вышел в серии «Сказы народов Сибири» Новосибирского книжного издательства. Книга выпущена в так называемом «подарочном» виде в связи с историческим юбилеем Хакасии (300 лет в составе Российского государства). Тем не менее, общий текстовый объем (около 30 тысяч строк) и общее количество изданий (более 20) позволяют рассматривать переводы алыптых-нымаха в совокупности как обособленный жанр переводной русскоязычной литературы.
Предваряя описание переводного алыптых-нымаха, исследователь установил, по каким стилистическим признакам собственно алыптых-нымах сопоставим с былиной. Согласно хакасской фольклористике ему, как и былине, свойственно использование постоянного эпитета, эпических формул, стилистического параллелизма. Отмечается прием хронологических повторений, а в области стихотворной организации текста — ассонанс, тавтологическая и фономорфоло-гическая рифма. Эти стилистические особенности трактуются как желательные для перевода алыптых-нымаха в принципе, а их присутствие в исследуемых текстах устанавливается в процессе литературоведческого анализа.
Так было выяснено, что для переводного алыптых-нымаха характерно вести повествование от физического начала художественного мира, применяя синтаксически параллельное клише о самозарождении солнца — из золота, луны — из серебра, земли — из меди. Аналогичным приемом описываются женские персонажи (с одной стороны пятьдесят косичек, с другой — шестьдесят), быстрота богатырского коня (путь, на который требуется месяц, пробегает за один день, путь, на который требуется год — за семь дней) и так далее. Общая распространенность синтаксического параллелизма обеспечивает явления ассонанса, тавтологической и фономорфологической рифмы даже в тех текстах, где зарифмованные строки есть не закономерность, а исключение. Например: «Стала данницею их / Солнца красного страна, /Стала данницею их / Солнг (а желтого страна"(«Алът Пиль Тараан») — «Подруги пятьдесят ее косичек / На две косы тотчас переплели. /Подруги шестьдесят ее косичек / В одну косу тугую заплели» («Богатырь Пиг Тараан»). К явлению постоянного эпитета исследователь относит встречающиеся в разных переводах сочетания: белый тасхыл, белые юрты, золотая коновязь, ковыльная степь, крепкая арака. Нередко встречаются и хронологические повторения. Например: дважды проверяет закинутую в реку вершу Чарых-Кеектрижды, чтобы поймать коня, бросает аркан Айдолайтрижды разным собеседникам пересказывает песню волшебной кукушки Алтын Чуспять раз по ходу повествования призывает на себя отцовский гнев и материнское проклятье Пиг Тараан.
Таким образом, в аспекте формы переводной алыптых-нымах характеризуется комплексом признаков, свойственным героическому эпосу вообще и былине в частности. Но со стороны содержания, исследуемые тексты — в пределах групповых особенностей — относятся к былине, как догосударственный эпос к исторически локализованному. Признано, что пространство-время русского эпоса проецируется на исторический момент и политическую карту Киевской Руси. Между тем события переводного алыптых-нымаха разворачиваются обычно в пору физической юности художественного мира, что на корню исключает любые параллели к известным данным о развитии человечества и, в комплексе, образования Земли. С реальным пространством мир переводного алыптых-нымаха совпадает, но в одиночной ментальной точке, обусловленной названием горного объекта Алтай и напоминающими Южную Сибирь описаниями природы. То есть в при-родно-географическом аспекте весь этот мир — как бы одна и безграничная Хакасия. Не дифференцируется он и по этнополитическому принципу (на весь текстовый объем переводного алыптых-нымаха приходится только три случая этнонимов). Единственное, что выполняет в этом мире условную координирующую функцию, это абстрактное противопоставление родное/чулсое, эмоционально наполненное в связи с пространственным истоком фабулы и развития сюжета. В каждом сказании это возвышающийся на берегу моря или реки белый тасхыл (гора). Земля, его окружающая, называется родной, а живущий здесь народ —родным. Соответственно, пространство за пределами родной земли есть чужая земля, а живущие у других тасхылов люди — чужой народ.
Родной народ (равно и чужие) ведет натуральное скотоводческое хозяйство и возглавляется ханами-богатырями, которые в большинстве сказаний являются главными героями. Ханство переходит от отца к сыну. По сути, каждый текст — это хроника правящей у белого тасхыла династии. Но когда правящую семью составляют дочь и сын умершего хана, то никто из них не обособляется как единоличный правитель («Сказание о храбром Айдолае»). В одном случае главенствующее положение занимает старшая сестра, которая, впрочем, выйдя замуж, оставляет наследное владение младшим братьям («Сарыг-Чанывар»), Иногда ханский статус и сопряженные с ним функции как бы сами по себе переходят к сыну в связи со старостью отца («Алтын Чус», «Хан-Тонис»). Обращает внимание, что ханский статус в переводном алыптых-нымахе не предусматривает возможность принуждения народа со стороны потомственных правителей и полагает как должное заботу о слабых членах общества (сироту воспитать богатырем, пешему дать коня). То есть в целом демонстрируется заметно смягченный вариант, следовательно — относительно ранняя стадия патриархального права и социального неравенства, что не может не поддерживать «догосударственную» специфику исследуемых текстов.
Кроме того, в исследуемых текстах чрезвычайно распространен древнейший, как считается, элемент героического эпоса — поиски жены. Однако в мире переводного алыптых-нымаха — что, согласно В. Я. Проппу, и пристало идеологии догосударственного эпоса — женитьба хана-богатыря есть не личная потребность, а долг перед обществом. Главная ханская функция — защита наследного владения от чужих ханов-богатырей. Поражение своего хана чревато для народа неизбежным угоном (вместе со скотом) в чужую землю, что трактуется как безусловное зло. Но если старый хан, не имея взрослого сына, вынужден в одиночестве противостоять врагам, то заранее обречен на поражение. В свою очередь возвращение родного народа в родную землю происходит в результате ответной военной экспедиции ханского сына в чужую землю. То есть с позиции народа хан женится, чтобы, родив наследника, обеспечить защиту народа на будущее.
Однако, предотвращая угон родного народа (вместе со скотом) в чужую землю хан, тем самым, отстаивает свое социальное и имущественное положение. Напротив, идеальный герой былины мужик-деревенщина Илья Муромец, выезжая постоять за Киев-град, за церкви за соборные, не ждет и не может — в связи с ущербностью кадровой политики князя Владимира — ждать для себя каких-либо выгод. При условии абсолютной бескорыстности богатырского деяния бесспорно положительными — по отношению к родному народу — являются те из главных героев переводного алыптых-нымаха, кто, содействуя хану родной земли, не состоит с ним в родстве: отличающийся благородством чужой хан-богатырь («Алтын Чус») и волшебные девы-богатырки («Алтын Арыг», «Сарыг-Чанывар»). Но если благополучие родного народа несет неизбежнуюпо факту рождения — выгоду для хана родной земли, то благополучие чужих народов не содержит для него никакой прагматики. Более того, в одном случае второстепенного персонажа хан родной земли сам отправляется в чужие земли, надеясь приумножить свое достояние — «скот и народ» («Алтын Арыг»). Но уже будучи главными героями, ханы-богатыри никогда не участвуют в захватнических набегах, а избавив родной народ от власти чужого хана, неизменно разрешают всем другим захваченным этим ханом народам: «Разъезжайтесь по водам и землям своим, / Ведите свой скот к улусам родным!» («Албынжи») Идеальный хан-богатырь никогда не позволяет себе насилия над родным народом поверженного захватчика: «Ну, а народ твой пусть как и раньше живет. / Там же, где пасся, пасется бесчисленный скот» («Хан-Тонис»), Идеальный хан-богатырь не удерживает в своих владениях и когда-то захваченный его отцом чужой народ: «Возвращайтесь в край, откуда / Со скотом пригнали вас!» («Сказание о храбром Айдолае»).
Отсюда исследователь приходит к выводу, что переводной алыптых-нымах, благодаря исторической безотносительности и этнополитической неопределенности своего художественного мира, возводит в абсолют идею родины {каждый народ вправе жить на своей родной земле), которую исторически локализованный эпос может декларировать в отношении лишь определенных этнотерриториальных образований. Но помимо высокого и вполне современного идеологического смысла, очевидна и познавательно-литературоведческая значимость переводческой традиции алыптых-нымаха, предоставляющей читательской аудитории возможность на практике углубить представление о дого-сударственном эпосе, то есть культурно-историческом феномене, заведомо отсутствующем в русском вербальном искусстве.
Исследователь подчеркивает, что «догосударственность» поддерживается, прежде всего, групповыми признаками исследуемых текстов. Вне этой области обнаруживаются элементы, сравнительно частое использование которых в ряде переводов противоречит жанру оригинала. Здесь исследователь обращал внимание на частоту, во-первых, стилистически сниженной лексики как затрудняющей выражение героического пафоса, во вторых — иноязычных заимствований как искажающих национально-историческую специфику алыптых-нымаха. Кроме того, ко второй категории были отнесены еще и объединяемые в рабочем порядке под названием когнитивных несоответствий термины и понятия, заведомо не совместимые с объемом знаний и представлений создателя алыптых-нымаха. При этом создатель алыптых-нымаха условно отграничивался от хакасского этноса в его современном состоянии и определялся как родопле-менная общность, сосредоточенная в географических пределах Южной Сибири. В этой связи в группу когнитивных несоответствий включалась лексика, которая в плане выражения и/или содержания соотносится — на основании словарного толкования — с определенным (кроме первобытнообщинного) историческим периодом и/или определенной (кроме хакасской) этно-территориальной общностью. В свою очередь к стилистически сниженной лексике были отнесены все обнаруживаемые в переводах слова, характеризуемые словарем как просторечные, разговорные, уменьшительные, бранные и так далее.
Путем подсчета устанавливался средний построчный объем текста, содержащий один случай рассматриваемой лексико-стилистической категории. В результате выяснилось, что в переводе «Хан-Тонис» на один случай стилистически сниженного слова приходится 33−34 стихотворных строкикогнитивного несоответствия — 388−389- иноязычного заимствования — 1166−1167. В «Ал-бынжи» соответственно: 40- 112- 384−385. Среди прочих, кроме «Албынжи» и «Хан-Тониса», переводов реже всех использует стилистически сниженную лексику «Алып Хан Мирген» (один случай в пределах 12−13 стихотворных строк), когнитивные несоответствия и иноязычные заимствования — «Сарыг-Чанывар» (69−70 и 358−359). Отсюда очевидно, что «Албынжи» и «Хан-Тонис», то есть переводы, которые на фоне всей переводческой традиции осуществлены в лучших когнитивных обстоятельствах и характеризуются повышенным уровнем и активностью функционирования, заметно реже, чем другие переводы алыптых-нымаха, прибегают к стилистически сниженной лексике, когнитивным несоответствиям и иноязычным заимствованиям.
Таким образом, предположение о том, что научный взгляд на оригинал со стороны принимающей культуры оказывает практическое влияние на исполнение и восприятие художественного перевода, в отношении переводческой традиции алыптых-нымаха оказалось справедливым. В этой связи последующим переводчикам алыптых-нымаха рекомендуется ограничивать себя в использовании стилистически сниженной лексики и иноязычных заимствований, а так же проявляющихся только в контексте национально-исторической специфики оригинала когнитивных несоответствий. Однако выполнение этой рекомендации, учитывая возможность дальнейшего углубления фольклористической интерпретации алыптых-нымаха, является необходимым, но не достаточным условием качества будущих переводов. Наряду с этим исследователь заключает, что проблема качества ныне осуществленных переводов хакасских сказаний в целом обусловлена тем, что с момента возникновения данная переводческая традиция своей практической результативностью постоянно опережала формирование собственной теоретической базы, то есть фольклористической интерпретации алыптых-нымаха.
