Образование Боспорского государства: археология и хронология становления территориальной державы

Состояние проблемы и ее актуальность. Важность заявленной темы в принципе не требует доказательств. В то же время актуальность ее, напротив, нуждается в обосновании, тем более, что за последние два десятилетия неоднократно предпринимались попытки всесторонне, — главным образом в рамках политической истории — исследовать ранний период (VI-IV вв. до н.э.) истории Боспора (Vinogradov. 1980; Виноградов Ю. Г. 1983; Шелов-Коведяев. 1985; Молев. 1997; Анохин. 1999 (соотв. Раздел) — Русяева, Зубарь. 1998; Зинько, Зубарь. 2006 (соотв. раздел)), в том числе и проблему становления Боспорской государственности. Следует, однако, подчеркнуть, что проблема образования единого государства на берегах Киммерийского Боспора как самостоятельная тема никогда не ставилась1.

Тем более требуют разъяснения притязания археолога на изучение проблемы, которую источники, которыми он прежде всего оперирует, могут в принципе отражать лишь весьма косвенно. Закономерным следствием этого обстоятельства стало то, что по крайней мере со времени выхода в свет монографии В. Ф. Гайдукевича «Боспорское царство» (1949) (если не считать очерков общего характера В. Д. Блаватского (1954; 1959; 1964)) проблемами политической истории Боспора в целом занимались почти исключительно историки и, в особенности, эпиграфисты (исключительный случай — нумизмат В.А. Анохин3).

1 В лучшем случае, в весьма немногочисленных статьях обсуждались отдельные ее аспекты, например, хронология образования государства Боспор (см.: Васильев. 1992). В этой связи можно упомянуть лишь диссертационное исследование B.C. Борисовой (2006), которое, однако, не может быть признано ни исчерпывающим, ни соответствующим современной постановке проблемы.

2 Следует однако заметить, что интерес профессиональных историков (я имею в виду «узкую специализацию») к Боспору в последние десятилетия значительно снизился, причину чему можно видеть лишь в одном: имеющиеся письменные источники слишком скудны для того, чтобы, не занимаясь углубленным исследованием данных археологии и нумизматики, можно было бы получить принципиально новые результаты. Впрочем, на мой.

Роль эпиграфистов особенно показательна в последние десятилетия. В условиях дефицита письменных источников, когда обнаружение новых свидетельств античной традиции о Боспоре можно ожидать лишь как «чуда» (находки обрывков утраченных сочинений античных авторов на папирусе), в общем-то сравнительно немногочисленные новые эпиграфические находки, среди которых лишь единичные могут прямо предоставить информацию, требующую существенной корректировки имеющихся исторических построений (например, посвящение Левкона I с Семибратнего городищаНим-фейское посвящение 2000 г.), — усилия эпиграфистов выдвигаются на первый план4.

Между тем, фонд археологических материалов за последние десятилетия вырос многократно. Кроме того, классическая археология по ряду направлений как в изучении вещевого материала, так и в области полевых исследований добилась успехов качественного характера, что позволило не только расширить фактическую базу, но и значительно продвинуться в области хронологии. Эти успехи имеют для изучения истории принципиальный взгляд, это не совсем так. Быть может, вторая причина, не столь очевидная, — «феномена-лизация» боспорской истории не-историками. Я имею в виду отрыв (в представлении исследователей, конечно, а не в реальности) истории Боспора от современной ему истории античного общества в целом. Не малую роль в этом сыграла (и продолжает играть) плодотворная в целом идея М. И. Ростовцева об «особом пути» Боспора, специфика которого определялась своеобразным сплавом эллинских и местных варварских традиций, «эллин-ства и иранства». Однобокое выпячивание, преувеличение туземного элемента этих отношений неизбежно ставило под сомнение саму правомерность поиска аналогий тому или иному явлению общественной жизни и культуры в греческом мире.

3 В последние годы в историографии наметилась опасная тенденция: некоторые нумизматы, ориентируясь на «узкие» (но не обоснованные) хронологические дефиниции, предпринимают попытки пересмотра ряда устоявшихся в науке представлений о ранней истории Боспора, в том числе, тесно связанных с интересующей нас тематикой (работы О. Н. Мельникова, А. Е. Терещенко, и др.).

4 К сожалению, специалисты данного профиля основные усилия сосредоточили на этих исключительных надписях, мало внимания уделяя исследованию рядовых массовых памятников. Подчеркну все же, что и этих массовых лапидарных памятников для изучаемой эпохи сравнительно немного, притом абсолютно подавляющая их часть приходится на IV в. до н. э., начиная со 2-й четверти этого столетия. характер. Дело не только и даже не столько в том, что имея возможность датировать точнее в разы, чем раньше (скажем, четвертью века вместо полустолетия или столетия), мы тем самым пропорционально увеличиваем фактическую базу, сколько в том, что сама структура отношений, которые может характеризовать археологический источник, становится все более детальной и многосторонней. В следствие этого археологами уже затрагиваются вопросы, которые раньше не входили в компетенцию археологии. Бесспорно, информативные возможности этого источника далеко не исчерпаны. Не менее важно, однако, точно представлять себе его реальный потенциал на сегодняшний день.

Прогрессирующая специализация археологии, с другой стороны, имеет следствием два неприятных обстоятельства. Во-первых, практически невозможно одному исследователю в равной мере глубоко творчески освоить весь фактический материал. Во-вторых, — нарастающий разрыв в усвоении достижений и открытий археологии специалистами других исторических дисциплин5. На мой взгляд, дальнейшие успехи в области изучения раннего Боспора (и, видимо, не только его) при неизбежном нарастании указанных процессов лежат в сфере, так сказать, археологической специализации его исследователей. Сказанное ни в коей мере не означает, что позволительно пренебрегать другими категориями источников, или что невозможно ожидать локальных «прорывов» в наших знаниях на почве новых исследований массовых эпиграфических памятников или введения в научный оборот новых. Речь лишь о том, что роль в этом процессе самого массового и самого разностороннего источника будет неуклонно возрастать. Иначе говоря, успех в исследовании различных сторон истории раннего Боспора все более будет зависеть не от того, насколько изобретательно будет комбинировать ученый скудные сведения письменных источников (не случайно, в последние годы не мало примеров такого именно подхода), а от того, в какой мере успешно данные античных авторов, аутентичных эпиграфических документов и нумизматические свидетельства будут согласованы с теми сторонами жизни Боспора, которые открываются при исследовании его археологических памятников.

Высказанные соображения, в общем-то, тривиальны, и едва ли кто станет с ними спорить в принципе. На уровне декларативном всякий исследователь легко признает необходимость комплексного, синтетического использования всех имеющихся категорий наличных источников, в том числе, конечно, и археологических. На практике, однако, дело обстоит иначе. И этому, как было сказано, имеются объективные причины. Вопрос, собственно говоря, в том, каким образом этот постулат должен быть реализован? Или, если угодно, как и какие археологические памятники могут предоставить информацию об исторических процессах (в данном случае — складывании нового политического образования)?

Вообще говоря, дать на эти вопросы удовлетворительный ответ на теоретическом уровне едва ли возможно, поскольку (и это следует подчеркнуть еще раз) непосредственной информации о политических процессах памятники материальной истории не дают, если только не принимать в расчет военных событий, оставляющих зримый след, который сравнительно легко зафиксировать в культурном слое. Но в том же время, хотя и косвенно, археологические памятники, характеризуя весь спектр материальных отношений изучаемого общества, так сказать, в отраженном свете представляют картину наиболее существенных политических процессов и явлений. Разумеется, если бы мы располагали исключительно этими данными, не имея хотя бы смутных намеков литературной традиции и эпиграфических памятников, вряд ли.

5 Как правило, сведения по археологии в работах историков (обычно не выходящие за пределы принципа иллюстративности), даже ссылающихся на отдельные самые новые можно было бы надеяться на сколько-нибудь объективную реконструкцию политической жизни. Но, к счастью, состояние наличной базы источников не таково.

Здесь следует сказать, что «письменный» период боспорской истории, по существу, начинается с последнего десятилетия V в. до н.э., когда Боспор впервые попадает в поле зрения ранних аттических ораторов. Серьезные эпиграфические памятники (как боспорские, так и внешние) датируются не ранее второго десятилетия уже IV в. до н. э. Исключения из сказанного — единичны6. Но зато одно из этих исключений — лаконичная заметка Диодора Сицилийского (Diod. XII. 31, 1) по династической истории [пантикапейских] правителей — имеет для нас исключительное значение. Именно она позволяет вычислить, что эта династическая эпоха на Боспоре восходит к 480/79 г. до п н.э. И это обстоятельство большинство исследователей справедливо считают исходным пунктом в процессе образования «надполисного» Боспорского государства, по разному, однако, оценивая длительность и характер этого процесса.

Но необходимо обратить внимание на то, что между началом правления Археанакта и правлением Спартокида Сатира I, первого тирана, о котором имеются достоверные исторические сведения в источниках литературных (помимо хроники Диодора) и эпиграфических, — по меньшей мере семьдесят лет никак не освещенных письменными источниками. То есть, как период предшествующий 480 г. до н.э., так и до прим. 406−405 гг. мы знаем почти исключительно благодаря данным археологии. Для реконструкции соработы, отстают от современного уровня достижений лет на 15−20, а то и больше.

6 Не считая малосущественные для нашей темы географические сведения Гекатея Милетского (apud St. Byz.) — смутные данные Ктесия Книдского об экспедиции Ариарамна (Рег-sika. Fr. 29.16 Gilmor = Photii Cod., 72 p. 106) — очень общей, но важной информации Плутарха об экспедиции Перикла в Понт (ок. 437−436 гг.) — и сообщения Фукидида (III. 2, 2) о потенциальной помощи восставшим в 428 г. лесбосцам с Понта. бытий политической истории обозначенной эпохи, кроме фактов смены династии Археанактидов Спартокидами и наследования власти основателя новой династии, Спартока I, Селевком в 433/2 г., решающее значение имеет ретроспективный анализ, опирающийся на источники (аутентичные и более поздние) по политической истории и государственному строю Боспора IV в. до н.э. Именно этот ретроспективный метод (подкрепленный терминологической оценкой глагола, употребленного Диодором для обозначения перехода власти Археанактидов Спартоку I в 438/7 г. — SiaSexo^ai) позволил Ю. Г. Виноградову (1983) предположить, что власть Археанактидов по сути своей была тиранической, как и их преемников. В методическом плане нужно заметить, что метод ретроспекции почти неизбежно чреват угрозой некоторой модернизацией реальной истории, поэтому его использование должно быть ограничено исключительно проецированием сущностных характеристик, принимая при этом в расчет историческое развитие характеризуемых явлений.

Применительно к политической истории Боспора V в. до н.э. это означает, что непозволительно механически переносить реалии IV в. до н.э. на весь предшествующий период и в полном объеме. Например, если терминология Диодора дает некоторое основание сопоставлять характеристики власти Спартокидов IV в. до н.э. с характером власти Археанактидов (и то лишь постольку поскольку8), то из этого никак не следует, что и размеры подвластных правителям V в. территорий были те же, что и у их преемников.

Возвращаясь к вопросу о памятниках археологии, которые, на мой взгляд, способны пролить свет на важные аспекты истории формирования Боспорского государства, в первую очередь (как наиболее непосредственные) отмечу следы военных конфликтов. Особенно значимы они в тех случап.

За исключением Т. В. Блаватской (1959), Ф.В. Шелова-Коведяева (1985) и особенноЕ.А. Молева (1997) и B.C. Борисовой (2006). ях, когда удается выявить синхронную (в меньшей степени — последовательную) серию разрушений на ряде памятников. Конечно, почти всегда (в силу ограниченности масштабов вскрытых остатков) будет стоять вопрос о значимости таких комплексов (бытовой пожар или военная катастрофа?). Однако в ряде случаев на такой вопрос можно дать вполне определенный ответ, а значит — выявить факт первостепенной важности. Сопоставление таких фактов с другими (строительство крепостных стен или их разборкапродолжение или прекращением монетной чеканкипереименование городаи т.д.), как мне кажется, позволяет конкретизовать исторические процессы, обусловленные становлением нового государственного образования (прежде всего, время и характер присоединения того или иного полиса к Боспору).

Становление новой политической структуры не только сопровождалось острыми конфликтами и военными столкновениями (в принципе, обычно, но не всегда), но и формированием новых структур и общественных отношений. В первую очередь, преобразования или, вернее, — передел земельной собственности насильственно присоединенных полисовограничение их политических свобод и полномочий. Если о последних можно судить только по эпиграфическим материалам или монетному делу (в данном случает — по отсутствию того и другого), то поддающиеся установлению археологически новации в аграрной сфере в определенной степени позволяют размышлять о новом этапе территориальных реформ (изменения численности сельских поселенийпоявление новых типов — крупных хозяйств усадебного тип на «царских землях» — освоение новых территорийформирование общебоспорской инфраструктуры — дорог, и проч.). Эта сторона жизни Боспора особенно важна для исследования, поскольку само образование единого государства, сформированного хотя и насильственными средствами, обязано не только необходимости решения жизненно важной проблемы противостояния потено.

Здесь необходимо принять в расчет источниковедческий аспект проблемы. циально (а периодически и реально) враждебному варварскому окружению, но и особой экономической конъюнктуре, сделавшей Боспор одним из наиболее мощных поставщиков товарного хлеба на рынки Восточного Средиземноморья (в первую очередь — Афин). Реализация второго условия (во многом определившего актуальность первого) не могла не оставить заметного следа на хоре Боспора.

Включение полисов в состав Боспорского государства привело к существенной деформации (усечению) их политических структур (полисная жизнь как бы «замирает» 9). Их городские центры, включенные на тех или иных основания в общую структуру государства, переживают заметные изменения, некоторые из которых фиксируются раскопками (новый этап строительства на акрополе Пантикапея, в том числе — сооружение раннего дворцового комплекса Левкона I (Толстиков, Ломтадзе. 2001) — Мирмекий и, видимо, Нимфей как бы консервируются в своем развитиив то же время последний, предположительно (Чистов. 2001), становится значительным культовым центром государственного масштаба (святилища Диониса10 и Афродиты11) — Фа-нагория примерно на полтора столетия лишается оборонительных стенвместо разрушенной Синдской Гавани, в непосредственной близости от ее руин основана «царская» колония — Горгиппия (Завойкин. 2002) — реколонизация [до сих пор не найденной] Киммеридыи т.д.).

Формирование новых социальных структур и слоев, в том числе ближайшего круга соратников тирании (фьХоь Полина — VI. 9, 2- и деятелей вроде Сопея — Isocr. XVII. 2−3), причастных к власти и государственным ресурсам,.

9 Вплоть до 2-й половины III в. до н.э., исключая столичную пантикапейскую общину, которая время от времени себя проявляет в источниках (Diod. XX. 25) — от ее лица чеканится государственная монета.

10 Возможно, своеобразного «патрона» Спартокидов.

11 В. П. Яйленко (1995) считает Афродиту Уранию покровительницей династии Спартокидов, «подательницей фарна» и т. д.- культ ее пользовался особым покровительством правящего дома. вызвало к жизни невиданные прежде материальные запросы и роскошества, которые, в частности, воплотились в грандиозных погребальных сооружениях (Савостина. 1984) и инвентарях.

Принципиально новые тенденции политического развития затронули и иные области жизни и идеологии (известная унификация, или введение об-щебоспорских культовформирование атрибутов монархической властиновая символика на монетах Пантикапея, пышная официальная титулатура правителейи проч.). Говоря об идеологической сфере, необходимо, однако, помнить, что вплоть до эпохи эллинизма (а вернее — принятия царских титулов диадохами в конце IV в. до н.э.) монархическая власть на Боспоре была вынуждена рядиться в псевдо-полисные одежды, всячески маскируя тираническую по происхождению суть режима. Но и в действительности, государственный строй Боспорского государства не только генетически, был теснейшим образом связан с полисными традициями и институтами (см.: Завой-кин, 2001; Сапрыкин, 2003).

Примеры доказывающие, что в памятниках материальной культуры получили отражение процессы, связанные со становлением Боспорского государства и вполне доступные для анализа, разумеется, не трудно умножить. Но и приведенных, мне кажется, достаточно для того, чтобы придти к выводу о том, что без систематического учета таких памятников картина политической жизни Боспора V—IV вв. до н.э. не только будет неполной, односторонней, но в целом ряде существенных моментов просто неотраженной в других источниках.

Все сказанное позволяет считать, что предложенная тема исследования не только возможна, но и актуальна. Следует, однако, подчеркнуть, что систематический учет всех категорий памятников, которые имеют ценность в раскрытии темы, в равной степени глубоко и всесторонне в рамках одной работы практически невозможен. Так, за пределами исследования почти целиком остались памятники погребальные (этот источник использовался избирательно, в зависимости от того, насколько выводы предшественников оказы.

12 вались применимы в настоящей работе). В работе с материалами сельских поселений (с учетом того, что в последние десятилетия им было уделено достаточно много внимания, прежде всего в исследованиях А.А. Масленникова) не было проведено тотального пересмотра всех опубликованных находок и стратиграфии (как, например, при анализе материалов городских), но учитывались последние достижения в этой области.

Цель, задачи и структура исследования. Высказанные соображения позволяют кратко сформулировать основную цель диссертационной работы и конкретные задачи, решение которых обеспечивает достижение поставленной цели (что целиком определяет и ее структуру). Главной целью исследования является всестороннее изучение процесса становления Боспорского государства с привлечением всего круга имеющихся источников, но при этом предполагается максимально широкое использование именно источников археологических, позволяющее затронуть целый ряд тем, не нашедших отражение в других категориях источников. Помимо систематического и детального анализа важнейших для темы групп археологических памятников (города, памятники сельской территории, некрополи) принципиальное значение было придано углубленному изучению проблем хронологии: не только археологических материалов, но и всех других источников. Значимость этого направления в исследовании определялась не только необходимостью верификации уже существующих в науке хронологических схем и отдельных определений, но и методической задачей, поскольку максимально точные (по возможности) и твердые хронологические ориентиры являются, по существу, единственным серьезным основанием для сопоставления информации, полу.

12 Разумеется, не по принципу «подходит — не подходит», а в зависимости от того, в какой степени разработка данного источника позволяет строить выводы, соотносимые с нашей ченной из иных категорий источников, с информацией археологической и построения «синтетического» обобщения на историческом уровне знания.

В Первой части работы (главы 1−7) представлен детальный анализ археологических памятников (поселенческих и погребальных) с точки зрения стратиграфии и хронологии.

Вторая часть целиком посвящена изучению проблем хронологии. В ее первом разделе (А) рассматриваются общие проблемы хронологии и летосчисления (главы 9 и 10, сопровождаемые Приложением 1), а затем (раздел Б) систематически анализируются в хронологическом аспекте данные литературной традиции (глава 10), эпиграфических материалов по группам (глава 11) и нумизматики (глава 12). На этой основе (с учетом выводов, полученных при изучении памятников археологии) выстраивается периодизация исторического развития Боспора в VI—IV вв. до н.э., представленная в виде связного очерка истории (глава 13, сопровождаемая «Хронологической таблицей» в Приложении 36). Это первый этап осмысления и интерпретации проанализированных источников разных категорий в хронологической взаимосвязи фактов, позволяющий надежно реконструировать исторический контекст.

Назначение Третьей части — охарактеризовать этапы становления государства Спартокидов, рассмотренные в различных ракурсах (и тем самым, используя полученные ранее выкладки, составить «стереоскопическое» представление о важнейших чертах характера политического режима, установившегося на Боспоре, и детализовать наши представления о самом процессе его становления в ходе исторического процесса). В главе 14 предложен внешнеполитический аспект: здесь исследуются внешние силы и обстоятельства, влияние которых на исследуемый нами процесс было существенным. В главе 15 предметом изучения стал правовой статус двух значительных бостемой. порских городов (Феодосии и Горгиппии), сравнительная характеристика которых в историческом ракурсе позволяет не только подойти к рассмотрению проблемы статуса полиса в составе державы Спартокидов (по существуцентральной), но и многое в ней уяснить. Углубить эти представления удается в ходе исследования процесса присоединения к государству Спартокидов варварских территорий Прикубанья (ключевую роль в этой части работы играет анализ титулатуры боспорских правителей — глава 16). Наконец, в главе 17 представлена попытка исторического осмысления хода и сути процесса формирования территориальной монархии Спартокидов, характеризуется ее государственный строй, его политико-правовое своеобразие.

В Заключении подведены общие итоги исследования, сформулированные как краткий очерк истории государственно-правовых форм в процессе их становления, начиная от формирования тиранического режима в Пантикапее в 480/79 г. и вплоть до того момента, когда после завоевания Феодосии, Синдики и племенных земель в Прикубанье, Левкон I пышно титулует себя «архонтом Боспора и Феодосии, царем синдов, торетов, дандариев и псессов». Определены этапы этого сложного процесса. Хронологические рамки и периодизация определяются историческими пределами и характером процесса образования Боспорского государства. В этом процессе, начало которому было положено приходом к власти в Пантикапее в 480/79 г. до н.э. Археанактидов, можно выделить два принципиально различных периода. Первый из которых (приблизительно до 410/09⁰⁶/5 гг.) характеризуется в целом как время прихода к власти и стабилизации режима тирании в рамках одного полиса13. Второй период, начавшийся с подчинения Нимфея, а затем в.

13 Если даже предполагать, что тогда же или несколько ранее Пантикапейский полис включил в свой состав гражданские общины небольших близлежащих от него городов скором времени — ряда полисов, расположенных на Таманском п-ове, знаменует собой начало процесса «территориальной державы» Спартокидов (пришедших к власти еще в 438/7 г. — Diod. XII. 31, 1), структура которой все более усложнялась по мере завоевания ими новых эллинских центров (Феодосии и Синдской Гавани) и племенных территорий в Прикубанье. При этом, если первый период с точки зрения формирования единого Боспорского государства представляет собой, так сказать, «нулевой цикл» (в том смысле, что речь идет только о становлении монархического режима в отдельно взятом полисе — политическом ядре будущего государства, то второй период имеет вполне содержательные характеристики, которые позволяют в ходе данного процесса, хотя бы и в порядке научной гипотезы, тоже выявить два этапа. Между Боспором, подвластным Левкону I в заключительный период его правления (т.е. перед 355/4 г. до н. э.) и тем государством, над которым властвовал его отец, Сатир I (умер ок. 393/2 г. до н.э.) имеется принципиальное, как мне кажется, различие. По всей видимости, до момента завоевания Лев-коном I Феодосии и его реформ в 360-х гг. до н.э. включение завоеванных Спартокидами полисов в состав государства по преимуществу протекало в форме инкорпорации этих общин в состав Пантикапейского полиса («Боспора»). А с момента покорения Феодосии (и после — Синдской Гавани и варваров Прикубанья) происходит административно-территориальное структурирование государства, превращение его в «державу», над эллинскими подданными которой Левкон I провозглашает «архонтскую» власть (при этом разделяя «Боспор» и «Феодосию»)14, над варварскими — «царскую». Углубленное исследование этой структуры выходит за рамки поставленных в работе задач. Однако затронуть эту проблематику было необходимо, чтобы можно было,.

Мирмекия и Тиритаки, может быть, Порфмия?), то и тогда речь идет о двух принципиально разных характеристиках процесса.

14 Судьба Синдской Гавани, захваченной после Феодосии, хотя и включенной в понятие «Боспор», была особенной (см.: Завойкин. 2002). по крайней мере, определиться в хронологии характеризуемого процесса (но не только).

Источники. Принципиальная установка при выборе источников для исследования проблемы состояла в следующем. С одной стороны, использовать источники всех категорий и групп максимально широко, почти без исключений, и комплексно, поскольку лишь максимальное привлечение свидетельств различных источников позволяет гарантировать исследование от односторонности, неизбежной при использовании одной какой-либо группы материала. С другой стороны, во главу угла поставлен анализ именно археологических данных, поскольку одной из главных задач работы является попытка хотя бы частично ликвидировать тот разрыв, что в последние десятилетия не только наметился, но и расширился, между накоплением археологического материала и его историческим осмыслением. В соответствии с этими установками в работе использовались максимально полно сведения античной литературной традиции, эпиграфических документов и памятников нумизматики. Их обзор и анализ под углом зрения, определяемым темой данного исследования представлен во Второй части работы. Для этого было акцентировано внимание на хронологический аспект содержащейся в них информации. Подробный анализ материалов археологии содержится в Первой части исследования. Выбор памятников в этом разделе продиктован исключительно их информативностью для избранной темы.

Характеризуя источниковую базу в целом, должен сказать, что имеющиеся в нашем распоряжении источники характеризуют интересующую нас проблему очень неравномерно. Как уже было отмечено ранее, для первого периода интересующая нас информация может быть извлечена только из данных археологи и, отчасти, нумизматики. Литературные источники, отразившие прямо или косвенно процесс становления государства Спартокидов, в основном содержат информацию, датированную начиная с рубежа второго периода и позднее. А эпиграфические документы (если исключить немногочисленные надгробия с упоминанием демотиконов) и того позднее: примерно со 2-й четверти IV в. до н.э., т. е. синхронны тому времени, когда процесс становления Боспорского государства в целом завершается.

Получаемая из имеющихся источников информация по теме весьма разнообразна. В подавляющей своей массе она имеет косвенный характер. Однако массовость и разнохарактерность источников позволяют в целом ряде случаев прийти к достаточно уверенным, если и не к однозначным, выводам.

Осталось добавить, что в ряде случаев логика исследования потребовала достаточно далеко выходить за обозначенные временные рамки, поскольку без более широкого сравнительного исторического фона исследуемый феномен не мог быть понят.

Методика исследования. Характер и состояние имеющихся источников играют решающую роль в выборе методики исследования. Прежде всегоэто комплексный их анализ. По сути приходится говорить о решении проблемы соотносимости данных, полученных из источников различных категорий. Ключевая роль в ее решении отведена хронологическому методу: используя принципы и классические методики исторического исследования, широко применяемые в археологической науке (стратиграфический, типологический, метод синхронизации и т. п.) предпринята попытка максимально точно определить относительную хронологию выявленных на археологических памятниках фактов, которые в целом отражают военную и политическую ситуацию в регионе. Максимальное внимание уделено и выяснению хронологических позиций для информации, почерпнутой из письменных источников. В итоге хронологическая группировка датированных фактов истории Боспора VI—IV вв. до н.э. позволила предложить историческую периодизацию всего материала, в плотную подводящую к его осмыслению в интересующем нас ракурсе.

На заключительном этапе работы на первый план выступает историко-сравнительный метод и принципы конкретно-исторического подхода в изучении рассматриваемого феномена. Эти принципы позволяют наиболее адекватно и последовательно раскрыть суть процесса становления территориальной державы в его диалектическом многообразии, позволяя избегать чрезмерного схематизма, распространенных шаблонов и схем. На стадии синтеза исторических выводов и умозаключений, исследованный материал проходил повторную апробацию в рамках построений, с различных сторон характеризующих важнейшие стороны и характеристики державы Спартокидов в их исторической динамике. И уже на данной основе предложена реконструкция исследуемого процесса в целом.

Исмориография проблемы.

Проблеме образования Боспорского государства, взятой во всей полноте, посвящена немалая по объёму исследовательская литература. Круг вопросов, так или иначе входящих в эту важнейшую для истории региона тему, весьма обширен. В разные периоды интерес к ней то возрастал, достигая значительного полемического накала, то падал по мере того, как возникала иллюзия, что все возможное при данном объёме известных источников уже сделано и дальнейшие поиски в этом направлении чреваты лишь наращиванием необоснованных домыслов и сомнительных догадок. В какой-то мере такое положение в историографии закономерно, так как прямыми источниками по проблеме становления Боспорского государства мы не располагаем1: по сути дела хронологическое указание Диодора Сицилийского о смене правящих династий в 43 8/7 г. до н. э. непосредственно ничего не говорят об образовании территориального государства, поскольку из текста совершенно не ясно, какая территория являлась в это время объектом властвования Археа-нактидов — Спартока I. Однако исследователи, зная немало о Боспоре IV-го.

1 Вернее говоря, имеющиеся в нашем распоряжении источники характеризуют этот процесс только в конце V — 1-й половине IV вв. до н.э. л.

Почти все исследователи рассматривали неоднозначное сообщение Диодора, что Археа-нактиды «царствовали» на Киммерийском Боспоре 42 года до 438/7 г. до н. э. как прямое свидетельство того, что в 480 г. до н. э. образовалось единое Боспорское государство. А вывод этот ложный с точки зрения формальной логики и ошибочный методически. Поскольку не может быть серьёзных разногласий в том, что это указание древнего историка в от ношении боспорской государственности косвенное, — недопустимо анализировать только единственную из нескольких возможных версий его интерпретации (и, тем более, строить на этой основе ответственные и далеко идущие исторические выводы). Основных же версий можно назвать по меньшей мере две. Во-первых, Археанактиды 42 года властвовали где-то «в Азии, на Киммерийском Боспоре» (территориально-географическая версия). Во-вторых, предшественники Спартока I в этот период царствовали «в Азии, над Киммерийским Боспором» (политико-административная версия). Против второй (в пользу первой), прежде всего, говорит тот факт, что Боспорское государство никогда в древности не именовалось «Киммерийским Боспором» — так назывался только пролив (см.: Завойкин, 1994) — а также — сам характер династийно-хронологических заметок Диодора по Боспору в века, но не имея точных сведений о времени его образования, предположили (без достаточных на то оснований), что в 31 -й главе ХП книги Диодор как раз и говорит об этом событии.

Данное предположение стало фундаментом всех дальнейших построений. Но фундамент этот, на мой взгляд, слишком шаткий. Анализу общих оснований существующих концепций и посвящен настоящий раздел работы. При этом не ставилась задача с исчерпывающей полнотой характеризовать всю литературу, в какой-либо степени затрагивающую (тем более, лишь упоминающую) данный сюжет истории Боспора. Это потребовало бы чрезо мерно большого объёма и времени и кажется непродуктивным. Представляется более эффективным сконцентрировать внимание на тех трудах, которые определили преобладающие, принципиальные взгляды на предмет или же наиболее полно и глубоко отразили главные тенденции.

Значительная часть первого (/) раздела была написана к 1994 году и тогда же обсуждена на заседании отдела классической археологии ИА РАН. По некоторым причинам готовая работа не была опубликована. Спустя десятилетие стало необходимым дополнить ее ссылками на ряд новых работ, появившихся за этот период, в которых более детально разработаны затрагиваемые вопросы, а также несколько расширить перечень анализируемых исследований. При этом представляется любопытным сопоставить выводы и прогнозы, сделанные десять лет назад с реальным ходом историографического процесса. С этой целью анализ исследований завершающего периода выдецелом (даже обстоятельный рассказ в XX книге о событиях конца IV в. до н. э. на Боспоре, стоящий особняком, не составляет исключения).

3 Такого рода ограничение кажется тем более оправданным, что историография политической истории раннего Боспора специально исследована в диссертационной работе А. Н. Васильева (1985) — см.: ниже. лен в особый раздел, вынесенный после выводов, полученных к 1994 году (работы Е. А. Молева, 1997 г. и В. А. Анохина, 1999 г.).

В тот же период же были запланированы очерки, в которых предполагалось рассмотреть, каким образом интересующая нас проблема отразилась в нумизматических исследованиях и в работах, построенных по преимуществу на археологических материалах. Но осуществить этот проект тогда не удалось. Поэтому в настоящей работе детальному исследованию концептуальной разработки темы в археологии отведен специальный раздел (2-й) в Историографии, а подходы нумизматов к интересующей нас тематике (исключая обобщающую книгу В. А. Анохина, 1999 г.) рассмотрены в обзоре проблем хронологии в области нумизматики (Глава 13)4.

1. Образование Боспорского государства в современной историографии а. До 1994 г.].

Определение даты образования Боспорского государства базировалось исключительно на хронологической заметке Диодора Сицилийского (XII. 31, 1), который указал, что в 438/7 г. «в Азии» на Киммерийском Боспоре, произошла смена правящих династий: власть Археанактидов, которые правили 42 года, была наследована неким Спартаком. Отсюда обычно выводится заключение, что Боспорское государство берёт свое начало ок. 480 г. Сущность этой власти разные исследователи понимали по-разному, но в вопросе о датировке ее становления сходились до недавнего времени почти все. Впрочем, высказанное положение, безусловно, допускает некоторое упрощение реаль.

4 Это объясняется тем, что, — несмотря на решающее значение нумизматических источников в решении целого ряда принципиальных вопросов, — вподне самостоятельной «нумизматической» концепции о Боспорском государстве выработано не было. Хотя притязания некоторых исследователей монет новейшего времени (в отличие от их, действительно, выдающихся предшественников) простираются весьма далеко. но существующей в научной литературе картины. Представленный тезис, господствующий на протяжении многих десятилетий, в разные периоды и с разных позиций подвергался частичной критике.

В полной мере сказанное имеет отношение и к вопросу о территории, подвластной Археанактидам. «Киммерийский Боспор» источника обычно рассматривается как свидетельство того, что с 480 г. в состав Боспорского государства входили едва ли не все эллинские общины по обе стороны пролива.

Цель настоящего раздела — попытка показать, с одной стороны, сложность и, порой, противоречивость представлений исследователей по данным вопросам, а с другой, — выявить происхождение и сущность этих противоречий в процессе исторического познания. Можно предполагать, что такой анализ представляет известный методический интерес, поскольку, как кажется, раскрывающаяся в этой проблеме историографическая тенденция вообще характерна, по крайней мере, для тех областей антиковедения, которые не отличаются богатством письменных источников.

В настоящем очерке рассматриваются представления исследователей, концептуально высказавшихся по вопросам хронологии образования Боспорского государства и территории, подвластной Археанактидам — первым Спартокидам. Другие вопросы этой обширной историографической темы здесь затрагиваются лишь по мере необходимости. Соответственно с этим, труды других исследователей, даже внесших заметный вклад в разработку проблемы в целом или иных её аспектов, не стали предметом специального изучения.

С.А. Жебелёв. Охарактеризовать взгляды этого исследователя на интересующие нас вопросы не просто. Три основные работы, в которых он исследует проблему образования Боспорского государства демонстрируют постепенную эволюцию взглядов учёного. При этом если первая из них (1902 г.) характеризуется критической заостренностью в отношении источников, то последняя (1935 г.) являет собой полную противоположность первой. Любопытно, что как в первом случае, так и во втором, исследователь занимает едва ли не крайние позиции в противостоянии двух подходов. Работа 1930 г. -своего рода промежуточный этап: частичный отказ от гиперкритики заметки Диодора. В самых общих словах взгляды С. А. Жебелёва разных периодов таковы.

Раннюю свою работу («Боспорские Археанактиды" — Жебелев. 1953. С. 21−28) учёный начинает с обзора предшествующей исследовательской литературы. «.Краткая и с формальной стороны совершенно понятная заметка (Diod. ХП. 31, 1. — А. 3), — пишет он, — служащая единственным источником наших сведений о боспорских Археанактидах, подверглась различным толкованиям со стороны учёных, прямо или косвенно интересовавшихся историей Боспорского царства. Старые учёные, начиная с де-Боза, относились вполне непредубеждённо к известию Диодора и думали, что Археанактиды были первою царскою династией на Боспоре» (1953. С. 21- прим. 2). Позднее мнения о характере власти Археанактидов стали более разнообразны. В них видели «магистратов» (Байер, Келер, потом — Ашик), аристократический род, связанный с митиленским Археанактом (основателем укреплений Сегеи), «архонтов», правящих с 480 г. (Авг. Бёк, Кёне, Перро, Бузольт и ряд других). Последнюю точку зрения разделял В. В. Латышев (IOSPE. III. С. XVII сл.), добавляя: «Рано, по-видимому, боспорцы поняли всю важность того, чтобы города, объединенные союзом, вручили общую власть высшим магистратам, дабы легче сохранять между собою мир и защищаться против варварских племен» «(см.: Жебелёв, 1953. С. 22−23). Резко отличная точка зрения была сформулирована К. Г. Брандисом в статье «Bosporus» (RE. Ill, 757 сл.), который писал, что «Археанактиды был род, достигший в Пантикапее наследственного владения верховной властью, — вот всё, что мы о них знаем.». По мысли автора, власть Археанактидов простиралась только на Пантикапей и его округу (см.: Жебелёв. 1953. С. 23).

С.А. Жебелёв объясняет цель своего изложения истории вопроса необходимостью «показать, как из краткой заметки Диодора о боспорских Археа-нактидах с течением времени получилось целое „историческое построение“, в состав которого вошли вопросы и о происхождении Археанактидов, и о размерах их власти, и о её характере» (1953. С. 23).

Поскольку возможна многовариантная интерпретация источника, С. А. Жебелёв считает, что «когда приходится указывать столько „может быть“, то рациональнее всего, может быть, просто сказать: поп liquet» (1953. С. 24). «Погоня за уяснениением того, кто такие были Археанактиды и что такое они собой представляли, отвлекла учёных от исследования источника наших сведений, т. е. от заметки Диодора» (1953. С. 257).

В финальной части работы С. А. Жебелёв применяет на практике свой критический подход и формулирует следующие выводы. Мы не знаем государственного устройства Пантикапея до 480 г., «но беру смелость предполагать, что в таком же, в сущности, положении мы находимся и относительно последующего периода, до начала правления Спартокидов» (1953. С. 26). Он считает, что дата — 480 г. — была искусственно выведена Диодором, поскольку «только со 2-й декады Диодор излагает историю в строго хронологическом и синхронном порядке» (1953. С. 26). В XI книге Диодора под 480 г. не стояло указаний о начале правления Археанактидов на Боспоре. Впервые о них сообщается под 438/7 г. в связи со Спартоком. Само имя «Археанактиды» — создано искусственно. «Я не хочу придавать слишком большое значение выражению оуоцастбеуте? 8е Архаылжт’ьбаь, но, кто знает, быть может, и с ним следует считаться» (1953. С. 26−28).

Итак, мы видим, что в этой небольшой работе С. А. Жебелёв по существу пришел к негативным выводам. Но было бы неправильным обвинять исследователя в нигилизме. Если не заострять внимание на гиперкритичности взглядов на датировку Диодора и историчность сведений об Археанактидах, то следует признать как положительное достижение учёного чёткое указание того, что, опираясь только на текст Диодора, невозможно рассуждать ни о характере власти Археанактидов, ни о масштабе её и т. п. Позиция С. А. Же-белёва была своеобразной реакцией на чрезмерно легкое обхождение с источником. Другое дело, что сам он не предложил позитивной критики его, отказавшись судить об источниках Диодора (см.: 1953. С. 25). Так или иначе, данная работа в значительной мере заложила основы критического подхода к источнику по данному вопросу. В этом её главное значение.

Работа СА. Жебелёва 1930 г. («Возникновение Боспорского государства) в значительной степени обусловлена находкой в милетском Дельфинионе надписи со списками эпонимных магистратов — эсимнетов мольпов, в которых под 516/15 г. значится Кизик сын Археанакта. Поэтому исследователь теперь признаёт историчность имени, заключая (исходя из предполагаемой ошибочно (см.: Блаватский. 1964. С. 46) датировки основания Пантикапеяок. 540-х гг.), что этот Археанакт, отец Кизика, вполне мог быть ойкистом боспорского города. «Но это по-прежнему не помогает уяснить характер власти, которую Археанактиды имели на Боспоре не в течение 42 лет, как это выходит по Диод ору, а в течение, по меньшей мере, целого столетия» (1953. С. 71), т. е. от времени основания Пантикапея.

Таким образом, Археанактиды — потомки ктиста Пантикапея. «Суммарное выражение Диодора „Археанактиды правили в Азии“ едва ли можно понимать в том смысле, что Археанактиды правили, например, и в теосской колонии Фанагории. Но, возможно, в таких основанных на Боспоре милетских колониях как Феодосия, Гермонасса, Kf|TToi, во главе правительства стояли представители рода Археанактидов.» (1953. С. 72).

К числу достижений С. А. Жебелёва, безусловно, следует отнести постановку вопроса о статусе боспорских «городов» (см.: 1953. С. 62−69), которым пренебрегали другие исследователи, в то время, как он, без преувеличения, — решающий в данной теме (другое дело, что на одних литературных источниках он не может решаться с удовлетворительной полнотой (ср.: Виноградов Ю. А. 19 926- 1993; 1995в).

Данная работа знаменательна не только тем, что СА. Жебелёв снимает свое обвинение Диодора в домысле имени Археанактидов (а датировка по-прежнему отрицается: не 42 года, а «целое столетие»), но и тем, что здесь допускается предположение, основанное только на догадке (против чего он решительно выступал раньше), о правлении рода Археанактидов в Феодосии, Кепах и т. д.

В 1935 г. («Боспорские этюды: I. Образование Боспорского царства») СА. Жебелёв окончательно отходит от прежних критических позиций. Как и в предыдущей работе он начинает с основательного разбора литературной традиции о «статусе» боспорских городов. В итоге он заключает, что из 30-ти названных населенных пунктов Боспора только Пантикапей, Фанагория, Феодосия, Гермонасса и, может быть (? -А.З.), Кепы были колониями, основанными в ходе Великой греческой колонизации, а все остальные основаны боспорцами в процессе внутренней колонизации страны (см.: 1953. С. 159— 161). «Мирмекий. может быть, первоначально был самостоятельным полисом», замечает СА. Жебелёв, указывая на символику одной группы серебряных монет (1953. С. 161, прим. 2).

Исследователь заявляет, что «последующие занятия Боспором побуждают меня теперь отказаться.» и от предубеждения против точности даты и «признать достоверность свидетельства Диодора во всей его совокупности» (1953. С. 163). И более того, важнее (чем критиковать Диодоров термин «царствовавшие». — А. 3.) отметить, что Археанактиды «царствовали над Боспором, т. е. не над одной какой-нибудь из ионийских колоний на Боспоре, а над всеми ими в совокупности., но эта их единоличная власть над Боспором началась лишь с 480 г., а не со времени водворения греков на Боспоре во второй половине VI в.» (1953. С. 163).

Археанактиды были правящим родом в Пантикапее (пожизненный наследственный архонтат «вывезенный», якобы, из Милета), но «как организовано было правительство в других ионийских колониях на Боспоре» — данных для ответа нет. Возможно, в милетских колониях — Кепах и Гермонассеправили тоже архонты из рода Археанактидов. Но признавала ли теосская Фанагория власть Археанактидов? Бёк полагал, что при Археанактидах греки пользовались «свободой», но. управлялись архонтами из определенного аристократического рода — или выбираемыми, или получавшими власть в порядке наследования. Ни подкрепить, ни опровергнуть предположение Бёка нет данных" (1953. С. 163−164). Согласно К. Г. Брандису (RE. III. Col. 757 сл.), Археанактиды властвовали только над Пантикапеем и его областью. «С мнением Брандиса трудно согласиться, если даже и понимать под „областью“ Пантикапея весь Керченский полуостров (конечно, до Феодосии исключительно)» (1953. С. 165). Аргументирует же своё мнение С. А. Жебелёв так: «Если бы власть Археанактидов ограничивалась только им (Пантикапеем. -А.З), она хромала бы на одну ногу, так как без овладения Таманским полуостровом Археанактидам было бы трудно обойтись: слишком близко оба полуострова были связаны в их интересах, политических и экономических» (1953. С. 165). Следовательно, вскоре после 480 г. (утверждения в Пантикапее) «их власть или во всяком случае их влияние распространилось также и на Таманском побережье. Лишь обладание обоими берегами Киммерийского Боспора создавало для Археанактидов необходимую экономическую базу» (1953. С. 163). Едва ли захват таманских городов был результатом «каких-либо враждебных действий со стороны Пантикапея» (1953. С. 165). Это могло произойти уже при Археанактидах, около 480 г. («несколькими годами раньше или позже»). «А сколько времени процесс этот протекал и как он происходил, об этом пришлось бы только гадать» (1953. С. 165).

Трудно поверить, что эти строки написаны тем же человеком, который заявлял в 1902 г., что если при интерпретации источника так часто приходится говорить «может быть», то лучше сказать «поп liquet». Феномен эволюции взглядов С. А. Жебелёва весьма важен для понимания историографических закономерностей данной темы. Заметим сразу, что если пересмотр ранней его позиции в 1930 г. обусловлен находкой списка милетских эсимнетов, неизвестного в 1902 г., то подход 1935 г. аргументируется «последующими занятиями Боспором». По существу, ни один новый источник не привлекается. Не появилось в тридцатые годы ни одного нового исследования, которое могло бы побудить ученого к пересмотру старых взглядов. В чём же реальная причина ревизии? Остаётся только догадываться. Наверное, их было несколько. Возможно, это и социально-политические условия, в которых творил академик Жебелёв, понуждающие к получению «исторически значимых» выводов. В то же время, это следствие ограниченности источниковой базы по избранной теме: широкие археологические исследования боспорских памятников только начинались.

В.Д. Блаватский. К числу исследователей, которые в целом приняли идеи сформулированные С. А. Жебелёвым, относится В. Д. Блаватский. Однако его взгляды на интересующую нас тему отличаются известным своеобразием. Избегая вынужденных повторений, остановимся именно на этих особенностях представлений историка.

Прежде всего В. Д. Блаватский отмечает, что «письменные источники освещают. (вопрос об образовании Боспорского государства. — А.З.) с досадной краткостью археологические — способствуют лишь в ограниченной мере его решению. В сущности, точно засвидетельствовано только время возникновения власти Археанактидов и смены их Спартокидами» (1954. С. 36). Какие же выводы делает исследователь из этого очень верного замечания? Выводы эти, скажем прямо, довольно неожиданные. «В 480 г. в истории боспорских городов произошло очень крупное событие. Сицилийский историк в ХП книге своей „Библиотеки“ написал о нем следующее.» (1964. С. 45). Далее приведена цитата (Diod. ХП. 31, 1). Однако Диодор ничего не писал о событиях 480 г. на Боспоре, о них мы можем только строить догадки.

Представления В. Д. Блаватского о территории, подвластной Архе-анактидам, уникальны (если не считать их некритического воспроизведения некоторыми исследователями). Начиная опять-таки с реалистической оценки источника («. в своей краткости. (свидетельство Диодора. — А.З.) лишает нас возможности достаточно отчётливо представить размеры владений Археанактидов. К тому же древний историк несколько противоречив в своих показаниях» (1964. С. 48). Исследователь развивает свои рассуждения, опираясь на собственное понимание текста, точнее — отмеченное им «противоречие». Суть же этого противоречия, по мнению антиковеда, состоит в том, что, с одной стороны, «ката 8е Tfjv Acr’iav» Диодора следует понимать буквально. И «это приводит к надёжному выводу, что под властью Археанактидов, во всяком случае, был азиатский берег. Менее отчётливы показания Диодора о европейской части Боспораоднако его слова: oi тот) Кьцрбрьои Восттгорои (ЗастьХвшауте? позволяют предполагать, что Археанактиды управляли всем Боспором Киммерийским, а следовательно, и его европейской частью. но категорически утверждать это по меньшей мере преждевременно» (1964. С. 48). Это с другой.

Однако противоречия, приписываемого Диодору, на самом деле нет (т.е. оно фиктивно). Если «в Азии» понимать как «в азиатском Боспоре», тогда нечего и говорить про «европейскую часть» (смысл фразы в этом случае таков: в азиатском Боспоре, у пролива). Если же под «Киммерийским Боспором» понимать не пролив, а территорию по обе стороны пролива (ср.: Завойкин. 1994), тогда невозможно трактовать «Азию» как «азиатский Бос-пор» (следовательно, смысл фразы таков: где-то в Азии, на Боспоре Киммерийском). Оба термина одновременно понимать как политико-геогафические совершенно невозможно. Либо так, либо иначе. В. Д. Блаватский же сначала трактует по первому варианту, а затем по второму.

По-видимому, тезис исследователя о приоритете Азии над Европой чисто умозрительный и ошибочный с формально-логической точки зрения. Далее В. Д. Блаватский пишет: «Населенные пункты на азиатском берегу, очевидно, вошли в Боспорское государство с начала его возникновения. То же нужно сказать о Пантикапее, Дие-Тиритаке и Мирмекии. Что касается Аполлонии (Нимфея), то вопрос пока остаётся открытым и, кажется, легче объяснить захват Аполлонии афинянами (и включение Нимфея в Морской союз), если этот город не входил в Боспорское государство» (1954. С. 36).

Для читателя остаётся загадкой, что же позволило автору извлечь из источника, в силу «досадной краткости» «лишающего нас возможности достаточно отчётливо представить размеры владений Археанактидов», столь подробную и конкретную информацию?

Априори предположив, что все города по обе стороны Боспора Киммерийского добровольно5 объединились в единую федерацию, В. Д. Блаватский на основании более высокой оценки потенциала городов на азиатском берегу, в сравнении с европейскими, приходит к следующему заключению. «Вероятно, это обстоятельство и было причиной того, что говоря о правлении.

5 Аргументируется «добровольность» объединения таким образом: «Вряд ли можно сомневаться в том, что это объединение было добровольным, ибо ни один из боспорских городов не был бы в состоянии силой принудить к этому всех остальных» (1954. С. 38). Но откуда эта убежденность, что все города и одновременно (в 480 г.) подпали под власть Археанактидов? Как представить себе, что греческие полисы с их стабильной тягой к ав-тократичности так легко и безоговорочно отдались в руки правящего рода, (или тирана) одного из «союзных» городов ?

Археанактидов на Боспоре, Диодор рассматривал его как событие, относящееся к истории Азии." (1954. С. 36−37).

В пользу «азиатской» версии исследователь добавляет сведения об Ар-хеанакте митиленском (Strabo ХШ. 1, 38), сопоставляет с этим данные Ев-стафия (Comm. ad Dion. Per. 549) об основании Гермонассы митиленцами, подкрепляет свою точку зрения археологическими наблюдениями о расцвете Гермонассы в VI—V вв. до н. э. (см.: 1954. С. 37−38). По мнению В.Д. Блават-ского, это даёт основание предполагать «. главенство (Гермонассы. — А. 3.) над остальной частью азиатского Боспора. Если же эти предположения справедливы, то нет ничего невероятного в том, что главенствовавшему в Гермонассе знатному роду Археанактидов удалось захватить власть на всём Боспоре. Только такое предположение делает вполне понятным иначе необъяснимое свидетельство Диодора» (1954. С. 38).

На мой взгляд, такая трактовка источника не только не проясняет, но запутывает его окончательно. Достаточно указать на то, что «гермонасская» гипотеза В. Д. Блаватского никак не корреспондируется с источниками, освещающими последующий период, согласно которым известен единственный политический центр Боспорского государства — Пантикапей. Но вернемся с предложенной интерпретацией к источнику и попытаемся прочесть его согласно пониманию В. Д. Блаватского. Смысл сообщения Диодора получается примерно таков.

В 438/7 г. на [Азиатском Боспоре] власть «царствовавших» над Киммерийским Боспором [=во всех городах по обе стороны пролива], называемых Археанактидами, правивших 42 года, принял Спарток.

Такое прочтение источника представляется совершенно неприемлемым: почему Спарток принял власть «царствовавших» во всех городах по обе стороны Киммерийского Боспора только на азиатском Боспоре? Да и можно ли поверить, что в столь лаконичной и незамысловатой хронологической заметке Диодора закодировано так много содержательной и конкретной информации.

Ю.Г. Виноградов. Новым заметным этапом в исследовании истории Боспора периода архаики — ранней классики стали работы Ю. Г. Виноградова (1980; 1983), которые, по моему представлению, явили логический предел развития «традиционного» направления. По существу, автор, — обобщив достижения предшественников и исчерпывающе проанализировав имеющиеся (исключая разве что археологические) косвенные источники, — сумел создать убедительную реконструкцию политической истории Боспора ранней поры.

В то же время степень зрелости господствующей гипотезы в данных работах превысила ту критическую отметку, за которой уже виднеется её (гипотезы) упадок, проявившийся в противоречивости частных наблюдений и общих выводов, а также в некотором произволе в интерпретации единственного свидетельства, в котором усматривают обычно доказательство ранней даты образования Боспорского государства. (Что, конечно же, не касается ценности многочисленных новых конкретных наблюдений автора.).

Построение Ю. Г. Виноградова в самых общих чертах сводится к следующему. Так как «вся наша информация исчерпывается одним источником — известным сообщением Диодора (ХП. 31, 1)» (1983. С. 394) предопределён такой путь исследования характера власти Археанактидов. Поскольку о нём ничего не сказано в источниках, следует проанализировать характер самого объединения боспорских городов. А ввиду того, что и об этом ничего неизвестно (сразу отметим: и о самом наличии «объединения» Диодор ничего не сообщает. — А.3.) то нужно начать с выяснения причин этого объединения (см.: Виноградов. 1983. С. 397−398).

Действительно, не зная ничего конкретного о власти Археанактидов, исследователи обречены рассуждать о причинах объединения боспорских городов под их властью. Причины, не рискуя ошибиться, всегда назвать легче, поскольку много общего в предпосылках любого исторического объединения, идет ли речь о Боспоре или же о собирании русских земель под рукой Московских государей. Аналогии найти не сложно, и маркировать их легкоэто причины экономические, социальные, военно-политические, национальные и т. п. Однако, если можно назвать ряд причин и даже детализировать их, тем самым мы нисколько не усиливаем аргументацию в пользу самого существования объединения (могли — не значит объединились в это время). О существовании «симмахии» нет никаких данных. Единственный возможный намёк (не более того) — это монеты с легендой АТТОА, которые не могут быть приписаны ни одному боспорскому полису. Но они датируются не ранее 2-й четверти — середины, а скорее даже только серединой — 3-й четвертью V в. до н. э. (см.: Фролова. 1992. С. 204−205, 207−208), ибо этот чекан был кратковременный (всего четыре серии)6.

Следует отдать должное Ю. Г. Виноградову, который сумел не только назвать причины предполагаемого объединения, но установил иерархию их значимости, проиллюстрировал их взаимодействие. В числе определяющих названы следующие. Первая — «катализатор» — скифская угроза, в 480-х годах до н. э. ставшая реальностью, могла стимулировать военное и политическое объединение боспорских городов (см.: 1983. С. 398−402, 405). В то же время автор замечает, что о существовании политических форм объединения доархеанактидовского времени судить «не позволяет единодушное молчание источников"7. Вторая причина — повышенная плотность заселения греками области Боспора, ограниченность фонда свободных земель, усугублявшаяся.

6 «Аполлонийскими» мы признаем, согласно традиционному представлению, только тем монеты, которые несут на реверсе легенду АПОА, и исключаем из рассмотрения монеты Пантикапея с двумя буквами (ПА), которые по мнению некоторых исследователей следует читать в обратной последовательности и связывать с чеканкой храма Аполлона. Это же относится и к монетам с эмблематикой, указывающей (по мнению тех же нумизматов) на того же самого эмитента, даже если на них чеканено ПАИ, nANTI. Об этом речь пойдет в другом месте. ростом населения. Это предопределило необходимость политической консолидации городов и их экспансию на варварские территории (см.: 1983. С. 404−405). Однако в стороне остаётся вопрос, как много в действительности на Боспоре в указанное время было «полисов» — субъектов политической истории. Имеются некоторые основания полагать (см.: например: Жебелёв. 1953. С. 62−69- Виноградов Ю. А. 1993; 1995в), что в европейской части региона имелось всего три — четыре полиса (Нимфей, Феодосия, Пантикапей и, может быть, Мирмекий — из которых первые два вошли в состав государства только в конце V и 2-й четверти IV вв.), а на азиатской — пять или шесть (Фа-нагория, Гермонасса, Кепы, возможно Киммерида, Патрей и Ахиллий (см.: Завойкин. 20 016- Zavoykin, 2003a, b), не считая удаленной Синдской Гавани). Степень освоенности хоры в этот период не позволяет считать, что ресурс земель уже был исчерпан (см.: Абрамов, Паромов. 1993; Масленников. 1998. С. 37 сл. Рис. 5- Гаврилов. 2004. С. 20 сл., 263. Рис. 2).

Определив объективные причины объединения, но не располагая другими, кроме Диодора, источниками, исследователь отмечает, что для реконструкции процесса объединения «единственно возможным путем остаётся метод исторических сопоставлений. Следует однако подчеркнуть expressiv verbis, что без анализа тех, пускай скудных, данных по политической истории Боспора VI—IV вв., которые у нас имеются, всякая попытка реконструкции способна лишь пополнить ряды тех, уже предложенных умозрительных комбинаций, о которых говорится, что они не находят никакой поддержки в источниках» (1983. С. 406).

Исходный момент реконструкции — установление характера власти Археанактидов. «Слишком общие термины власти, употребляемые Диодором (ХП. 31, 1) .здесь помочь не могут» (1983. С. 406).

Поскольку, как думает Ю. Г. Виноградов, «Спарток, став приемником.

7 Но источники молчат и об объединении при Археанактидах. — А.З. власти. Археанактидов, не изменил по форме и сути (это заключение выводится только на основе трактовки термина «ЗьеЗб^ато». — А.3.) их автократический режим. Отсюда мы имеем право (разумеется, mutatis mutandi) ретроспективно проецировать на правление Археанактидов характер власти (но не территорию подвластную им. — А.З.) ранних Спартокидов, установленный по письменным источникам" (1983. С. 406−407).

Далее следует анализ этих источников (см.: 1983. С. 407−409), а также официальной титулатуры Спартокидов по эпиграфическим памятникам (см.: 1983. С. 409−410). В результате Ю. Г. Виноградов приходит к ряду обоснованных и важных заключений о характере власти Спартокидов. Происхождение и сущность их власти — наследственная тирания. Официальный титул «архонт» может приниматься исключительно как политически нейтральный потестарный термин, восходящий к глаголу архФ (ср.: Блаватская. 1959. С. 16, прим. 32), но не имеющий ничего общего с верховной эпонимной полисной магистратурой («.отсутствие единоличной и эпонимной магистратурыархонта в Милете и его апойкиях в архаическое и классическое время — заставляет усомниться в филиации Археанактидами (Спартокидами) этого института из политической практики Пантикапея или других боспорских городов» (1983. С. 412).

Подкрепляются эти выводы также системным разбором параллелей режима боспорских Спартокидов и сицилийской тирании Дионисия Старшего (что убедительно обосновывается «абсолютным совпадением потестарной терминологии») (1983. С. 412−415). Сицилийская аналогия, как полагает исследователь, позволяет в общих чертах восстановить и «механизм» прихода к власти Археанактидов8. Предлагается такая версия политической истории Боспора 1-й половины V века.

8 Отмечу в очередной раз, что все установленные выше характеристики непосредственно относятся к Спартокидам, а на Археанактидов переносятся через 8ье8е? ато Диодора.

— 38 В условиях скифской угрозы боспорские города объединяются в оборонительную федерацию — «симмахию». Во главе её мог стать полководец типа стратега-автократора из рода Археанактидов. «Если учесть равную опасность, грозившую грекам как Европейского, так и Азиатского Боспора9, то не покажется невероятным предположение, что симмахия включала в свой состав большинство, или все полисы по обоим берегам пролива, а также, возможно, и Феодосию.» (1983. С. 417). После удачного для греков столкновения с варварами в 80-х гг. V в. союз мог распеться, но мог и продолжить существование как оборонительный. «Важно не это, а то, что, использовав экстраординарные полномочия стратега-автократора, один из Археанактидов мог установить тираническое господство, по всей видимости, первоначально в одном полисе, скорее всего в Пантикапее» (1983. С. 417).

Пример Феодосии как нельзя лучше подтверждает немирный и недобровольный характер (дальнейшего. — А.З.) процесса сплачивания боспор-ских городов под эгидой Археанактидов". Это произошло «в течение довольно короткого времени», что «и дало основание анонимному хроникальному источнику Диодора именно к 480/79 г. отнести сообщение об Ар-хеанактидах уже как о ol той Kiiipepiou Воопторои ВаспХеиаауте? (1983. С. 417−418)10.

9 Вопрос о территории, подвластной Археанактидам, отдельно не исследуется. С самого начала как аксиома заявляется: «.Боспор Киммерийский — это значительная часть, если не все греческие города по обеим сторонам Керченского пролива» (1983. С. 396). Далее эта фраза неоднократно повторяется в незначительной вариации. Какая-либо критика источника отсутствует.

Равная опасность" со стороны скифов Европейскому и Азиатскому Боспору ничем не подтверждена. Новейшие исследования хоры этих территорий (см.: Абрамов, Паромов, 1993; Паромов, 1994) в VI—V вв. свидетельствуют, что ситуация в Восточном Крыму и на Тамани ярко контрастируют. Многочисленные неукрепленные сельские поселения в Азии в противовес немногим укрепленным аграрным городкам и единичным сельским поселениям в Европе, скорее всего, свидетельствуют что зависимость от скифской угрозы той и другой сторон была далеко не равноценной (см.: Завойкин, 2005).

10Следует, не вникая в существо сообщения Диодора, сразу же попутно заметить, что такая трактовка источника некорректна. Сицилиец говорит лишь то, что в 438/7 г. Спарток.

Итак, наряду с несомненными успехами и значительными достижениями взгляды Ю. Г. Виноградова обнаруживают несколько пунктов, в которых неизменно проявляется слабость аргументации, а порой и её отсутствие. Прежде всего это касается вопроса об объекте правления Археанактидов, или.

0 территории, управляемой тиранами. Решение этого вопроса базируется исключительно на буквальном понимании термина «Киммерийский Боспор» у Диодора, под которым исследователь понимает все или почти все эллинские города по обе стороны пролива (см.: 1983. С. 393). В своё время я попытался показать (Завойкин. 1994), что «Киммерийский Боспор» не мог быть объектом управления Археанактидов, поскольку это название пролива, а не государства, которое никогда так не именовалось (только «Боспор»), и что.

01 тог) Кьц.|1бр1ои Восттторои ВаспХетЗстагл-е? предпочтительнее (во всяком случае осторожнее) понимать не «царствовавшие над Боспором Киммерийским», а скорее — «.на Боспоре Киммерийском» (хотя, формально, Диодором и употреблен здесь Gen. Poss.). Но даже если не принимать предложенное понимание текста, то и тогда, как было показано, рискованно «подчинять» власти Археанактидов весь Боспор с 480 года (а не перед 438/7 г.). Сам же Ю. Г. Виноградов в итоговой части работы прямо указывает, что «один из Археанактидов мог установить тираническое господство, по всей видимости, первоначально в одном полисе, скорее всего в Пантикапее» (1983. С. 417). То есть 480 г. — дата рождения пантикапейской тирании (а не Боспорского государства в целом). Лишь позднее насильственным путём их власть утверждается над другими городами региона (1983. С. 417−418).

Вопрос о времени этого процесса «сплачивания» — другое уязвимое место исследования. Собственно говоря, он не рассматривается специально, наследует власть Археанактидов, которые правили 42 года. А это можно, самое большее (если даже пренебречь критикой источника (см.: Завойкин. 1994)), трактовать так: к 438/7 г. Археанактиды «царствовали» над (на) Киммерийским Боспором, а не так, что их власть над всем Боспором восходит к 480 году. также, как и вопрос о территории: «в течение довольно короткого времени». Какого именно? Не известно. Письменные источники молчат на этот счёт. Аргументирует же Ю. Г. Виноградов своё мнение столь же изобретательно, как и тезис о территории, указывая на высчитанный по Диодору 480 г. Но, как мы уже выяснили, нет решительно никаких оснований отнести «воцарение» Археанактидов над «Киммерийским Боспором» уже к 480 г.

Таким образом, вопросы о начальной дате правления Археанактидов и подвластной им территории тесно переплетаются. Историческая реконструкция Ю. Г. Виноградова позволяет почти с равным основанием принять две версии. Его собственную: в 480 г. Археанактиды узурпируют власть в Пантикапее и тогда же («в течение довольно короткого времени») добиваются господства над «симмахией» боспорских городов (если она уже существовалаизвестно только, что в принципе имелись предпосылки) или же, если она распалась, — подчиняют насильственным путем своих бывших союзников. И всё это чуть ли не за год! (Перефразируя Ю. Г. Виноградова, необходимо заметить, что «пример Феодосии как нельзя лучше подтверждает», что это, должно быть, была нелёгкая задача).

Иная версия такова. В 480 г. первый Археанактид устанавливает личную (тираническую) власть в Пантикапее, который входил или, скорее, вошел в созданный позднее союз греческих общин Боспора (по монетам с легендой «АТТОЛ» — ок. середины V в.). В 438/7 г. в Пантикапее начинается правление новой династии — Спартокидов. Утверждать, что к этому времени «все или почти все» боспорские города (исключая, конечно, Феодосию и Нимфей) были завоёваны пантикапейскими тиранами мы не можем ввиду «единодушного молчания источников». Как только начинается реальная экспансия Спартокидов, мы узнаём об этом из источников (пример Нимфея, позднее — Феодосиимежду этими двумя — подчинение других городов, а еще позднее — Синдской Гавани (см.: Завойкин. 1998а- 2002; 2004). Единое государство Боспор формируется при Сатире I — Левконе I (поэтому и династия, согласно Элиану (Var. hist. VI. 13) в древней традиции называлась «Левко-ниды» — тогда же появляется и официальная титулатура правителей, и их декреты и проч.). Но об этом не хотелось бы говорить мимоходом.

Ф.В. Шелов-Коведяев. Большая работа Ф.В. Шелова-Коведяева (1985) по ранней истории Боспора, вне всяких сомнений, представляет значительный историографический (и, разумеется, не только) интерес. И вот почему. Концептуально Ф. В. Шелов-Коведяев сильнейшим образом зависим от концепции Ю. Г. Виноградова. Сам он (1985. С. 63) пишет: «Высказанные ниже положения представляют собой или рецепцию его (Виноградова. — А.З.) взглядов, или их уточнение, или полемику с ними». Между выходом в свет работ Ю. Г. Виноградова и Ф.В. Шелова-Коведяева всего несколько лет. Вынужденный идти вслед за своим авторитетным предшественником, Ф.В. Шелов-Коведяев обречён пересказывать, — иной раз весьма близко к тексту, -взгляды Ю. Г. Виноградова. В то же время жанр его работы (монографически оформленная диссертация) обязывал автора в изложении быть более обстоятельным. И именно это позволило исследователю обнажить ряд противоречий в концепции Ю. Г. Виноградова и еще определеннее, чем тот, продемонстрировать общую ограниченность новых построений. Эта самая обстоятельная работа данного историографического направления знаменует собой, как представляется, начало его упадка.

Поскольку мы довольно подробно рассмотрели взгляды Ю. Г. Виноградова, здесь уместно остановиться только на тех положениях автора, в которых он «уточняет или полемизирует» с ними.

Ф.В. Шелов-Коведяев отмечает внутреннее противоречие во взглядах Ю. Г. Виноградова на соотношение союза боспорских городов и характера власти Археанактидов. Ф.В. Шелов-Коведяев не согласен с тем, что «предполагать какие-либо формы политического объединения доархеанактидовского периода не позволяет единодушное молчание источников» (см.: Vinogradov. 1980. S. 80)", поскольку Ю. Г. Виноградов то говорит «о существовании федеративного союза (т.е. до Археанактидов, потому что их государство определяется иначе (как тираническоеА.З.)), то отрицает его из-за молчания источников» (1985. С. 63−64). В пользу существования доархеанактидовского союза Ф.В. Шелов-Коведяев ссылается (как на источник) на утверждение самого Ю. Г. Виноградова «о том, что, Феодосия вышла из первоначально равноправного союза после того как он переродился в тираническое государство под эгидой Археанактидов» (Vinogradov. 1980. S. 96).

Следует указать, что ни о вхождении, ни о выходе из какого-либо союза Феодосии совершенно ничего неизвестно, равно как и о «равноправии» в союзе (впрочем, и о самом его существовании можно только догадываться). Здесь причина и следствие эффектно меняются местами: союз был, потому что из него вышла Феодосия, а Феодосия вышла из него из-за того, что он перестал быть равноправным. Буквально эта мысль выражена так: «.если бы первоначального, еще доархеанактидовского объединения — симмахии. не существовало, то перерождаться было бы нечему и Феодосии неоткуда было бы выходить» (1985. С. 64).

Реальность существования «симмахии» Ф.В. Шелов-Коведяев пытается подтвердить интерпретацией монеты с легендой «АПОА», предложенной Ю. Г. Виноградовым (см.: 1985. С. 64, прим. 32). Об этом автор обещает рассказать ниже. Но уже здесь было бы к месту сообщить, что эта трактовка монеты не единственная (хотя, — и на мой взгляд тоже, — предпочтительная), а главное, её датировка совсем не подтверждает гипотезы о «доархеанактидов-ском» союзе. Д. Б. Шелов (1956. С. 27−28) датирует эту чеканку 2−3-й четвертями V в.- Н. А. Фролова (1992. С. 204−205, 207−208) — 2-й половиной V в. до н.э.- В. А. Анохин (1986. С. 20, 27, 30, 136−437) — от 480 до 413/403 гг.

Ф.В. Шелов-Коведяев справедливо отмечает, что если отрицать существование доархеанактидовского союза, тогда следует «считать, что Археанактиды с самого начала стали силой сплачивать своё государство на пустом месте, но это снова противоречило бы положению о симмахии, предложенному Виноградовым» (1985. С. 64). «Итак, — подводит итог исследователь, — первоначальное объединение боспорских полисов должно было существовать прежде выдвижения династии Археанактидов. Правда не стоит впадать в крайность (и в этом Виноградов абсолютно прав) и относить его формирование еще к рубежу VI—V вв., как это делает Т. В. Блаватская (1959. С. 9−16). Таким образом, союз просуществовал недолго, но чтобы произошла такая метаморфоза (т.е. узурпация власти Археанактидами. -А.З.), всё же должно было пройти какое-то время» (1985. С. 64).

Отмеченное противоречие легко и естественно разрешается, стоит лишь отказаться от абсолютно ничем необоснованного отождествления «союза боспорских городов» и «государства Археанактидов» (тиранов Пантикапея). Сам же Ю. Г. Виноградов прямо говорит, что тирания установилась сначала в одном городе, вероятно в Пантикапее (тирания просто не может родиться сразу как надполисный институт). Существование доархеанактидовского союза, о котором пишет Ф.В. Шелов-Коведяев, не подтверждается ни одним источником — это произвольная интерпретация взглядов Ю. Г. Виноградова, но не источников.

В рассмотрении причин, характера и состава объединения боспорских городов Ф.В. Шелов-Коведяев целиком следует представлениям Ю. Г. Виноградова, что, впрочем, не лишает ценности некоторые самостоятельные наблюдения автора. То же можно сказать и о характеристике власти Археанактидов и захвате власти основателем династии .

Как и Ю. Г. Виноградов, он смотрит на проблему территории государства Археанактидов и союза, которые отождествлены. «. Можно с большой долей уверенности предполагать, что в её (симмахии. — А.З.) составе осталось (после захвата власти Археанактидами. — А.З.) большинство, если только не все они (города. — А.З.), обоих побережий пролива» (1985. С. 71−72).

Собственно, об этом тоже ничего не известно. Уверенность Ф. В. Ше-лова-Коведяева базируется исключительно на том его представлении, что скифская угроза не была устранена окончательно. «Вполне вероятно, — рассуждает далее автор, — что он („первый Археанактид“. — А.З.) захватил тиранию первоначально в одном Пантикапее11. Привлекательна мысль о том, что Феодосия и Нимфей (и, возможно, другие города), если они входили в него, вышли из состава первоначального союза, который хотя бы частично распался, после того как он из симмахии равноправных полисов превратился в тираническое государство, глава которого вскоре подчинил себе (или удержал в своей власти) многие боспорские полисы» (1985. С. 72).

Этот пассаж заслуживает особых слов. Согласно Ф. В. Шелову-Коведяеву, источник молчит о том, сохранился ли союз (наличие которого доказать Ф. В. Шелову-Коведяеву не удалось) после того, как скифская угроза ослабла. Сам автор склонен думать, что сохранился — в нём осталось большинство, если не все полисы Боспора (сколько и какие, неизвестно). Первый Археанактид, вероятно, стал изначально тираном только Пантикапея (по Диодору — в 480/79 г.- в таком случае Боспорское государство образовалось позднее, «вскоре», когда именно — тоже не установлено). Феодосия, Нимфей «и, возможно, другие города» (какие, сколько ?), «если они входили в союз» , — вышли из него, т. е. союз «хотя бы частично распался» (опять-таки, если был). Наконец, глава «тиранического государства» (Пантикапея) на.

11 Если автор такое допускает, следуя Ю. Г. Виноградову, не ясно зачем ему потребовалось «создавать» «доархеанактидовский союз», ведь Пантикапей и под управлением тиранов мог вступить в оборонительный союз перед лицом общей угрозы. сильственно подчинил своей власти («или удержал») «многие боспорские полисы» (может быть все, кроме Пантикапея ?).

Итак, чтобы доказать существование доархеанактидовского союза, Ф.В. Шелов-Коведяев ссылается на тиранический характер власти Археанактидов (установленный Ю. Г. Виноградовым, напомню, ретроспективно), узурпировавших власть в нём. Но где в источниках сказано, что Археанакти-ды были тиранами союза? Не естественнее ли думать, что тиранический (с 480 г.) Пантикапей стал членом некой федерации (о которой, судя по монетам, трудно говорить ранее 2-й четверти — середины V в.). В него не вошли (или вышли позднее) Феодосия и Нимфей. Вероятно, уже при первых Спар-токидах. Стесненный узкими рамками традиционных представлений, Ф.В. Шелов-Коведяев не замечает противоречивости общих положений (принятых аксиоматично) и конкретных наблюдений (собственных и Ю.Г. Виноградова). В общей посылке он заявляет, ссылаясь на Диодора, что в территорию государства Археанактидов входили «полисы обеих сторон пролива» (1985. С. 77). Но тут же сообщает: «Сложнее дело обстоит с доминирующим убеждением, что „Боспор“ всегда означал большинство, если не все греческие города по обеим сторонам пролива. То, что не все, показывает пример Нимфея, присоединенного к государству уже при первых Спартокидах. Может быть, что первоначально из городов, расположенных на Керченской стороне, только небольшие, не очень мощные, находившиеся в непосредственной близости от Пантикапея были вынуждены признать диктат тиранов» (расположенные в пределах так называемого Тиритакского вала) (см.: 1985. С. 77−78, прим. 31).

Эти выводы исследователя, после многих рассуждений о власти Археанактидов на всём Боспоре, — почти признание факта, что власть тиранов простиралась лишь на Пантикапей. Вопрос упирается в проблему, которая, казалось бы, должна стать фундаментом всякого исследования на эту тему.

Какие именно боспорские «города» были субъектами политической истории VI—V вв.еков? Не имея возможности задерживаться на этом важном вопросе, сошлюсь на предварительное12 исследование Ю. А. Виноградова (19 926- 1993; 1995в). В самом деле, едва ли можно говорить более чем о трех — четырех полисах на Европейском Боспоре (Пантикапей, Нимфей, Феодосия, Мирмекий (?), возможно, к этому времени уже утративший самостоятельность13) и четырех — пяти на Азиатском (Фанагория, Гермонасса, Кепы, вероятно, Патрей, Киммерида и Ахиллий (?- см.: Завойкин, 1999в- 20 016- Zavoykin, 2003а, Ь) — не считая удаленного города в Анапской бухте — Синд-ской Гавани).

Если Феодосия и Нимфей не входили в «державу Археанактидов» (но могли входить в федерацию), почему у нас больше оснований «подчинять» пантикапейским тиранам азиатские полисы (так же потенциальных членов союза)? Таким образом, в числе подвластных Археанактидам городов (в пределах так называемого Тиритакского вала) оказываются «только небольшие, не очень мощные, находившиеся в непосредственной близости от Пантикапея», которые, однако, вовсе не «были вынуждены признать диктат тиранов», а были, возможно (по большей части), собственными выселками Пантикапея.

12 Необходимо обратить внимание на то, что предложенный Ю. А. Виноградовым перечень нельзя признать окончательным, поскольку он опирается на источники не ранее IV в. до н. э. Из этого следует (во всяком случае теоретически), что некоторые апойкии (полисы) утратившие к данному времени свой статус, могли остаться за рамками проведенного исследователем анализа. Кроме того, не все категории источников, способных пролить свет на эту проблему, были использованы Ю. А. Виноградовым. Поэтому основное значение работ исследователя в этой области сводится к акцентированию внимания (вслед за С.А. Жебе-левым) к проблеме изначального статуса боспорских поселений вообще.

13 Не исключено, на мой взгляд, что Мирмекий, символика которого на мелких номиналах пантикапейского серебра (с конца VI в.), вероятно, говорит о союзных отношениях его с более мощным соседом (ср.: Фролова. 1988. С .130—131), в общину которого, судя по всему, он был инкорпорирован не позднее появления первых монет с легендой АПОА, на которых «муравьи» тоже фигурируют в качестве дифферентов младших номиналов (Фролова. 1992. С. 205). В то, что название небольшого городка, основанного во 2-й четверти VI в., «созвучно» данному символу пантикапейской монеты по чистой случайности, с трудом.

Тиритака, Мирмекий (?), Порфмий, к которым в 1-й половине V века добавились Парфений, «Киммерик» (холм А), «Зенонов Херсонес» и, во 2-й половине V в. — Китей).

А.Н. Васильев. Едва ли не единственным последовательным представителем нового историографического направления, — а вернее, его основоположником, — оппонирующего доминирующей точке зрения на хронологию становления Боспорского государства и первоначальную территорию державы первых Спартокидов, является петербургский исследователь А. Н. Васильев.

Наиболее полно его взгляды на проблему образования Боспора отражены в двух трудах. Прежде всего, в кандидатской диссертации («Проблемы политической истории Боспора V—IV вв. до н. э. в отечественной историографии" — 1985) и статье «К вопросу о времени образования Боспорского государства» (1992). Важно указать, что неординарные представления А. Н. Васильева сформировались, по-видимому, именно в ходе историографического исследования. Вероятно, потребность осмысления большого разнообразия мнений по ключевым вопросам политической истории Боспора раннего периода, порожденного скупостью и неоднозначностью данных письменной традиции, подтолкнула исследователя к осознанию необходимости вернуться к тому, с чего зародилась эта обширная историография проблемы, т. е. к самим источникам, отказавшись от безоглядного благоговения перед авторитетами. Благодаря этому А. Н. Васильев смог получить весьма интересные и ценные выводы.

Анализ разнообразных взглядов на характер власти Археанактидов привел А. Н. Васильева (1985. С. 13) к убеждению, что из сообщения Диодора (ХП. 31,1) «можно лишь заключить, что в 438 г. на Боспоре Киммерийском к можно поверить, даже если название апойкии и возникло в связи с наличием подводного рифа у его берегов (ср.: Виноградов Ю. А. 1992. С. 99). власти пришел Спарток, а до этого 42 года царствовали Археанактиды». Однако из этого не следует, что в 480 году возникло единое государство. 438 год был не новым этапом развития уже существующего государства, а началом процесса его образования.

Представления А. Н. Васильева о первоначальной территории, «ядре» Боспорского государства тесно связаны и в значительной степени обусловлены его взглядами на время образования Боспора (см.: 1985. С. 13−17). Исходя из анализа заметок Диодора по боспорской истории, исследователь считает очевидной модернизацией «название государства» в § 1, 31-й главы ХП книги «Библиотеки». «По мнению автора диссертации, владения Археанактидов ограничивались, по всей вероятности, Пантикапеем и его округой» (1985. С. 14). Во 2-й главе П-го раздела диссертации, которая называется «О понятии „Боспор“ на Боспоре», А. Н. Васильев рассуждает о значении этого термина, сопоставляя содержание его в титулатуре Спартокидов и в проксенических декретах (ср.: Васильев. 19 866). Для учёного ясно, что в состав «Боспора» изначально входил Пантикапей. Он считает возможным, с той или иной степенью уверенности, включать в державу Левкона I Кепы, Гермонассу, «и, очевидно, Апатур», а ко времени Перисада I — «вероятно и Фанагорию». Такая хронология опирается на датировки надписей с титулатурой правителей, которые (надписи) были найдены в этих городах. При этом А. Н. Васильев отмечает: «Однако признание этого факта не доказывает еще вхождение этих городов с самого начала (т.е. с 438 г., по Васильеву. — А.З.) в состав Боспорского государства и включение их в „Боспор“ надписей» (1985. С. 15).

Исследователь отвергает как мнение, что «Боспор» эпиграфических документов означает только Пантикапей, так и господствующее представление, что «» Боспор" в титуле — совокупность греческих городов на обоих берегах пролива" (1985. С. 15−16). Он считает, что «под „Боспором“ в титуле подразумевалось. иное государственное образование» (1985. С. 16). Поскольку в проксении пирейцу (КБН. 1) льготы ему предоставляются «на всём Боспоре», а «свидетельства того, что на Боспоре при Перисаде название „Боспор“ использовалось для наименования всего государства отсутствуют» («во всех надписях с титулом Перисада упоминается, Боспор, Феодосия, синды и другие племена» — 1985. С. 16), — не вызывает сомнения, что слово «весь» показывает, что существовало понятие просто «Боспор» (1985. С. 16) или «прежний „Боспор“. Что же в таком случае представлял собой этот „Боспор“ ?» (1985. С. 17). «Можно предположить, что Пантикапей и окружавшие его мелкие населенные пункты, возникшие по инициативе пантикапейцев (т.е. „Киммерик, Акра, Нимфей, Тиритака, Мирмекий, Парфений и др.“ — по Васильеву. — А.З.), и составляли ту территорию, которая со временем (? — А.З.) получила политико-географическое наименование „Боспор“ и которая явилась ядром государства Археанактидов и первых Спартокидов» (1985. С. 17).

Отчётливо видно, что представления А. Н. Васильева о территории государства Археанактидов — первых Спартокидов противоречивы и путаны. С одной стороны, отмечается, что «владения Археанактидов ограничивались. Пантикапеем и его округой», а с другой, указывает, что эта территория «получила политико-географическое наименование „Боспор“ и. являлась ядром государства Археанактидов». Во-первых, получается, что владения Археанактидов явились «ядром государства Археанактидов». Во-вторых, потестар-ный термин «Боспор» не засвидетельствован для V века (см.: Завойкин. 1994. С. 67- 20 006. С. 34−36- 2001<з. С. 166 слл.). Наконец, в-третьих, — «просто «Боспор» «или «прежний «Боспор» «не мог в принципе называться Боспором официально14, так как в состав государства Археанактидов (так собственно и думает А.Н. Васильев) входил только Пантикапей (с его выселками),.

14 Напротив, в обиходе, вероятно, это наименование было употребительно (см.: Завойкин, 2000а, б- 2001аТохтасьев. 2004. С. 170) а следовательно государство это не могло называться иначе, как Пантикапей (ср.: Завойкин. 20 006- 2001а)15.

Ошибочность представлений А. Н. Васильева по этому вопросу, — основанная на неправомерном сопоставлении формулы проксенических декретов и датировочной формулы посвящений, в которых приводится развёрнутый («парадный») титул правителей Боспора (см.: Тохтасьев. 2001 б) — становится очевидной, если «подставить» предложенное им значение термина «Боспор» в любую формулу титулатуры. Получится, что, например, Левкон I — архонт Пантикапея с округой (= «просто Боспор») и Феодосии, царь синдов и т. д. Возникает вопрос: разве Нимфей, Фанагория, Кепы, Гермонасса. не входили в состав державы сына Сатира I? Правда, А. Н. Васильев на этих же страницах автореферата отрицает, что под термином «весь Боспор» проксений следует понимать территорию всего Боспорского государства или же одного Пантикапея в отдельности, поскольку название «Боспор» для обозначения всего государства в IV в., якобы, не засвидетельствовано (ср.: Тохтасьев, 2004. С. 170−171).

Итак, мы закончили свои рассуждения в том пункте, с которого их начали. И всё можно повторять заново во всевозможных вариациях, ссылаясь на то, что в формулах проксенических декретов как раз засвидетельствован термин «Боспор» для обозначения всего государства (а, определение «на всём» вообще не терминологично) — что уже в 1-й половине III века весьма употребителен становится политоним «боспорит» (и т.п.), производный от названия единого государства «Боспор», которое (наряду с более архаичным «Понт») засвидетельствовано аттическими ораторами IV в. (см.: Завойкин.

15 Любопытно в этой связи отметить, что сам А. Н. Васильев, критикуя «мнение, что „Боспор“ в титуле означает Пантикапей.», заявляет, что «против этой точки зрения свидетельствует существование официального названия столицы государства — Пантикапей на монетах города. Трудно было бы объяснить существование в официальной терминологии (а в обиходе это вполне возможно) двух разных названий одного города» (1985. С. 15—16).

— 511 994. С. 68) — что остаётся неясным, что же следует понимать под «всем Бос-пором» декретов, если А. Н. Васильев настаивает, что даже при Перисаде I наименование «Боспор» для обозначения всего государства не засвидетельствовано источникамиесли же здесь усматривать в «Боспоре» только Панти-капей с округой, — опять-таки загадка, для чего, например, в Фанагории был выставлен декрет (проксения с энктесисом (см.: Яйленко. 1984. С. 219−223- 2001; Шелов-Коведяев. 1985а. С. 59−60)), если он касался только Пантикапея с округойчто если «весь Боспор», по А. Н. Васильеву, вовсе не весь Боспор, то, но отношению к какому Боспору «прежний Боспор» Васильева «прежний» .

Коротко говоря, вопрос этот столь запутан, что выбраться из противоречий не просто. Но сейчас для нас важнее то, что А. Н. Васильев наметил верное направление в решении вопроса о территории Археанактидов — ранних Спартокидов, хотя и «заплутал» в аргументации. Характерно, что в более поздней своей работе (1992) автор, повторяя положения своей диссертации близко к тексту, не включил в неё пассаж о «просто «Боспоре» «, который занимает в автореферате заметную часть объёма (данному сюжету была посвящена и специальная статья в 1986 г. (19 866).

16 Вопрос о соотношении «Боспора» титулатуры и «всего Боспора» декретов, на мой взгляд, решается просто. «Весь Боспор» — это «Боспор и Феодосия» плюс варварские территории, подвластные Спартокидам. В первом случае «Боспор» — официальное название всего государства, ставшее общеупотребительным со времени Левкона I. Во втором случае «Боспор» — эта вся территория, занимаемая греческими общинами по берегам Киммерийского Боспора (поэтому понятно, что ни варварские земли, ни Феодосия, удаленная от пролива, в этот «малый» Боспор не включены). Но, как представляется (и в этом Васильев прав), было бы упрощением рассматривать «Боспор» титулатуры только как географическое понятие. Бесспорно, за ним стоят определенные политические (и исторические) реалии, иначе говоря, он отражает определённый этап формирования единого Боспорско-го государства. Это этап, когда пантикапейские тираны (Сатир I и Левкон) присоединили к своим владениям Нимфей и города, расположенные на Тамани, т. е. подвластное им государство вышло за рамки одного полиса (Пантикапея) и превратилось в государство территориальное, включающее в себя полисы по обе стороны от Киммерийского Боспора (см.: Завойкин. 20 006- 2001а, б- 2004. С. 150−158).

Наиболее последовательно точка зрения А. Н. Васильева на время образования Боспорского государства представлена в отдельной статье (1992). Основной объём работы занимает критика господствующего взгляда на образование Боспора. Внимание сосредоточено главным образом на анализе работ Ю. Г. Виноградова (1983), В. П. Толстикова (1984) и Ф.В. Шелова-Коведяева (1985). Характеризуя особенности методики исследования предшественников, А. Н. Васильев отмечает, что «на основании одного предположения высказывается второе, затем третье — и в итоге образуется цепочка.

11 предположений, основанных друг на друге" (1992. С. 115) .

Автор статьи справедливо ставит под сомнение тезис о земельном голоде на Боспоре VI—V вв.: мелкие города могли возникнуть в ходе вторичной (внутренней) колонизациимы не располагаем какими-либо данными о значительном притоке населения из метрополии или естественном приросте местного населения.

17 Позволю себе небольшое, но историографически оправданное отступление. Представляется, что в своей критике А. Н. Васильев использовал «запрещенный прием», которым, следует признать, весьма охотно пользовались и подвергшиеся критике исследователи, и не только они. Обвинение оппонента в построении системы гипотез, не основанных на анализе конкретных источников само по себе не только правомерно, но и необходимо. Порой мы совершенно упускаем из виду, что в фундаменте того или иного построения лежит научное предположение (т.е. гипотеза). Этот момент хотелось бы особенно подчеркнуть, поскольку вовсе не всякое произвольное предположение является гипотезой. Гипотеза — это такое предположение, которое учитывает всю сумму имеющихся в настоящий момент в распоряжении науки фактов и не противоречит имэто закономерный инструмент научного познания (не может быть исследования, построенного на одних только фактах, поскольку все факты никогда не бывают известны). Поэтому необходимо различать предположение произвольное (то есть бессознательно или намеренно упускающее какие-либо данные источников) и собственно гипотезу. В первом случае необходимо критиковать именно незнание тех или иных фактов, противоречащих предположению, т. е. доказывать (а не пользоваться риторическим приемом опровержения оппонента), что-то или иное предположение не имеет статуса гипотезы. Наконец, открытие новых фактов может как подтвердить ту или иную гипотезу, так и опровергнуть ее. В этом естественный путь научного познания.

Я не касаюсь здесь категории исторического факта. Ограничусь лишь констатацией того, что некоторым исследователям фактом представляется то, что они сами думают о сведениях, вытекающих из того или иного источника и отказывают в этом своим оппонентам.

Исследователь полагает, что «скифская угроза» как важнейшая причина, обусловившая формирование единого государства, сильно преувеличивается. По данным Э. В. Яковенко (1981. С. 257) вплоть до Ш в. контакты между греками и скифами строились на мирной основе, поэтому (якобы) и отсутствуют в этот период укрепленные сельские поселения. Свидетельство Геродота (IV. 28, 1) о переходах скифов в Синдику по льду пролива может быть истолковано как отражение сезонных перекочевок. В.П. Толсти-ков (1984) не указал ни одного случая пожарищ и разрушений на собственно синдской территории. Датировка Тиритакского вала остаётся невыясненной, а его взаимосвязь с крепостной стеной Тиритаки не безусловна (см.: 1992. С. 116−117).

Храм Аполлона в Пантикапее, который исследователи рассматривают как культовый центр боспорского объединения, мог строиться довольно длительное время (десятилетия), поэтому данный памятник не может считаться бесспорным свидетельством объединения боспорских городов (1992. С. 118).

Предложенная Ю. Г. Виноградовым интерпретация монет с легендой «АТТОА» весьма любопытна. Однако подобного рода объединения в практике архаического и классического периодов неизвестны. Помимо того, монеты эти малочисленны и мелких номиналов и едва ли этой чеканки было достаточно для покрытия расходов на оборонительные мероприятия, строительство храма, устройство религиозных празднеств и т. д. (1992. С. 119).

В пассаже Диодора (ХП. 31, 1) не содержится указания на возникновение Боспорского государства в 480 г. Отмечается только, что в 438 г. к власти пришел Спарток, а до этого 42 года правили Археанактиды. А. Н. Васильев подчеркивает, что практически все исследователи признают модернизацией употребление сицилийским историком термина «царствовавшие», но почему-то признание это не распространяется на термин «Боспор», хотя это очевидно. По мнению автора статьи, достаточно сопоставить два сообщения.

Диодора (ХП. 31, 1 — 438/7 г. и XX. 100, 7 — 304/3 г.) о событиях, между которыми 134 года, но речь в обоих случаях идёт всё о том же «Боспоре». А. Н. Васильев считает, что термин «Боспор» (как и «Понт») представляет у Диодора (ср.: XVI. 31, 6 и XVI. 52, 10) лишь общее указание на географическое положение страны, а не являются здесь названиями государства (см.: 1992. С. 121−123).

Вопрос о территории, подвластной Археанактидам в статье А. Н. Васильевым не пересматривается. Он по-прежнему придерживается мнения, что ядро государства Археанактидов — первых Спартокидов представляло собой Пантикапей с округой (в которую входили Мирмекий, Тиритака, Пар-фений, Порфмий, Акра, Китей, Киммерик и др. (ср.: 1985. С. 17). При этом исследователь ссылается на суждения К. Г. Брандиса (RE. 1899. Bd. 3. Col. 757, 762, 766−767), фон Штерна (1906. С. 9−10), М. И. Ростовцева (1918. С. 87, 91) и первоначальную позицию СА. Жебелёва (см.: выше) (1992. С. 123−124).

Подводя итоги критического рассмотрения взглядов предшественников, А. Н. Васильев пишет: «Как представляется, следует говорить не о новом этапе истории уже существующего Боспорского государства, начавшемся с приходом к власти Спартока в 438 г., а о начале процесса образования самого этого государства, процесса, занявшего несколько десятилетий. Во всяком случае, по нашему мнению, именно конец Vначало IV в. — период складывания Боспорского государства» (1992. С. 124−125). При Спартоке I, видимо, были присоединены Кепы, при Селевке — Сатире — Нимфей, при СатиреЛевконе — Феодосия, Левкон же покоряет варварские племена Прикубанья. «Конец V — начало IV в. — период, когда удаётся проследить воздействие причин, которыми обычно объясняется возникновение Боспорского государства в начале V в., но влияние которых в то время не прослеживается» (1992. С. 125). На внешнем рынке возрастает спрос на боспорский хлеб — общими усилиями греческих общин расширяется территория. Судя по Полиену (VIII. 55), обостряются отношения с варварским миром.

В заключение А. Н. Васильев приводит в качестве подтверждения своей точки зрения данные нумизматики (см.: 1992. С. 125−127). Он отмечает, что исследователи традиционно признают автономными чеканки серебра Ним-феем, Феодосией, Синдской Гаванью (ср.: Шелов, 1981; Шелов-Коведяев, 1985; Анохин, 1986; Завойкин, Болдырев. 1994; 2003; Тохтасьев. 2001аАп-текарев. 2004). Но монетные выпуски Фанагории безосновательно относили к проявлению сепаратистских устремлений города в составе Боспорского государства. Однако и в этой чеканке также следует видеть свидетельство полисной автономии, поскольку нет оснований считать монету этого города каким-то исключением из общего правила (ср.: Завойкин, 1995; 2004 В. С. 96−103). Утрата самостоятельности этими городами сопровождается окончанием чеканки монеты.

Таким образом, А. Н. Васильев обоснованно критикует традиционную теорию образования Боспорского государства в 480 г., указывая на «цепочку» предположений, которые аргументируют друг друга, не находя подтверждения в свидетельствах источниковсправедливо говорит о противоречиях во взглядах исследователей, которые, приходя к заключению о независимости общин в V веке, в общих выводах в угоду историографической традиции упорно держатся 480-го годаотмечает, что последствия факторов, обычно называемых в качестве причин образования единого государства, проявились только в конце Vначале IV вв.

В то же время, нельзя признать исчерпывающим обоснование его собственной позиции, в особенности это касается археологических и нумизматических данных. Эти источники использованы довольно поверхностно и выборочно: по существу автор опирается на них, скорее, ради критики своих оппонентов, нежели для аргументации собственной концепции. В отношении археологических источников автор придерживается мнения, что они «при решении проблем политической истории в силу своей специфики могут иметь лишь косвенное значение» (1985. С. 5). Но далее этой констатации не идёт.

Этот недостаток повлек за собой то, что в части выстраивания собственных заключений он чрезмерно лаконичен, если не сказать скуп на факты. Однако главное различие между традиционными представлениями и взглядами А. Н. Васильева состоит в том, что для конца V — начала IV вв. эти факты уже имеются, в то время как для начала V — 3-й четверти V в. их нет вовсе.

Отмеченные слабые стороны концепции А. Н. Васильева, всё-таки, говорят не столько о том, что она дальше от истины, чем старая, сколько о том, что она ещё не достигла стадии научной зрелости, не прошла пока всесторонней научной апробации. Об этом, в частности, говорит красноречиво тот факт, что, предприняв решительные действия по развенчанию историографи.

1 Я ческого «мифа» об образовании Боспорского государства в 480 г., исследователь невольно воссоздаёт на той же методологической основе новый — о 438 годе, как об отправной точке этого процесса. Но данных, позволяющих сделать такое заключение не больше, чем для 480 г. В 438/7 г. произошла в Пантикапее смена династий. И только. Реальные же сведения, позволяющие говорить о начале образования Боспорского государства относятся, как справедливо отмечает сам исследователь, уже к последнему десятилетию V в. В сопоставлении со взглядами, высказанными А. Н. Васильевым в диссертации,.

1Я.

Используя этот термин, хотелось только подчеркнуть, что, на мой взгляд, критикуемая гипотеза как раз утратила свой прежний статус, но вовсе не была бесплодным и пустым (псевдонаучным) предположением. Как раз напротив. Теперь, когда полемический накал, свойственный первому порыву «ниспровержения» прошел, в отличие от А. Н. Васильева не могу не признать, что «ядром» или, скорее, «зародышем» будущего территориального государства «Боспор» стало становление в 480 г. тирании (?) Археанактидов. А само становление Боспорского государства от Археанактидов отделяет вовсе не 438/7 г., когда их.

— 57 В более поздней статье наметилась определенная эволюция. Более систематическое рассмотрение вопроса о времени образования Боспорского государства сместило акценты от 438 г. к концу V — началу IV в., что представляется более справедливым. В этих условиях почти дословное повторение фразы из автореферата о 438 г. как о начальном рубеже в процессе формирования Боспорского государства выглядит не более чем анахронизмом.

Принципиально новая точка зрения А. Н. Васильева на хронологию образования Боспора не сразу привлекла внимание специалистов и воспринималась, видимо, скорее как историографический курьёз. А вместе с тем, если оценивать её с методической точки зрения в целом (оставив в стороне недостатки частного характера и конспективность аргументации), она выглядит предпочтительнее традиционной, хотя бы в том, что опирается на реальные факты, а не на одни только предположения, иной раз слишком далёкие от источников. Другое дело, что разработка этих источников требует значительной углубленности, трудоёмкого анализа и признания того простого положения, что при интерпретации косвенных источников (а прямые источники по теме отсутствуют) возможна только неоднозначная их трактовка. И для того, чтобы получить обоснованные выводы, необходимо к оценке этих источников подходить непредубеждённо и комплексно, т. е. не пренебрегая ни одним из возможных вариантов интерпретации и сопоставляя все возможные версии всех категорий источников. При этом, как представляется, центр тяжести в исследовании проблемы сейчас должен быть смещен в область археологических источников. * *.

Рассмотрев две точки зрения на проблему хронологии образования Боспорского государства, к которой тесно примыкает вопрос о первоначальной его территории, легко заметить, что при кажущемся антагонизме той и сменили у власти Спартокиды. другой существует множество точек их соприкосновения и взаимодополнения. В частности, разработка гипотезы о тираническом характере власти Ар-хеанактидов (впервые основательно аргументированной Т.В. Блаватской) позволила Ю. Г. Виноградову сделать весьма важный вывод о том, что первоначально их власть установилась в Пантикапее и лишь позднее была насильственно распространена на другие боспорские полисы. В этом смысле (но только в данном узком контексте) тирания Археанактидов была в какой-то мере этапом формирования (а их владения — ядром) будущего Боспорского государства, сложившегося уже при ранних Спартокидах, но вовсе не смена династий в 438/7 г. стала отправной точкой процесса образования Боспора, как думает А. Н. Васильев.

Таким образом, следует признать, что пересмотр даты образования (растянувшегося на три или даже четыре десятилетия (если не считать присоединения варварских территорий в Прикубанье, а не свершившегося, как думали, чуть ли не мгновенно в 480 г.) территориального Боспорского государства подготовлен самим ходом исследований в традиционном русле, которое со временем стало тесным для конкретных наблюдений и даже частных выводов, опирающихся на расширяющуюся базу косвенных источников.

Другое наблюдение, которое можно сделать, изучая историографию темы, более общего характера. В условиях относительной скудости письменных источников реконструкция исторических процессов дело чрезвычайно деликатное. Эта бедность достоверными историческими фактами стимулирует схематизм и обобщенность построений (что само по себе понятно и оправдано). Но при этом в процессе уточнения и конкретизации умозрительных схем возникает опасность перейти тонкую грань, которая отделяет научную гипотезу от догадки и домысла. В конечном счёте переход этого рубикона чреват отрывом от реальных источников и «разгулом беспочвенных фантазий» .

16.1994;2004 гг.].

Е.А. Молев. В 1997 г. увидела свет небольшая по объему монография Е. А. Молева «Политическая история Боспора в VI—IV вв. до н.э.» (в формате учебного пособия). И хотя автор во Введении уверяет, что «Моя точка зрения на проблему возникновения Боспорского государства и характер власти ранних его правителей Археанактидов сформировалась еще в семидесятые годы» (1997. С. 4), совершенно очевидно, что узловые положения его системы взглядов на данную проблему не могли оформиться ранее начала 1990;х годов. И, соответственно, данная работа представляет интерес для нашей темы как образец исследования, имеющего отправными точками обе основные концепции, анализированные нами раньше.

Следует отметить сразу, что представления Е. А. Молева отличаются парадоксальным единством исключительной оригинальности (которая, впрочем, базируется не столько на новом и более глубоком, чем прежде анализе источников, сколько на чрезмерной, как кажется, смелости предположений), с одной стороны, а с другой, — приверженности устоявшимся в историографии стереотипам.

Оставляя в стороне крайне спорные построения автора, характеризующие период эллинской колонизации региона, изобилующие грубыми хронологическими ошибками, обратим внимание на важное для нашей темы умозаключение автора, основанное на том лишь (безусловно верном) умозаключении, что в период основания апойкий власть ктиста (особенно в выселках со смешанным составом колонистов) «по своему характеру приближалась к тиранической» (1997. С. 9). Особо акцентируется внимание на Гермонассе, названной так, согласно Арриану (РРЕ. 60), по имени жены основателя — ми-тиленца Семандра (ср.: Dion. Per. 541−553 = Eust. Comm. ad Dion. Per. 549), и.

Фанагории, «основанной теосцем Фанагором» (St. Byz. s.v. -Нес. Fr. 164- Ps.-Scymn. Per. 886−889- Eustath. Comm. ad Dion. Per. 549 — со слов Аррианаср.: Ps.-Arr. РРЕ. 74), хотя о неоднородном составе последней нет никаких оснований (скорее, следует думать об изначальной гомогенности этой общины (см.: Кузнецов, 2001 б)). Но еще важнее, что Е. А. Молев считает, будто и в Пантикапее тиранический режим был изначален. Он пишет: «В настоящее время никто не сомневается в тираническом характере власти правителей Пантикапея из рода Археанактидов и Спартокидов (ссылка на: Виноградов. 1983. С. 396). Но власть первого из них начинается лишь с 480 г. до н. э. и распространяется не только на Пантикапей, ни и на всю территорию Боспора Киммерийского (Керченского пролива) (Diod. XII. 31, 1). Как управлялся Пантикапей до этого мы не знаем». Далее, ссылаясь на данные Стефана Византийского (s.v. Паутькаттаюу) и Страбона (XI. 2, 5) о том, что «скифов из этих мест изгнали эллины, основавшие Пантикапей и другие полисы на Боспоре», Е. А. Молев считает логичным предположить, «что система управления полисом была, во всяком случае, близка тиранической. Но это свидетельство имеет слишком общий характер, чтобы полностью полагаться на него» (1997. С. 10).

Мне в этих свидетельствах (равно как в упомянутых далее фактах строительства оборонительных сооружений в Мирмекии и Порфмии во 2-й половине VI в.) не удается проследить логической связи с выводом исследователя о наличии «некоторых оснований рассматривать систему управления Пантикапеем как автократическую» (1997. С. 10).

Решающий же аргумент Е. А. Молева в этом вопросе — сопоставление свидетельства Пс.-Скимна (896−899) об основании азиатского Киммерика боспорскими тиранами с локализацией этого пункта, предложенной Ю. М. Десятчиковым (1985а. С. 131−133), в Кучугурах (II), поселением основанным, якобы, «еще в 520−480 гг. до н. э.» (1997. С. 7, 10). Из этого гипотетического сопоставления Е. А. Молев делает весьма ответственный вывод: «И если локализация этого пункта у хутора Кучугуры. правильна, то есть все основания говорить о существовании боспорского объединения и тиранического характера управлении им уже во второй половине VI в. до н. э.» (1997. С. 10, 34−3 5)19.

Однако если даже предполагать правоту Ю. М. Десятчикова в локализации Киммерика, то и в этом случае интерпретация, предложенная Е. А. Молевым ошибочна, поскольку, согласно данным Десятчикова, самые ранние материалы на памятнике датируются концом V в. до н. э. (см.: Кубланов. 1959. С. 204- Десятчиков, Чернов. 1977. С. 95- Десятчиков. 1985а. С. 131−132- 1989. С. 58−59- 1993. С. 32)21.

Впрочем, Е. А. Молев немедленно отмечает: «Отсутствие сильной наследственной власти в Пантикапее и на Боспоре до Археанактидов в какой-то мере подтверждается отсутствием информации о ней у автора, специально занимавшегося этим вопросом — Клавдия Элиана» (VI. 13), который не называет в числе наследственных тираний и Археанактидов, «хотя трудно предположить, чтобы он не знал о них» (1997. С. 10).

Предположить это вовсе не сложно (Аристотель, касаясь того же сюжета, не называет и Спартокидов — см.: Polit. V. 9, 21 [1315b]). Логика же.

19 На стр. 34—35 эта же мысль выражена уже в ином наклонении и с продолжением: «О тиранической форме управления можно заключить на основании сообщения Псевдо-Скимна о выведении колонии в Киммерий между 520—480 гг. до н. э. (sic!) боспорскими таранами (896−899). Последнее, кстати, свидетельствует и о том, что часть поселений Киммерийского острова, как и основанный ранее Патрэй (!? — А.З.) были выведены также боспорянами и небольшими партиями эпойков из Греции. Едва ли этот пассаж следует комментировать.

20 В действительности этот вопрос, конечно, много сложнее, чем он представляется исследователю. Подробно см.: (Завойкин. 19 996- с литературойи Завойкин. 1999в).

21 Датировка, приведенная Е. А. Молевым, видимо возникла в связи с путаницей в названии памятников: в известной автору статье А. П. Абрамова и Я. М. Паромова (1993. С. 49) под наименованием «Кучугуры 2» упомянут совсем другой памятник, располагающийся в южной части поселка, датированный упомянутыми исследователями в широких пределах концом VI в. до н.э. — IV в. н.э.

22 Анализ этих источников см.: (Завойкин. 2006 В. С. 353−357). исследователя опять ускользает от моего понимания: если начиная с Археанактидов устанавливается твердый тиранический режим, то причем здесь, то причем здесь ссылка на Элиана, который их как раз и не упоминает, в отличие от Левконидов?

Завершая раздел, посвященный периоду, предшествующему приходу к власти Археанактидов, Е. А. Молев отмечает: «Поскольку Диодор называет в своей первой заметке о Боспоре Археанактидов правителями Боспора Киммерийского, я считаю возможным говорить о появлении этого понятия как политико-географического уже с конца VI в. до н. э., а может быть, еще ранее» (1997. С. 18).

Этот тезис нам уже хорошо знаком по работе Ф.В. Шелова-Коведяева (1985 — см.: выше). Но если у того он вытекал из отождествления археанак-тидовского «Боспора» с «союзом боспорских городов» (по Ю.Г. Виноградову), то у Е. А. Молева он обусловлен отказом от признания того очевидного, -на взгляд А. Н. Васильева (1985; 1992) и мой, — факта, что данный термин Диодора — модернизация.

Приступая к анализу свидетельства об Археанактидах (Diod. XII. 31, 1), Е. А. Молев, — исходя из представления, что «информацию о Боспоре Диодор взял прямо или через посредника у местного боспорского хрониста» и считая, что «терминология, используемая в труде Диодора восходит не далее23, чем к середине III в. до н. э."24, — пишет: «.Мы имеем наименование динаyi.

Это утверждение совершенно голословно: поскольку сочинение Диодора обрывается на ХХ-й книге — нет никаких оснований считать, что «боспорская хроника» была составлена при Перисаде II или Левконе II (как считает уважаемый исследователь), если только не соглашаться с мнением некоторых исследователей (Яйленко. 1990), что «хроника» была лишь прологом к изложению истории усобицы сыновей Перисада I. Как будто, со времени исследований М. И. Ростовцева этого вопроса (1925), сторонников данного мнения не много.

24 Иначе говоря, Е. А. Молев отказывает Диодору в какой-либо литературной обработке используемых им текстов. Представления о творчестве Диодора как исключительно компилятора едва ли соответствуют современным взглядам на творчество сицилийского историка. Подробнее об источниках и принципах работы Диодора см.: Главу 8. стии, правящей до Спартокидов n указание на место их правления — «Боспор Киммерийский». Нам остается уточнить происхождение Археанактидов, время и обстоятельства прихода их к власти, характер свойственной им системы правления и вероятные политические действия" (1997. С. 25).

Обращает на себя внимание весьма существенное расширение круга вопросов, на которые (в отличие от предшественников, пенявших на «досадную краткость» источника) готов ответить исследователь.

Говоря о существующих в историографии точках зрения по данной проблеме (Виноградов. 1983; Шелов-Коведяев. 1985; Васильев. 1976; 19 866), Е. А. Молев подчеркивает, что в определении «места правления и обстоятельств прихода Археанактидов к власти» его мнение расходится с мнениями предшественников (1997. С. 25). Он критикует мнение А. Н. Васильева о том, что термин «Боспор» у Диодора применительно к периоду Археанактидовмодернизация. Опуская второстепенные контраргументы Е. А. Молева, остановимся на главном: «. терминологию Диодора трудно назвать модернизацией. Она свойственна его источнику III в. до н. э.. И расширение территории государства здесь ни причем» (1997. С. 26).

Мы уже говорили о том, что датировать хроникальный источник Диодора по Боспору III веком, по меньшей мере, не корректно. Но это сейчас не столь уж и важно. Если только я верно понимаю логику Е. А. Молева, он считает, что перенесение реалий III в. до н.э. (отраженных термином «Боспор») на 2−3-ю четверти V в. до н.э. не есть модернизация, вопреки тому, что, как и сам он указывает, за одним и тем же политико-географическим термином в разные исторические периоды могло стоять различное содержание. Почему же, в таком случае, исследователь убежден, что «Киммерийский Боспор» у Diod. XII. 31,1 едва ли не тот же самый, что и в эпоху Спартокидов?25.

Собственно, как мы видели, Е. А. Молев формирование этого понятия относит даже к концу VI в. до н. э., «а может быть, и еще ранее. В любом случае это понятие относилось.

Е.А. Молев полагает, что исключительная роль в государстве его столицы — Пантикапея была такова, «что уже с IV в. до н. э. на него иногда распространяется название всего государства (Dem. XX. 33, 36- Plin. NH. 78- Anon. Per. РЕ. 82- Luc. Тох. 44, 54- Epithan. Adv. haer. I. 1, 9- St. Byz. s.v. Воатгоро?). В какой-то мере это тоже подтверждает высказанное мной ранее предположение о характере складывания боспорского объединения и его реальном существовании под этим названием уже к концу VI в. до н. э.» (1997. С. 27).

Вновь должен признаться, что хронологической связи и в этом пассаже я не улавливаю. А по существу же этого утверждения мне уже приходилось высказываться ранее (см.: Завойкин. 2002а, б): никогда термин, обозначающий общее понятие, не переносится на частное, а наоборот — довольно часто (как, например, было и с упомянутым Е. А. Молевым в данном контексте Римом). Так было и на Боспоре. Термин «Боспор» известен нам только со времени Левкона I (и едва ли в значении отличном от второго, неофициального.

27 названия Пантикапея (см.: Завойкин. 2001а. С. 167), т. е. как термин собирательный, он был употребим ранее завоевания Феодосии (см.: Завойкин. 2001а. С. 172−174). В то же самое время произошел перенос неофициального названия Пантикапея (Боспор) на все владения Спартокидов в целом (в декретах с определением «весь») или их часть (в титулатуре). И нет ни малейших первоначально к Пантнкапейскому полису, в состав которого входили и выведенные им поселения" - (1997. С. 18). На стр. 29 исследователь уточняет: «.В начале V в. до н. э. на берегах Керченского пролива уже существует объединение эллинских городов, именуемое „Боспор“ и ряд независимых полисов. К последним с наибольшим основанием можно отнести Нимфей, Фанагорию (возможно с Тирамбой), Гермонассу, Синдскую Гавань и Ке-пы».

Подробному разбору данного вопроса Е. А. Молев посвятил специальную статью (1997а). Того же мнения придерживается А. В. Подосинов (1997. С. 162).

27 Которое было употребительно, по крайней мере за пределами Боспора, особенно в Афинах (Тохтасьев. 2004. С. 170). Но, по-видимому, хотя и не как официальное наименование города оно оформилось в самом Пантикапее (я предполагал — в качестве кальки с др.-иранск. *Panti-kapa (Завойкин. 2000б) — см., однако, возражения С. Р. Тохтасьева (2001. С. 163 и прим. 2). оснований предполагать, что историческое ядро будущего Боспорского государства (если даже ограничивать их «Пантикапейским полисом, в состав которого входили и выведенные им поселения») именовать «Боспором Киммерийским», потому что оно называлось Пантикапеем.

Далее Е. А. Молев разбирает вопрос «об обстоятельствах прихода Археанактидов к власти» (1997. С. 27 слл.). Так же, как и ранее, он начинает с критического разбора концепции Ю. Г. Виноградова Ф.В. Шелова-Коведяева, опираясь, в том числе, на критику А. Н. Васильева.

Затем (1997. С. 33 сл.) приведен критический анализ концепции Г. А. Кошеленко и В. Д. Кузнецова (1996; см.: Кошеленко, 1999) о том, что с конца VI — начала V вв. до 30-х гг. V в. до н.э. Боспор пребывал под властью Ахе-менидов. После чего Е. А. Молев дает обзор процесса внутренней колонизации Боспора, отмечая особую активность Пантикапея — «Боспора» (основаны: Киммерик азиатскийКитей, Парфений (?), поселения на м. Зюк, Андреевка Южная). Встречная колонизационная деятельность, с одной стороны, Нимфея, а с другой — Фанагории привели к серии региональных конфликтов, свидетельства которым Е. А. Молев видит в следах пожаров и разрушений на ряде памятников, впрочем, не исключая и вероятности того, что в некоторых случаях разрушения эти могут быть связаны с нападениями «отдельных скифских орд» (1997. С. 35 слл.).

Так, по его мнению, обстояло дело с Патреем в 510−470 гг. до н.э. (или он «был наказан боспорянами за попытку выйти из состава их полиса», к чему склоняется сам исследователь).

В конфликт между Кепами и Фанагорией на стороне первых вмешались их «соотечественники — милетяне Боспора, образовав в ними военный союз (симмахию)», после чего Кепы «стали в дальнейшем форпостом Боспора в наступлении на Фанагорию». Тогда же произошло столкновение «боспорян» с Нимфеем, завершившееся, видимо, неудачей для Пантикапея (1997. С. 36, 37).

В тот же самый период фиксируются археологически разрушения в Тиритаке, Мирмекии и Порфмии, на которых строятся и оборонительные сооружения. Последний факт, по мнению Е. А. Молева, говорит «об укреплении в них полисных институтов», а в целом указанные обстоятельства характеризуют центробежные тенденции внутри «боспорского объединения». Завершился этот государственный кризис («выход из состава полиса Тиритаки, Мирмекия и Порфмия») «приходом к власти некоего Археанакта около 480 г. до н. э.» — т. е. установлением эсимнетии (1997. С. 36−37). Союз, заключенный Археанактом со скифами, позволил Археанакту восстановить «status quo раннебоспорского объединения. Учитывая географическое положение мятежных городов и возможности получения ими поддержки извне, можно думать, что первый удар Археанакт нанес Тиритаке.» (1997. С. 38).

Я позволю себе на этом месте оборвать цитирование новых в историографии положений монографии Е. А. Молева. И даже откажусь от изложения его взглядов на дальнейшую историю Боспора при Спартокидах (в которых тоже немало совершенно оригинальных идей и ярких подробностей). Поскольку изложенного материала для характеристики концепции Е. А. Молева по проблеме образования Боспорского государства достаточно, а сколько-нибудь обстоятельный разбор конкретных ее положений займет непропорционально много места. Прежде, чем дать историографическую оценку исследованию Е. А. Молева, кратко резюмируем суть новой концепции.

В ходе колонизации Киммерийского Боспора особо значительную роль играл Пантикапей (в нем едва ли не с самого начала установился автократический, тиранический режим), который был не только первой по времени апойкией, но и уже в самый ранний период он становится центром, который направляет и контролирует новые колонизационные потоки. Благодаря этому со 2-й четверти VI в. до н.э. начинается так называемая «внутренняя колонизация» региона: в качестве дочерних колоний Пантикапея основаны Тирита-ка, Мирмекий (и, возможно, Корокондама и Патрей на азиатском берегу), во 2-й половине VI в. до н. э. — Порфмий. Таким образом, к середине VI века формируется «раннебоспорское объединение», которое, по мнению Е.А. Мо-лева, уже тогда именовалось «Боспором (Киммерийским)» .

В конце VI — начале V в. до н. э. (ок. 520−480 гг.) продолжается расширение его территорий: в Восточном Крыму был основан Китей, Парфений, поселения на м. Зюк, Андреевка Южная, а на азиатском берегу — Киммерик (и, может быть, ряд поселений на Фанталовском п-ове). В этот же период происходит расширение территорий других полисов — Нимфея и Фанагории,.

28 что ведет к неизбежному конфликту с ними Пантикапея — «Боспора». Тогда же Кепы, апеллируя к Пантикапею в качестве «третейского судьи», становятся союзником «боспорского союза». В условиях напряженной внешнеполитической обстановки поднимают мятеж союзные города (Мирмекий, Тирита-ка, Порфмий и, видимо, Патрей), которые, все более конституируясь как полисы, пытаются выйти из-под опеки Пантикапея.

Этот государственный кризис разрешился ок. 480 г. до н.э. путем установления эсимнетии Археанакта (исследователь допускает, что к этим событиям имел какое-то отношение поход Ксеркса на Грецию). В борьбе с внутренней смутой Археанакт оперся на союз со скифами, благодаря которому он сумел подавить мятеж в городах, после чего характер взаимоотношений с ними Пантикапея претерпел определенные изменения. При Археанакте формируется постоянное войско как «новый элемент государственной системы», благодаря чему Археанакт «имел возможность превратить выборную тиранию (эсимнетию) в постоянную» (1997. С. 40).

28 Правда, критикуя гипотезу Ю. Г. Виноградова (1997. С. 25), Е. А. Молев настаивал на том, что в данный период на Боспоре стенохории не было и быть не могло.

Внешне предложенная Е. А. Молевым концепция формирования Боспорского государства выглядит стройной и логичной, опирается на ряд исторических параллелей. Однако на поверку оказывается, что многие ее положения не выдерживают критики, поскольку их связь с источниками, если можно так выразиться, поверхностна. Нельзя не заметить, что метод работы исследователя базируется не столько на углубленном их анализе, сколько на критическом разборе мнений предшественников. В то же время, на фоне предшествующего историографического анализа проблемы бросается в глаза, насколько дальше, чем эти предшественники, идет Е. А. Молев в своей интерпретации источников. Если те, указывая на обусловленную краткостью источников затруднительность сколько-нибудь уверенной их интерпретации, то Е. А. Молев чувствует в себе большую уверенность.

Здесь, как представляется, необходимо указать на два, если не три, обстоятельства, позволяющие правильно понять место анализируемой работы в историографии. Было бы упрощением относить, бесспорно, чрезмерную легкость в интерпретации источников лично на счет Е. А. Молева (даже без учета специфики жанра — учебное пособие). Во-первых, нужно подчеркнуть, что «новая тенденция» в историографии проблемы (представленная, прежде всего, А. Н. Васильевым, но не только29) «спровоцировала» Е. А. Молева на критический пересмотр ранее, казалось, незыблемых схем. Во-вторых, критическое состояние этих старых представлений, не вмещающих в себя новый материал и новые разработки (о чем говорилось выше), обрекало исследователя на «бег по кругу»: бесконечное повторение старых истин или их мелочная ревизия с тактическими перестроениями самих схем. В-третьих, выход из этого порочного круга был бы возможен только через привлечение новых источников, а это могли быть только археологические материалы (учитывая,.

29 В данном случае необходимо указать на статью B.C. Долгорукова (1990), которая определенно сыграла определенную роль в формировании взглядов Е. А. Молева. что ранее времени Левкона I мы не имеем эпиграфических документов, позволяющих пролить свет на некоторые проблемы политического устройства Боспора, нечего даже надеяться на новые находки нарративных документов). И Е. А. Молев, пожалуй, шире, чем кто-либо до него, привлекает данные археологии при изучении данной проблемы30. Другое дело, что интерпретация археологических материалов весьма сложна и трудоемка. А исследователь собственно источниковедческой стороной этого вопроса пренебрег: его знания археологического источника страдают поверхностностью и неполнотой.

Собственно говоря, открытые памятники, новые археологические материалы, их обобщения и новый анализ (в особенности определенные успехи в области хронологических разработок последних десятилетий) стимулировали Е. А. Молева к сопоставлению этих данных со старыми, «классическими» схемами. Но, странным образом, исследователь от 480 г. до н. э. передвинулся по археологической шкале не вверх, как А. Н. Васильев, а вниз. Однако, как мне представляется, ему там не удалось отыскать более убедительные следы ранней боспорской государственности. Его «тиранический» Пантикапей и «раннебоспорское объединение» 2-й половины VI — начала V в. до н. э. базируются на фактических ошибках и весьма спорных предположениях.

В.А. Анохин (1999). Книга известного киевского нумизмата В. А. Анохина «История Боспора Киммерийского» представляет для нашего исследования значительный интерес, и не только как одна из хронологически последних работ обобщающего плана. Во-первых, потому, что это первая после основополагающей монографии В. Ф. Гайдукевича работа, претендующая на изучение истории Боспора в целом31, на протяжении всего античного периода. Во.

30 Специально археологическому исследованию проблемы отведен раздел 2.

31 В действительности, конечно, речь не идет о том, чтобы сколько-нибудь равномерно проанализировать все имеющиеся источники (как раз археологические данные привлекаются избирательно и на уровне обобщенийи не только они). В работе представлена свовторых, любопытно, какое отражение получили в рассматриваемой книге отмеченные нами ранее «две тенденции». Но при этом необходимо сделать существенную поправку на то, что перед нами историческое исследование, проведенное нумизматом32, к тому же исследователем в наименьшей степени ангажированным традиционными мнениями.

После компактного обзора периода колонизации и освоения эллинами берегов Киммерийского Боспора (1999. С. 4−13). В. А. Анохин переходит к анализу сообщения Диодора (XII. 31, 1) и рассмотрению проблем, связанных с приходом к власти в Пантикапее Археанактидов. В частности он отмечает несоответствие терминов «Азия» и «Боспор Киммерийский» как «органический порок данного отрывка», связанный с неудачным сокращением источника, которым пользовался Диодор. Определение «царствовавшие», по его мнению, «не отражает адекватно политических реалий греческого общества начала V в. до н. э.» (1999. С. 15). Далее В. А. Анохин характеризует мнения относительно происхождения Археанактидов, сам считая, что Археанакт (годы жизни которого по калькуляции исследователя — ок. 520−460 гг.), внук Археанакта, сына Кизика (Milet. I. 3, № 122. I, 11), «после поражения ионийского восстания. эмигрировал в Пантикапей, а его потомки стали известны Диодору под именем Археанактидов. На мой взгляд, эта реконструкция не содержит откровенно слабых звеньев» (1999. С. 16).

Я процитировал этот отрывок как образец «метода», которому привержен В. А. Анохин и который неоднократно используется им в работе. Исходный пункт — приблизительная («на глазок») калькуляция хронологии. Затем его рода выборка, в которой «стержневая» роль отведена нумизматическим источникам (что, впрочем, понятно).

32 В этой связи я колебался, в каком разделе уместно анализировать данную работу В. А. Анохина, в итоге посчитав, что собственно нумизматическую составляющую взглядов автора целесообразно обсуждать в разделе 2 на основе его «базовой» монографии «Монетное дело Боспора» (1986), здесь же — акцент сделать на выявлении общих историографических закономерностей. более или менее правдоподобное (на мой взгляд, зачастую чувство меры явно изменяет автору), логически непротиворечивое предположение, претендующее на статус гипотезы. При этом особое внимание уделяется «стыковке» известных из письменных источников имен и их отождествление или же определение степени родства персонажей.

Едва ли с таким подходом можно согласиться: всякая датировка, используемая в историческом построении должна быть обоснована. Статистический подход («средняя продолжительность жизни» — «средний показатель урожайности» — «средняя численность семьи» и проч.) допустим лишь на предварительных стадиях исследования, но математически вычисленная дата не должна быть «конечным продуктом», подменяющим реальную хронологию. Предмет исторического исследования конкретен. Еще менее оснований соглашаться с, так сказать, «игрой в ассоциации», если она не имеет под собой жесткого хронологического обоснования.

Но поскольку мы сейчас не ставим задачи рецензировать книгу В. А. Анохина, думается, позволительно уклониться от подробного обсуждения тех, высказанных автором, положений, принять которые не представляется возможным. Иначе говоря, только чтобы не быть голословным в своей критике, мы разберем еще один — два примера подобного рода «метода», а целый ряд пассажей обойдем стороной (например, о целях, методах и последствиях похода Периклао судьбе «саммеотов» на Боспоре, и проч.), и обратимся к характеристике представлений автора книги на хронологию и динамику формирования территорий Боспорского государства.

Согласно его мнению, ок. 480 г. от городской чеканки отпочковалась чеканка храма Аполлона — на реверсе мелких городских монет помещен дифферент в виде четырех точек, на реверсе храмовых — двух точек". Дальнейшее развитие типов (появление букв ATI и звезд в таблетках), «должно указывать, несомненно, на авторитарный режим. Становится очевидным, что за чересполосицей типов храмовых монет должны были стоять именно храмовые власти, которых и следует отождествлять с Археанактидами» (1999. С. 16−17).

Если даже не оспаривать дискуссионный тезис о принадлежности монет с львиным скальпом и двумя буквами (ПА или АП) и согласиться с их принадлежностью храму (ср.: Фролова. 1996. С. 60- Завойкин. 2004. С. 100- Дюков. 1975. С. 71−74- Борисова, Молев. 2002; Молев. 2001а. С. 274- и др.), связь с Археанактидами вовсе не очевидна.

Археанактиды занимали достаточно скромное положение жрецов храма Аполлона в Пантикапее, которые сменили местную жреческую линию. (и — А.З.) перешли к практике наследственного замещения этой долж.

33 ности." («ежегодно сменяемый высший магистрат, архонт»). «Именно наследственная власть Археанактидов дала основание Диодору назвать их «царствующими» «(1999. С. 19).

Анализируя представления предшественников о причинах и времени сложения Боспорского государства, В. А. Анохин резонно отмечает: «Несмотря на то, что до сих пор не существует ни одного свидетельства, подтверждающего объединение греческих полисов Боспора в 480 г. вследствие скифской угрозы или каких-либо иных причин, эти бесплодные идеи продолжают культивироваться в работах Виноградова Ю. Г., Толстикова, Ф.В. Шелова-Коведяева и др. исследователей (критику их см.: Васильев. 1992)» (1999. С. 20).

Сам же исследователь счел за лучшее опереться на данные Псевдо-Скилака, — указывая на то, что «данные перипла восходят к концу VI — началу V в. до н. э.» , — в определении статуса боспорских городов, полагая, что отсутствие в перечне Киммерика и Тиритаки, Гермонассы и Корокондамы.

33 Вопреки всем доказательствам Ю. Г. Виноградова (1983) и Н. Эрхардта (Ehrhard. 1983) об отсутствии в Милете и его колониях эпонимной магистратуры архонтов в архаический следует объяснять, вероятно, иным, не полисным статусом названных пунктов, который они имели на время составления перипла". И если «относительно Киммерика можно предположить, что он еще не имел статуса полиса либо входил в состав Китея», то «отсутствие в перипле Тиритаки и Корокондамы с определенной долей вероятности может быть объяснено их подчинением Пантикапею. Возможно, они изначально входили в число его владений. или же были присоединены им еще в до-археанактидовское время» (1999. С. 21).

Следует ли говорить о том, что работа над упомянутым периплом была завершена (по общему мнению) уже в 3-й четверти IV в. до н. э. и вряд ли можно с уверенностью сказать, что именно боспорский список городов должен быть соотнесен с древнейшим пластом информации Пс.-Скимна (упоминание Китея «нижнюю» границу отодвигает за середину — 3-ю четверть V в. до н.э.). Почему-то этот вопрос В. А. Анохина не занимает. Кроме того, лоция — вовсе не справочник по политическому положению упомянутых в нем пунктов (ср.: Грацианская. 1986. С. 124−125). Поэтому сам подход киевского исследователя нельзя признать сколько-нибудь приемлемым.

Особого внимания заслуживает Геромнасса. Недавно стали известны две неизданные монеты, которые с большой вероятностью могут быть отнесены к чеканке этого города. Они представляют собой два выпуска гемиобо-лов, датируемых 490−480 и 480−470 гг. (рис. 1, б- 2, 5). Прекращение предполагаемой чеканки Гермонассы следует объяснять присоединением города к Пантикапею и утратой полисного статуса, что и нашло отражение в перипле. вскоре после 470 г." (1999. С. 21).

Насколько считать этот вывод обоснованным — судить читателю. Даже в случае принятия идентификации В. А. Анохиным двух монет неизвестного происхождения (см.: Анохин. 1999. С. 21, прим. 1) без каких-либо атрибутов, указывающих на Гермонассу (изображение на JI.C. неопределимо), остается и классический период. еще вопрос об их датировке, который решен автором книги в свойственной ему манере. Позволю себе высказать сомнение, что два выпуска, представленные по одной монете каждый, можно датировать со столь завидной точностью.

Таким образом, — пишет далее В. А. Анохин, — .можно констатировать, что к середине V в. до н.э. на Боспоре существовали независимые греческие полисы: Феодосия, Китей, Нимфей, Мирмекий, Пантикапей, Кепы и Фанагория. В составе владений Пантикапея, скорее всего, входили Тиритака и Корокондама, а вскоре после 470 г. была присоединенаГермонасса. Если к середине V в. до н. э. Пантикапей прочно контролировал оба берега пролива, то можно предположить, что уже к этому времени относится формирование политического термина «Боспор», а демократическая форма правления в главном городе зарождающегося государства, Пантикапее, допускает возникновение к этому времени выборной должности «архонт Боспора» «(1999. С. 21−22).

Абсолютно все представленные умозаключения В. А. Анохина полностью беспочвенны и представляют собой чистую игру ума, не находящую опоры в источниках, а потому не имеющую отношения к науке.

Поскольку В. А. Анохин пишет, что «История Боспора времени Археанактидов может быть детализирована исключительно благодаря нумизматическим памятникам» (1999. С. 22), уместно будет взгляды исследователя на этот период истории характеризовать в разделе, посвященном нумизматическим исследованиям.

Приход к власти в Пантикапее новой династии — Спартокидов34 — В.А.

34 Оставим без комментария усилия В. А. Анохина, считающего Спартока I ставленником Перикла, связать основателя новой боспорской династии с братом фракийского царя Си-талка и отцом будущего династа — Спарадоком (1999. С. 34—35). По этому сюжету см. исчерпывающую критику: (Васильев. 1999). Вряд ли можно найти источниковую базу и для подтверждения смелого предположения исследователя о возможности того, что «террито.

Анохин считает «непосредственным результатом посещения Периклом столицы Боспора», что, в свою очередь, вызвало изгнание Археанактидов и прекращение храмовой чеканки (1999. С. 33). Изгнание предшественников Спартока I из Пантикапея в принципе вполне возможно (хотя туманные свидетельства о беглецах в Феодосии, на мой взгляд, с большим основаниям могут быть соотнесены с более поздней ситуацией, накануне Феодосийской войны). А вот думать, что Перикл возвел на престол вместо одних тиранов другого — не реалистично. И дело не только в том, что такого рода прецеденты не известны, а в том, что согласно наиболее аргументированной датировке событий Спарток I стал править в 438/7 г., а поход Перикла относится к 437 — 436 гг. до н.э. (см.: Суриков. 1999). Так что взаимосвязь событий в данном случае могла быть только обратной (т.е. переворот Спартока мог стимулировать интерес афинян к Боспору в частности).

Итак, В. А. Анохин исходит из того, что под властью Спартока I оказалось «ядро будущего политического объединения, известного под названием «Боспор» «: Пантикапей и подчиненные ему города — Гермонасса, Корокон-дама и Тиритака (1999. С. 38). Переломным моментом в истории Боспора исследователь считает период правления преемников основателя новой династии — Сатира I и Селевка (его опекуна в детские годы). После поражения Афин в Пелопоннесской войне (404 г.) они сумели присоединить к своим владениям Нимфей и Кепы, а в конце правления Сатир предпринимает усилия по присоединению Синдики и Феодосии (1999. С. 39 и сл.).

Детали этих процессов В. А. Анохин пытается разъяснить, опираясь на анализ монет. В частности, он полагает, что автономную чеканку монеты Нимфее следует относить к тому «краткому или даже кратчайшему периоду, когда город оказался независимым от Афин, но еще не попал в руки Селевка рия Боспора была увеличена Периклом за счет присоединения каких-то полисов по обоим берегам пролива.» (1999. С. 36). и Сатира. При этом следует учитывать то обстоятельство, что в этот краткий период независимости им фактически управлял афинянин Гил он, которому впоследствии предъявлялось обвинение в сдаче города". В противном случае, считает исследователь (т.е. если бы Гилон сдал город «непосредственно боспорским тиранам») «не остается времени на самостоятельную чеканку Нимфея» (1999. С. 41). Эта точка зрения В. А. Анохина была бы уместной в том лишь случае, если безоговорочно принять его мнение о характере действия «декрета Клеарха» (ср., однако: Стрелков. 1999; Суриков. 2003) и довольно экзотические представления нумизмата о так называемых «меотий-ских самосцах» (вернее было бы — «самосских меотах»)35, «вторичная оккупация» которых («врагов Афин») продолжалась около 10 лет (405−395 гг. -Анохин. 1999. С. 41−42).

Справедливо отмечая решающую роль нумизматических памятников в определении хронологии территориальных приобретений Боспора, В. А. Анохин обходит, однако, вниманием прекращение Синдской чеканки («эфемерное „Синдское царство“ было создано Периклом во время Понтийской экспедиции» (!)), которая «предназначалась для обращения в Синдской Гавани». Автономную чеканку Феодосии он датирует от 410−400 гг. до 385−380 гг. Чеканка Фанагории отнесена к первым двум декадам IV в. до н. э. (1999. С. 44−45,50,51).

Левкон I (390−350 гг.), сменивший на престоле отца, продолжил его политику: он ведет и успешно завершает войну с Феодосией, а затем развивает экспансию в Синдике. «Почти одновременно с Феодосией и Синдской Гаванью в состав Боспора была включена Фанагория. Последний выпуск серебра этого города с протомой бодающегося быка на реверсе., как несомненным символом сопротивления нарастающим притязаниям Левкона, вряд ли может выходит за пределы 380 г. Оказавшись со всех сторон окруженным.

35 Рассуждать о последних, как уже говорилось, я принципиально отказываюсь. владениями Левкона, полис не мог долго сохранять независимость" (Анохин. 1999. С. 51).

Принципиально верное представление В. А. Анохина (не всегда очевидное для его предшественников) относительно значимости ранней полисной чеканки как бесспорного свидетельства автономии боспорских городов до их вхождения в состав державы Спартокидов послужило основой для исторической реконструкции процесса становления этой державы. Однако усилия киевского исследователя представить ход этого процесса в деталях были ограничены относительной скудостью письменных источников, с одной стороны, а с другой — в значительной мере обесценились разработанной им механистической хронологией монетных выпусков (подробно — см.: Главу 12), датированных исходя «из самих себя», т. е. без учета других источников, прежде всего, археологических. Так, например, не может быть и речи о том, чтобы датировать присоединение к Боспору Фанагории временем правления Левкона I (см.: Завойкин. 2004в) — вряд ли, напротив, столь ранним временем можно датировать захват Синдской Гавани и Феодосии (см.: Завойкин. 2002; 2004. С. 150−152, 157−158- 20 046).

В заключение следует отметить, что «независимый» взгляд В. А. Анохина на процесс становления Боспорского государства, бесспорно, сыграл важную положительную роль в преодолении целого ряда стереотипных, но неподкрепленных источниками, представлений. Но в то же самое время, страстное желание исследователя наполнить историю раннего Боспора более конкретным содержанием, опираясь почти исключительно на нумизматический материал (а равно и чрезмерно вольную, порой — дилетантскую, трактовку других источников) и пренебрегая анализом памятников материальной культуры, привело к печальным результатам. Не отрицая отдельных интересных наблюдений В. А. Анохина, в целом его труд приходится относить к области, выходящей за рамки научного исследования. Еще печальнее, что проторенный им путь стал своего рода парадигмой для некоторого числа молодых исследователей, прежде всего, занятых изучением нумизматического источника, в работах которых конкретный анализ источника подменяется «логикой», игрой ума.

Представляется, что в историографическом плане это итог не только поучительный, но и закономерный.

Нам осталось упомянуть завершающую, в хронологическом плане, работу, выполненную в качестве кандидатской диссертации ученицей Е.А. Мо-лева — B.C. Борисовой и защищенную в сентябре 2006 г. Пройти мимо этой работы невозможно уже хотя бы потому, что ее тема прямо перекликается с нашей: «Становление государственности Боспора в VI—IV вв. до н.э.» (Борисова. 2006). Я, однако, считаю возможным уклониться от обсуждения положений, высказанных в этом труде (с которым знаком только по автореферату) по той лишь причине, что во многом взгляды исследовательницы роднятся с представлениями Е. А. Молева, о которых уже была речь. Ограничусь только указанием на то, что B.C. Борисова развила далее предположение своего предшественника (перекликающееся с мнениями Т. В. Блаватской и Ф.В. Шелова-Коведяева) о существовании «доархеанактидовского союза» боспор-ских городов. Согласно представлению B.C. Борисовой, учитывая «руководящую роль Милета в колониальных переселениях ионийцев, а также позиции Пантикапея, как самой древней, экономически развитой колонии Милета. мы предполагаем значительную роль данного боспорского центра как посредника в процессе освоения региона. Последнее способствовало формированию под эгидой Пантикапея так называемого „раннебоспорского объединения“, включавшего, кроме упомянутого полиса, значительную часть „малых“ городов региона» (2006. С. 14). С этим предположением совершенно нельзя согласиться. Дело не только в том, что мы не располагаем хотя бы какими-то источниками в его пользу, но и в том, что подобная практика не находит хотя бы отдаленных аналогий где-либо в греческом мире. Исходя из базовых представлениях о греческом полисе, трудно даже представить себе что-либо подобное. В свое время Ю. Г. Виноградов, анализируя различные тип объединений в греческом мире (Виноградов. 1995) такого варианта даже не предполагал.

В числе наиболее важных причин, обусловивших выбор данной темы, B.C. Борисова называет назревшую «необходимость осмысления вновь полученных археологических материалов (прежде всего эпиграфических документов) боспорских городов и ближайшей варварской периферии, некоторые из которых вносят значительные коррективы в наши представления о характере раннебоспорской государственной системы» (Борисова. 2006. С. 4). Понимая эту необходимость «в принципе», исследовательница, конечно же, ни в малой степени не смогла удовлетворить в своей работе эту насущную потребность, ограничившись упоминанием аргументов, высказанных более двадцати лет назад и в значительных моментах уже пересмотренных (см. г. Завойкин. 2005; 2006). С сожалением должен сказать, что с учетом действительно новых данных археологии по интересующей нас тематике — мало что остается от «концепции», представленной недавно к защите.

К рассмотрению некоторых из этих «узловых» моментов, принятых на вооружение современными исследователями, мы теперь и перейдем.

2. Кризис первой половины V в. до н.э. и проблема образования Боспорского государства в археологии.

В 1984 г. В. П. Толстиков предпринял первую (и до сих пор единственную1) попытку охарактеризовать процесс образования Боспорского государства на основании данных археологии.

Недавно автор рассмотренной ниже гипотезы вновь обратился к данной теме, учитывая материалы, ставшие достоянием науки лишь в последние два десятилетия. В частности он пишет: «Интенсивные археологические исследования последних лет не внесли сколь-нибудь серьезных коррективов в ту историческую картину, которая была предложена Ю. Г. Виноградовым. и, как представляется, подкреплена и детализирована автором этих строк» (Толстиков. 20 016. С. 46). Согласиться с приведенной оценкой состояния данной проблемы, на мой взгляд, трудно. Это и побуждает к исследованию того, в какой степени выдержали проверку временем (resp. новыми источниками) основные положения, предложенной В. П. Толстиковым в 1984 г. гипотезы, которая, как мы видели, продолжает играть едва ли не ключевую роль в современных исследованиях по истории боспорской государственности.

Высказывались и критические замечания в адрес концепции Виноградова — Толстикова или отдельных ее положений. B.C. Долгоруковым (1990) и Д. В. Григорьевым (1998) были предложены альтернативные факторы военно-политической дестабилизации (стасис вследствие прибытия новых потоков колонистов после разгрома персами Ионийского восстания в 494 г.- межпо.

1 Разумеется, я оставляю «за чертой» те работы общего характера, в которых декларируется исключительная важность археологических источников в исследовании различных вопросов истории Боспора, в том числе и проблемы образования Боспорского государства, и даже приводятся указания на ряд хрестоматийных примеров, связанных с этой темой (Ти-ритакский вал, храм Аполлона Врача в Пантикапее, разрушения в некоторых городах и на поселениях сельской территории, и проч.), но в которых нет самостоятельной разработки археологических источников. лисные конфликты и проч.). А. Н. Васильев (1992. С. 114, 117−118) предпринял попытку отыскать логические изъяны концепции. Е. А. Молев (1997. С. 27−41- 2005. С. 210−214) пришел к заключению, что «.анализ международной обстановки в Причерноморье, внутреннее состояние скифской державы и следы разрушений в городах Боспора в первой четверти V в. до н.э. не дают оснований говорить о скифской угрозе как катализаторе объединительных процессов., приведших в итоге к власти династию Археанактидов» (Молев. 1997. С. ЗЗ)2. А. А. Масленников (1996. С. 61−69), опираясь на новые материалы раскопок в Восточном Крыму, рассмотрел ряд спорных вопросов ранней истории Боспора и, в частности, пришел к выводу, что «.начальный импульс созданию боспорского территориального государства был положен вовсе не греко-варварским противостоянием" — он также допускает «. возможность конфликтов различных групп греческого населения, например: попытка передела. земельных пространств после прибытия последней крупной волны греческих переселенцевсоперничество Пантикапея и Нимфеянаконец, захват власти в Пантикапейском полисе родом Археанактидов (установление режима тирании)».

Следует, однако, отметить, что исследованию В. П. Толстикова предшествовала концептуальная разработка Ю. Г. Виноградовым (Vinogradov. 1980. S. 69 fВиноградов. 1983. С. 394−420) проблемы становления Боспора как «более или менее» единого государства (т.е. с рядом весьма существенных оговорок, которые в значительной степени были «забыты» его последователями, прежде всего Ф.В. Шеловым-Коведяевым (1985), который считает, например, своей творческой заслугой, — которая опирается на логическое противоречие в концепции Ю. Г. Виноградова, — удревнение «союза боспорских.

2 Е. А. Молев, а вслед за ним и B.C. Борисова (2006. С. 16−17), полагают, что следы разрушений и пожаров на боспорских городищах во 1-й трети V в. до н.э. связаны с подавлением Пантикапеем мятежной попытки городов, входивших в «раннебоспорское объединение» (Тиритака, Мирмекий, Порфмий, Патрей), выйти из этого объединения. городов", якобы предшественника государства Археанактидов, — ранее 480 г.). В соответствии с выводами этого исследователя о решающем значении «скифской угрозы» (в конце VI — начале V в. до н. э. образовалось мощное в военном и экономическом отношении Скифское царство, после и — в определенной степени — вследствие похода в скифские степи Дария I) в стимулировании процесса объединения боспорских полисов, В. П. Толстиков концентрирует внимание, в первую очередь, на поиске следов этого варварского натиска на Боспор и следов ответной реакции на эту агрессию местного эллин-ства.

По мнению исследователей, ситуация на Боспоре усугублялась тем обстоятельством, что через Восточный Крым по льду Боспора Киммерийского на Тамань и в земли синдов (Her. IV. 28) проходили пути миграций скифов. Ю. Г. Виноградов и В. П. Толстиков подчеркивают военный характер этих походов, отрицая мнение о сезонных миграциях (ср.: Бахтина, Виноградов, Рогов, 1980. С. 157). Наиболее обстоятельно этот вопрос изучен А. А. Масленниковым (1996. С. 62- 2001. С. 313−317), который показал, что нет веских оснований, позволяющих считать переправы скифов в Синдику военными походами. Напротив, автор полагает, что следует говорить только о нерегулярных «бытовых» миграциях рядовых пастухов в особенно суровые зимы (см.: Масленников, 1999. С. 176: уподобляет эти походы «полюдью» — ср.: Молев, 1997. С. 27, 28).

Необходимо указать на хронологическую неопределенность свидетельства Геродота: в качестве terminus ante quern применима только дата кончины Отца истории — между 430 и 424 гг., возможно, — дата переселения его в Фурии (где, как полагают, он выпустил в свет свой труд) в 443 г. (см.: Лурье, 1947. С. 26−28). Добавим, что археологические свидетельства скифских миграций через пролив (курганные погребения «Филатовка — Тимир Гора — Цу~ кур Лиман») относятся к эпохе предшествующей интересующим нас событиям (последняя четверть VII — вторая четверть VI вв. до н.э.). Синхронные же памятники такого рода, подтверждающие походы скифов в 1-й половине V в. до н. э., не известны. И это хорошо понимает и В. П. Толстиков (1984. С. 26).

Автор, анализируя материалы ранних боспорских поселений, исследованных раскопками (Киммерик («холм А»), пос. Героевка I, Нимфей, Андре-евка Южная, Южно-Чурубашское, Тиритака, Пантикапей, Мирмекий, Пор-фмий, пос. на мысе Зюк, Гермонасса, Фанагория, Кепы), указывает на отсутствие на них следов пожарищ и разрушений, а также остатков фортификации в VI в. до н. э., что свидетельствует о мирной обстановке в регионе в этот период (Толстиков. 1984. С. 26−28).

В противовес тому, в 1-й половине V в. до н. э. крепостные стены возводятся (весьма спешно) в Тиритаке, перекрыв погибшие в пожаре домав контексте разрушения встречены сравнительно многочисленные наконечники стрел. В. П. Толстиков датирует эту катастрофу — ок. 480 г., преждевременно привязывая археологический контекст к историческому обстоятельству, связь с которым еще только предстоит доказать. Упоминаются также крепостные стены Мирмекия, возведенные в 1-й четверти V века, а концу того же столетия потерявшие свое оборонительное значение. Следы разрушений того же примерно времени исследователь находит и на других поселениях (всего на 7 из 13 названных ранее: Героевка I, Нимфей (клад конца VI — начала V в. и пожарище в святилище Деметры), м. Зюк, Андреевка Южная, Фанагория (предметы вооружения в пожарище4) и Кепы). В конце VI — 1-й половине V в. до н. э. в Пантикапее фиксируется массовое производство пред.

3 В. Н. Зинько (2003. С. 37), ссылаясь на материалы раскопок И. Т. Кругликовой и свои собственные, исключает это поселение из числа ранних, полагая, что находки ранее середины V в. до н. э. на нем не представлены. Это мнение ошибочно, см. материалы, опубликованные И. Т. Кругликовой: (2002. Табл. 11а: 1,2,8 (?), 10- 12.11).

4 Упоминаемые здесь же оборонительные сооружения Фанагории в районе «Керамика», конечно же, не имеют отношения к рассматриваемым событиям, поскольку определенно относятся ко 2-й половине (а вероятнее — концу третей четверти) V в. до н. э. (см.: Завойкин. 2004. С. 40−51). метов вооружения (в первую очередь наконечников стрел). Данное обстоятельство исследователь ставит в прямую взаимосвязь с «дестабилизацией военно-политической обстановки» (Толстиков. 1984. С. 30−32).

Упомянутые материалы В. П. Толстикова требуют значительной корректировки с учетом новых публикаций. Во-первых, из списка поселений, подвергшихся разрушениям в начале — 2-й четверти V в. до н. э. следует исключить поселение на мысе Зюк и Андреевку Южную, поскольку как раз в это время они только и появились (см.: Масленников. 1992. С. 139, 141- Абрамов, Масленников. 1991. С. 234- Абрамов, Масленников, Розов. 1993; Кругликова. 2001. С. 182, прим. 1). (Оперируя датировками из публикаций, предшествующих выходу в свет «Керамической тары Боспора» (Зеест. 1961), необходимо учитывать, что в ряде случаев датировки памятников несколько занижены, в особенности при наличии в контексте пухлогорлых амфор Хиоса: с окрашенным венцом и полосами автоматически относились к VI в. до н.э., а пухлогорлые 2-й четверти V века — к VI—V вв. до н.э.).

По той же причине из приведенного перечня «ранних» поселений следует исключить и «Киммерик» (холм А) (см.: Кругликова. 1958. С. 235−243- Блаватский. 1961. С. 200−201- Абрамов, Паромов. 1993. С. 78. Табл. № 6- Завойкин. 1997. С. 133). Трудно объяснимая неточность касается и поселения Героевка I. О каком-либо разрушении, пожарище и запустении в 1-й половине V в. до н. э. в цитируемой работе И. Т. Кругликовой не говорится. Указано только, что в V веке погибло помещение с печью (собственно, само «помещение» выявлено не было, найдены только остатки печи конца VI — начала V в. до н.э., от которой «уцелели две глиняные лепешки толщиной Ъ см с загнутыми краями, которые опирались на центральный глиняный столбик» (Кругликова. 1975. С. 40). Позднее В. А. Горончаровским (1991. С. 19−23) на памятнике была исследована углубленная в материк структура (землянка) овальной формы (4×3 м), относящаяся, по-видимому, к последней четверти.

VI в. до н.э.). «Возможно даже, что поселение было оставлено жителями и какое-то время находилось в запустении. Но в конце V в. до н.э. или на рубеже V и IV вв. до н. э. жизнь на поселении оживилась». В то же время автором раскопок сообщается, что каменные дома на поселении появляются в конце V—IV вв. (более ранние постройки найдены не были) (Кругликова. 1975. С. 31, 40−43). Таким образом скорректированное соотношение учтенных разрушенных поселений, по перечню В. П. Толстикова, будет 10: 4. Первые сельские поселения в Восточном Крыму появляются в последней четверти VI века: Героевка 1 и 2, Южно-Чурубашское, Тобечик-8- Михай-ловка (?), Чокракский родникЧабацкая Балка, мыс Такиль, Заветное 5 (см.: Масленников. 1998. С. 37- 1999. С. 179- 20 016. С. 305- 2001а. С. 85- Кругликова. 2002. С. 248- Зинько. 2000. С. 47- 2001. С. 104- 2003. С. 26 слл., 44, 45, рис. 20- Соловьев. 2003, с. 16−24, 25 слл.- Молева. 1990. С. 126−128- Соловьев. Шепко. 2004. С. 25. Рис. 39. Табл. 1: 36/2, 17/3 и др.).

В отношении оставшихся трех пунктов (не считая Тиритаки) необходимо сказать, что зафиксированные контексты разрушений на них локальны: подвал дома в Кепах5- небольшой участок слоя пожарища на «Центральном раскопе», перекрытый строительными остатками в Фанагориипожар в святилище Деметры в Нимфее.

Пожар в святилище Деметры датируется автором раскопок концом VI в. до н. э., а никак не рубежом 1-й и 2-й четвертей V в. (Худяк. 1962. С. 47). Каких-либо следов синхронных разрушений на других участках памятника не отмечается. Едва ли поэтому можно перестройку на рубеже VI и V веков в Нимфее связывать с экспансией скифов. Святилище претерпело разрушения и в середине V в. до н.э. в связи, по мнению М. М. Худяка (1962. С. 48−49), с.

5 Примечательно, что в серии ям, связанных с перепланировкой конца VI — 1 -й четверти V в. до н. э., вскрытых В. Д. Кузнецовым с уровня материка, остатки разрушений не представлены, в то время как таковые присутствуют в ранней серии ям (до 3-й четверти VI века) (Кузнецов. 1992. С. 29, 42). сейсмическими процессами. А вот разрушение 1-й половины IV века может быть сопоставлено с общим катаклизмом, археологически зафиксированном и на акрополе Нимфея (Худяк. 1962. С. 32 сл., 53, 56- ср.: Завойкин. 2004а). Вряд ли небольшой монетный клад (17 экз.) мелких номиналов начала V в. до н.э. (см.: Голенко. 1974. С. 68−71) сам по себе дает сколько-нибудь весомые основания для того, чтобы предполагать нестабильность военно-политической ситуации в данный период. В. М. Скуднова (1950. С. 78) датировала этот клад, найденный в полосатом ионийском кувшинчике, исходя из контекста, последней четвертью VI в. до н. э., а Д. Б. Шелов (1951. С. 263 сл.), ошибочно (вслед за Скудновой) полагая наличие одной монеты с буквенным обозначением, — началом 2-й четверти V века.

Предметы вооружения присутствуют только в фанагорийском комплексе (но что характерно — в нем отсутствуют наконечники стрел).

Таким образом, «исправленная» картина получается куда бледнее той, что была представлена В. П. Толстиковым в 1984 г. Исключая показательный комплекс Тиритаки, сложно говорить о чуть ли не тотальных разрушениях боспорских поселений в данный период, тем более что в это же самое время неуклонно растет число сельских поселений (особенно на Таманском п-ове, где их численность достигает во 2-й четверти столетия 76-ти, против 59-ти в предшествующий период (Абрамов, Паромов. 1993. С. 73, 76) — вдвое увеличивается площадь Фанагории (Долгоруков. 1989. С. 41−42- 1990. С. 30−37), никаких следов разрушений не обнаружено при раскопках Гермонассы, на V век в целом приходится ее «расцвет» (Зеест. 1974).

С другой стороны, база источников, связанных с интересующей нас темой, за прошедшие два десятилетия существенно пополнилась. Прежде всего, были открыты ранние оборонительные сооружения Порфмия, Мирмекия6,.

6 Помимо упоминавшихся ранее городских стен, сооруженных в 1-й четверти V века, -оборонительные рубежи акрополя, возведенные еще в 3-й четверти VI в. до н.э.

Пантикапея (см.: Бахтина. 1991а. С. 33−34- 1995; Бахтина, Виноградов. 2001; Виноградов, Тохтасьев. 1989. С. 27−28- 1994 — в Мирмекии жизнь за пределами линий обороны прекращается вплоть до 3-й четверти V в. до н.э.- Виноградов Ю. А. 1991. С. 74- Гайдукевич. 1949. С. 45- 19 526. С. 17−19- Толстиков. 2001а. С. 397−398- 20 016. С. 54−55- Толстиков, Журавлев, Ломтадзе. 2003. С. 322−325- 2004. С. 352−353 — фортификация акрополя Пантикапея датируется началом 2-й четверти V века). Затем, новые раскопки самого В. П. Толстикова в будущей столице Боспора выявили несомненные следы разрушений военного характера. Аналогичные материалы были обнаружены в Мирмекии и Порфмии (см.: Толстиков. 20 016. С. 46−48- 1992. С. 76−77- Гайдукевич. 19 526. С. 217- Виноградов, Тохтасьев. 1989. С. 27−28- 1994; Бутя-гин. 2000. С. 143−144 (Мирмекий) — Гайдукевич. 1952а. С. 85, 88- Бахтина. 1995. С. 33). Вроде бы, новые материалы интересующего нас времени и характера найдены и на Таманском п-ове: в Патрее (в его затопленной части) обнаружены монетные «клады» (?) 2-й четверти V в. до н. э. (Абрамов, Болдырев. 2001. С. 143−145), а в двух горизонтах разрушений сырцовых домов (последней четверти VI и 1-й четверти V в. до н. э.) и яме-погребе с амфорами (последней четверти VI в. до н.э.) найдены, хотя и немногочисленные, наконечники стрел (Абрамов. 2004) — аналогичная ситуация зафиксирована на у соседнем поселении «Береговой 4» в слое 2-й четверти V в. .

Уместно упомянуть и поселение (по неясной причине оставленное без внимания В.П. Толстиковым) на мысе Тонкий, у входа в Геленджикскую бухту («Торик»), которое было оставлено населением в 1-й четверти V в. до н. э. (автор раскопок датирует событие «не позднее второй четверти этого столетия», однако материалы этого периода на памятнике не представлены). Впрочем, следов насильственных разрушений на памятнике в завершающий.

7 Выражаю искреннюю признательность авторам раскопок (А.П. Абрамову и Н.И. Сударе-ву) за информацию и любезное разрешение использовать ее до публикации ими материалов раскопок.

3-й) строительный период выявлено не было. Зато фиксируется катастрофа, — сопровождающаяся разрушениями, сильным пожаром и находками наконечников стрел (один из них найден застрявшим в стене), — на рубеже VI—V вв. до н.э., которая предшествовала финальному строительному периоду. Н. А. Онайко связывала разгром поселения с варварским нашествием, после которого население ранней апойкии произвело реконструкцию строений, но через два — три десятилетия окончательно оставило свои жилища (Онайко. 1980. С. 44, 49,84, 94).

Названные открытия в значительной мере дезавуируют тезис В.П. Тол-стикова о том, что Тиритакский вал разделяет поселения, подвергшиеся разрушениям со стороны скифов (к западу от этого рубежа), и поселения избегшие разгрома (к востоку от него)8 — Пантикапей, Мирмекий, Порфмий, которые (исключая Мирмекий) не имели, якобы, крепостных стен. Напомню, что данный тезис в исследовании В. П. Толстикова играет весьма существенную роль: согласно его мысли, «создание (или воссоздание) тиритакского рубежа явилось первой и, вероятно, главной стратегической оборонительной мерой объединившихся („под главенством Археанактидов“. — А.З.) боспор-ских полисов перед лицом скифской угрозы» (Толстиков. 1984. С. 35). А поскольку (согласно расчетам исследователя) собственных сил у боспорских греков было недостаточно для своевременного обустройства этого заслона от набегов скифов, к строительству были привлечены синды, тоже заинтересованные в том, чтобы создать препятствие походам в их земли воинственных номадов. Это предположение беспочвенно. Исследователь ссылается на то, что «данные археологии и отрывочные свидетельства античных авторов указывают на то, что к началу V в. отношения между боспорскими эллинами и синдами прошли значительный путь развития» (Толстиков. 1984. С. 38) — со.

8 Должен сознаться, не совсем понятно, каким образом это положение согласуется с указанными автором военными катаклизмами на азиатской стороне Боспора. вершенно не ясно, о каких археологических памятниках и свидетельствах авторов идет речь? Насколько мне известно, эта гипотеза не встретила сочувствия у кого-либо, исключая С. Р. Тохтасьева (2004. С. 176, прим. 136) и Ф.В. Шелова-Коведяева (1985. С. 76 сл.), который полагает даже, что синды помогали Археанактидам в подчинении полисов, якобы отпавших от союза.

В.П. Толстиков превосходно понимает, что хронология Тиритакского вала — вопрос более чем дискуссионный (1984. С. 32), тем не менее, опираясь на косвенные соображения о месте ранних оборонительных сооружениях Ти-ритаки в системе «стратегической обороны» восточно-крымских полисов, принимает раннюю и узкую (ок. 480 г.) датировку этого памятника фортификации. К счастью, после фундированного исследования вала А. А. Масленниковым (2003. С. 131 слл.- см. также: Ермолин. 2005. С. 171−173) в данной проблеме появились «просветы». На сегодняшний день ясно, что так называемый Тиритакский вал состоит из трех разновременных элементов: 1) северная его часть (от Азовского моря до Кара-Обинской гряды) относится, видимо, к доколонизационной эпохе- 2) в средней части (между Кара-Обинской и Митридатовой грядами) наблюдаются два параллельных объекта — продолжение вала доантичного времени и вал 1774 г.9- 3) южная часть (не достигающая Тиритаки) — по мнению А. А. Масленникова, не ранее IV, а может быть и начала III вв. до н.э. Притом «все эти три участка не образовывали единой линии» (Масленников. 2003. С. 166, 189, 217−218, 250 сл.). Иначе говоря, «Тиритакский вал» никаким образом не может быть соотнесен с интересующими нас событиями. И если это так, то и рассуждения В.П. Толстико-ва о значении данного «комплекса» фортификационных памятников в исто.

9 Именно этот вал представлен на хрестоматийно известных фотографияхпараметры именно этого участка «обсчитывал» В. П. Толстиков. рии миграций скифов по льду от Нимфея на Таманский п-ов10, а также в исторической специфике этого полиса («скифский протекторат») в значительной мере обесцениваются. В. М. Зубарь справедливо акцентирует внимание на условности термина «протекторат», когда дело касается взаимоотношений оседлых и кочевнических обществ. По сути дела речь должна идти о даннических отношениях, «экзополитарной» эксплуатации, завуалированной заключением соглашений, предполагающих охрану греческих центров (в том числе от других орд номадов) или же просто обязательство оставить их в покое. Отношения эти могли иметь спорадический характер (по мере появления орды под стенами города) (Зубарь. 2003. С. 48−49, прим. 25- ср.: Крижиць-кий. 2001. С. 21−35).

По мнению В. П. Толстикова (1984. С. 44⁷), стабилизация обстановки на Боспоре произошла примерно в 60-е годы V в. до н.э. И яркое свидетельство этого процесса исследователь видит в строительстве на акрополе Пантикапея грандиозного храма Аполлону (Врачу) «сразу после объединения бос-порских центров под главенством Археанактидов». В. П. Толстиков в вопросе датировки найденных фрагментов храма следует мнению И. Р. Пичикяна (1975. С. 120−126- ср.: 1984. С. 165), который датировал постройку «первой половиной V в. до н.э. вплоть до ее середины». Эта датировка, — отвергшая мнение по данному вопросу В. Д. Блаватского (1957. С. 32), который считал, что храм Аполлону был возведен на рубеже VI и V веков, — оставалась до последнего времени незыблемой. Однако недавно А. В. Буйских авторитетно высказалась в пользу ранней датировки периптера на акрополе Пантикапея: «не позднее последней четверти VI в. до н. э.» (Буйских. 2003. С. 33- 2007. С. 167, прим. 9). И с этой точкой зрения, вроде бы, склонен теперь соглашаться.

10 Сложно понять логику «стратегической обороны», если даже допускать, что «Тиритак-ский вал» отрезал скифов от северной переправы: что могло помешать кочевникам, возвращаясь с азиатского берега на европейский, воспользоваться северной переправой.

В.П. Толстиков11. Если же это действительно так, то храм Аполлона относится ко 2-й фазе II строительного периода на западном плато Пантикапея (по периодизации В.П. Толстикова), которая характеризуется монументальной застройкой с толосом и многокамерными домами центральной части города в последней четверти VI — до рубежа 1-й и 2-й четвертей V вв. до н.э. Следующий строительный период (Ш-й: 2-я четверть V в., фаза 1) «характеризуется разрушением и частичной выборкой монументальных построек предшествующего периода. строительная деятельность и жизнь здесь не прекратилась — они приобрели лишь качественно иные формы: на смену монументальным зданиям вновь приходят землянки» (Толстиков. 1992. С. 71).

До последнего времени исследователь подчеркивал постепенность перехода от И-го периода к Ш-у, отсутствие следов катастрофы или пожара, обветшание ранних строений в течение ряда лет (см.: Толстиков. 2001а. С. 398−399- 20 016. С. 54). Однако новые материалы заставили пересмотреть данное положение. «Археологические исследования на северном склоне плато близ МК II и МК III впервые выявили значительные участки слоя пожарища, образованного скоплением золы, сажи, горелого рушенного сырца, за-копченой керамики, синхронного слою разрушения этих построек. Очень выразительная картина была прослежена возле западного фаса и юго-западного угла МК III. Здесь в мощном слое пожарища, на участке площадью не более 15 м², было найдено компактное скопление около 20 наконечников стрел, причем один из них обнаружен торчащим в шве между камнями цоколя здания, а два наконечника были найдены в развале его сырцовой стены (Табл. XVII, 4−18)" — позднейшие фрагменты хиосских амфор из слоя пожарища датируют его 2-й четвертью V в. до н. э. (Толстиков, Журавлев, Лом Я чрезвычайно признателен Владимиру Петровичу за обсуждение этого вопроса в 2004 г. тадзе. 2003. С. 323−324). Именно в этот период возводятся и первые крепостные сооружения Пантикапея.

Следовательно, храм Аполлона не имеет отношения к числу свидетельств, характеризующих последствия объединения боспорских полисов «под властью Археанактидов» ввиду скифской опасности.

Последняя группа фактов, которая упоминается В. П. Толстиковым в связи с образованием Боспорского государства, — серебряные монеты с легендой «АТТОА». Начало чеканки этих монет, исходя из стилистических особенностей, по мнению Д. Б. Шелова (1956. С. 28), следует относить не ранее, чем к концу 2-й четверти V в. до н. э. (на соответствие типа аверса «аполло-нийских» относительно поздним группам пантикапейских указывал и А. Н. Зограф (1951. С. 166).) На это обстоятельство современные исследователи, к сожалению, обращали мало внимания, датируя «аполлонийские» монеты всей 2-й и 3-й четвертями V в. до н.э.

Как мы уже видели, по хронологическим соображениям эта чеканка не может быть сопоставлена с расходами на строительство храма Аполлона. Это невозможно даже в том случае, если вслед за некоторыми исследователями (Дюков. 1975; Анохин. 1986; Борисова, Молев. 2002; Терещенко. 2004) считать «храмовыми» монеты с двумя буквами — «АП» (вместо «ПА»). Вместе с тем, эти эмиссии (не исключено даже приведшие к временной приостановке собственной чеканки Пантикапея, на монетном дворе которого, по мнению Н. А. Фроловой (1995. С. 206−207- 1996. С. 60), они были выпущены) остаются нашим единственным свидетельством объединения под эгидой Аполлона усилий ряда боспорских полисов, во главе которых очевидно стоял Пантикапей, в котором с 480/79 г. правили Археанактиды (.Diod. XII. 31, 1). Независимо от того, какой интерпретации данных монет придерживаться (храмовая чеканка, монетный союз, религиозная амфиктиония и симмахия), их характер и хронология указывают на то, что вплоть до 3-й четверти V века12 (т.е. до1 вольно короткий промежуток времени) ни о каком централизованном государстве еще говорить не приходится, если даже бездоказательно допускать, что Археанактиды, будучи «стратегами-автократорами» в союзе боспорских полисов, постепенно начали прибирать к рукам власть в союзных органах, если таковые были. Определить список этих полисов у нас нет никаких оснований: это могут быть и только милетские колонии, и только полисы Европейского Боспора, и почти все эллинские колонии на обоих берегах пролива. Учитывая, что монеты с АГТОЛ (в предложенной Ю. Г. Виноградовым интерпретации) остаются единственным «свидетельством» самого существования союза, вряд ли можно утверждать, что данная гипотеза обладает доказательной силой. Она, скорее, способствовала выявлению того простого факта, что до сих пор не найдено сколько-нибудь убедительное объяснение данного феномена боспорской нумизматики. Во всяком случае, принимая во внимание характеристику самой чеканки (типология, система номиналов, ее объемы), хронологию и топографию находок (преобладание на Таманском п-ове по отношению к пантикапейским) вряд ли можно без натяжек признать убедительным толкование этих монет как «храмовых» (критику см.: Фролова. 1988; 1992), так и «союзных» (критику см.: Анохин. 1986; 1999).

Принимая в целом гипотезу об объединительных тенденциях в политической и экономической жизни Боспора во 2 — 3-й четвертях V в. до н.э. (стимулируемых, видимо, не в последнюю очередь, обострением военно-политической ситуации в регионе), не нахожу никаких оснований для того, чтобы рассматривать власть пантикапейских тиранов — Археанактидов как.

12 Для Д. Б Шелова (1956. С. 30) terminus ante quem — пантикапейские выпуски с «головой барана» на реверсе (что, впрочем, не бесспорно).

13 Очень ценен вывод Н. А. Фроловой о кратковременности, но интенсивности «аполло-нийского» чекана (Фролова. 1988. С. 132- 1992. С. 208- 1995. С. 207): четыре типа в 2-х сериях. монархию, простирающуюся едва ли не на весь Боспор, хотя бы правители самого сильного в регионе полиса, видимо, играли в этот нестабильный период важнейшую роль в борьбе с внешней угрозой.

Очень симптоматично мнение И. Т. Кругликовой, так характеризующей историю сельской территории в интересующий нас период: «Объединение боспорских городов в единое государство под властью Археанактидов не могло не отразиться на положении сельского населения. Создание единой границы и укрепление обороноспособности должно было способствовать увеличению числа сельских поселений. Но самые серьезные изменения размеров и статуса сельскохозяйственной территории происходят в конце V и первой половине IV в. до н. э., когда в Боспорском государстве укрепилась династия Спартокидов» (Кругликова. 1975. С. 30−31).

Вся история античного общества свидетельствует, что, помимо синой-кизма, существовал только один путь объединения полисов, а именно: завоевание сильнейшим слабейшего (разного рода добровольные объединения, как правило обусловленные серьезной внешней угрозой, всегда были недолговечны или вскоре становились «добровольными» только по видимости). Но этот этап консолидации Боспора начинается значительно позднее того периода, который характеризуется археологическими памятниками как «нестабильный». И во главе этого процесса становятся представители уже другой династии пантикапейских тиранов (притом, не самые первые из них) (ср.: Васильев. 1992. С. 124−125).

Подведем итоги нашему по необходимости краткому очерку. Из всех положений, высказанных два десятилетия назад В. П. Толстиковым, сохраняет свою силу тезис о фиксируемых археологически разрушениях на ряде поселений как Европейского, так, видимо, и Азиатского Боспора. Однако хронологические рамки «конфликтной ситуации», вероятно, следует расширить до последней четверти VI века, а может быть даже до 3-й четверти того же столетия (укрепления акрополя Мирмекия, следы разрушений в ямах на городище Кеп). Это обстоятельство подрывает распространенное представление, будто в течение всего первого с момента колонизации века обстановка в регионе была исключительно мирной (Виноградов Ю.А. 2002. С. 13). Кроме того, это же заставляет отказаться от мысли о единственном факторе военно-политической напряженности в регионе — «скифской экспансии». В то же время следует подчеркнуть и то, что пик военно-политической напряженности приходится, видимо, примерно на рубеж 1-й и 2-й четвертей V в. до н.э.

Здесь уместно сделать маленькое отступление относительно исходного тезиса рассмотренной концепции. В последние полтора десятилетия взгляды исследователей на историю Скифии конца VI — начала V вв. до н. э. претерпели значительную эволюцию: «Имеющиеся археологические материалы вообще не дают оснований говорить о существовании в V в. до н.э. единого скифского государства» (Виноградов Ю.А. 2002. С. 15). Ю. А. Виноградов обращает особое внимание на отсутствие в это столетие в северопричерноморских степях курганов «царского» ранга (и относительно мало элитных), вплоть до конца V в. (курган Солоха). Вслед за А. Ю. Алексеевым (1992. С. 109−113, 165- ср.: 2003. С. 208−210) автор связывает фиксируемые перемены в облике скифской культуры в последней трети VI — 1-й четверти V в. до н.э. и дестабилизацию обстановки в регионе с появлением здесь «скифов царских» (сколотое), которые начали «завоевание новой родины» (Виноградов Ю.А. 2001. С. 124−125- 2002. С. 15−17- Масленников. 20 016. С. 315). Возможно, в этой же связи необходимо рассматривать и появление на рубеже VI—V вв. до н.э. в Восточном Крыму (в Приазовье и у южной части пролива) населения, оставившего погребения в «каменных ящиках» (Масленников. 1995. С. 61 сл.), вероятно, связанного с автохтонным населением предгорий Крыма (см.: Колотухин. 2000. С. 69−71- Храпунов. 2004. С. 15−17).

Показательно, что скифские подкурганные погребения на Таманском полуострове (если не принимать во внимание архаическую могилу на лимане Цокур) появляются вблизи городов и крупных населенных пунктов не раньше второй половины V в. до н. э. (Паромов. 2000. С. 72−75)14.

Уже неоднократно указывалось (см.: Абрамов, Паромов. 1993. С. 7879) на необычайно контрастную картину в освоении сельских территорий Европейского и Азиатского Боспора (при всех возможных оговорках, численность поселений на Таманском п-ове во много раз превышает синхронные памятники в Восточном Крыму). Представляется более чем простой вероятностью, взаимосвязь этого факта с тем, что уже ко 2-й четверти V в. четыре города в Восточном Крыму имели крепостные стены (компактно расположенные Мирмекий, Порфмий, Пантикапей, Тиритака)15, в то время как ни на одном городище Таманского п-ова пока не обнаружено фортификационных систем того же времени.

Ю.А. Виноградов (2002. С. 13), — как и некоторые другие исследователи, — говорит об «остатках оборонительных сооружений» в Синдской Гавани, ссылаясь на работы Е. М. Алексеевой (1990; 1991; 1997). Это заблуждение. Никаких оборонительных построек древнее поселение, предшествующее Горгиппии, не знало (во всяком случае они не были обнаружены), если таковыми не считать «канаву» (без вала- «древесно-плетневая конструкция» на ее крае лишь предполагается), обнаруженную на окраине (?) поселения. Е. М. Алексеева (2003. С. 18−19. Табл. 1) относит эту «канаву», как и две «полуземлянки», к 1-у строительному периоду (конец VI [- 1-я четверть V в. до н. н Автор приводит короткий перечень (10) «скифских» погребений VI—IV вв. до н.э. на Тамани (2-й четверти VI в. — 1- V в. — 1- 2-й половины V в. — 3- V—IV вв. — J- 1-й половины /середины IV в. — 3- IV в. — 1). Не совсем уверен, что все эти воинские погребения следует относить к скифам.

15 Примечательно, что первые оборонительные стены Керкинитиды сооружаются в 70−60-е годы V в. до н. э., что ставится В. М. Зубарем (2003. С. 47. Рис. 1) во взаимосвязь с появлением в Северо-Западной Таврике на рубеже VI—V вв. до н.э. кочевой скифской орды. э. — А.З.]) и считает ее наиболее ранним оборонительным сооружением. Постройки эти погибли в пожаре, канава была засыпана. Материал из засыпи датируется концом VI — «началом» [2-й четвертью. -А.З.] V в. до н. э. Во П-й строительный период («начало» — [2-я четверть. — А.З.] V в. до н. э.) остатки полуземлянок перекрыты полами дома 1, а в створе засыпанного рва открыты остатки постройки 11.

Аналогичная система, возможно, прослежена в Патрее (городище у пос. Гаркуша), где в зачистке берегового обрыва выявлен ров, отрезавший раннее (Западное) поселение, располагавшееся на мысу, ограниченном с востока неглубокой балкой (водотоком), а с юга — водами Таманского залива. Датируемая керамика из заполнения «рва» от 3-й четверти VI до IV — начала III вв. до н. э. (т.е. соответствует хронологии данной части городища в целом). Автор раскопок приводит серию аналогичных объектов на памятниках Таманского п-ова, ни один из которых, к сожалению, не был исследован раскопками (Абрамов. 2000. С. 7−8. Рис. 1). Следовательно, мы не имеем оснований предлагать сколько-нибудь узкой датировки Патрейского «рва». К сожалению, верхние слои интересующего нас участка городища были уничтожены карьером кирпичного завода, так что топографически интересующий нас объект совершенно не выражен. Более того, я бы не исключал полностью вероятности, что мы имеем дело не с рукотворным сооружением, а с заполненной еще в древности «старицей» водотока, берущего начала на южном склоне г. Горелой, или — устьем соседнего древнего водотока.

Сохраняет свое значение еще одно важное положение, высказанное В. П. Толстиковым уже в последующих работах (публикуемых по мере того, как раскопками были выявлены новые синхронные комплексы центральной части Пантикапея), — взаимосвязь «перестройки» в будущей столице Боспора на грани II и Ш-го ее строительных периодов с приходом к власти Археанактидов. Видимо, следует согласиться с автором раскопок, что чрезвычайные военно-политические обстоятельства, сложившиеся («вызревшие») в конце 1-й четверти V в. до н.э., стали причиной того, что к власти в сильнейшем полисе Боспора приходят Археанактиды. Кризисные ситуации всегда создавали питательную среду для становления тираний. Этой же тирании суждено было сыграть роль «зародыша» (ядра) территориального монархического государства, в котором реализовались тенденции к объединению боспорского эллинства, обусловленному комплексом исторических причин. * *.

Подведем общие итоги. Анализ историографии показал, прежде всего, что проблема образования Боспорского государства на новом уровне может решаться только с привлечением новых источников, поставщиком которых является археология. При этом необходимо отойти от принципа их «иллюстративного», спорадического привлечения и опираться на сплошной анализ массовых материалов и памятников, который только и может стать основой для исторических реконструкций. В то же время необходимо подчеркнуть, что значительный интерес, проявленный исследователями к данной теме, обусловил глубокую разработку ряда важных вопросов и мы можем твердо опираться на эти достижения предшественников.

Не случайно анализу существующей «археологической модели» было уделено особое внимание. Благодаря этому удалось установить, что информационные возможности археологического материала гораздо богаче той исторической концепции, в рамки которой ее попытался втиснуть исследователь. Наблюдая эволюцию взглядов по проблеме образования Боспорского государства, можно было убедиться, что принципиально новый результат может быть достигнут только путем привлечения новых источников. Показательно в этом плане, что историческая концепция Ю. Г. Виноградова, перенесенная им на боспорскую почву из Ольвии и Северо-Западного Причерноморья в целом, в значительной мере имела археологическую подоплеку, а.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ АРХЕОЛОГИЧЕСКИЕ ПАМЯТНИКИ.

Стратиграфия и хронология боспорских поселений и погребальных памятников VI — IV вв. до н. э.).

А. Европейский Боспор

— 888-Заклю чение.

Подведем кратко основные итоги. Процесс образования единого Боспорского государства прошел в своем развитии несколько этапов, которые протекали параллельно формированию монархических принципов управления и сложению его территориальной и административной структуры, которая видоизменялась в ходе завоевания тиранами Пантикапея (Спартокидами) новых государств (полисов) и племенных земель.

Как своего рода «нулевую фазу» следует отметить становление в 480/79 г. до н.э. тиранической формы власти в Пантикапее (Археанактиды, Спарток I и Сатир I до прим. 410−406 гг.). О вероятных причинах этого государственного переворота сказано было уже много. Здесь отметим лишь сам факт того, что Пантикапейский полис во главе со своими тиранами стал первоядром (зародышем) будущего Боспорского государства. Вполне вероятно, что уже на этой стадии (или несколько раньше) в состав пантикапейской общины могли войти небольшие изначально автономные (?) образования, Мирмекий и Тиритака. В конкретных военно-политических условиях V в. до н.э. новый государственный режим оказался довольно устойчивым, не смотря на то, что в его распоряжении имелись весьма ограниченные материальные и социальные ресурсы. По всей видимости, стабильность власти Археанактидов на протяжении 42 лет свидетельствует о том, что в целом им успешно удалось справиться с кризисной ситуаций (обусловленной как внешнеполитической опасностью со стороны скифов, так и, видимо, внутренними социальными противоречиями, обострившимися в гражданском обществе после притока эпойков во второй половине 490-х гг. до н.э.), которая и привела к экстраординарным полномочиям представителей этого знатного рода.

В 438/7 г. до н.э. произошла смена правящей династии. О подоплеке этого переворота было высказано несколько остроумных догадок (связанных.

— 889с понтийской экспедицией Перикла в 437 или 436 г.), но о реальном его содержании мы в серьез, пожалуй, судить не можем. Важнее для нас, впрочем, то, что тираническая форма власти сохраняется и, судя по ряду косвенных свидетельств, и что пантикапейская тирания в этот период настроена враждебно по отношению к политике Афин, которые вовлекают в орбиту своего влияния (как союзников) ряд других боспорских полисов (не позже 425/4 г.). Пожалуй, это позволяет считать, что основой для союза Афин и некоторых боспорских городов послужила не только заинтересованность самих афинян в поставках хлеба и их неприязнь к тираническим режимам вообще, но и конфронтация Пантикапея и его соседей, которые, в свою очередь, искали защиты и поддержки в I Афинском морском союзе.

Ситуация резко меняется около 410 г. до н.э., когда фиксируется кардинальная смена внешнеполитических ориентиров: переход Пантикапея и Афин от конфронтации к договорным отношениям (что связано с военными неудачами последних в завершающий период Пелопоннесской войны и острой нужде в привозном хлебе). Именно эти обстоятельства развязывают руки Сатиру I, который между 410−406 гг. до н.э. захватывает силой близлежащий Нимфейский полис (в котором в этот момент еще пребывает афинский эмиссар Гилон). Тому же способствовала и политика Спартокидов в отношении скифских племен, часть которых во второй половине V в. до н.э. на тех или иных условиях «курировала» Нимфей. По всей видимости, правителям Пантикапея удалось заручиться нейтралитетом и этой авторитетной военно-политической силы. Во всяком случае, несколько более поздние источники уже вполне недвусмысленно характеризуют дружественную позицию этой силы в отношении Спартокидов и даже прямо подтверждают участие скифских контингентов в борьбе с их врагами (Polyaen. VI. 9. 4).

Этот акт является исходным пунктом в процессе образования единого Боспорского государства: тирания Спартокидов, исторически сложившаяся в.

— 890рамках Пантикапейского полиса, выходит за их границы. О том, на каких условиях присоединенный насильственно полис вошел в состав государства Спартокидов мы можем судить только на основании общих данных об административно-территориальной структуре этого государства в процессе ее становления на протяжении первых десятилетий IV в. до н.э. (до начала второй четверти столетия включительно). Здесь же важно отметить появление нового административного элемента, отличного от гражданской общины Пантикапея, генетически связанной с тиранией Спартокидов, зависимого не только, и, видимо, даже не столько от полиса-захватчика, сколько лично от его правителя.

Политика невмешательства Афин во внутренние дела Боспора, вероятно, заставляет другие боспорские полисы искать поддержку у Гераклеи Пон-тийской (за которой вполне определенно угадывается традиционно антиафинская политика Персии). Об этом говорит символика ее монетных типов в автономных чеканках «синдов» (финальная серия), Фанагории, а позднее Феодосии. Однако принятые меры не могли остановить агрессора. Судя по всему, уже в последние годы V в. до н.э. Сатир I смог захватить Фанагорию. Достоверной информацией о том, когда были захвачены другие полисы на азиатской стороне Киммерийского Боспора (раньше или позже Фанагории) мы не имеем. Однако несомненно то, что уже к началу IV в. до н.э. Сатир I самовольно распоряжается Кепами (предоставляя их «в дар» Гилону, принявшему участие в капитуляции Нимфея несколькими годами раньше). А кроме того примерно в конце V или на рубеже V и IV вв. до н.э. археологически фиксируются существенные перемены в Гермонассе и Патрее.

При любой хронологической раскладке следует с уверенностью говорить о том, что еще при жизни Сатира I (т.е. ранее 393/2 г.) полисы Таманского полуострова были им присоединены к его державе. Об этом, в частно.

— 891сти, говорит сооружение памятника Сатиру недалеко от Патрея (Strabo XII. 2,.

7).

Пожалуй, уместно отметить, что завоевание азиатской части региона было облегчено сложной военно-политической и демографической обстановкой. Насколько позволяет судить анализ погребальных памятников (в особенности — погребений в оружием), а также статистика памятников на сельской округе городов Азиатского Боспора, здесь под давлением варварской опасности наблюдается интенсивный спад, отток населения в города, и не исключено даже — за пролив, в Восточный Крым, в городах которого (Панти-капей и Мирмекий) фиксируется небывалый рост численности населения. Именно в данный отрезок времени обнаруживается превышение военного потенциала Европейского Боспора над Азиатским (примерно в 2,5 разасм:. Завойкин, Сударев. 20 066. С. 270). Вступая уже в область чисто гипотетическую, я бы даже не исключал вероятности того, что идеи «реконкисты» восточных греческих областей активно эксплуатировались Сатиром I в идеологическом обосновании и поисках поддержки своей агрессии к востоку от пролива (во всяком случае, такого рода лозунги очень популярны для тиранических правителей, для режимов которых небольшие победоносные войны.

— едва ли не одна из характеристических черт).

Таким образом, включив в состав своей территориальной державы (т.е. государства территориально и структурно превысившего собственно полисные границы) полисы Таманского п-ова, Сатир I так или иначе был поставлен перед необходимостью решать вопрос о том, на каких правах эти новые элементы подвластного ему государства в него входят?

Опираясь на материалы исторически уместных аналогий (прежде всего.

— Сицилийской державы Дионисия Старшего), можно только предполагать, во-первых, что неизвестные нам ближе конкретные обстоятельства включе.

— 892ния тех или иных гражданских общин в состав «Боспора"1 определяли особенности их статуса. Но несомненно, все они лишились прав монетной регалии, самостоятельного права внешнеполитических сношений, те, что имеликрепостных стенстановясь подданными правителей Пантикапея, жители обкладывались налогами и, вероятно, обязаны были воинскими повинностямистепень их автономии, по всей видимости, определялась рамками муниципального права. Во-вторых, урегулирование вопросов гражданского правового статуса в этот короткий отрезок времени пребывало в стадии становления. Каких-либо «готовых рецептов» или прецедентов, по существу, не было. Краеугольными камнями этого процесса стало, с одной стороны, право победителя (8ор'истт|та), с другой, — традиционные полисные формы, вне которых греки античной эпохи себя не мыслили. Поэтому, мне кажется вполне закономерно, что продуктом завоевательной политики Сатира I (т.е. на нервом этапе сложения единого политического образования) стало формирование своего рода «мегаполиса» («Боспор» титулатуры), в который прежде автономные гражданские общины вошли на правах «демов». Этот политический эксперимент («симполития сверху») оказался в конкретных исторических условиях весьма перспективным2.

В последние годы своей жизни Сатир I пытался активно вмешиваться в политическую жизнь ближайших с востока к его владениям соседей — синдов, заручившись поддержкой их царя Гекатея, выдав за него свою дочь. Но потерпел фиаско (Polyaen. VIII. 55). Это обстоятельство поставило под сомнение и другое начинание боспорского правителя: смерть застала его «под стенами» Феодосии.

1 Теперь, пожалуй, этот политико-правовой термин уместно употребить, хотя de jure он вводится только Левконом I.

2 Но не продуктивным: отсюда и проистекает «феноменальность» государственно-политических форм, которая часто ставит в тупик исследователей.

— 893.

Следующий этап государственного строительства связан с именем старшего сына Сатира, Левконом I. Но сам этот второй этап начался позднее. На первых порах новому правителю пришлось (при помощи брата Горгиппа) замирять Синдику, эллинские владения которой подверглись разрушениям меотами Тиргатао. В этом он достиг успеха, также как, после затяжной войны, и в завоевании Феодосии (которую активно поддерживала Гераклея). Вопрос о том, когда сопротивление Феодосии (в которой обитали представител ли политической оппозиции тирании Спартокидов) было окончательно сломлено, не решен однозначно с желаемой точностью. Наиболее вероятной датой представляется середина 360-х гг. до н.э.

Включение Феодосии в состав государства Спартокидов фиксируется (впервые!) в формуляре официальной титулатуры правителя — «архонта Боспора и Феодосии» (КБН. 1111, etc.*). В этой формуле исследователи усматривают противопоставление двух элементов государства, интерпретируя его по-разному: как указание особенного (чаще, — как особенно «высокого») статуса Феодосии, или как отражение специфики географического положения города (за пределами пролива). В принципе вполне возможно, что последнее умозаключение и соответствует действительности (т.е. Феодосия вошла в состав Боспорского государства на тех же правах, что и завоеванные ранее полисы). Но не исключено и другое. Сам тот факт, что именно после подчинения Феодосии появляется двухчастная титулатура, может рассматриваться как косвенное свидетельство того, что в государственном строительстве намечается новый (второй) этап.

Упрочилась власть тирана, сломившего внутреннюю оппозицию и победоносно завершившего многолетнюю войну, интенсивный рост экономического потенциала государства (базирующегося на активной хлеботорговле,.

3 Судя по всему, как раз на годы Боспоро-феодосийской войны приходятся неоднократные выступления антитиранической оппозиции, которую Левкон I сумел сломить.

— 894что, в частности, отразилось и в начале чеканки собственной золотой монеты Пантикапея), безусловно расширивший личные возможности правителя (в том числе, в широком найме профессиональных солдат и привлечении, посредством даров, военной силы соседних варваров), его социальную опору в лице подданных, заинтересованных в невиданном прежде процветании экономики. И это позволяло Левкону, в принципе, иначе ставить вопрос о соотношении «полисного» и «монархического» в его державе. Строго говоря, он перерос рамки одного, хотя бы и «суперполиса». В этой же связи укажем на то, что в это же самое время появляется и термин власти тирана над государством, именующий его «архонтом». После того как однозначно был рещэн вопрос, что данный термин не имеет отношения к полисной магистратуре (Виноградов. 1983), с полным основанием следует считать, что не только самоосознание, но притязания Спартокидов на верховную наследственную власть над созданным им государством с этого момента достигли принципиально нового уровня, заявленного официально на внутригосударственном уровне.

В этот же момент, возможно, и решался вопрос о дальнейших путях государственного строительства. Какой же путь был избран? В любом случае, решался он не в кабинетах теоретиков в области государственного права, а на полях сражений. Едва завершив войну за Феодосию, Левкон вторгается в Синдику и, под предлогом восстановления суверенной власти царя синдов Гекатея, изгоняет из Лабриты (-са) его сына Октомасада, захватившего отчий престол, с тем чтобы вскоре (если не сразу же) самому оккупировать страну. Судя по археологической датировке, примерно тогда же (360-е гг. до н.э.) была завоевана и Синдская Гавань. А вскоре завоевательные планы боспорского правителя распространились и на земли ряда меотских племен.

Мы подробно анализировали замечательную по исторической информативности эпиграмму из Нимфея, в которой представлена неизвестная ранее.

— 895формула титулатуры Левкона I — «архонта Боспора и Феодосии, всей Синдики, торетов, дандариев, псессов». В сопоставлении с последующими формулами (КБН. 6а- 6, etc.) этот документ свидетельствует, во-первых, что полис, присоединенный уже после Феодосии и расположенный (ка1с и она) за пределами пролива, либо оказался включенным в состав «всей Синдики» (наряду с другими полисами, расположенными в Синдике и ранее входившими в состав «Боспора», а также — с территорией, занятой самими синдами), либо же в состав «Боспора» (тоже вместе с полисами Синдики, т. е., вероятно, на общих с ними основаниях4). А во-вторых, что в данный исторический момент, когда политическая структура государства продолжала формироваться, впервые включенные в его состав племенные территории оказались как бы на одной политико-правовой плоскости с греческими общинами по отношению к «архонтской» власти Левкона I.

Но это был только краткий период времени, который, образно выражаясь, отделял впечатляющие победы Левкона I в Прикубанье от недолгого затишья, позволившего осмыслить результаты завоевательной политики Левкона I. Следствием этой «инвентаризации» владений стало утверждение (отраженное в его титулатуре) двойственной природы власти боспорского правителя: «архонтской» над греческими подданными и «царской» над варварами (некоторое время сохраняли особый статус синды — КБН. 6а).

Подвергся ли ревизии на этом финальном (третьем) этапе прежний статус некогда автономных полисов в составе единого государства? По-видимому, нет. Во всяком случае, формирование уже во второй половине IV в. до н.э. на политическом пространстве, описываемом в единоличных («с сыновьями») декретах правителей Боспора5 термином «весь Боспор», поли.

4 Статус этого города, после присоединения переименованного в честь своего нового основателя и, вероятно, наместника и брата Левкона I, — в Горгиппию был особенным (своего рода «царская колония» — см.: Завойкин. 2002).

5 Не имеющих, по сути, параллелей ни в каких других уголках эллинского мира.

— 896тонима «боспорит» (фиксируемого с III в. до н.э.), однозначно говорит о сложении новой исторической и, что для нас важнее, политической общности, какой греческая античность не знала помимо гражданской общины. В данном случае не существенно, что по сути эта общность была равнозначна подданничеству греческого населения по отношению к центральной власти, и что за рамками этой общности оставались подданные — варвары.

Уже в иных исторических условиях, при поздних Спартокида, сложившаяся при Левконе I государственная структура заметно деформируется. Но в целом вплоть до эпохи Митридата VI Евпатора она демонстрирует свою жизнеспособность, а некоторые черты ее переживают и властителя Понта.

— 897-Сокращения.

Античная Греция. М., 1983.

Античные государства Северного Причерноморья. Археология СССР. М., 1984. Археологический сборник Гос. Эрмитажа Археология и история Боспора. Симферополь, Керчь Археологические исследования в Крыму. Симферополь Античный мир и археология. Саратов Археологические открытия. М. Боспорские исследования. Симферополь-Керчь Боспорский сборник. М.

Боспорский феномен. Материалы международной конференции. СПб. Византийский временник. М. Вестник древней истории. М. Вопросы истории. М.

Государственная академия истории материальной культуры.

Государственный исторический музей Государственный музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина Государственный Эрмитаж Древности Боспора. М.

Древности Босфора Киммерийского, хранящиеся в Императорском музее Эрмитажа. СПб., 1854. + Атлас Древнейшие государства СССР / Восточной Европы. М. Журнал Министерства народного просвещения. СПб.

Записки Одесского археологического общества. Одесса Записки Одесского общества истории и древностей. Одесса.

Записки Русского археологического общества. СПб. Институт археологии Российской академии наук Известия Императорской Археологической комиссии. СПб./Пг.

Известия Государственной академии истории материальной культуры. J1. История греческой литературы. М. -JL Институт истории материальной культуры Российской академии наук.

Известия на народен музей. Варна.

Институт научной информации общественных наук РАН.

Известия Российской академии истории материальной культуры. Пг.

Известия Таврического общества истории, археологии и этнографии. Симферополь.

Известия Таврической ученой архивной комиссии. Симферополь.

Корпус боспорских надписей. М.-Л., 1965 Краткие сообщения Института археологии. М. Краткие сообщения Института истории материальной культуры. М.-Л.

Зеест И. Б. Керамическая тара Боспора // МИА. 1960. № 83 Материалы по археологии, истории и этнографии Таврии.

Симферополь.

Материалы по археологии Северного Причерноморья. Одесса.

Материалы и исследования по археологии СССР. М. Граков Б. Н. Материалы по истории Скифии в греческих надписях Балканского полуострова и Малой Азии // ВДИ. 1939.3.

Межгосударственные отношения и дипломатия в античности / Учебно-методический комплекс. Отв. ред. О. Л. Габелко. Ч. 1−2. Казань, 2000;2002 Надписи Ольвии. Л. 1968 Нумизматика и сфрагистика. М. Нумизматика и эпиграфика. М. Соломоник Э. И. Новые эпиграфические памятники Херсонеса. Т. 1−2. Киев, 1964;1973 Очерки археологии и истории Боспора. М., 1992 Отчет Императорской Археологической комиссии. СПб. Одесский археологический музей Петербургский археологический вестник. СПб. Проблемы античной культуры. Тез. докладов Крымской научной конференции. Симферополь, 1988 Проблемы греческой колонизации Северного и Восточного Причерноморья. Материалы I Всесоюзного симпозиума по древней истории Причерноморья. Цхалтубо — 1977, Тбилиси, 1979.

Проблемы истории, филологии, культуры. М.Магнитогорск.

Российская археология. М.

Российская академия истории материальной культуры Российская Ассоциация научно-исследовательских институтов общественных наук Русское археологическое общество Советская археология. М. Свод археологических источников. М. Сообщения Государственного музея изобразительных искусств им. А. С. Пушкина. М. Сообщения Государственного Эрмитажа. JL/ СПб. Тезисы докладов Всероссийской нумизматической конференции.

Таманский музейный комплекс Труды Государственного исторического музея. М. Труды Государственного Эрмитажа. Jl./СПб. Таманская старина. СПб. Феодосийский краеведческий музей Херсонесский сборник. Севастополь Archaeologisher Anzeiger American Journal of Archaeology American Journal of Philology.

Mitteilungen des Deutschen archaologischen Instituts. Athenische abteilung. Athenai — Ancient Civilizations from Scythia to Siberia. Leiden Sparkes B. A., Talcott L. Black and Plain Pottery of the 6th, 5th and 4th Century B.C. // Athenian Agora. 1970. Vol. XII, PrincetonNew Jersey.

— Bulletin de Correspondance Hellenique. P.

— British Museum Catalog of the Greek Coins. LondonAnnual of the British School of Archaeology at Athens.

— Corpus Inscriptiones Regni Bosporani (= КБН).

— Corpus Vasorum Antiquorum.

— Jacoby F. Die Fragmente der griechischen Historiker.

— Journal of American School of Classical Studies at Athens.

— Zeitschrift fur alte Geschichte, Baden-Baden / GMBH / Wiesbaden.

— Inscriptiones graecae.

— Inscriptiones Graecae in Bulgaria repertae / Ed. G. Mihailov. Sofia, 1958;1970.

Inscriptiones antique orae septentrionalis Ponti Euxini Graecae et Latinae / Ed. B. Latyshev. Petropoli, 1916 (I) — 1890 (II) Jahrbuch des Deutschen archaologischen Intituts Journal of Hellenic Studies. London Lexikon Iconographicum Mythologiae Classicae, Zurich, 1981;1994.

Liddell H. G., Scott R., Jones H. S. A Greek-English Lexicon. Oxford, 1968.

Michel Ch. Recueil d’inscriptiones grecques. Bruxelles, 1900 Numismatic Chronicle. L.

Dittenberger W. Orientis Graeci inscriptiones selectae. Vol. 12. Leipzig, 1903;1905.

Studies in Classical Art and Archaeology, New York. F. Hiller von Gaertringen. Inschriften von Priene. Berlin 1906 Pauly — Wissowa — Kroll. Realencyclopadie der klassischen.

— 903.