Православный мир в трагедии А. С. Пушкина «Борис Годунов»

Актуальность темы

обусловлена особым вниманием современного литературоведения к проблемам русского самосознания и русской идеологии, отраженных в творческом наследии писателей-классиков. Автора диссертации занимает осмысление в художественном произведении этических проблем, нравственных основ власти, «соборной державности» (митрополит Иоанн), взаимоотношений власти, народа и Церкви.

Научная новизна исследования в том, что впервые трагедия Пушкина «Борис Годунов» рассматривается в контексте национально-духовных идеалов поэта с учетом образа русского домостроительства. Фигура царя Бориса в художественном мире трагедии видится нетрадиционно: освещается, как последовательно, сцена за сценой, раскрывает Пушкин высокий духовный образ самодержца — основателя новой царственной династии. Пересматривается пушкинская трактовка проблемы отношения Бориса к углическому злодеянию. Учитывается гражданская позиция Пушкина как личности и создателя первого провиденциального слова.

Методологической и теоретической основой диссертации явились теоретико-литературные, историко-литературные и философско-религиозные труды, освещающие центральные проблемы пушкинской эпохипрежде всего соотношения власти и Православия.

Ведущими методами исследования стали историко-генетический и проблемно-системный литературоведческие способы, сочетающиеся с религиозно-философским подходом.

4 Достоевский Ф. М. Поли. собр. соч. М., 1985. Т.27. С. 64. официальную оценку: «все основано на сочинении Карамзина» 8. Но вместе с тем, был отмечен «монархический дух сочинения» (Бенкендорфом) и подражание автора старине, даже в заглавии9.

Московский вестник", издаваемый М. П. Погодиным, начал свою журнальную жизнь с публикации «Сцены из трагедии Борис Годунов. 1603 год. Ночь. Келья в Чудовом монастыре» 10. В 1827 году в первом номере в отделе «Изящная словесность. Стихотворения» была дана небольшая подборка произведений, некоторым образом перекликающихся с выше названной сценой. Так, персонаж из «Монолога Фауста в пещере (из Гёте)» Д. Веневитинова сближается с образом отца Пимена, однако, с тою разницей, что пушкинский герой отдал себя в руки Промысла («Исполнен долг, завещанный от Бога / Мне грешному. Недаром многих лет / Свидетелем Господь меня поставил, / И книжному искусству вразумил» 11), Фауст, напротив, вымолил себе все желаемое («Всевышний дух! ты все мне дал, / О чем тебя я умолял» (С. 11)), что привело последнего к особому ощущению бытия:

Я вижу новый мир и новые явленья,.

И созерцаю в тишине Души чудесные и тайные виденья. Когда же ветры замолчат, И тихо на полях эфира Всплывет луна, как светлый вестник мира, Тогда подъемлется передо мной12.

Веков туманная завеса, И грозных скал, из дремлющего леса, Встают блестящею толпой.

8 Там же. С. 139.

9 Первоначально трагедия называлась «Комедия о настоящей беде Московскому государству, о Царе Борисе и о Гришке Отрепьеве. Писал раб Божий Александр, сын Сергеев Пушкин в лето 7333 от Рождества Христова на городище Ворониче» .

10 «Московский телеграф» так отреагировал на рождение нового журнала: «Можно поздравить читателей Русских журналов, и вообще просвещенных читателей наших, с появлением Московского Вестника. <.> Имя Пушкина фортуна для журнала, а он, как сказано в объявлении о новом издании, преимущественно в нем участвует. <.> Кажется, можно утвердительно предсказать, что Московский Вестник будет вестником одного изящного и благородного» , — «Московский телеграф», 1827. № 3. С. 121−122.

11 «Московский вестник», 1827. № 1. Ссылки на этот источник с указанием страницы приводятся в тексте.

12 Во всем тексте исследования полужирным шрифтом выделения сделаны нами, выделения курсивом соответствуют оригиналу. царь читал «Бориса Годунова» не раз и с большим вниманием, добросовестно выполняя свои обязанности пушкинского цензора и даже пускаясь в эстетическую критику: «С чувством глубочайшей благодарности получил я письмо Вашего Превосходительства, уведомляющее меня о всемилостивейшем отзыве Его Величества касательно моей драматической шесы. Согласен, что она более сбивается на исторический роман, нежели на трагедию, как Государь Император изволил заметить» (3 января 1827). Государь советовал Пушкину переделать «Бориса Годунова» в исторический роман, но поэт отстоял свое. «Нет, воистину надо сказать, что этот самодержавный Император, самовольный до такой степени, что однажды сказал иностранному посланнику: „Как вам мой климат?“ — прощал и забывал Пушкину гораздо больше, чем современникам, и в особенности титулованным» 27. «Государь Император. сочинение Ваше „Борис Годунов“ изволил читать с большим удовольствием» (Бенкендорф — Пушкину, 9 января 1831). Царя смущали некоторые места в трагедии, которые могли казаться намеками на современные события: «l'empereur ayant daigne' la lire <трагедию> m’a fait queelques critiques sur des passages trop libres. deux ou trois passages ont aussi attire' son attention, parse qu’ils sembloient pre’senter des alluions aux circonstances alors re’centes, en les relisant actuellement je doute qu’on puisse leur trouver ce relisant actuellement je doute qu’on puisse leur trouver ce sens-la'. Tous les troubles se ressemblent.» 28 (Пушкин — Бенкендорфу, 16 апреля 1830).

Уже в мае 1830 года Пушкин восторженно сообщает П. А. Плетневу: «Милый! победа! Царь позволяет мне напечатать Годунова в первобытной красоте.» 29. В набросках предисловия к «Борису Годунову» несколько иное настроение: «С отвращением решаюсь я выдать в свет свою трагедию и хотя я вообще всегда был.

27 Куприн А. Петр и Пушкин. / Филин М. Д. Тайна Пушкина. Из прозы и публицистики первой эмиграции. М., 1998. С. 97.

28 «Император, удостоив ее прочтения, сделал мне несколько замечаний о местах, чересчур вольных. Внимание его обратили на себя также еще два-три места, так как в них можно было усмотреть намеки на обстоятельства, в то время еще слишком недавние. Перечитывая их теперь, я сомневаюсь, чтобы их можно было истолковать в этом смысле. Все смуты похожи одна на другую.» (Примеч. ред.). — Бицилли П. Пушкин и Николай I. С.319−320.

29 Друзья Пушкина. T.II. С. 260. довольно равнодушен к успеху иль неудаче своих сочинений, но признаюсь, неудача «Бориса Годунова» будет мне чувствительна, а я в ней почти уверен <.> Трагедия моя уже известна почти всем тем, коих мнениями я дорожу", Пушкин сожалеет, что недостает Карамзина, которому обязан мыслию трагедии.

1831 год — знаменательный в творческой биографии Пушкина. Его «любимое детище» наконец увидело свет.

Первые критики трагедии были не столь лестны и объективны, в отличие от императора. Однако следует отдать должное им, ибо они выражали типичный взгляд на русскую словесность того времени. Отдельные исследования, посвященные «Борису Годунову» появятся во второй половине столетия, а сейчас, по выходе его из печати, началась как активная журнальная полемика, так и заметный подъем в разработке исторической литературы, пристальном изучении отечественной истории. Значительно активизируется внимание к летописям, воспоминаниям, преданиям, древнерусским памятникам. И Пушкину в этом принадлежит немалая заслуга. Вместе с тем, не только интерес к истории, прошлой и настоящей, оказался в центре внимания публицистики начала века в связи с появлением пушкинской трагедии, не только внимание к теоретической области драматургии, но и к литературному направлению, которое в это время начинает ярко вырисовываться — это романтизм.

Появление в печати «Бориса Годунова» в 1831 году вызвало бурную реакцию на страницах прессы. Критики не были едины в отношении к пушкинскому детищу. Практически весь XIX век ознаменовался пристальным вниманием и широким изучением данного драматического текста. Лучшие московские и петербургские журналы, популярные и мало известные внесли свою лепту в освоение Михайловского шедевра: «Московский вестник», «Московский телеграф», «Отечественные записки», «Телескоп», «Невский альманах», «Северные цветы», «Вестник Европы», «Русский вестник», «Исторический вестник», «Русская существенный и немаловажный, вскрывающий впрочем позицию самого Полевого-историка, который считал, что Карамзин оклеветал царя Бориса. Вполне понятно негодование критика: «Как мог Пушкин не понять поэзии той идеи, что история не смеет утвердительно назвать Бориса цареубийцею? Что недостоверно для Истории, то достоверно для Поэзии. И что мог увлечь Пушкин, изобразя в драме своей тяжкую судьбу человека, который не имеет ни сил, ни средств свергнуть с себя обвинение, перед людьми и перед потомством!», а чуть выше: «Имя невинного отрока, погибшего за 14 лет, под мечом гнусного убийцы! Всего непонятнее, что беспристрастная История, не решается еще назвать Бориса виновником этого злодейства, не смеет положительно очернить памяти великого человека проклятым названием цареубийцы» 35.

Пятью номерами откликнулся «Сын Отечества», издаваемый Н. Гречем и Ф. Булгариным36. Так, «Замечания на сочинение А. С. Пушкина: Борис Годунов» Плаксина (1831, №№ 24−26), довольно обширные по объему и подробно раскрывающие содержание трагедии, вполне объективны, несмотря на различие литературных вкусов, убеждений и приверженность иным политическим лагерям автора и критика. В статье определяется главная заслуга Пушкина относительно языка, который «как полезное, так и вредное37 влияние в нашей литературе» 38. Критик по праву называет Пушкина «первым народным Поэтом», ибо «разрабатывает богатый, неисчерпаемый родник языка народного» (С.216): «Лучшие наши критики давно отдали ему венок первенства перед всеми Русскими новейшими Поэтами» (С.216). Непосредственно самому рассмотрению «Бориса Годунова» предшествует довольно пространственные размышления автора статьи о драме, ее теоретической воплощенности, что, вполне отвечает и пушкинским замыслам. Драма «есть последнее высшее развитие изящногопредставляет.

35 Там же. С. 299.

37 См. приложение — 2.

37 Критик имеет в виду и творчество, предшествующее «Борису Годунову» .

38 «Сын отечества», 1831. С. 215. Далее страницы указываются в тексте. фантазии: Ксения Годунова" Н. Елагинав «Телескопе» (1831, № 9) непосредственно обращенная к проблематике пушкинской трагедии — власть и личность, власть и время — напечатана «сцена из трагедии Раупса: Князья Хованские» Александра Шаховского. Наряду с русскими историческими произведениями активно печатаются в известных столичных журналах и альманахах отрывки из трагедий Шекспира, Шиллера, Вернера, Байронаа также исторические материалы такие, как «Об участии Годунова в убиении Царевича Димитрия», «Замечания о характере Иоанна Грозного» 43, в критике (довольно предвзятой и жесткой) на «Московский телеграф», в частности встречаются довольно обширные размышления о взглядах Полевого на Дмитрия Самозванца («Московский вестник», №ХХ. С.218−220). «Сын Отечества и Северный архив» предлагают читателям (1830−1831) переведенную с немецкого Н. Устряловым статью «Разрушение Москвы Поляками в 1616 году» — в номере XLIVпубликацию «Свадьба Отрепьева. Из Записок Георга Паерле». В том же 1831 году седьмой номер «Телескопа» открывают «Исторические размышления об отношениях Польши к России» М.Погодина.

Весьма заметным и ярким словом в критической литературе о «Борисе Годунове» явилась публикация, довольно пространная, в «Телескопе» (1831, № 4. С.546−574) в форме «Беседы старых знакомцев». В ней представлены типичные суждения читающей публики, нередко, как показано, просто невежд, увидевших в «Борисе Годунове» «глубокое падение Пушкина». Что же не устраивало «ревнителей» отечественной словесности? Жанр остался не ясен: комедия то или трагедияусматривалась неопределенность характера, «по которому могло б относиться к той или другой категории поэтического мира. фамильный тип.» — не увидена «органическая целость. поэтический ensemble.» — а также непонимание замысла драматурга: «Как называется nieca? Борис Годунов! Стало быть, он — Борис Годунов — должен составлять ее содержание, должен быть ее.

43 См.: «Московский вестник», 1830. № 111. С. 293. героем! И что же?. Борис Годунов умирает: а эти исторические сцены все еще тянутся и морят терпение." (С.558−559). Выражающий позицию журнала герой диалога довольно грамотно и убедительно парирует вышеназванные «недостатки» трагедии, возникшие от непонимания замысла и идеи Пушкина-драматурга. Герой замечает: «Правду сказать, Пушкин сам избаловал ее (публику — прим. А.Ш.) своими Нулиными, Цыганами и Разбойниками. Она привыкла от него ожидать или смеха или дикости, оправленной в прекрасные стихи, которые можно написать в альбом, или положить на ноты. Ему вздумалось теперь переменить тон и сделаться постепеннее: так и перестали узнавать его! Вот тебе разгадка холодности, с которою встречен Годунов! Он теперь гудит, а не щебечет. <.> Пушкин только переменил голос: а вам чудится, что он спал с голоса.» (С.573). Не будем распространяться о всех достоинствах трагедии, которые выделяет критик, укажем лишь на одно, столь неоцененной читающим светом: «Не Борис Годунов, в своей биографической неделимости, составляет предмет ееа царствование Бориса Годунова — эпоха, им наполняемая — мир, им созданный и с ним разрушившийся — одним словом — историческое бытие Бориса Годунова. Но оно оканчивается не его смертию» (С.559).

В 1831 году в Университетской типографии вышел любопытный «Разговор Помещика, проезжающего через уездный городок, вольнопрактикующего в оном учителя Русской Словесности» 44. Представленный «разговор» в очередной раз свидетельствует о непонимании идеи «Бориса Годунова», его проблематики и художественного замысла самым разным кругом читателей. Ни учитель, что характерно, ни тем более помещик, который все же восхищается отдельными кусками произведения, не дают серьезной оценки трагедии, их диалог скорее всего носит оттенок шутовства, выказывая полное невежество в вопросах литературы.

44 О Борисе Годунове, Сочинении Александра Пушкина, Разговор. М., 1831. Автор не указан, однако, в конце материала значится: 15-го Апреля 1831 года, из Астрахани.

В 13-ом номере (год тот же) «Телескоп» вновь вспоминает «Бориса Годунова» Пушкина в связи с вышедшим в свет «Торжество дружбы, или оправданный Александр Анфимович Орлов». Положительно отзываясь о Грече и Булгарине, некий Феофилакт Косичкин весьма смело заявляет: «Но разве А. С. Пушкин не дерзнул вывести в своем Борисе Годунове все лица романа Г. Булгарина, и даже воспользоваться местами в своей трагедии, (писанной, говорят, пять лет прежде, и известной публике еще в рукописи)?» 45 Критик не комментирует свои высказывания, очевидно фактическая сторона вне всякого сомнения (имел ли под рукой опальный поэт «Димитрия Самозванца» Ф. В. Булгарина или нет): роман маститого Булгарина является одним, пусть не столь показательным, источником пушкинского детища. Однако в числе своих наставников поэт называет Карамзина, Шекспира и русские летописи. Остается сожалеть, что господин Косичкин не дал развернутого пояснения своему тезису, это была бы яркая и, думается, оригинальная работа — скорее потому, что на данный источник автор «Бориса Годунова» указал сам, ибо, как известно, под псевдонимом «Косичкин» подписывался многоуважаемый Александр Сергеевич Пушкин.

Литературная газета" ААДельвига, лицейского товарища Пушкина, не могла не отреагировать на столь значительное явление в русской литературе, как «Борис Годунов». Однако издатель так и не успел завершить предпринятую работу. В номерах 1-ом и 2-ом Дельвиг лишь обозначил основные акценты своей рецензии46.

Обозревая основные значимые критики на «Бориса Годунова», делая экскурс в журнальную жизнь того времени, особо подчеркивая историческое направление в русской литературе и в русской культуре в целом, невозможно не упомянуть еще об одном отзыве, который так и называется «Отзыв иностранца о Пушкине» .

45 'Телескоп", 1831. № 13. С. 135.

46 См.: «Литературная газета», 1831.

К.А.Варнгагена фон-Энзе, опубликованным М. Катковым в «Отечественных записках» в 1839 году, то есть после гибели поэта. В 1838 году в Германии вышли в свет «Werke von Alexander Puschin. Dand I-III. St. P. 1838». Голос комментатора немецкого критика вплетается в хор истинных почитателей отечественной словесности: «Пушкин! мы так мало оценили тебя, так мало сделали для твоей славы! <.> Но в душах избранных хранится, как святыня, содержание духовного лика поэта» 47. Вслед за «Московским телеграфом» (статья указана выше) Варнгаген фон-Энзе пускается в теоретические рассуждения о жанре пушкинского произведения. Автор отмечает удачный выбор исторического материала для трагедии, а также «Драматическое изложение, в высшей степени мастерское», отличающееся «спокойностью и ясностью, богатством и быстротою» (С.20). Критик особенно восхищен сценой «Ночь. Сад. Фонтан», которая «проникнута огнем могущественной страсти, сердечностью, искреннею преданностью и гордым честолюбием» (С.21). Несмотря на то, что статья иностранцем, все же она достойна всякого внимания. И пусть публикация лишена каких-либо существенных замечаний, но она, пожалуй, свидетельствует о наиболее важном ее достоинстве, к сожалению, слабо отмеченным русскими критиками: «Для Русских трагедия Пушкина имеет еще то преимущество, что она в высочайшей степени, если так можно выразиться, насквозь (durch und durch) национальна. Если в драму входят и другие народы, и по мере своих отношений в их истинном, неурезанном виде (особенно Немцы должны быть благодарны за почетное упоминание о них), то все-таки дело России безусловно овладевает всем участием. Мы, иностранцы, мы чувствуем биение русского сердца в каждой сцене, в каждой строке» (С.24).

В.Г.Белинский в 40-х годах дважды обратился к пушкинской трагедии. Первоначально она была оценена им весьма слабо, однако, критик пересмотрел.

47 «Отечественные записки», 1839. Т.З. № 5. С. З. Далее страницы указываются в тексте. свою первую оценку, отметив особенности языка произведения и национальный колорит.

Публикация К. Шрейцера «Очерки к «Борису Годунову» Александра Пушкина (СПб., 1842), а также через значительный промежуток времени появившийся разбор пушкинской трагедии В. А. Яковлева («Борис Годунов», трагедия А. С. Пушкина. С учебными примечаниями преподавателя В. А. Яковлева. СПб., 1869) продолжали сводить произведение к более или менее удачному пересказу некоторых сцен из X и XI томов «Истории» Карамзина, хотя последним исследователем были поставлены более широкие задачи, однако, в вопросе о жанре он не относит «Бориса Годунова» к трагедии, считая, что в ней недостает борьбы, «действием управляет высшая сила, которую осознает и сам Борис, он с нею не борется, а только мучится совестью и казнит всех для него опасных и подозрительных людей» 48. Лишь в 1871 году В. Я. Стоюниным были поставлены новые акценты в изучении пушкинской трагедии. Ученый обратил внимание на то, что «Пушкин должен был чувствовать невольный страх, что попытки создать русскую народную драму будут призваны незаконными со стороны публики.» 49. Вместе с тем, критик утверждает, что Пушкин «не успел выяснить себе вполне идею трагедии» (С.Х1П), выделяя тем самым недостаток произведения и объясняя «медлительность» при его издании, а также и то, что поэт «основал свою драму на взглядах Карамзина» (С.Х11), выше поясняя пушкинский выбор: «Драматическому писателю нужны государственные мысли историка. и остановился на этих мыслях Карамзина» (С.Х11), таким образом вновь подчеркивая зависимость от «Истории» государственного историографа. Однако в письме к Плетневу от 21 января 1831 года поэт писал: «Карамзин под конец был мне чужд». В 1876 году в новой своей книге Стоюнин более подробно остановился на разборе «Бориса Годунова» ,.

48 Яковлев В. А. «Борис Годунов», трагедия А. С. Пушкина. С учебными примечаниями преподавателя В. А. Яковлева. СПб., 1869. раскрывая сущность драмы и определяя задачи драматургии, при этом выделил психологический стержень пушкинского детища, подробно рассмотрев сон Григория как «пророческий намек на дальнейшую судьбу героя». П. В. Анненков в своих Материалах для биографии Пушкина и оценки произведений (СПб., 1873) значительное место уделяет Михайловскому периоду в творческой жизни поэта и рассмотрению трагедии. Так, Анненков справедливо отметил: «любимое произведение поэта составляло, так сказать, часть его самого, зерно, из которого выросли почти все его исторические и большая часть литературных убеждений» 50. Биограф Пушкина дает высокую оценку труду, написанному, говоря словами автора, в строгом уединении, вдали охлажденного света. Однако в рассуждениях Анненкова есть весьма значимое положение, которое восходит все к тому же разговору о направлениях. Начало XIX века ознаменовалось потребностью осмыслить новые тенденции, которые отчетливо начали проявляться в литературе, вовсе отличные от устоявшихся традиционных правил. Пушкинская трагедия появилась на стыке жаркого спора об этом, да и сам поэт оказался вовлеченным в литературную полемику. И думается, ученый весьма прав, говоря, что весь спор о классицизме и романтизме был оптическим обманом, необходимость преобразования литературных форм не лежала в общих потребностях (С. 137).

Интерес к «Борису Годунову» во второй половине XIX века значительно возрастает. В Петербурге и Москве он выдерживает более 20 изданий, нередко с комментариями и примечаниями. Опыт разбора трагедии Е. Воскресенского печатался неоднократно, постоянно дополняя первоначальный вариант.

Несколькими номерами откликнулся на трагедию Пушкина «Русский вестник», издаваемый М. Катковым, где помещалось довольно обширное изучение.

49 «Борис Годунов» АС. Пушкина, с примечаниями и вопросами для изучения. Редакция В. Я. Стоюнина. Изд. 2-е. СПб., 1871. C.XI. Далее страницы указываются в тексте.

50 Анненков П. В. А. С. Пушкин. Материалы для его биографии и оценки произведений. СПб., 1873. С. 125. Далее страницы указываются в тексте. произведения известным литератором, поэтом Д. В. Аверкиевым «О драме» (1877). Настоящий разбор отличает подробный, детальный анализ сцен, характеров героев, интересны рассуждения критика относительно мифа как плана произведения. Полный и развернутый разбор представлен и в работе Е.И.Воскресенского51 (1885, 1886, 1887, 1888.). Свой труд он начал с исследования драмы как литературного жанра. Ссылаясь на Аристотеля, Геттнера, Лессинга, а так же Белинского, анализируя драматические хроники Шекспира, Воскресенский поставил вопрос о том, насколько драматург должен следовать исторической верности. Он обратил внимание на проблему ложноклассицизма в русской исторической драме. Критик сравнил эпоху французского классицизма XVII—XVIII вв.еков с древнегреческой и древнеримской литературой, исследовал «стихию» Буало, Корнеля, Расина, изучил русскую драматургию допушкинского времени, поставив в заслугу Пушкину его неоцененный шаг в реализации исторической трагедии (синтезировав веками накопленный опыт), которая развивалась при «крайне неблагоприятных обстоятельствах». Дав оценку каждой сцене «Бориса Годунова», Воскресенский, вслед за Аверкиевым, уделил особое внимание женской теме. Однако вполне примыкая к ученым предшественникам в отношении «нравственной необходимости постигшей Бориса кары», Воскресенский один из немногих увидел светлые стороны в пушкинском Борисе. Он, в частности, констатировал, что царь «умирает не как закоренелый злодей, а как кающийся грешник. В последние минуты в душе Бориса поднимаются опять все его добрые движения, и в своем предсмертном завещании сыну он является перед нами как мудрый, добрый и милостивый царьпервоначальная красота его духа сказывается снова. и смерть его производит на нас умиряющее и возвышающее впечатление» (С. 121). С иных позиций выступил в 1892 году И.Н.Жданов52. Он рассмотрел драму Пушкина с.

51 Воскресенский Е. И. «Борис Годунов» А. С. Пушкина (Опыт разбора трагедии) М., 1888. Изд. 3-е, доп.

52 Жданов И. Н. О драме А. С. Пухпкина: «Борис Годунов». СПб., 1892. исторической точки зрения. Крайне обеспокоенный выводами Полевого и Белинского относительно «рабского следования Карамзину», Жданов поставил проблему о самостоятельном подходе Пушкина в изучении времени Бориса Годунова. Жданов сделал попытку выявить исторические взгляды историка и поэта на события средневековой Руси, и рассматривая источники, которыми руководствовался последний, выделил в трагедии ряд фактов, которых нет в «Истории Государства Российского» Карамзина. В отличие от историка, по мнению Жданова, Пушкина не интересовало избрание Бориса, но отношение боярства и народа к своему царю. В связи с чем критик увлекся изучением взаимоотношения всех уровней государственного устройства: царь — бояренарод. Немалое внимание Жданов уделил и изучению причин русской смуты в трагедии. Он считал, что начало трагическому времени положили слухи, «дурные толки о Борисе», которые «росли и зрели на почве боярского недовольства», -именно на эту почву попала мысль о самозванце. В своих выводах Жданов провел параллель между избранием первого из рода Романовых — Михаила и первого после рода Рюриков — Бориса. Это сравнение, как указал Жданов, позволяет сказать, что Борис Пушкина только «казался народным избранником», однако, с выводом ученого согласиться можно лишь отчасти.

Последующие исследования трагедии А. С. Пушкина «Борис Годунов» полностью отрицают «рабское следование» драматурга за мыслью Карамзина. К таким работам примыкает очередной «Опыт разбора.» А. Филонова53. В 1899 году он выпустил в свет весьма оригинальный труд «Борис Годунов» А. С. Пушкина. Опыт разбора со стороны исторической и эстетической". Критик отметил, что Пушкин якобы изобразил не всю жизнь царя, а жизнь его души, «но не всю, а единое пятно на совести». Впервые в критике «Бориса Годунова» Филонов поднял проблему «закона правды». По этому закону, заключил Филонов, «единое пятно», которое мучило Бориса на протяжении многих лет смывается:

Кровь за кровь пролита" , — то есть кровь царевича Феодора искупает кровь царевича Димитрия. Место имеет некое возмездие, суд Неба, за преступление нравственного закона, закона о человеколюбии, милосердии, любви. В том же 1899 году М. Н. Бережков (Пушкин как историк русской жизни. Нежин, 1899) впервые сказал о Пушкине как подлинном «историке русского быта», который допытывался «живого духа старины» (С.7), и который соединил «историю с искусством живописца» .

Накануне нового столетия еще одно широкое исследование творчества Пушкина и основ его мировоззрения. Имеется в виду Актовая речь профессора Императорского Александровского Лицея, Санкт-Петербургской Духовной Академии и Женских Педагогических курсов В. В. Никольского (СПб., 1899. Изд. 4-ое) с приложением статей «Жобар и Пушкин» и «Дантес-Гекерен». Впервые автор в главе «Исторические основы общественных идеалов» выделяет провиденциальное значение Михайловской ссылки, как «истинное для него благодеяние, дело особенного попечения о нем Промысла Божия, хранившего поэта для его будущих великих созданий» (С.68). Весьма любопытен и труд А. К. Бороздина «А. С. Пушкин и поэзия действительности» (СПб., 1899), где критик замечает «некоторые неточности» в изображении исторических образов, например, летописца, но ничуть не умаляя художественного значения, относит это к «обнаруживающемуся общему уделу исторической беллетристики, лишенной возможности руководствоваться собственными наблюдениями и вынужденной воспринимать факты сквозь призму чужого освещения» (С.22). В начале введения представленного исследования — вопрос о самостоятельном, продиктованном личными впечатлениями и воспоминаниями, подходе Пушкина, его исторической провиденциальности.

53.Филонов А. писал, что поэт «по-своему почувствовал мысль Карамзина и творчески воссоздал ее». — Филонов А. «Борис Годунов» А. С. Пуппсина. Опыт разбора со стороны исторической и эстетической. СПб., 1899. С. 58.

Я классицизму отдал честь" - таким эпиграфом сопроводил свою работу Ф. Д. Батюшков (Пушкин и Расин. СПб., 1900). Батюшков провел параллель между трагедией Пушкина и французской Расина «Аталия». В начале исследования, критик попытался выяснить значение драмы Пушкина и ее отношение к известным течениям общественный мысли. Батюшков также не отрицал прямого воздействия драматургии Шекспира на Пушкина, но все же считал, что его трагедия стоит ближе к основным чертам французской классической поэтики. В первой части книги критик проанализировал идеи и сюжет «Бориса Годунова» и «Аталии», придя к заключению, что темой этих двух произведений стал вопрос об отношениях народа и правителя, и шире — вопрос о престолонаследии и «значении верховной власти». Особенностью пушкинского творения стало изображение кризиса главного героя и самого времени. Пушкинского «Бориса Годунова» отличает, как отметил исследователь, от расиновой трагедии один существенный момент: Расин в своей драматургии выступил «критиком абсолютизма», в то время как Пушкин — «идеалистом монархической власти». Во второй части своего труда Батюшков раскрыл философские и этико-социальные проблемы трагедии Пушкина. Здесь же ученый указал, что Пушкин первый в русской литературе затронул вопрос об абсолютном значении личности, о морализации характеров героев.

Рубеж веков совпал с юбилеем — столетием со дня рождения великого поэта. Среди материалов, выпущенных отдельной книгой по «Чествованию памяти А. С. Пушкина Императорской Академией наук в сотую годовщину дня его рождения, в мае 1899 года» (СПб., 1900) в статье «Речь сенатора АФ. Кони: «Общественные взгляды АС. Пушкина» встречается высказывание Митрополита Филарета (Дроздова) относительно пушкинского благоговейного почтения пред Его величеством: «Но особенно дорог ему и понятен великий монарх, когда он «с подданными мирится, виноватому вину отпуская, веселится и прощенье торжествует, как победа над врагами» (С.60). Трудно определить, насколько можно доверять высказыванию Кони в передаче мнения глубоко почитаемого владыки, тем не менее в дальнейшем своем комментарии интересны его замечания относительно свободы правосудия в «Борисе Годунове», несмотря на искусную подмену истинного правосудия, что в общем-то свидетельствует о политическом мировоззрении самого Кони. Он, частности, говорил: «Пушкин глубоко понимал громадное значение шагов к примирению с оскорбленною и страждущей думой (?) и великодушного и широкого просвещения. Он испытал на себе, как под «Таинственным щитом святого просвещения» умолкают «бурные чувства, кипящие в сердце — и ненависть, и грезы мести бледной» — «Вот почему «лукавый льстец» способен накликать беду, стремясь ограничить идущую с высоты трона милостьвот почему пушкинский Патриарх в «Борисе Годунове» благословляет Всевышняго, поселившего в душе Великого Государя «дух милости и кроткого терпенья» — вот почему великий поэт наш всю жизнь свою «участьем отвечал застенчивой мольбе» и имеет гордое право на любовь народа уже за то, что провозглашал милосердие призванием Царя» (С.60) — потому как свои политические интересы Кони ставил выше государственных всегда, в мировой судебной практике он на деле показал русофобское правосудие, осмеливаясь требовать от императора либеральных решений в отношении преступников-злоумышленников. Кони был не единственный, кто толковал пушкинские тексты на свой лад.

В 1900 году в Тифлисе вышла интересная работа Д. Мучкапского «Нравственное значение драматических произведений А.С.Пушкина». Этот труд стоит несколько особняком среди множества других, посвященных изучению трагедии, поскольку автор впервые рассматривает драматические произведения поэта в свете религиозно-нравственном и национально-философском. Критик затрагивает вопрос о «чисто русских чертах характера» Пушкина и «общечеловеческих свойствах его гения», выделяя при этом нравственный смысл, а не художественную красоту, его произведений. В некоторых местах своего изучения Д. Мучкапский отчасти сближается с тезисами предшествующей критики, например, «Историческая сторона в характере Бориса Годунова, с точки зрения настоящей науки, не верна. Пушкин дал неподлинный образ Бориса, и это отметил еще Белинский. <.> недостаток исторической подлинности в характере Бориса не нарушает естественности его характера, каким он является в художественной обработке» (С. 11−12), — однако проникновение в мораль художественного текста — заслуга Мучкапского, которого отличает особая наблюдательность за нравственной стороной героев Пушкина. Так, критик отмечает: «У Пушкина, как и у Шекспира, мы находим исключительный интерес к душе человека, именно к нравственной стороне ея» (С.32), «Пушкин изображает естественное греховное состояние человеческой души художественным путем, без всякого указания со стороны богословской науки, убеждая людей в том самом, что говорит евангельское учение. В этом вечное и мировое значение нашего великого поэта» (С.ЗЗ), «В драматических произведениях Пушкина — вольное и широкое изображение характеров. Его герои не злодеи, а если злодеи, то больше для самих себя, чем для других» (С.36), «В трагедии „Борис Годунов“ проведена важная нравственная идея, которая делает эту трагедию религиозно-философской <.> Вера в высшую правду, в нравственный миропорядок всегда живет в народеразъяснить эту правду в художественном произведении — великая заслуга художника» (С.37), «Пушкин подводит читателей к той евангельской истине, что человеку нужна высшая божественная помощь в борьбе с собственным злом» (С.38). Сказанное Мучкапским о «Борисе Годунове» стало значительной вехой на рубеже веков, но вместе с тем, он служит неким знамением и для наших дней, вступающих в новое (третье) тысячелетие, приобретая при этом и новое осмысление.

На рубеже веков интерес к исследованию драматических произведений не угас. «Борис Годунов» Пушкина вновь в центре литературоведческих изучений. Специфика произведений исторической тематики требовала осмысления центральной проблемы, которая сводилась к проблеме историзма и народности, выделение их позволило глубже проникнуть в идейно-художественную структуру трагедии Пушкина.

Вслед за И. Н. Ждановым и Ф. Д. Батюшковым проблемой литературных источников в пушкинском «Борисе Годунове» занимался и В. В. Сиповский. В своей главе «Пушкин и Рылеев» (книга «Пушкин. Жизнь и творчество», СПб., 1907) им представлена довольно любопытная и вместе с тем глубокая картина творческих взаимоотношений двух весьма ярких, популярных и читаемых поэтов. Несколько нарушая порядок хронологии отметим, что в начале XX века продолжают активно изучаться источники и замысел трагедии Пушкина. Так, в 1925 году в Одессе выходит специально посвященный данной проблематике сборник «Пушкин. Статьи и материалы», с немало интересной публикацией об этом Б. В. Варнеке, историка русского театра (Проблемы сценичности трагедии и споры о народном театре стали объектом внимания И. И. Игнатова (Игнатов И. И. Театр и зрители. М., 1916)).

Книга Ю. И. Айхенвальда «Пушкин» (М., 1908) продолжает развивать основные темы, выдвинутые критиками уже прошлого столетия. В центре внимания — проблема «возмездия», которая преследует, по его мнению и Бориса, и самозванца. Так, последний попадает под «внутреннее» возмездие, поскольку он «вор», похититель имени, трона. за свою ложь «встречает и ложную любовь, искусственное чувство, — обман за обман!». И еще: за грехи отцов страдают дети, и автор со всей тщательностью попытался доказать эту уже не новую в литературоведении тему.

В 1910 году в Санкт-Петербурге вышла в свет книга П. О. Морозова «А. С. Пушкин. „Борис Годунов“ (Комедия о царе Борисе и о Гришке Отрепьеве)». Морозов внес свой вклад в осмыслении вопроса об использовании Пушкиным источников и различных материалов, легших в основу трагедии. Он поднял вопрос о роли дворянских родов в эпоху смутного времени. Вновь в его работе зазвучало значение шекспировского влияния на драматургию Пушкина. Труд Морозова интересен тем, что показал научный подход к изучению «Бориса Годунова» — им всесторонне проанализированы предыдущие публикации как резких критиков драмы, так и положительно оценивающих ее (Л.Поливанова, М. И. Сухомлинова, Н. И. Надеждина, М. П. Погодина, П. А. Катенина, И. В. Киреевского, Ф. Д. Батюшкова и других). В этом же году Н. Павлов-Сильванский публикует очерк «Народ и Царь в трагедии Пушкина или Очерки по русской истории ХУП-Х1Х в.» (СПб., 1910), по новому осмысляя означенную проблему.

Через два года появились историко-литературные комментарии В. Александровского (Александровский В.Г. «Борис Годунов». Трагедия А. С. Пушкина. Историко-литературные комментарии. Киев-Петербург-Одесса, 1912). Он исследовал творческий процесс драматурга, проследив его интерес к истории, сравнив некоторые мотивы «Бориса Годунова» с другими произведениями, как «Цыганы», «Евгений Онегин» и определил значение пушкинской исторической драмы в литературном процессе. В IV главе своего исследования критик обосновал принципы драматического творчества, а в V-вновь обращается к так называемому «шекспиризму» Пушкина, который, по мысли ученого, слабо сказался в технике построения драмы и смешении «комического» и «трагического». Ранее «шекспиризм» Пушкина был исследован М. Покровским в статье под таким же названием (в издании Брокгауза и Ефрона. Т.1У).

Постановкой сложных и серьезных проблем выделился труд Е. А. Рошала «Борис Годунов». Драма Пушкина (СПб., 1913)". Ученый рассмотрел источники трагедии, сделал философско-исторический разбор первой сцены, дал характеристику основным действующим лицам (Годунову, раскрыв драматизм его личностисамозванцу, показав его противоречивый и страстный характерМарине и Ксении, дав два типа женских образа в сравненииПимену, указав в его лице на огромное значение монахов-летописцевШуйскому, который «тайно презирает и явно раболепствует» перед царем). Показаны особенности русской жизни в пушкинской трагедии, Рошал раскрывает роль всех сословий в государственной системе России, включая сословие духовное. Нельзя не отметить его подход к рассмотрению образа народа, он вводит такое понятие, как «совесть народа». Рошал замечает, что Пушкин хотел создать образец народной драмы и таким образом освободить русский театр от французского ложноклассицизма. Вслед за Филоновым, Рошал обращает внимание на особенность языка трагедии «Борис Годунов» .

В 10-х годах XX века вышли два довольно любопытных учебных пособия. Так, в 1913 году в Петербурге преподаватель Одесской гимназии А. Полинковский в цикле Русская литература в отрывках из произведений ее исследователей и критиков (Пособие для средних школ и самообразования) предложил читателям пушкинского «Бориса Годунова», выделив в изучении трагедии ее проблематику, идеи, теоретические аспекты драмы и ее образы. Так, бояре даны в рассмотрении Воскресенского, народ — Незеленова, интерес Пушкина к смутному времени — Стоюнина, значение Пушкина в истории русской драматургии по Бураковскому и т. д. Идентична данному пособию книга Н. С. Державина и Г. Г. Тулина в серии Классики в школе: АС.Пушкин. «Борис Годунов» — трагедия, выпущенная в Петрограде в 1915 году. В книге использованы публикации практически тех же авторов, однако, с разницей в формулировке проблем изучения трагедии.

В 1916 году вновь была поднята тема историзма в пушкинской трагедии. В сборнике «Пушкинист» (СПб. Вып.П.) этой проблеме посвящена довольно обширная и глубокая статья Б. М. Энгельгардта (С.42−87), освящающая все творчество поэта. Последний также утверждал, что мысль Пушкина простиралась до коренного изменения русского театра на основе шекспировского и что драматург «до неузнаваемости» изменил «сценку» английского трагика.

Изучение трагедии Пушкина «Борис Годунов» в советский период приобрело новый интерес в подходе к поднимаемым проблемам. Ведущими остались проблемы историзма и народности. Однако в первые десятилетия нового режима особое внимание уделялось роли личности на фоне исторических событий, формированию русской государственности, роли народа в качестве основной движущей силы исторического процесса. В этом русле свое место нашли публикации Н. К. Писканова (1922) и М. А. Рыбниковой (Русская литература в вопросах, темах и заданиях. М., 1927). Централизация государства, усиление аппарата власти начала XX века перекликались с историческими страницами прошлого. Возникшая потребность в осмыслении настоящего была продиктована поиском определенных закономерностей времени. Эпоха царствования Бориса Годунова привлекла внимание не только литературоведов, пушкинистов, обративших свое особое внимание на Михайловский шедевр поэта, но и профессиональных отечественных историков. В начале 20-х годов XX века появляются сразу две работы, разные по своему характеру и отраженным в них взглядам авторов, это общий исторический очерк об эпохе Бориса Годунова (Русская история с древнейших времен) партийного историка М. Покровского и «Борис Годунов» С. Ф. Платонова (Пг., 1921). В эти же годы (1923) молодое советское государство выпускает из печати труд, посвященный драматургу, известного демократического критика Белинского (Сочинения Александра Пушкина, в серии Классики русской литературы), для которого характерен неоднозначный подход к пушкинскому детищу (статья 10-я): как известно, первоначально Белинский негативно отреагировал на него, и лишь по прошествии некоторого времени критик изменил свою позицию, однако, преувеличенное представление о влиянии Карамзина все же предрешило его отношение к трагедии.

Работа К. П. Архангельского (Проблема сцены в драмах Пушкина. Владивосток, 1930) продолжает наметившиеся проблемы изучения пушкинской трагедии с позиции традиций отечественного театра. В ходе исследования ученого выделяются значимые и много объясняющие тезисы относительно замысла молодого драматурга. Становится ясным, что поэт действительно работал над «реформой» русской сцены. Архангельский писал: «Трагедия Пушкина не сценична, если ее ставить в „придворном“ театре эпохи Пушкина, но она чрезвычайно сценична, если перенести ее на английскую „народную“ сцену. Решающим моментом здесь оказывается именно сама сцена. <.> „Борис Годунов“ мог быть поставлен на шекспировской сцене, но он не требовал ее сложного устройства. Особенности шекспировской трагедии были использованы далеко не полностью и, вероятно, потому, что Пушкин не знал, да и не мог знать о них. Нигде не видно, например, что ему был известен принцип „одновременной игры“ или что он знал что-либо о системе дверей в „задней сцене“. Для „Бориса Годунова“ требовалась сцена более простая, чем шекспировская сцена, представляющая нечто среднее между „придворной“ классической и английской сценой елизаветинских времен» (С. 13). Ученый не ограничивается «Борисом Годуновым» в качестве объекта исследования, его задачи простираются шире — он выявляет Пушкинскую мысль относительно преобразования русской сцены в совокупности всего драматического творчества, куда относятся «маленькие трагедии» и драматические замыслы. Резюме представленного труда, думается, вполне отвечает замыслам поэта: драматическая сцена обособилась, стала более самостоятельной, необходимость в шекспировском театре для нее исчезла, она вполне может идти и на современной драматургу сцене, хотя и не были рассчитаны на Большой театр с его огромной сценой, пышными декорациями, то есть «не для вкусов великих людей нашего времени», а для вкусов тончайших ценителей искусства, для узкого круга тогдашней дворянской интеллигенции" (С. 15).

Серьезными и основательными публикациями советского периода стали труды Д. Д. Благого. В 1931 году вышла его сопроводительная статья «Борис.

Годунов" Пушкина, в которой ученый попытался найти отражение событий современной Пушкину эпохи: возникновение революционных кружков, упадок в начале XIX века старой родовой аристократии. Драма стала образцом первой реалистической драмы и «одним из совершеннейших произведений нашей литературы». Интересен подход Благого к проблеме народа. По его мнению, Пушкин неслучайно поменял концовку трагедии, в которой народ первоначально провозглашал царем Лжедмитрия. Такой финал свидетельствовал бы о «бессмысленности, легковерности, глупости, мятежности, изменчивости» народных масс. Данная «амальгама» имела место во взглядах декабристов, которые соединяли в своем отношении к народным бунтарским порывам некий «романтизм» и одновременно «боязнь народной стихии», как носительницы, выражаясь языком Пушкина, «бессмысленного и беспощадного». Подобной народной линии — «политически прозревшего народа» — придерживались многие советские ученые, однако, этому направлению в будущем противостанет публикация И. З. Сермана (1986), который увидит народ, «всецело разделяющим предрассудки XVII века, верившим в чудеса и чуждым политической активности», в сознании которого доминируют суеверия54. С таким научным нонсенсом приходится считаться, хотя он не состоятелен и не выдерживает никакой критики. В данном случае надлежит отдать должное ученым старой советской школы. «Все (политическая обстановка в начале XIX века, в которой „вопрос об узурпаторстве был весьма актуальным“ — прим. — А.Ш.) придавало сюжету политическую остроту» — к такому заключению пришел Б. Томашевский в своей Краткой справке о драме Пушкина «Борис Годунов» (М., 1940). Он провел параллель между пушкинской трагедией и политическими событиями как в России, так и на Западе. Его привлек факт незаконного захвата престола путем насилия. Пример из европейской истории был известен еще Пушкину-лицеисту: путем военной силы Наполеон Бонапарт уничтожил представителей старой.

54 См.: РоненИЛ. Смысловой строй трагедии Пушкина «Борис Годунов». М., 1997. С. 16. королевской династии и тем самым захватил престол во Франции. В России убийство императора Павла I вызвало волну недоумений, бросавших тень на преемника престола. Томашевский так же отметил, трагедия содержит «исторический урок» для современников. В этой связи уместно вспомнить еще одну работу выше названного Д. Д. Благого «Классовое самосознание Пушкина» (М., 1927), где автор, в частности, отмечал, что «Историзм поэта складывался и в его особом влечении и повышенном интересе к прошлому России» (С.6), что «История для него — синоним культурыотсюда интерес к истории — признак культуры, следствие истинного просвещения. „Калмыки, говорил он, не имеют истории“ (Роман в письмах. 1829/30 гг.). Уважение к истории тесно связано в понимании Пушкина с уважением к предкам: „Неуважение к предкам есть первый признак дикости и безнравственности“ (Гости съезжались на дачу. 1831−32 гг.)» (С.8−9).

В 30-е годы XX века не утихает интерес к «Борису Годунову» как театральному произведению. Ведущей проблемой остается, наряду с историзмом, народность. В этой связи выделяются две работы: первая, Астахова И. Б. Драматические произведения Пушкина и народность (Свердловск, 1937), и вторая — Арденс H.H. Драматургия и театр Пушкина (М., 1939). Для последней характерно довольно широкий аспект изучения: с детства и до самой смерти Пушкин был погружен в атмосферу театральных зрелищ, нередко принимая в них участие. Лицей также сыграл свою роль в развитии интереса к театру как таковому. Главе (VI-ой) «Борис Годунов» — народная реалистическая трагедия" предшествуют весьма справедливые замечания относительно пути Пушкина к исторической драме. Выделим, среди прочих, лишь два: автор заключает: «Лишь изучив формирование творческих вкусов и интересов поэта, вступившего на путь драматургии, можно уяснить себе процесс возникновения и создания „Бориса Годунова“ и дальнейших его драматических опытов» (С. 22, гл. П) — вслед за Ф. Батюшковым, он констатирует: «По самой природе своей драма является активнейшим литературным средством политической и моральной пропаганды» (С. 51, гл. Ш). Арденс по-новому осмысляет проблематику трагедии, выделяя три ее стрежня: царь и трагедия его совести, Дмитрий самозванец и Марина, народ и его мнение, при этом особое рассмотрение имеет проблема «Шекспиризма» Пушкина (VII гл.), а также проблема сценичности «Бориса Годунова» (VIII гл.), интересным и объективным материалом остается «Драмы Пушкина на сцене при жизни поэта» (X гл.). В этой связи упомянем и такие работы, как «Проблема сцены в драмах Пушкина» (Владивосток, 1930) К. П. Архангельского, «Борис Годунов» А. С. Пушкина. Статьи и материалы к спектаклю «Борис Годунов» в Большом театре" (Воронеж, 1937), «Пушкин-драматург» А. Л. Бема («Русская школа за рубежом». Прага, 1937. № 3), «Западный драматический театр» (1937), «Пушкин и театр» (М., 1940) М. Д. Загорского, «Борис Годунов» М. Мусоргского" (1949) Н. В. Запорожец, «Пушкин в работе над историческими источниками» Г. П. Блока (М.Л., 1949), «Драматургия Пушкина» (Л., 1949) Б. П. Городецкого, «Трагедия Пушкина «Борис Годунов». Комментарии. (Л., 1969) его же, «Пушкин на сцене» (М., 1951) С. Дурылина, «О сценичности и театральной судьбе «Бориса Годунова» (Пушкин. Исследования и материалы, 1967. T.V.) А.Гозенпуда.

Трагедия Пушкина заняла достойное место среди методической литературы, обращенной к школьному курсу. В Опыте передового учителя в 50-е годы вышло в свет с практической стороны весьма полезное пособие. Но несмотря на оригинальную методическую разработку «Изучение трагедии А. С. Пушкина «Борис Годунов» — а именно так назван сей труд, выпущенном в учпедгизе, — носит яркую советско-идеологическую направленность, тем самым лишая произведение объективного рассмотрения и приписывание его автору определенных политических ярлыков. Так, К. П. Лахотский утверждал: «В трагедии отражены размышления дворянских революционеров над сложнейшими вопросами своего времени» (С.4). Среди основных задач изучения трагедии он предлагает учителю «раскрыть учащимся идейный смысл трагедии, показать, какое место отводит.

Пушкин народу в истории, как он понимает самую историю — столкновение не лиц, а социальных классов и групп. Надо показать, что содержание «Бориса Годунова» отражает интересы и мысли передовых (?) людей эпохи декабристов" (С.5). Автор уверен, что «раскрытие идейного содержания „Бориса Годунова“ <.> помогает коммунистическому воспитанию на уроках литературы» (С.5). Не задачи, которые ставило время перед литературой, привлекают своей непосредственностью, а небольшие фрагменты, патриотически представленные в работе. Отметим один из них. Методист-педагог, рассматривая образ самозванца, замечает, что Пушкин отнес героя к «чужой, враждебной, антирусской среде», соответственным образом это подчеркивая «лексикой и фразеологией: лира, лавр, латинская муза, парнасские цветы, корона предков, гимн и, наконец, латинский афоризм „Musa gloriam coronat, gloriaque musam“. Этот афоризм свидетельствует о том, что самозванец набрался некоторой схоластической учености» (С.31). Однако автор старался привить ученикам чувство любви к Родине, патриотизм, моральные и нравственные ценности.

В 1957 году Г. А. Гуковский, вслед за Ф. Батюшковым, вновь обращается к французской драматургии (в связи с «Борисом Годуновым») и античным традициям. Весьма серьезными и основательными трудами стали «На путях реализма и народности» (Днепропетровск, 1971) Н. Н. Булгакова, «Пушкин: Сравнительно-исторические исследования» (Л., 1972) М. П. Алексеева, «Борис Годунов» в русской критике 30-х гг." (Саратов, 1978), «Пушкин и его время» (JL, 1979) В. АДесницкого, «Комедия Гоголя «Ревизор» и трагедия Пушкина «Борис Годунов» (Кишинев, 1980) Л. В. Журавиной, «Борис Годунов» Пушкина. Основы драматической структуры (Известия АН СССР. Серия литература и язык, 1980. Т.39. № 3. С.205−218) Н. И. Балашова и ряд других, среди которых выделяется и книга Н. Ф. Филипповой «Народная драма А. С. Пушкина «Борис Годунов» (М., 1972), которую отличают профессиональный подход, наличие архивных документов и кропотливая работа над источниками пушкинской трагедии.

В последние десятилетия наметился качественно новый подход к рассмотрению «Бориса Годунова». В художественной классике наконец увидели те непреходящие истины, которые она во всей полноте своей отражала. «XIX векпоистине особое столетие, открывшее миру сокровища духовной культуры, многие из которых, увы, оказались невостребованными для современников», ибо «Творчество по самой природе, по своей духовной сути — глубоко религиозный акт. <.> Культура в своих высших проявлениях (литература и искусство, философия и богословская мысль) тесно связана с религиейдуховность же культуры, на наш взгляд, находится в прямой зависимости от степени религиозности» 55. Изучение творчества Пушкина и, в частности, «Бориса Годунова» явилось целым откровением в трудах В. С. Непомнящего. Им были выделены принципиально новые аспекты исследования, например, «рассмотреть законы, по которым у Пушкина развивается драматургическое действие». Ученый впервые говорит о пути поэта к жанру драмы как процессу духовно-мировоззренческому, отсюда философское осмысление проблематики произведения. Непомнящий углубляет мотив возмездия за кровь невинную, отмечая, что «состояние совести людей влияет на исторический процесс». С 1995 года начинает ежегодно выходить в свет сборник, под редакцией выше названного ученого, «Московский пушкинист». Среди огромного числа материалов, редких архивных документов, посвященных изучению наследия великого поэта, трагедия Пушкина нашла свое достойное место. Р. Ф. Редин в статье «.Отказавшись от ранней своей манеры.» (От «Вадима» к «Борису Годунову»)" (1995, I) постарался проследить, как в процессе работы над первой драматической пьесой «Вадим» меняется взгляд Пушкина на народный мятеж, немаловажное место занимает «площадь» как народ и взаимоотношения «героя» и «площади». В. А. Кожевников продолжает принятую эстафету, осмысляя со своей.

55 Игумен Иоанн (Экономцев). За союз Церкви и Культуры. / Русская литература XIX века и христианство. МГУ, 1997. С. б-7. стороны политические подводные течения ее: закон и власть. Автор последовательно обосновывает пушкинскую мораль: «Правда мира, воплощенная в Боге, выше Царя. И пророк — выше Царя!» 56, привлекая при этом в качестве примера образ Юродивого с его «пророческой ролью». Интересны новые биографические подробности, которые найдены в рукописи, хранящейся в частном собрании С. А. Зайцевой, представленной в статье «Пушкин глазами кн. АМ. Горчакова (Неизвестные воспоминания). Публикация, вступительная заметка и комментарии Е. Л. Уколовой и В.С.Уколова», проливающие свет на работу драматурга над своим произведением. Сцена «Ночь. Келья в Чудовом монастыре» впервые услышала свою оценку от некогда лицейского товарища Пушкина в Лямонове, недалеко от Михайловского, и как потом вспоминал уважаемый дипломат, автор учел замечания, которые тот сделал. В 1996 году на страницах своего журнала выступил сам редактор с большой и глубокой статьей «Феномен Пушкина и исторический жребий России. К проблеме целостной концепции русской культуры». «В отношении между трудом Карамзина и „Борисом Годуновым“ есть что-то от духовного отцовства, отдаленное подобие влияния преп. Сергия на замысел создания „Святой Троицы“ Рублева» 57, — ставит последнюю точку в разговорах о влиянии «Истории.» Карамзина на трагедию Пушкина Непомнящий. Еще одно из существенных замечаний касается уже духовного настроя поэта: «Борис Годунов» — единственная, пожалуй, в мировом театре трагедия, где процесс истории обозревается как бы сверху, извне ее хода (притом без всяких приемов поясняющего посредничества автора) — извне ис тории. Такой взгляд и в самом деле должен был принадлежать ортодоксально православному человеку — такому, как Пимен, — видящему историю в свете Божьего Промысла, или, как говорили на европейский лад, Провидения — как.

56 Кожевников В. А. О «прелестях кнута» и «подвиге честного человека». Пушкин и Карамзин. // «Московский пушкинист», 1995, I. С. 173.

57 Непомнящий B.C. Феномен Пушкина и исторический жребий России. К проблеме целостной концепции русской культуры. // Там же. С.22−23. нечто целое и целенаправленно е" 58. Еще одной уникальной по своему содержанию и практически не известной широкому кругу читателей стала публикация и комментирование ее М. Д. Филиным в том же номере: П. Бицилли «Пушкин и Николай I», объясняющий взаимоотношений царя и поэта. Так, Николай I, оставляя завещание наследнику престола, поразительно совпадающее с завещанием Бориса Годунова своему сыну Феодору, что свидетельствует о том, насколько император ценил слово поэта-современника, трагедия которого была по достоинству оценена высочайшей особой. Бицилли писал: «по своему составу и даже по плану Завещание Николая I почти всецело совпадает с последним монологом Бориса Годунова: советы, как предотвратить возможные смуты при вступлении на престол, как постепенно входить в обязанности правителя, наставления касательно общения с членами царской семьи, наконец, сентенции общеморального характера» 59. Невозможно не обратиться к примерам, который приводит в своей статье автор.

Ты с малых лет сидел со мною в Когда все приведено будет.

58 Там же.

59 Бицилли П. Пушкин и Николай I. // Там же. С. 315. Далее ссылки на этот источник приводится в тексте с указанием страницы. в Думе, Ты знаешь ход державного правленья;

Не изменяй теченья дел.

Привычка.

Душа держав, Я ныне должен был.

Восстановить опалы, казни можешь Их отменитьтебя благословят, Как твоего благословляли дядю, Когда престол он Грозного приял. Со временем и понемногу снова Затягивай державные бразды. Теперь ослабь, из рук не выпуская. Будь милостив, доступен к иноземцам. Со строгостью храни устав церковный. в порядок, вели призвать к себе совет и объяви, что ты непременно требуешь во всем существующего порядка дел, без малейшего отступления, и надеешься, что каждый усугубит усилия оправдать мою и твою доверенность. Сначала, входя в дела, спрашивай, как делалось до тебя, и не изменяй Ни в чем ни лиц, ни порядка дел. Дай себе год или два Сроку, хорошо ознакомься с делами и с людьмии тогда царствуй. Будь милостив и доступен ко всем несчастным. Соблюдай строго все, что нашей церковью предписывается. Ты молод,.

Христианство" Сборник произведений А. С. Пушкина с параллельными текстами из Священного Писания и комментарием И. Ю. Юрьевой (М., 1999), свидетельствующей о кропотливой работе автора, вновь при обращении к «Борису Годунову» (С. 122−140), выделяется молитва, как сквозной мотив в трагедии, и утверждение, что все якобы молятся, один Борис — нет.) И еще: прощение, которое испрашивает умирающий царь у подданных — есть акт молитвы, чтобы примириться с собственными врагами, дабы с чистой душой предстать на суд Творца. Положения Юрьевой углубляют чуть ранее появившуюся концепцию В. А. Котельникова, современного православного ученого, отмечающего «закрытость для Бориса путей к Богу» 64. В этом же номере любопытна статья В. Э. Рецептера «Высокая трагедия» («Русалка» и драматическая реформа Пушкина), отличающаяся не столь глубоким подходом к рассмотрению идейного содержания произведения, автор заострил внимание на том, что «в основу трагедии положена по существу сюжетная легенда» о причастности Бориса к убийству царевича Димитрия. Полностью разделяя таковую точку зрения, все же заметим, что как бы Пушкин ни хотел, но эта легенда не стала доминантой в его трагедии, ибо взгляд на Бориса как на убийцу, пусть даже косвенного, все же, если принимать во внимание духовно-исторический смысл (а без него нельзя постичь идейной стороны) трагедии не оправдывает себя даже отчасти.

С обстоятельным разбором трагедии «Борис Годунов» выступил в своей книге «Пушкинский путь в русской литературе» (М., 1993) Г. А. Лесскис. Он видит пушкинское произведение и «политическим и нравственно-религиозным». Не углубляясь во все достоинства исследования ученого, отметим лишь тезис, весьма и весьма противоречащий самой позиции драматурга. Автор исследования неожиданно шокирует: «И никто не заметил, что, помимо всего этого, в „Борисе Годунове“ Пушкин обнаружил порочный (?) круг русской истории, который и составлял единственную трагическую коллизию в истории Московии: и Котельников В. А. Православная аскетика и русская литература. / На пути к Оптиной. СПб., 1994. С. 148. самодержавие порождает Смуту, а Смута порождает самодержавие, и ничего другого быть не может» (С.235). Тезис абсурден лишь потому, что ни у Пушкина, ни в русской истории подобной идеи быть просто не могло. История нашего Отечества знает всего две смуты: первая XVII века, вторая 1917;го года, — и в обоих случаях шла довольно длительная, агитационная и провокационная работа над умами народа, и лишь когда массы вполне были готовы к измене национальной идеологии, к измене русской идеи — вот тогда гибли корни государственности. Более того, сам поэт в «Заметках по русской истории XVIII века» говорил о необходимости именно самодержавной формы правления в России, что и засвидетельствовал своей жизнью: «Словно зеркало русской стихии, / Отстояв назначенье свое, / Отразил он всю душу России! / И погиб, отражая ее.» 65. Целый ряд крупных ученых, и менее известных, вставали перед необходимостью, каждый в свое время, осмыслить политическую данность Пушкина. Выделим некоторые, значимые, работы — отечественных дореволюционных мыслителей, рассматривающих Пушкина как поэта-историка: «Исторические воззрения Пушкина» (Киев, 1911) В.С.Иконникова- «Пушкин. Его общественные взгляды и настроения» (Чернигов, 1918), «Пушкин, Лермонтов, Тютчев» («Иллюстрированная Россия». Париж, 1927. № 23) М. Л. Гофманадеятелей Церкви, выделяющих нравственные основы творчества Пушкина: «Пушкин как учитель жизни» (Париж, 1927) архимандрита Константина (Зайцева) — «Пушкин как православный христианин» (Владимирово, 1837) протоирея Иоанна Чернавина- «Пушкин как нравственная личность» («Литературная Россия», 1990. 9 февраля) Митрополита Антонияфилософов (в основном — эмигрантов), раскрывших в поэте символ имперской России: «Природа и закон в политических воззрениях Пушкина» («8Ьта», Париж, 1924. № 4) В. В. Вальденбурга, фон- «Пушкин как историческая личность» (Берлин, 1925) Н.А.Котляревского- «Державин-Пушкин-Тютчев и русская государственность» .

65 О Пушкине Н. М. Рубцова (1965). / Николай Рубцов: Вологодская трагедия. М., 1998. С. 320. создания русской национальной оперы и обеспечил условия для ее успешного решения"). Но отношение царя, равно как и Церкви к феномену театрального искусства было сложное. Автор статьи убежден, что Церковь отрицательно воспринимала театральное искусство, а Николай I счел непристойным играть на сцене роль царя. Автор также исследует сам термин «трагедия» этимологически и морфологически, устанавливая античные истоки феномена «трагедии». Шайтанов в своей публикации сравнил взгляды Пушкина и Чаадаева на русскую историю, вопрос о «всемирности». Начало этому спору послужил обмен произведениями: Пушкин послал Чаадаеву «Бориса Годунова», Чаадаев — Пушкину «Философические письма». Этот спор был о судьбе и предназначении России, «чем болела русская душа в своем историческом бытии». Чаадаев сожалел, что история России стоит вне всемирной истории, Пушкин, напротив, гордился самобытностью своего Отечества. Однако автор публикации выделяет схожесть взглядов одного и другого, которые проявились в отношении «польского вопроса». Пушкин даже выступил с более твердой позицией, нежели Чаадаев. Шайтанов убежден, что Пушкин был настроен «столь решительно, что его оппозиция в польском вопросе по сей день продолжает смущать либеральные умы тем, насколько пушкинский голос звучал согласно с официальной, имперской точкой зрения». В статье интересно прослеживается отношение поэта к изучению истории на основе «русского величия» и «русского бунтарства» .

В том же 1995 году вышла в свет серия очерков В. И. Махновой «Таинство деяний человеческих». Очерк первый «Народ и власть» («И всюду страсти роковые.») посвящен изучению трагедии Пушкина «Борис Годунов». Социально-психологическое исследование, рассматривающее особенности современной жизни «под углом зрения пушкинского «Бориса Годунова». Автора очерков волновали «внесоциальные, внеисторические корни, которые в любых условиях бытия формируют человека как личность». Махнова пришла к выводу, что «власть «Царя и придворных», реакция народа на правление на протяжении всей истории повторяется. Как царь, так и современный политический лидер, должны «стяжать в себе» нравственные начала. В этом отношении интересна публикация B.C.Непомнящего «Да ведают потомки Православных.» в «Русском Возрождении» (1999, I), где автор продолжает осмыслять актуальность пушкинской проблематики на современном этапе, выделяя исторические параллели. Так, автор пишет: «Как и большинство пророчеств, пушкинское пророчество не было услышано — даже когда сбылось. Не понимали его и мы. Хотя читали «Бориса Годунова», хотя знали о мученической гибели Царской семьи» (С.29), имея ввиду мученическую кончину последнего русского Императора. И далее: «Писание трагедии было процессом обрывания последних связей с либеральным, декабристским мировоззрением, возникшим в России в послепетровскую эпоху и имевшим западноевропейское происхождение» (С.ЗО). Тезис требует осмысления во всей его полноте, ибо, действительно, Пушкин в Михайловском перерождается в государственного человека, отметая все наносное в русской культуре и утверждая национально-историческое. «Своею трагедией Пушкин предсказал трагедию нашей жизни. Так, может быть, и финал «Бориса Годунова», пусть даже вымышленный, но взывающий к совести и вере тоже окажется пророческим и указующим для нас, кого пушкинский Пимен прозорливо назвал «потомками православных»? (С.39) — заключает свою публикацию автор. Вспоминаются слова И. Киреевского: «Трагедия Пушкина есть трагедия «истории»: главный предмет ее — не страсть, не характер, не лицо, а целое время, век. Она представляет картину известной эпохи. Но эта эпоха разлита в одном отношении — в отношении к последствиям цареубийства» .

Православную культуру с полным правом можно считать культурой совести, ибо она утверждает абсолютную ценность человеческой личности, приоритет ее богодарованных и неотъемлемых прав, основанных на вере во Христа Спасителя и следовании Его заповедям" 66. Исходя из этого, следует отметить, что долгое.

66 Игумен Иоанн (Экономцев). Цигир. соч. С. 7. время пушкиноведами, да и не только ими, оставались в пренебрежении труды, написанные деятелями Церкви, что естественно образовало некий вакуум при исследовании пушкинских творений, в науке существовал односторонний подход. Духовенство всегда боролось и борется за нравственность в обществе, внутреннюю чистоту Церкви, каждого Ее члена. Нередко произведения художественной отечественной словесности используются лицами духовного сана не только для просвещения, но и воспитания, которые заключают в себе некую жизненную мудрость, а церковном языке — целомудрие. Слово классиков с каждой эпохой приобретает священно-догматический характер. И Всероссийская Церковь и Русская Православная за границей сливаются в единый голос в укреплении духовно-исторических традиций современности. Характерно, что сегодня наметилась хорошая тенденция по сближению науки и Церкви, ученые стали задумываться над вопросами, всегда волнующими духовных писателей. Маститый пушкинист В. И. Кулешов в статье «Духовный путь Пушкина» 67 словно благословляет всех, прикасающихся к творчеству Пушкина, следовать тем принципам, которое выдвигает время — духовному осмыслению творческого пути, сам пересматривает «укоренившиеся представления об идейном развитии Пушкина, этапах его духовного становления, об общественных взглядах, особенно в конце жизни» (С.З). И все же взгляд на духовный мир Пушкина в работах современных ученых различен. Кулешов пишет, что «Яркой особенностью духовного развития Пушкина была его неудержимая стремительность. Он первым вступал (за вычетом вольтерианства) в начинающуюся фазу духовных общественных исканий, создавал самые громкие стихотворения-манифесты этого движения, но и быстро сжигал себя в этих исканиях, доходя до кризиса, чтобы снова, первым, открыть новую фазу поиска, вовлекая в него ближайших друзей. Он был общепризнанным глашатаем самых.

67 Кулешов В. И. Духовный путь Пушкина (К пересмотру концепций). // Российский литературоведческий журнал, 1996. № 8. С.3−12. современных идей. Но скоро наступал кризис, и он смело отказывался от прежних убеждений, о чем открыто заявлял в лирике или письмах к друзьям. Как правило, новая ступень выше прежней, не всегда понятной современникам" (С. 5). Однако сейчас наметилось и иное рассмотрение творческой биографии поэта, связанной с некоторой надуманностью его «кризисов», что является весьма и весьма актуальным и объективным. Так, В. Н. Аношкина акцентирует внимание на «постоянстве», совмещающемся с динамичностью натуры поэта- «своеобразии эволюционного пути его развития, включающего явные перемены и обновления, отнюдь не отметающие той устойчивости личности поэта, колоритно выраженной его индивидуальности, которая заявлена уже в полудетском стихотворении: Oui! tel que le Dieu me fit, / Je veux toujours paraitre» (Да! таким, каким сотворил меня Бог, я хочу всегда казаться")68. Автор последовательно опровергает устоявшиеся литературный штамп, выявляя его несостоятельность: «Творческий путь Пушкина и реализуется в неповторимых, таинственно индивидуальных сочетаниях постоянства эволюции и динамики душевных состояний» (С.9).

Среди огромного числа работ, выпущенных к юбилею Пушкина, выделим лишь некоторые, принадлежащие перу священников. Вслед за Митрополитом Анастасием, Митрополитом Антонием, Архиепископом Никандором, Архиепископом Нестором, Епископом Иоанном, архимандритом Константином, протоиереем Александром (Шмеманом), священником Борисом (Васильевым) сегодня Церковь волнует как биография поэта, так и идейно-эстетическое содержание его творчества. В 1997 году появляется книга священника Вячеслава Резникова «Размышления на пути к вере (О поэзии А.С.Пушкина)». Автор затрагивает удивительно сложные темы, которые самым прямым образом накладываются на проблему истинных духовных ценностей: это и отношение к «материально-чувственному», к проблеме социальности, «ужасу перед.

4,8 Аношкина В. Н. Периоды творческого развития А. С. Пушкина: проблемы эволюции, кризисов и постоянства". // Вестник Московского педагогического университета, V. Серия «Русская филология». М., 1999. С. 8. закрепощающей силой греха и смерти", «природе сил, которые действуют против воли и не дают утвердиться на ложном пути», «к умиротворению», «жажде чудесного», «ненависти к чудесному и теме зла в мире», «попытке человека покорить иррациональный мир», «попытке, идеального, гармонического взаимодействия человека с Высшим началом, которое определяет судьбы мира». Рассматривая выделенные темы на примере многих произведений Пушкина как поэтических, так и прозаических разных лет исследователь с новых позиций осмысливает духовный путь поэта. В «Борисе Годунове» решаются почти все вышеуказанные темы. Обратимся к одной из них: категории «чудесного». Отец Вячеслав в своем исследовании темы приходит к выводу, что «народом в «Борисе Годунове» руководит единственный принцип: жажда чудесного. Только чудесное мгновенно привлекает народ, а распад чудесного мгновенно его отталкивает (это касается фигуры самозванца — примеч. А.Ш.).

За новизной бежать смиренно.

Народ бессмысленный привык, так говорит Пушкин о народе в стихотворении «Герой» 69. Довольно значим вывод по данной теме, к которому приходит автор, подводя итоги исследования: «Чудесное, в свою очередь, может оказаться не подлинно чудесным, непостижимым, а лишь задачей, предполагающей простой ответ. В данном случае, в результате постижения пытливым духом, оно лишается своего достоинства, и дух, освободясь, продолжает движение» (С.230).

Духовный путь Пушкина, каким он видится сегодня с учетом наболевших социально-политических проблем, нашел свое отражение в недавно вышедшей брошюре священника Алексея Мороза «Нас тоже вызывают на дуэль» (СПб., 1999). Автор так понимает место творчества поэта в жизни современного человека: «Мы все измельчали. Мы привыкли лгать, и не возмущаться ложью. Ради сиюминутной выгоды жертвовать своими идеалами и убеждениями. Мы.

69 Вячеслав Резников, священник. Размышления на пути к вере (о поэзии А.С.Пушкина). М., 1997. С. 145. разлагаемся и гибнем. Пушкин нам показал иной путь. Он принял вызов современного ему общества, попытался выявить его заблуждения, обличить и показать путь к исправлению. За это его травили, за это, в конце концов, его и убили. Но он не изменил своим идеалам. И мы до сих пор помним его и любим как что-то очень хорошее, дорогое, всегда нам близкое" (С. 15). Действительно, чем дальше от нас жизнь поэта, тем сильнее каждое поколение пытается приблизиться к нему, проникнуться его живительным словом, очиститься им, и конечно, тем отчетливее вырисовывается его подвиг. Отец Алексей справедливо в своем труде отдает должное место влиянию и окружению Михайловского. Он пишет: «Непосредственно наблюдая тесную нравственную связь народа с монастырем, читая Карамзина и древние летописи, Пушкин начинает осознавать, то великое духовное влияние, которое оказывала Церковь на русский народ. Здесь слагается величайшая драма „Борис Годунов“, возникает „смиренный и величавый“ образ Пимена, которого не могут затмить другие действующие лица драмы. <.> Огненный образ „Пророка“ также рождается в Святогорском монастыре. Иноческое горение видно также в подвигах „Родрига“ во время пребывания в уединении в пустыне и в сосредоточенном в себе „молчаливом и простом“ „Рыцаре бедном“. Углубленно и внимательно читает в это время Александр Сергеевич Евангелие, жития святых. Благая Весть глубоко входит в его душу» (С.9). Как бы продолжая отчасти эту тему, А. Л. Казин в своей уникальной по постановке проблем и охвату материала (от древности, русской идеи через ял.

Пушкина к славянофилам) книге рассматривает творчество поэта сквозь «образ России в духовном кругозоре» его музы. Автор выделяет в поэзии Пушкина три периода, «Бориса Годунова» он относит ко второму — эпохи покаяния, где покаяние свойственно и героям, создающимся в это время. Как считает Казин, «общее Православное покаяние приносит за всю Русь Пимен» — «Так вместе со.

70 Казин А. Л. А. С. Пушкин (1799−1837). / Казин А. А. Последнее царство. Русская Православная цивилизация. СПб., 1998. своими героями углублялось творческое сознание Пушкина, восходя в полноту возраста Христова. .речь идет здесь об объективном идеальном горизонте его поэзии, об ее опорных духовных ценностях, а вовсе не о личной пушкинской судьбе. Среди этих ценностей свобода оставалась, честь оставалась, любовь к отеческим гробам и родному пепелищу оставалась, — но они пресуществлялись из языческих в Православные, засияли в Божьем луче, как сказал бы И.А.Ильин" (С.49−50). Но, пожалуй, так глубоко и проникновенно религиозное осмысление путей развития отечественной литературы от книжников XVII столетия до современного XX выразилось в многотомных трудах преподавателя Московской Духовной академии М. М. Дунаева. «Православие и русская литература» (М., 1996 и последующие годы) — под таким названием вышли пять томов его сочинений. Обоснованно и убедительно Дунаев выдвигает религиозный подход в изучении отечественных художественных текстов, ибо «Русские писатели смотрели на жизненные события, характеры и стремления людей, озаряя их светом евангельской истины, мыслили в категориях Православия» (С.4). Одно из центральных мест в изучении творчества Пушкина принадлежит в работе «Борису Годунову». «Объяснить появление трагедии иначе, чем воздействием Божией воли, Промысла, — невозможно. Двадцатипятилетний молодой человек, со своим весьма ограниченным духовным опытом, такого собственными усилиями создать не смог бы» (С.239), — убежден ученый. Накладывая на трагедию богословскую и святоотеческую мудрость Дунаев только убеждает в оном. В основе исследования лежит уже известная мысль: «пролитая кровь определяющим образом воздействует на ход истории целого народа, всей страны, а не просто на судьбу отдельного человека, будь он даже царем» (С.245). И рассматривает историю как «процесс отпавшего от Бога человека (в его всечеловеческом единстве) к новому соединению с Творцом через череду повторных отступлений, ошибок, падений, совершенных в силу поврежденности натуры грехопадением, и восстаний, побуждаемых стремлением ко спасению, конкретных обстоятельствах воплотившихся» (С.245). Вместе с тем, на наш взгляд, видится не совсем достаточной мысль о том, что все зависит от покаяния Бориса. В очередной раз литературоведы стремятся выгородить преступление и вину народа, а ведь именно он, народ, и должен во всей полноте своей осознать свою греховность в прельщении лукавством и покаяться пред Богом. История повторяется, и с высоты пройденных вех сегодня как никогда проявилась эта мистическая деталь русской судьбы — «Не прикасайтесь Помазанным Моим». С другой стороны, — разве Борис не кается, разве он не готов за все один ответить перед Богом, он всех прощает и испрашивает себе прощения. Все это позволяет в очередной раз задуматься над «психологией» смуты, так мастерски изображенной Пушкиным: кто все-таки виновен в страшном лихолетье? Вопрос, как видится, открыт.

Лишенной какого-либо духовного смысла при разборе трагедии «Борис Годунов», но обращенной к чисто теоретическим вопросам ее (прояснение композиционно-стилистического склада произведения как точное соответствие его смыслового строя, выражающего принципы художественного историзма, т. е. поэтико-семантической структуры пьесы) стала довольно любопытная книга И. Я. Ронен. Она представляет собой монографическое исследование.

Научно-теоретический и методический журнал «Русская словесность» в канун юбилея (1999) поэта опубликовал ряд интересных статей, освещающих проблематику пушкинского творчества: «Пушкин в современном общественном сознании» П. А. Николаева (№ 3) — «Один стих „мирской власти“ Пушкина» В. Д. Сквозникова (№ 3) — «Красота в романтической лирике Пушкина» В. Н. Касаткиной (№ 4) — «Пушкин как всемирный гений» В. А. Недзвецкого (№ 6) — «Творчество Пушкина и социокулыурные нормы его времени» С. И. Кормилова (№ 6)71- «К тихим семейственным радостям.». Роман и идиллия в художественных.

71 Однако многие тезисы данной публикации вызывают большие сомнения. Отметим один из них: ученый приводя куски фраз из писем П. А. Чаадаеву (19 декабря 1836) и ПА. Вяземскому (3 августа 1831) относительно духовенства, утверждает, что оно не вызывало особого интереса у Пушкина и что не стоит преувеличивать его религиозности, исканиях Пушкина и Толстого" Н. Л. Вершининой (№ 6). Проблема традиций Пушкина в последующей литературе сегодня очень актуальна. Так, в Вестнике РГНФ (1999, № 1), посвященном освоению наследия поэта, поднята тема-мотив «дитя» в «Борисе Годунове» Пушкина и «Братьях Карамазовых» Достоевского в статье Е. Г. Местергази, рассмотренной нами выше. Возникает еще одна проблема Пушкин и славянофилы, которая продолжает осмысляться Э. В. Захаровым в статье «Ю. Ф. Самарин о А.С.Пушкине» (сб. А.С.ПУШКИН. Проблемы творчества и эстетической жизни наследия. М., 1999. С. 199−206). Действительно, как считает молодой исследователь, «Людей часто разделяет время, но их сближает служение общему делув данном случае — служение своему народу. Оба писателя считали данный критерий главным в оценке своего творческого наследия» (С. 199). Систематизируя все основные суждения литераторов 1840-х годов о творчестве поэта, автор показывает, что «славянофилы обращались к творчеству Пушкина в поисках основ собственных суждений» (С.200), и что характерно относительно Самарина — этого видного яркого идеолога славянофильского направления — на примере совсем малых, на сегодняшний день известных, высказываний его о Пушкине «раскрываются особенности отношения человека той эпохи, которая была подготовляема самим поэтом» (С.207).

Среди последних публикаций следует выделить еще одну, также свидетельствующую о литературном общении и формировании под обаянием любимого детища Пушкина определенных взглядов на отечественную историю. Речь идет «Об одной рецензии „Литературной Газеты“ А. С. Пушкина и А.А.Дельвига» (О трагдеии «Василий Шуйский» Н.В.Станкевича)" как ранее преувеличивали его атеизм. Односторонность взгляда говорит сама за себя. Приводя в пример те же самые произведения, можно вполне доказать обратное. Ко всему прочему, думается, не следует забывать публицистические тексты Пушкина (записку «О народном воспитании», «Заметки по русской истории XVIII века»), в которых он исповедует свои убеждения и предлагает реформы, необходимые для ее дальнейшего процветания. Подобные куски из писем, которыми апеллирует автор столь же столь же надуманы, как и желания поэта якобы покинуть Родину в 20-е годы.

Д.Г.Терентьевой72. Автор проникновенно рассказала об одном удивительном случае, сыгравшем значимую роль в литературной судьбе молодого начинающего поэта — Н. В. Станкевича. Его «Василий Шуйский» (1830), написанный в шестнадцатилетнем возрасте, был сразу отмечен тем, кто не так давно трудился над созданием этого образа в «Борисе Годунове». Однако Д. Г. Терентьева относит авторство рецензии другу Пушкина — барону Дельвигу, который в рецензии отразил многие исторические мысли своего лицейского друга.

Юбилейный год подарил немало научных изданий, посвященных творчеству поэта. И маститые ученые, и молодые исследователи активизировали внимание на проникновении в мир пушкинского слова. Прославленная михайловская трагедия стала предметом изучения и участников научного сборника «Пушкин и русская драматургия» (МГУ, 2000). В. Е. Хализев, Ульрике Екуч, Ю. Б. Орлицкий, Д. П. Ивинкий, И. В. Мотеюнайте73 и другие выделили новые проблемы исследования «Бориса Годунова», однако, за рамками представленных исследований вновь остались вопросы, связанные с православным содержанием произведения.

72 Теренгьева Д. Г. Об одной рецензии «Литературной Газеты» А. С. Пушкина и А. А. Дельвига (О трагедии «Василий Шуйский» Н.В.Станкевича). / А.С.ПУШКИН. Проблемы творчества и эстетической жизни наследия. М., 1999. С.140−148.

73 Хализев В. Е. «Борис Годунов» А. С. Пушкина: веяния итальянского Ренессанса и отечественная традицияУльрике Екуч «Жанр и историческая концепция в драме Пушкина «Борис Годунов» — Орлицкий Ю. Б. «Стих и проза в трагедии «Борис Годунов» — Ивинский Д. П. Адам Мицкевич и «Борис Годунов» — Мотеюнайте И. В. Образ юродивого в исторических драмах (А.С.Пушкин и А.Н.Островский).

ГЛАВА ВТОРАЯ.

НА ПОДСТУПАХ К «БОРИСУ ГОДУНОВУ» .

Душа в заветной лире." .

А.С.Пушкин.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Трагедия А. С. Пушкина «Борис Годунов» — закономерный этан творчества поэта. Увлечение республиканскими идеалами юности и прикосновение к доктринам масонства уступили место осмысленному поиску предназначения России в мире и для мира. Национально-исторические воззрения поэта и раньше проявлялись в творчестве, однако, в Михайловском он возрастает до поэта-государственника в самом широком смысле этого слова. «Борис Годунов» — это не что иное, как поэзия жизни, ибо история повторяется, меняются лишь имена. Вынося в название трагедии имя главного героя, Пушкин заострил неразрешимую проблему: допушкинский период не признавал в нем государя высокой духовной жизни, он мыслился преступником, покусившимся на трон. Не таков в трагедии пушкинский Борис. Конечно, Погодин не без оснований упрекал поэта в том, что последний изобразил паря убийцей. Упрекал, зная позицию Пушкина-гражданина, но не Пушкина-драматурга, Пушкина-мыслителя. В тексте произведения нет прямого обвинения Бориса в причастности к улическому злодеянию. Воспроизводя целую галерею царственных особ — «мог ущих Иоаннов», Грозного, Феодора, Бориса, гюэт осмысливает институт царской власти и образ самодержца в идеале. Почти все фигуры представленных царей даже у Карамзина воспринимаются не весьма положительно: царствование Грозного делят на два периода, второй — окрещен «техническим», его сын, Феодор, особенно более поздними историками, прозван слабовольным, Борису пришлось расплачиваться за все преступленья века — ему в вину поставили убийство царевича.

Пушкин не бросает вызова исторической науке, но и слепо не следует за ней. Пушкинский Грозный суров, жесток, его окружали «кромешники», но его державный дух аскетичен: он царь-игумен, он жаждет духовного спасенья, его спасающая душу воля простирается и на приближенных, которые «смиренными являлись чернецами». Сподвижник Грозного — Пимен уразумел мирскую суету, познав блаженство в Богообщенин. Аскетичен царьаскетична держава. Его сын при жизни свят, и поэт подчеркнул, как в час кончины Феодор беседовал с Ангелом. Царица Ирина после смерти мужа удалилась в обитель — клобук постоянно оказывался на царственной главе. Борис успевает отойти в инобытие схимником. Он «презрел ропот знатной черни», но не в состоянии понять духа измены, которая уже поразила сознание его народа. Именно ужас подрывает его волю: он «всех убийца тайный» — так «беснуясь» проклинал своего царя народ. Гибель царского дома стала бесчестьем для Руси. Дети Бориса предстают в трагедии словно земными ангелами, потому и смерть их чиста. Да и сам державный отец в высшей степени отец-государь, царь-батюшка, до последнего вздоха отстаивает целостность государства, однако, мудрость его бессильна справиться со смутой, ибо рассоборование народа через боярско-княжеское «искусное волненье» произошло на вссх уровнях бытия: идеологическом («Боярин правду молвил», «вязать Борисова щенка»), социально-экономическом («нет, милости не чувствует народ»), политическом («везде без выстрела ему послушные сдавались города» — т. е. самозванцу, «Доверенность младого венценосца предательством ужасным заплатить.» — измена военачальника Басманова и войска). Рассоборование — «анатомия измены» — творилось приближенными царя.

Постепенно придя к осознанию причин и доминант русского бунта, «бессмысленного и беспощадного», Пушкин и после «Бориса Годунова» будет осмысливать проблемы своего века: власть и народ, власть и Православие, легитимность власти, образ русского домостроительства и русский характер. Однако исследуя истоки народных волнений, персону самозванца — Емельяна Пугачева (шесть самозванцев, как отмечает Пушкин в Истории пугачевского бунта, выдавали себя за Петра III), или разбойника-казака — Стеньки Разина, проявление народного характера в период внутригосударственных волнений (отношение к вере и верности), поэт придет к весьма оптимистическим наблюдениям. Он гордится историей своих предков. Природа мятежей — духовная немощь, время мятежей — период временный, в котором непременно проявляется образ «стояния» (за землю русскую). Пройдя через горнило испытаний, нередко падая под гнетом испытаний, народ не теряет творческой силы возрождения, рождающей покаяние. «Прости, народ православный» — взывает пушкинский самозванец. Поэт заставляет своего персонажа понять степень падения на мистическом уровне.

Наметившиеся в южный период творчества у Пушкина черты педагога и нравоучителя постоянно усиливаются. В прозе, поэзии, публицистике мораль становится доминантой воплощенных идей. «Гордится славою своих предков не только можно, но и должноне уважать оной есть постыдное малодушие» (Отрывки из писем, мысли и замечания). На материале своих творений, поэт прививает любовь к отечеству, заставляет задуматься читателей о судьбе отечества в историческом, космическом значении.

Рано возникшее уважение к вере и Православной Церкви (1822) перейдет в глубокое почитание. «Долго Россия оставалась чуждою Европе. Приняв свет христианства от Византии, она не участвовала ни в политических переворотах, ни в умственной деятельности римско-кафолического мира. <-.> России определено было высокое предназначение.» («О ничтожестве литературы русской»). В 30-е годы Пушкин увлекается Собранием сочинений Георгия Кониского. архиепископа Белорусского. В 1836 году в «Современнике» (Т. I), поэг-издатель публикует о нем небольшую биографическую справку и помещает «несколько из его мыслей», созвучные духовному настроению самого Пушкина, и на разных этапах творчества отразившие искания его, главные из которых — убеждение в ничтожности мирских сует и в утверждении бессмертия. «Нет! весь я не умру.» -предсказывает поэт. В материале об архиегшскопс встречается такое из его положений: «Душа бессмертная, от бренного тела, как птица из растерзанной сети, весело излетевши, воспаряет в рай богонасажденный, где вечно цветет древо жизни, где жилище самому Христу и избранным Его». Сам Пушкин мечтает (1829 год) скрыться в «заоблачную келью», в «соседство Бога». Был ли такой монастырь на Казбеке, знал ли о нем Пушкин? — или он мечтает о своем райском селенье? -Скорее всего, последнее. Свое выстраданное восприятие мира, запечатленное в художественном творчестве, подтверждается публицистикой: рождение художественного образа (дома, семьи, любви, истории.) предшествует формированию национально-¦исторической и религиозно-философской мысли.

В михайловском шедевре 11ушкина. — «Борисе Годунове» — сконцентрировались основные проблемы всего последующего творчества, главная из которых — Дом Отечество. Отечественные традиции, отечественная нравственность, или русский домострой, впервые воплотившись в трагедии, станут базовым предметом наследия в целом.

По Пушкину. «Слова поэта уже суть его дела.» «Борис Годунов» -определенный этан в художественном осмыслении русской идеологии. Это творческая лепта драматурга в созидание национально-исторических идеалов России. Историософские взгляды поэта, выразившиеся в его «любимом детище», заставляют задуматься над сущностью самодержавной власти и русского характера. «Борис Годунов» Пушкина как духовное откровение русской жизни есть, говоря словами С. П. Шевырева, «миру сказанное слово, внесенное в скрижали Неба» .