Заключительный этап эпохи бронзы на Среднем Енисее

Актуальность, новизна работы, цели и задачи исследования.

Эпоха поздней бронзы — особый этап в историческом развитии населения евразийской степной зоны. Это период перехода от повозки, движимой волами или лошадьми к верховой езде, что способствовало широкому освоению открытых степных пространств. Возросшая подвижность населения, начало становления кочевого способа ведения хозяйства привели к возникновению целого ряда новых культурно-исторических образований. Немаловажная роль в этих процессах традиционно отводится памятникам Хакасско-Минусинской котловины, как одного из ведущих металлургических и культурных центров Саяно-Алтая.

Основные точки зрения по вопросам происхождения, хронологии и групповой принадлежности комплексов эпохи поздней бронзы Хакасско-Минусинской котловины сформировались в 60-е — 70-е годы XX столетия. Главной целью этих развернутых комплексных исследований было выделение и характеристика двух больших совокупностей памятников: лугавской (бейской, каменноложской) и собственно карасукской (Членова, 1961, 1963, 1972; Хлобыстина, 1962, 1963, 1970аНовгородова 1962, 1970; Грязнов, 1965, Грязнов, Максименков, Пяткин, 1968; Максименков, 1975). Проблемам относительной хронологии памятников внутри отдельно взятых групп уделялось значительно меньшее внимание. Большинство авторов ограничились разработкой типологий бронзовых ножей и их датировкой. Другие аспекты культуры (погребальные конструкции, элементы обряда, массовые категории бронзовых предметов и керамика) для этих целей практически не привлекались. Итоги этой многолетней дискуссии подвела Э. Б. Вадецкая в сводной работе посвященной археологическим памятникам Среднего Енисея. Ею был приведен анализ основных точек зрения, дана сводная характеристика каждой из групп комплексов и определены основные критерии их выделения (Вадецкая, 1986).

В настоящий момент назрела насущная необходимость перейти от суммарного изучения каждой из выделенных групп к их детальному анализу. Для этого необходимо уточнить локализацию памятников, выявить внутреннюю хронологию и основные тенденции их развития. Применительно к комплексам карасукского типа такая работа уже отчасти проделана А. В. Поляковым. Лугавские памятники до сих пор не становились предметом самостоятельного исследования.

Целью данной работы является изучение и реконструкция исторических процессов, протекавших в эпоху поздней бронзы на территории Хакасско-Минусинской котловины.

Для этого необходимо определить характер связей памятников карасукского и лугавского типов с местными культурами предшествующего и последующего времени, а также синхронными комплексами сопредельных территорий. С этой целью привлекаются сравнительные материалы андроновской, тагарской культур Южной Сибири и отдельные комплексы Северного Китая, Монголии, Тувы, Западной Сибири и Казахстана.

Исходя из целей работы, были определены следующие задачи исследования:

— определение общего хронологического соотношения карасукских и лугавских комплексов;

— выделение локальных групп лугавских памятников и построение их относительной хронологии;

— решение основных вопросов происхождения комплексов эпохи поздней бронзы;

— разграничение памятников эпохи поздней бронзы и раннего железного века;

— разработка общей периодизации памятников эпохи поздней бронзы Среднего Енисея.

Источники.

Суммарная информационная база раскопанных на сегодняшний день археологических комплексов эпохи поздней бронзы Хакасско-Минусинской котловины достаточно велика и состоит из почти двух сотен могильников, отдельных курганов и погребений. Поселенческие материалы представлены в значительно меньшей степени. Раскопки производились на восьми поселениях, но только в одном случае это были масштабные работы (поселение Торгажак, свыше 1300 кв. м.), давшие разнообразный и выразительный материал (Савинов, 1996). В других местах исследование велось малыми площадями. Полученные материалы, за исключением Лугавской стоянки, до сих пор не обработаны и не опубликованы. Далеко не все комплексы оказались должным образом задокументированы и доступны, даже в виде отчетов.

Из общего числа погребений эпохи поздней бронзы (свыше 3000) к лугавскому типу относится не более 600 захоронений. Точное их количество подсчитать невозможно, так как довольно часто погребения разрушены поздними курганами. Их материалы представлены единичными находками фрагментов посуды и отдельными бронзовыми изделиями. Около трети из общего количества лугавских захоронений раскапывалось при непосредственном участии автора данного исследования или по его Открытому листу, в том числе крупнейший из известных на сегодняшний день могильников — Белое Озеро I (109 погребений). Материалы других комплексов, за редкими исключениями, также учтены и используются в работе. Данные по ним получены из архивов МАЭ, ИА и ИИМК РАН. Зарисовка вещевого материала проводилась в Лаборатории камеральной обработки ИИМК РАН, Государственном Эрмитаже, Минусинском и Абаканском краеведческих музеях. Пользуясь случаем, хотелось бы выразить благодарность авторам, предоставившим свои не опубликованные материалы для проведения данного исследования: Н. А. Боковенко, Э. Б. Вадецкой, Н. Ю Кузьмину, Н. В. Леонтьеву, П. Г. Павлову, Е. Д. Паульсу, М. Л. Подольскому, А. И. Поселянину, Д. Г. Савинову, М. Н. Пшеницыной.

Методика исследования.

В процессе работы нами, в меру возможности, используются традиционные методики, широко распространённые в археологических исследованиях:

1. Картографирование памятников.

2. Метод сравнительного анализа.

3. Типологический метод.

4. Метод горизонтальной стратиграфии.

5. Радиоуглеродный метод.

Необходимо отметить, что применение некоторых из перечисленных методов сопряжено с целым рядом объективных трудностей вытекающих из специфики лугавских материалов. В отличие от карасукских могильников, насчитывающих в своем составе от 70 до нескольких сотен погребений, лугавские комплексы обычно состоят из 310 курганов. Памятники с числом оград от 15 до 30 уже являются редчайшим исключением. Имеется также множество отдельных курганов разбросанных по степи. Применение в этих условиях методов горизонтальной стратиграфии, для определения последовательности строительства курганов, тенденций развития погребального обряда и инвентаря в пределах отдельно взятого памятника оказывается малопродуктивным. Единственным и уникальным комплексом, где отчетливо выделяются группы разновременных погребений и прослеживаются тенденции их развития, является лугавский могильник Белое Озеро I, в составе которого насчитывается 80 отдельных сооружений, содержавших 109 погребений.

Применение типологического и статистического методов в отношении погребальных конструкций, элементов погребального обряда и массовых категорий инвентаря также наталкивается на определенные трудности. В частности, около 80−90% лугавских оград являются стандартными для этой эпохи прямоугольными сооружениями, сделанными из врытых на ребро плит или выложенных из глыб рваного камня, а могилы представлены грунтовыми ямами или ящиками. Подсчеты их количественного соотношения мало перспективны и отражают не объективную картину сходства и различия отдельных групп памятников, а их географическое положение и степень изученности региона. Даже в пределах одного микрорайона соотношение наиболее распространенных типов оград и конструкций могил могут сильно варьировать в зависимости от наличия источников различных строительных материалов. В памятниках, расположенных вблизи выходов песчаника, всегда будут присутствовать сооружения из врытых плит и каменные ящики, а в соседнем синхронном могильнике, стоящем у подножия скального выхода, будут преобладать ограды из глыб рваного камня и грунтовые ямы. Показательными с точки зрения хронологии и культурной принадлежности оказываются ограды и могилы наиболее редких типов, представленные единичными экземплярами.

Сходная ситуация наблюдается в отношении массового керамического материала и бронзовых изделий. Большинство лугавских орнаментальных мотивов и декоративных приемов оформления посуды являются стандартными. Они формируются на начальной стадии сложения этого круга памятников и, практически в неизменном виде, доживают до конца эпохи поздней бронзы. Украшение из рядов оттисков штампа постоянно присутствует на лугавской посуде, варьирует только их количество, группировка, форма и наклон орнаментира. Однако эти показатели определялись индивидуальным творчеством конкретного мастера и не несли хронологической нагрузки. Столь же распространен в лугав-ское время обычай оформления шейки сосудов горизонтальными прочерченными линиями и украшения венчика рядом насечек, вертикальных или имеющих уклон в одну сторону. Хронологически значимые приемы орнаментации венчика представлены только у 1015% лугавских сосудов. Не показательными оказываются и наиболее массовые категории бронзового инвентаря (височные кольца, пронизки, обоймы). Изделия, демонстрирующие определенные тенденции развития во времени обычно представлены единичными экземплярами. В силу своей малочисленности эти бронзовые предметы, формы оград, конструкции могил, орнаментальные композиции мало пригодны для создания разветвленных типологий и не подходят для статистической обработки. Их можно рассматривать только как своеобразные хронологические маркеры. Все это вынуждает нас использовать в работе преимущественно качественные показатели (факт наличия/отсутствия признака или типа) без конкретизации их количественного соотношения и ограничиваться текстовым описанием с минимальным количеством цифровых данных. 7.

Заключение

.

Результаты проведённого исследования в целом подтверждают разработанную М. П. Грязновым периодизацию, предусматривающую последовательное существование в эпоху поздней бронзы на территории Хакасско-Минусинской котловины двух самобытных групп памятников: карасукской и лугавской (каменноложской по М.П. Грязнову). Каждая из них имела свои неповторимые особенности, выразившиеся в конструкциях погребальных сооружений, обряде и инвентаре. В эталонном варианте разница между группами оказывается очень существенной и затрагивает практически все сферы жизнедеятельности. В тоже время удается выделить промежуточный пласт памятников, сочетающих в себе как карасукские, так и лугавские особенности. Эти комплексы наглядно демонстрируют наличие между двумя группами населения определенной преемственности, а по антропологическим данным и генетического родства. Особенно наглядно карасукское наследие в ранних лугавских памятниках проявляется в сфере погребального обряда и геометрических элементах орнаментации посуды. В свою очередь лугавские комплексы оказываются настолько тесно связаны с памятниками баиновского типа, что между ними невозможно провести четкую разграничительную линию. Преемственность здесь прослеживается по всем линиям сопоставления, исключая отдельные категории редких бронзовых изделий.

Под комплексами баиновского типа мы понимаем ограниченный круг памятников аналогичных эталонному могильнику Баинов Улус. Включение их в состав тагарской культуры скифского времени представляется ошибкой, порожденной не вполне корректными критериями отбора и недостатком информации. Детальный анализ материалов баиновского этапа тагарской культуры, выделенного М. П. Грязновым, показывает наличие в его составе двух самостоятельных групп памятников. Одна из них, включающая могильник Баинов Улус, непосредственно связана с лугавскими комплексами эпохи поздней бронзы, вторая имеет многочисленные соответствия в памятниках подгорновского этапа тагарской культуры раннего железного века. Сопоставление могильника Баинов Улус и сходных с ним комплексов с ранними памятниками подгорновского этапа тагарской культуры показывает отсутствие между ними преемственности и позволяет поставить вопрос о внешнем источнике формирования культуры скифского времени Хакасско-Минусинской котловины.

Столь же отчетливая граница отделяет карасукские комплексы от минусинского варианта андроновской культуры. Памятники заключенные внутри этого интервала, карасукские, лугавские и баиновские (в узком понимании этого термина), напротив, оказываются тесно связаны между собой, что позволяет рассматривать их в едином блоке. Два последовательных этапа существования комплексов карасукского типа уже выделены А. В. Поляковым. Мы предлагаем дополнить его нумерацию еще двумя этапами и рассматривать их как единую совокупность памятников эпохи поздней бронзы (ЭПБ) Хакасско-Минусинской котловины, тем самым, обособив их от комплексов предшествующего (андроновская культура) и последующего (татарская культура) времени. Таким образом, памятники эпохи поздней бронзы подразделяются на четыре последовательных этапа:

I. Карасукский.

II. Карасук-лугавский.

III. Лугавский.

IV. Баиновский.

В каждом из них уже сегодня удается выделить по два-три хронологических горизонта, имеющих буквенное обозначение и отражающих основные тенденции развития памятников внутри этапов. По мере накопления материалов количество хронологических горизонтов может быть увеличено без изменения общей системы нумерации. Очевидно, что не все исследователи согласятся с предложенными наименованиями этапов. В частности, памятники II этапа разные авторы называют батеневскими, позднекарасукскими или анашенскими, а комплексы III этапа лугавскими, каменноложскими или бейскими, вкладывая в эти определения свое понимание исторической ситуации. Цифровое их обозначение позволяет вывести вопросы этнической и культурной атрибуции конкретных памятников за рамки данной временной последовательности.

Предметом отдельной дискуссии также могут быть вопросы принадлежности всех перечисленных этапов к единой карасукской культуре, двум или же трем-четырем самостоятельным археологическим культурам. Эта проблема не имеет, в данный момент, однозначного решения, которое устроило бы всех. С одной стороны, между памятниками смежных этапов прослеживается элементы преемственности и определенная степень генетического родства, что теоретически позволяет рассматривать их как единую культуру, прошедшую в своем развитии несколько стадий. С другой стороны, каждый этап отличается неповторимым набором особенностей, имеет свой вектор трансформации, зачастую не совпадающий с линией развития других памятников. К примеру, комплексы I этапа по своему происхождению оказываются связаны с группами андроновского населения Западной Сибири и Казахстана. На протяжении всего этого периода западное направление культурных связей было определяющим. Для комплексов П и III этапов ведущей являлась уже юго-восточная линия связей с регионом Центральной Азии. Ее возникновение сопряжено с проникновением нового населения, по-видимому, также андроновского в своей основе, но попавшего в Южную Сибирь через территорию Монголии и Тувы. На протяжении всего II этапа две этнические группы, карасукская и центрально-азиатская, существовали параллельно в тесном контакте друг с другом и только к началу П1 этапа произошло их окончательное слияние. Внешнему воздействию, исходную точку которого еще только предстоит выяснить, подверглись и комплексы IV этапа. На П и III этапах ЭПБ Хакасско-Минусинской котловины происходит массовое освоение верхового коня и сопряженные с этим изменения структуры хозяйства и быта населения. Резко возрастает его подвижность и военнизированность общества. Насколько оправданным в данном случае будет объединение в рамках одной культуры памятников оставленных разными этническими группами, имеющими свои истоки, традиционные направления связей и хозяйственный тип? Эта тема требует глубокой теоретической проработки и выходит за рамки нашего исследования.

Проделанная работа также позволяет поставить вопрос о значительно большей, чем это представлялось ранее, роли населения андроновской культурно-исторической общности в истории Южной Сибири. До сих пор считалось, что ее представительство на Енисее исчерпывается памятниками федоровского типа. По мнению ряда авторов, это население в дальнейшем могло принимать ограниченное участие в формировании карасукской и тагарской культур, как один из возможных компонентов. Изучение происхождения памятников I этапа ЭПБ дает основания полагать наличие второй андроновской группы переселенцев с территории Казахстана и Верхней Оби, сохранивших преимущественно алакуль-ские традиции и ставших основой карасукской культуры Южной Сибири. На II этапе ЭПБ в Хакасско-Минусинскую котловину проникает третья группа андроновского населения, вероятно связанная своим происхождением с комплексами саргары-алексеевского типа Казахстана, но попавшая на Средний Енисей через территорию Монголии и Тувы. Именно она сыграла ведущую роль в формировании памятников лугавского типа. Наконец, в тагарской культуре явственно ощущается присутствие еще одного андроновского компонента, непосредственно не связанного с тремя предыдущими. Таким образом, в эпоху бронзы и начала раннего железного века на территории Южной Сибири отмечается, по крайне мере, четыре волны андроновской экспансии. Каждая из этих групп населения проникала в Хакасско-Минусинскую котловину в разное время и по разным направлениям, каждая из них обладала своим специфическим набором особенностей погребального обряда и инвентаря. Единственное, что их объединяет — это общие андроновские корни.

Сегодня мы уже достаточно точно можем определить места первичной локализации памятников, принадлежащих мигрантам. Именно в этих районах необходимо провести целенаправленный поиск поселений и могильников переселенцев первого поколения. Их исследование позволит уточнить начальные особенности культуры мигрантов, исходную точку и маршрут их продвижения.