Тюрко-монгольские элементы в турецком и тюркских языках Южной Сибири

Актуальность темы

исследования. Как известно, тюркологами, занимающимися изучением истории тюркских языков, давно замечено наличие в них большого количества элементов, как лексических, так и грамматических, имеющих параллели в монгольских языках. Такие параллели выявлялись монголоведами и в монгольских языках. Именно на наличии больших материальных схождений было построено в свое время в рамках сравнительно-исторического языкознания учение о генетическом родстве так называемых алтайских языков, к которым были отнесены тюркские, монгольские и тунгусо-маньчжурские, а впоследствии и корейский [см. Рамстедт, 1957]. В процессе исследования этой гипотезы некоторые ученые, например В. Л. Котвич [1962], пришли к выводу, что наличие большого материального сходства в строевых элементах алтайских языков, а среди них особенно большое сходство между тюркскими и монгольскими языками, объясняются не тем, что это наследие общеалтайского праязыка, а скорее тем, что пра-тюркский и прамонгольский языки тесно взаимодействовали между собой в течение многих тысячелетий. Во всяком случае в науке стали развиваться две разные точки зрения относительно существования значительного по объему пласта тюрко-монгольских параллелей — как следствия сохранения элементов генетического родства и как результат тысячелетних контактов и взаимовлияний. Чтобы решить этот научный спор необходимо, во-первых, до конца выявить реальные тюрко-монгольские параллели, причем не вообще в абстрактных тюркских языках, а в конкретных тюркских языках и их ареалах, во-вторых, постараться выявить среди этих параллелей элементы, являющиеся взаимными тюркскими и монгольскими заимствованиями, и в-третьих, убрав из алтаистических исследований явные ранние и поздние заимствования, установить пласт подлинных алтайских элементов. Исследования такого рода весьма важны и имеют большое научное и теоретическое значение.

Тема данной диссертации, в которой ставятся и решаются вопросы, относящиеся к данной проблеме, является в этой связи достаточно актуальной. Ее научная значимость повышается тем, что в ней привлечен для исследования материал из турецкого языка, обычно почти не использовавшийся в ал-таистических штудиях, в том числе и при изучении тюрко-монгольских параллелей. Привлечение же турецкого языка важно в том плане, что он практически почти не соприкасался с монгольскими языками, в отличие от тюркских языков Южной Сибири, поскольку этнические предки турков — огузы, -язык которых известен по древнетюркским орхонским памятникам, ушли из пределов Центральной Азии почти полторы тысячи лет тому назад и не имели вследствие этого в течение всего прошедшего времени прямых контактов с монгольскими племенами. Поэтому наличие и в турецком языке тюрко-монгольских параллелей может свидетельствовать о степени древности контактов тюркских и монгольских племен и соответственно их языков.

Целью исследования является сравнительный анализ тюрко-монгольских параллелей лексического и грамматического характера, выявленных в турецком и южносибирских тюркских языках, с попыткой дифференциации тюрко-монгольских элементов на явные тюркизмы в монгольских и монголизмы в тюркских языках и уточнения элементов, предположительно восходящих к алтайской языковой общности.

В соответствии с этой целью были поставлены следующие конкретные задачи:

— рассмотреть историю изучения тюрко-монгольских языковых отношений;

— определить критерии выделения явных тюркизмов и явных монго-лизмов в составе тюрко-монгольских элементов;

— опираясь на эти критерии, установить явные тюркские по происхождению лексические и морфологические элементы в монгольских языках;

— опираясь на эти критерии, установить явные монгольские лексические и морфологические элементы в тюркских языках Южной Сибири и турецком языке;

— уточнить критерии и принципы установления алтайской языковой общности;

— опираясь на эти уточненные критерии, попытаться определить в составе тюрко-монгольской языковой общности элементы, восходящие к общеалтайским.

Материал исследования был выбран нами из имеющихся опубликованных словарей тюркских и монгольских языков, а также из опубликованных монографий и статей российских и зарубежных тюркологов и монголоведов, изучавших вопросы тюрко-монгольских языковых отношений и проблему родства алтайских языков.

Методы исследования. В процессе изучения темы диссертации применялись в комплексе различные методы, при этом основными были сопоставительный и сравнительно-исторический методы, метод компонентного анализа, описательный и этимологический методы.

Научная новизна заключается в том, что в ней впервые в тюркологии в сравнительном аспекте рассмотрены общие тюрко-монгольские языковые элементы как лексического, так и грамматического характера, бытующие в турецкой языке и в тюркских языках Южной Сибири, Причем новый подход к проблеме тюрко-монгольской языковой общности состоит в том, что впервые в тюркологии эта общность проанализирована в плане выявления элементов этой общности, возникших как в результате тюркского влияния на монгольские языки, так и монгольского влияния на тюркские языки. В работе определены при этом критерии выделения взаимных заимствований. Кроме того, сделана попытка уточнить реальную тюрко-монгольскую языковую общность, восходящую к так называемой предположительной алтайской общности после того, как были выяснены явные тюркизмы в монгольских языках и монголизмы — в тюркских.

Теоретическая и практическая значимость диссертации состоит в том, что полученные результаты и положения могут быть использованы для исследования проблем и вопросов истории сложения и развития, внешних связей не только турецкого, но и южносибирских тюркских языков, в разработке вопросов тюрко-монгольских языковых отношений, а также проблем алтаистики. Практическое значение работы определяется возможностью использования ее положений при разработке курсов лекций по истории турецкого языка, по исторической и сравнительно-исторической лексикологии турецкого и тюркских языков Южной Сибири, лекций по тюрко-монгольским языковым связям, по алтаистике.

Апробация работы. Основные положения диссертации и результаты исследования докладывались на заседаниях кафедры филологии Центральной Азии БГУ, на научных конференциях различных уровней: По теме диссертации опубликовано статей, в печати находятся статьи.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и библиографии.

Заключение

.

В настоящее время трудно установить исконную принадлежность общего пласта языковых единиц, входящих в общеалтайский фонд, так как грань между «своим» и «чужим» практически стерлась.

Не всегда заимствования настолько гармоничны по своему составу языковому строю того языка, в который они попадают. Поэтому при их выявлении руководствуемся фонетическими, морфологическими и даже семасиологическими особенностями, по которым мы заключаем о принадлежности или непринадлежности слова данному языку. Кроме того, мы узнаем заимствованные слова по их строению или виду, чуждому для того языка, в который они попали, то есть противоречащему его звуковым и прочим законам, что вполне может дать возможность установить периоды отдельных слов и форм, к какому языковому миру они восходят.

Например, возьмем монгольское слово кесег «часть, кусок, обрезок», которое очень распространено, как в письменном, так и в разговорных, «живых» языках. На монгольской почве это слово необъяснимо. В тюркских же языках мы встречаем его в джагатайском, османском, и т. д.- происхождение его понятно: глагол кес «резать», «отрезать» +аффикс е + к, аффикс к, очень распространен в тюркских языках [Radloff, 1897, с. 56−57.]. Монголы, очевидно, заимствовали это слово целиком и морфологический состав слова ими не сознавался. Монг. хенег, бур. хунэг «деревянное ведро, бадья», калм. квнг «посуда (для молочных продуктов и араки)» легко выводятся из тюркского источника, если рассмотреть общетюркское кдн=эк «посуда из кожи» во всей полноте его лексико-семантических связей. Ср. кирг. квнвк, ног. коьнек «кожаное ведро», казак, квнвг «ведро», Др.-тюрк, konak «сосуд», «ведро», «бурдюк», кирг., казак, кон, ног. коьн, др.-тюрк. коп «кожа», турец. gon. Таким образом, общетюркское кдн-ж является производной формой от древнего общетюркского имени кон в значении «выделенная кожа». На монгольской почве, как это видно из приведенного материала, данные параллели не этимологизируются. К тому же на тюркский источник монгольских форм указывает и их фонетическое оформление: известно, что все монгольские имена существительные из рядов тюрко-монгольских параллелей, оканчивающиеся на звонкий смычный Р, восходят к тюркскому отглагольному аффиксу -(фк.

Монг. сой- «туго натягивать и закреплять», «выдерживать», «выстаивать лошадь для закалки», сойлго «выдержка», «выстойка лошади (для закалки)», бур. кой- «привязывать, выдерживать, выстаивать лошадь (подготовляя ее к скачкам)», «привязывать лошадь в заморозки для закалки», калм. свв- «привязывать лошадь для охлаждения (выдерживать коня в стойле)» имеют свои параллели в тюркских языках, кирг. суу- «(о коне, которого тренируют к скачкам) становиться поджарым, подтянутым в результате систематического обильного выпота», тат. суыт- «вываживать, давать остыть лошади». Однако в тюркских языках данный глагол имеет еще и другие значения, которые составляют основу его семантики, например: кирг. суу- «охлаждаться, становиться холодным, остывать», тат. суыт- «охлаждать, охладить», «остудить», кум. суву- «стыть, остывать, охлаждаться», турецк. зо? и- «становиться холодным, охлаждаться, остывать», Др.-тюрк. Боугостывать". Значение параллельных монгольским формам тюркских лексем производно от этого центрального значения. В тюркских языках в данное гнездо слов входят и следующие именные основы: кирг. суук, тат. суык, кум. суеукъ, турецк. эо^ик «холод, мороз, стужа», «холодный», др.-тюрк. Боущ, Боущ «холод», «прохладительное». Итак, тюркский источник монгольских основ налицо.

К тюркским лексическим элементам в монгольских языках относятся монг. ариг (п.-монг. апу) (чистый, опрятный), ариун (п.-монг. аг1уип) «священный, святойчистый, честный, чистоплотный». Бур. ариг «чистый, опрятный», ариун «чистый, опрятный, священный», калм. эрун «чистый, священный1^ тюркск. Др.-тюрк, агы = «очищаться», агыу «чистый, незагрязненный, чисто, порядочный, праведный, священный», в современных тюркских языках тув. ары= «очищаться», арыг «чистый», «опрятный», тоф. агы= «очищаться», «быть чистым», хак. арыг «чистый», тат. ару «чистый, опрятный», «добрый», кирг. арыл= «очищаться», аруу «чистый», «миловидный», турецк. ari= «очищаться», «быть чистым, опрятным», уйг. ериц «чистый» .

Монг. элхэг (п.-монг. elgeg) «сито», калм. элгэг «сито» < тюркск., Др.-тюрк. elga = «просеивать», в современных тюркских языках алт. элге-, тоф. elge=, хак. илге=, турецк. ele-, туркм. эле=, казак, еле-, тат. иле= «сеять, просеивать», алт. элгек «сито», хак. илгек, турецк. elek, туркм. элек, казак. елек, тат. илэк «сито» .

Монг. билиг (п.-монг. bilig) «талант», «дар», бур. бэлиг «мудрость», «ум», «разум», «знание», «способность», «дарование», калм. билг «мудрость», «разум», «понимание», «знание» < тюркск., др-.тюркск. bil- «знать, ведать», bilig «знание, разум, ум», «осторожность», «осмотрительность», современное общетюркское бил= «знать» .

Монг. билуу (п.-монг. bileguu, bileu) «брусок, оселок, точильный камень», бур. булюу «точило», «оселок», калм. булу «точило, брусок» < Др.-тюрк. bila= «точить», совр. тюркск. алт. бидуу, хак. тлев «брусок», тат. билэу, кирг. булев, турецк. bilegi (hileточить), чув. пёлев «брусок, оселок» .

Большая часть тюркизмов в халха-монгольском языке носит общемонгольский характер. Наглядным примером могут служить вышеприведенные слова. Встречается много тюркских заимствований, присущих лишь двум языкам — монгольскому и ойратскому (с современным калмыцким) языкам. Например:

Монг. эсэн (п.-монг. esen «здоровый» в сочетании эсэн мэнд и калмыцк. эсн «здоровый» < тюркск., Др.-тюрк, esan «здоровый, невредимый», совре-менн. хак. изен, тат. исэн, башк. исэн, туркм. эсен, узб. icon «здоровый, благополучный» — турец. esen «здоровый, благополучный» .

Также в монгольских языках наличествуют «собственные» тюркизмы, имеющиеся в каком-либо определенном монгольском языке и, отсутствующие в остальных:

Монг. той (п.-монг. toi) «свадебный пир» и бур. той в сочетании той баяр «праздник» < тюркск., др.-тюрк. toj «пир, пиршество», современн. алт. той «свадьба», хак. той «свадьба, пиршество», тув. дой «пиршество, празднество», турецк. toy «свадьба», «пир», туркм. той, кирг. той «пир, пиршество», тат. туй, башк. туй «свадьба, пиршество» ;

Бур. бойног «гривенка, войло-обвислая кожа под шеей крупного рогатого скота» < тюркск., якут, мойнох с тем же значением, казак, мойнок «шея верблюда», кирг. мойнок «шея верблюда, шейная кожа верблюда, дикого козла», кирг. моюн, алт. мойын, хак. мойын, казак, мойын, тат. муен, башк. муйын, узб. буйин, якут, моой, чув. май, азер. боюн, туркм. боюн, турецк. Ъоуип, Др.-тюрк. bojun, bojbin «шея» ;

Бухэ= «приедаться» < тюркск., др.-тюрк. bok = «наедаться, насыщаться, пресыщаться», «наслаждаться», «удовлетворяться», современненный тув. пок= «насыщаться», «наедаться», тоф. рок= «наесться жира или жирной пищи», кирг.(северн.) бок= «насытиться жирной пищей» ;

Калм. аю «медведь» < тюркск., казак, аю, тат. аю, башк. айыу, уйг. ейиц, кирг. аюу, алт. айу, тув. адыг, др.-тюрк. adbiy, ajbiy «медведь» ;

Ашу «месть, мщение» < казак, ашу «зло, злоба», тат. ачу, кирг. ачуу, тув. ачыг, уйг. аччик, др.-тюрк. асыу «гнев, озлобление» ;

Более «воск» < тюркск., казак, балавыз, тат. балавыз, башк. балауьгз «воск» ;

Таким образом, в лексическом составе халха-монгольского языка обнаруживаются элементы, возводимые к тюркским языкам, как общие с другими монгольскими языками, так и свои собственные. Аналогичные явления наблюдаются также и в калмыцком и бурятском языках. При этом халха-монгольские заимствования из тюркских языков невозможно «привязать» к какому-либо из современных тюркских языков: в большинстве своем они носят общетюркский характер, но все-таки ближе к древнетюркскому языку, зачастую не имея даже широких параллелей с современными тюркскими языками. Собственно калмыцкие же тюркизмы, напротив, заимствованы относительно недавно. По особенностям фонетического оформления их можно отнести скорее к казахскому языку. Это и понятно, так как с казахами у калмыков были большие контакты. Среди бурятских тюркизмов есть восходящие еще к древним тюркским языкам и есть заимствованные из соседних тюркских языков [Рассадин 1970, С.52−57]. К подобного рода заимствованиям относятся заимствования из сибирских тюркских языков в нижнеудин-ском говоре бурятского языка, который испытал, вместе со всеми западными говорами бурятского языка, несомненно заметное влияние. Оно затронуло не только лексику нижнеудинского говора, но и его фонетику, морфологию, коснулось и таких глубинных процессов развития языка, как изменение семантики коренных слов. Это свидетельствует о достаточно мощном влиянии тюрок на нижнеудинеких бурят и косвенно подтверждает их заметное участие в сложении этнического состава западных бурят.

В плане морфологии монгольские языки также «впитали» немало заимствований: к несомненным тюркским заимствованиям следует отнести глагольную форму на мш, мыш, встречающуюся в живых ойратских диалектаху восточных монголов, а так в письменном ойратском языке этой формы не имеется. Значение аффикса мш, мыш — сомнительность действия, уподобление действию, и т. д. например: словоформа зуркуво в нижнеудинском говоре означает «ленивый» (в буквальном переводе «без сердца, бессердечный»), а зуркэтэ — «прилежный, старательный» (в буквальном переводе «с сердцем, имеющий сердце»). В литературном бурятском языке и других монгольских языках эти выражения употребляются в совершенно иных значениях: лит. бур. зурхэгуй, х.-монг. зурхгуй, калм. зуркн уга означают «несмелый», «робкий», «боязливый», а лит. Бур. зурхэтэй, х.-монг. зурхтэй, калм. зурктэ — «решительный», «смелый», «отважный». Лишь в других западных бурятских говорах словоформа зуркувэйзурхэгуэ тоже означают «ленивый». Такое значение этих слов в нижнеудинском и иных западных бурятских говорах могло развиться под влиянием контактировавших с ними соседних тюркских языков — якутского и тофаларского, для сравнения якут, сурэгэ суох, тоф. чуроо йок «ленивый» (в буквальном переводе «без сердца»), и якут, сурэхтээх, тоф. чурэкт1г «прилежный, старательный» (букв, «с сердцем»). В тувинском языке выражение чурек чок (в букв, «без сердца») употребляется в значении «ленивый», и чуректиг (букв, «с сердцем») — в значении «смелый, отважный», то есть как и в монгольских языках.

Следует отметить то обстоятельство, что среди современных монгольских языков, нижнеудинский говор бурятского языка имеет более поздние влияния тюркских языков, а в частности тофаларского языка, за счет тесного контакта, который происходит, фактически и по сей день.

К критериям определения заимствований из монгольского языка в тюркские можно отнести:

1) Основной критерий — совпадение (в идеале полное) звуковой оболочки и семантики соответствующего тюркского слова с монгольским (калмыцким или бурятским) при условии отсутствия этого слова в древнетюрк-ском языке, ограниченном его распространении в современных тюркских языках и широком бытовании в монгольских языках. При этом надо различать: а) совпадение тюркского слова со словами современных монгольских языковб) совпадение с фонетическими формами, характерными для более ранних этапов развития монгольских языков, которые зафиксированы в старописьменном монгольском языке и в памятниках средневекового монгольского языка ХШ-Х1У вв. Необходимо учитывать, что при адаптации заимствований произошла некоторая субституция звуков, определяемая особенностями фонологической системы заимствующего языка, так как заимствование проникало в древнос ти устным путем.

2) Фонетический критерий — несколько иной звуковой облик слов (характерный для монгольских языков) по сравнению с фонетическим оформлением сходных исконно тюркских слов, так, общеизвестно, что монгольские комплексыу7 и сг развились из *сИ и в то время как соответствующие им в тюркских языках сочетания <И (сИ) и Н (И) сохраняются.

3) Этимолого-морфологический критерий срабатывает тогда, когда слово не этимологизируется на тюркской основе и морфологическая структура его неясна, в то время как в монгольских языках представлена производящая основа и иные морфологические элементы.

4) Критерий «исконности» слова применяется тогда, когда в тюркских языках для данного понятия имеются совершенно другие слова.

5) Семантический критерий. Он свидетельствует о монгольском происхождении слова тогда, когда в тюркские языки слово вошло в каком-либо одном, зачастую переносном значении, в то время как в монгольских языках это слово имеет все свои прямые и переносные значения.

Монгольские лексические элементы широко распространены в тюркских языках Южной Сибири, включая якутский язык, и в минимальном количестве в турецком языке:

Примерно двести монгольских слов — заимствований представлено лишь в южных диалектах, из них свыше ста — только в алтайском и теленгин-ском (такие слова как амтан «вкус пищи», бодолго «задача», какай «свинья, кабан», капшуун «расторопный», дбдгдн «старик», уда- «медлить, продолжать», эзэгэй «творог вареный»). Кроме того, только в теленгинском диалекте употребляются двадцать два слова (бошко «чиновник — помощник демичи», кунди «чиновник — помощник зайсана», кары «чужой, чужак», сайыт «господин, вельможа, дворянин»), в алтайском девять (байзын, байзын дргдд (в эпосе) «каменный дом, дворец», богоно «короткий, низкорослый», койылга «подарок», серемЛ’и «подозрительность», тажы- «ударять») и в телеутском — семь слов (бос (женск.) «какая-то птица», ]емеле- «бранить, грозить, упрекать», капчык «ущелье», кдн/длд «одеяло», култун «хитрый», танза бичик (в эпосе) «какая-то книга», толго (женск.) «овца, оставленная для приплода»).

Это свидетельствует о том, что южные диалекты испытали гораздо большее языковое влияние монголов, чем северные, и при этом каждый из южных диалектов имел свои самостоятельные контакты с монгольским языком.

Однако не все выявленные на сегодняшний день монгольские заимствования сохранились в диалектах до наших дней. Тридцать семь слов, отмеченных в алтайском литературном языке, в диалектах как таковые отсутствуют. К примеру: амыт «живое существо», амыйтан «живые существа», ар-ман «род как податная единица», камур «переносье», кол]ур «горло, шея, глотка», токшын «дикий, свирепый», узук «словарь», узук бичик «монгольское вертикальное письмо», эре- «настаивать, неотступно просить «.

В современном хакасском языке на сегодняшний день выявлено при помощи имеющихся словарей хакасского языка, фольклора, словаря В. В. Радлова и других пособий, свыше четырехсот слов монгольского происхождения. При этом было уточнено распространение по современным хакасским диалектам (качинскому, сагайскому, кызыльскому и шорскому) около двухсот монгольских заимствований.

Из всех выверенных слов приблизительно семьдесят слов оказались присущими всем указанным диалектам, например: абахай «жена, супруга», кач. абахай «женакрасивый», саг., шор. абахай «красивый», кыз. абахай «женщина» — литер, абдыра, кач., кыз. авдыра, саг. амдыра, шор. амдыра «шкатулка» — литер, албан, кач., саг., кыз. албан, шор. албан «подать, дань» — литер, амза-, кач., саг., кыз., шор. амза- «пробовать на вкус» — литер. киреч1, кач., саг., киреши, кыз. кереиш, шор. керече «свидетель» — литер., кач. кдмиске, кыз. кдбм1ске, саг. куумиске, шор. кубиске «бровь, брови» — литер, табы, кач. таавы, таабы, кыз. таабы, саг. таамы, шор. таама «вид бумажной материи, даба»).

В шорском языке выявлено около двухсот пятидесяти монгольских лексических заимствований.

Все эти заимствования в основном сохраняют семантику монгольского оригинала. Только отдельные слова в шорском языке бытуют в каком-либо одном своем значении. Так, п.-монг. егйке «кусок войлока, закрывающий дымоходное отверстие юртыдвор, хозяйство» вошло в шорский язык в виде брдкд со значением «двор» — монг. салаа «ветвь, ответвление, рукав реки, отрасльпромежуток между пальцами» бытует в шорском языке в виде слова сала со значением «ветвь, ветка». Ряд монгольских слов изменил свою семантику в шорском языке, к примеру: п.-монг. abaqai «сударыня», шор. абакай «супруга (богатыря): госпожа, белолицаякрасивая» — п.-монг. jirya- «жить счастливо, наслаждаться», шор. чырга- «угощать» — монг. жаргал «счастье, наслаждение», шор. чыргал «угощение» — п.-монг. mana- «пасти скот, караулить, сторожить», шор. мана- «следить, выслеживать» — п.-монг. тагуи- «спорить», шор. маргыш- «биться об заклад» — п.-монг. joba- «мучиться», шор. чо-бал- «трудиться», п.-монг. jaisang «глава родакняжеский титул», шор. чайзан «красивый, статныйзайсан (глава рода)» — п.-монг. cola- «титул, звание», шор. шола «прозвище» .

В языке чулымских тюрок из всех имеющихся материалов удалось выявить всего около полсотни слов, происхождение которых из монгольского языка не вызывает сомнений. К сожалению, из-за недостаточности материалов по лексике чулымцев на данный момент практически невозможно полностью выявить монгольские заимствования, а тем более дифферинцировать их по диалектам.

Выявленные монголизмы в основном не отходят от оригинала в отношении семантики. Изменили свое значение только некоторые слова, например: п.-монг. yuuli «латунь», чул-тюрк. крла «серебро», п.-монг. отиу «гордый», чул.-тюрк. омац «смелый, бойкий» — п.-монг. cang «литавры», чул.-тюрк. цац «колокол». В лексико-грамматическом отношении монгольские заимствования также не претерпели никаких изменений в чулымском языке, они употребляются в виде тех же основ, что и в языке-источнике.

В языке татар Западной Сибири обнаруживается свыше восьмидесяти монгольских заимствований. Поскольку территория обитания западносибирских татар в свое время входила в состав Сибирского ханства Кучумхана, потомка золотоордынских ханов, вполне допустимо предположить, что еще в средние века (XIII-XV вв.) к татарам Западной Сибири могли попасть монгольские слова. Ряд из них, возможно, заимствован позже, в XVII—XVIII вв. у калмыков, которые в то время кочевали в Приишимье.

В тофаларском языке выявлено свыше пятисот слов бесспорно монго-лоязычного происхождения. При этом по весьма четким, определенным признакам из их числа выделяется свыше пятидесяти слов, заимствованных из бурятского языка.

Монголизмы глубоко вошли в лексическую систему тофаларского языка и заняли там настолько прочное место, что стали участвовать в процессах развития семантики слов. Например, ряд слов подвергся различным метафорическим переосмыслениям: п.-монг. torui «поросенок», тоф. торай «медвежонок», п.-монг. orui «поздно, тоф. орай «позднородившийся детеныш животного» — п.-монг. mana- «караулить, пасти», тоф. мана- «ждать, ожидать». Некоторые слова расширили свою семантику уже на тофаларской почве, например: п.-монг. jusun «цвет, масть. Внешний вид», тоф. чусун «цвет, масть, вообще качество, свойство, признак, примета», п.-монг. salbar «выпущенные когти зверей, птиц», тоф. салбар «кисть руки, ноги, лапы (животного), кожаная бахрома как украшение» .

По многим признакам эти средневековые монгольские заимствования мы относим к XIII—XVI вв., ко времени экспансии монголов в Саянах.

Бурятских заимствований в тофаларском языке значительно меньше. В морфологическом отношении они подобны средневековым монгольским заимствованиям, так как проникли, вероятно, в результате двуязычия. Будучи, возможно, более поздними пришельцами в тофаларский язык, бурятизмы не изменили своей семантики.

В тувинском языке выявлено свыше 2200 заимствований из монгольского языка [Рассадин 1980, С.58−65]. По трем основным тувинским диалектам — центральному, переходному и тоджинскому — они распространены в основном равномерно. Только в тоджинском диалекте отсутствуют некоторые монголизмы, представленные в остальных диалектах. Но в то же время таежные тоджинцы употребляют некоторые слова, не характерные для центрального и частично для переходного диалектов. Это такие слова, как, например: шейдем «простокваша из оленьего молока», соокей «саламат», сугай «таволга», таглы «приспособление для протягивания проволоки», суге «топор», барыыл «ушки у котла», чолеге «бык изюбря» .

В якутском языке выявляется около 2500 слов монгольского происхождения [1980, С.65−91]: далбыыр, долбуур «широкая большая полка», дулга «подпора, стойка», сандалы «древний стол, древний многоугольный стол», угэх «кладовка, чуланчик в юрте», холумтан «очаг», бичик «узор, украшения, мелкие узоры», илдъиркэй «лохмотья, тряпье», киэн «украшениекрасота, важность», оноо «прорез сзади в одежде, разрез», чуорчах, туорчах «шапочная верхушка», угалдъы «изобретательность в изображении разных фигур, узоровхитрость, замысловатость» .

В плане морфологии на заимствования данного характера наиболее «богат» алтайский язык: аффиксы, образующие имена существительные:

— m3I: алт. armakcy «веревка» (метатеза) < п.-монг. aryamji «аркан» < п.-монг. агуа «способ» — алт. seremji «подозрительность» < п.-монг. seremji «бдительность» < п.-монг. sere- «проснуться, очнуться, взбодриться, освежиться» ;

— si: алт. d’oozo «имущество» < п.-монг. jogesi id. < п.-монг. joge- «возить, перевозить» ;

— ja: алт. old’o «плен» < п.-монг. olja «добыча, трофей» < п.-монг. ol- «находить, добывать» ;

— lta: алт. d’закука «наказ, заказ» < п.-монг. jakilta id. < п.-монг. jaki- «наказывать, заказывать, поручать» — алт. suulte «мнение» < п.-монг. sigulte «расспрос, дознание» < п.-монг. sigii- «дознаваться, судить» — Аналогичный аффикс встречается и в заимствованиях из монгольского языка в тувинском языке: немелде «прибавление, дополнение» (п.-монг. neme/te), сонгулда «выборы» (п.-монг.sorigyulta), шылгалда «экзамен» (п.-монг. sil/alta нов. «экзаменревизия, чистка»).

Имена прилагательные:

— tu: алт. albaty «подданый» < ст.-п.-монг. albatu id.< ст.-п.-монг. alba «службаподать, повинность» — алт. kyjaldu «грешный» < п.-монг. qujaltu «похотливый» < п.-монг. qujal «похоть» ;

— tan: алт. korton «хулиганистый» < ст.-п.-монг. qoratan «зловредный» < ст.-п.-монг. qora «ядзло, вред» — алт. erketen — в выражении erketendu — эпитет богатыря в эпосе < ст.-п.-монг. erketen «могущественный» < ст.-п.-монг. erke «власть, право» — алт. amytan «живые существа» < ст.-п.-монг. amitan id.< п.-монг. ami (n) «жизнь» — Глаголы:

— га: алт. kald’uur- «взбеситься» < п.-монг. yaljayuraid. < п.-монг. yaljayu «бешенный» — алт. за1кииг- «лениться» < п.-монг. jalqayura — id. < п.-монг. jalqayu «ленивыйлень» — алт. азаг «замечать, наблюдать» < п.-монг. ajiraid. < п.-монг. ajiid.;

— msi: алт. eremzi- «повадиться» < п.-монг. eremsiid.< п.-монг. ere-" вращаться, крутиться" - алт. saamcy- «появиться (о молоке в вымени)» <�п.-монг. sayamsiid.< п.-монг. saya- «доить» ;

— si: алт. amtas- «повадиться» < п.-монг. amtasiid.< п.-монг. amtan «вкус» .

В остальных тюркских языках Южной Сибири слова монгольского происхождения в морфологическом отношении не претерпели значительных изменений.

К критериям обоснования алтайской общности можно отнести совпадения важных структурно-фонетических черт, идентичности морфологического типа, сходство некоторых аффиксов и обилие лексических параллелей.

К совпадающим структурно-фонетическим признакам относят гармонию гласных, например: турецк. gozluk «очки», совр. монг. соруул «трубочка», стремление избежать в начале слова сонанты, а в начале и конце слова — стечения согласных, нетипичность полугласных, отсутствие геминированных согласных в основе и аффиксах, непостоянство конечного н, расположенность к открытым слогам, постоянное место (первый слог) и экспираторную природу ударения [Deny / Meill, 1952, с. 322 — 324- Matthews 1951, с. 53]. Большое значение придается звуковым соответствиям.

Совпадают и морфологические показатели, число которых нередко увеличивается за счет сближения аффиксов, обнаруживающих внешнее сходство и относительную семантическую близость, но, по-видимому, имеющих разное происхождение. Примером может служить сопоставление аффиксов тюркского соединительного деепричастия (-6) и монгольской глагольной формы прошедшего времени (-bai) [Рамстедт 1957, с. 122−123].

Поражает объем совпадающей лексики. Лексические параллели прослеживаются во всех тематических группах.

Тюркско-монгольские параллели охватывают все грамматические классы: имя, глагол, наречие, служебные и изобразительные слова.

Термины родства и свойства с корнем *эти- / *атипредставлены как в монгольских, так и в тюркских языках.

В монгольских языках термин с корнем в мягкой огласовке *этивыступает со значением «отец» :

П-монг. ecige [< *etike], совр. монг. эцэг, бур. эсэгэ.

Сочетания этого термина с соответствующими определениями образуют ряд новых терминов родства и свойства, относящихся к лицам мужского пола:

П.-монг. ebuge ecige, совр. монг. овог эцэг, бур. убгэ эсэгэ «дед» (отец отца, букв, «старый дед»);

П.-монг. qoyitu ecige, совр. монг. хойт эцэг, бур. хойто эсэгэ «отчим» (букв, «следующий отец»);

П.-монг. qadam ccige, совр. монг. хадам эцэг, бур. хадам эсэгэ, «свекор», (отец мужа), «тесть» (отец жены, букв, «отец по браку, по свойству»).

Парное сочетание с термином — антонимом со значением «мать» служит для передачи понятия «родители» :

П.-монг. ecige eke, совр. монг. эцэг эх, бур. эхэ эсэгэ «родители» (букв, «отец+матьмать+отец»).

Что касается тюркских языков, для них, за некоторыми исключениями, характерна твердая огласовка интересующего нас корня в форме ama, причем в преобладающем большинстве языков, где употребляется термин ama, он означает «отец» :

Др.-тюрк, ata, аз., башк., каракалп., тат., узб., уйг., ama, узб. orna, чув. атте ~ ати, алт., ту в., хак. ада «отец», «предок» .

Кроме того, в ряде языков оно обозначает «самец» :

Тат. ama эт «кобель», ama каз «гусак», башк. ama кош «птица-самец» .

Как и в монгольских языках, термин ata «отец» в сочетании с дополнительно характеризующими его словами служит для передачи ряда родственных отношений:

Казах, улы ama «дедушка» (ульг «великий», «большой»), уйг. qejin ata, алт. кайын ада «свекор», «тесть» (кайын «родство по браку»).

Общность названий частей тела весьма характерна для каждой из языковых подгрупп алтайской семьи, и это позволяет реконструировать прафор-мы в пределах группы. Последнее, в свою очередь, дает возможность выявлять более широкие взаимосвязи и восстанавливать общеалтайские архетипы.

Среди различных наименований спины в каждой из трех групп языков — монгольской, тюркской и тунгусо-маньчжурской — существует слово, содержащее общую корневую основу ар- [< монг. *ару~], которым выражается понятие «спина», «зад», «задняя сторона человеческого тела», исходя из противопоставления значению «перед, передняя сторона тела» [ Дмитриев III, 1937, стр. 137- Пекарский, I, стр. 141].

В монгольских языках оно представлено следующим образом: ср.-монг., п.-монг., ar-и, монг. ар, бур. ар-а «спина» .

Слово с выделяемой корневой основой арв значении «спина» широко представлено своими фонетическими вариантами в тюркских языках:

Др.-тюрк, аг-да, турецк. аг-ка, башк., казах., кирг., ног., тат., туркм. арка, уйг. а (р)-ка, хак. ар-ба, якут, ар-ба, узб. ор-ка «спина» [ Дмитриев., III, 1937, с. 137- Пекарский, I, с.141].

Морфологическая структура слова в основном является общей для всех алтайских языков и имеет много характерных отличительных черт по сравнению, например, с морфологической структурой слова в индоевропейских языках.

Корневая морфема *гари-/аявляется общеалтайской. При этом как наименование одной из частей тела, а именно руки, она выступает в монгольских и тюркских языках. В тюркских языках эта корневая морфема двусложна, причем уже в пратюркском звонкий *гв анлауте совпал с *к~. В семантическом отношении различие с монгольскими языками состоит в том, что в большинстве языков тюркской группы именная основа *кары служит наименованием не для всей руки, а лишь для ее части — локтевой или плечевой:

Тюркско-монгольская языковая общность уникальна и по результативности контактов. И с точки зрения глубины и сложности конвегенционных процессов. Лини соприкосновения возникали в разное время, в различных регионах, в неодинаковых условиях: от опосредованных связей, до устойчивого двуязычия. Разновременные заимствования и перезаимствования создают видимость существования регулярных фонетических соответствий и закономерных переходов и тем самым усложняют картину тюркско-монгольских языковых связей. Между тем достаточно систематического разбора хотя бы части сходств и совпадений, чтобы убедиться в конвергентной природе данной общности. Выделение заимтсований ведет к относительно четкому разграничению собственных лексических фондов и морфологических систем тюркских и монгольских языков, не оставляющему никаких сомнений в отношении их изначальной разнородности.

Своеобразие тюрко-монгольской общности предопределено сближением монгольских языков с тюркскими, происходившим преимущественно в ходе однонаправленного влияния, которое и обусловило появление мощного инновационного пласта. Что касается влияния монгольских языков на тюркские, то оно не было тотальным, носило отчетливо выраженный региональный характер (ср.: алтайский, хакасский, тувинский, якутский языки) и началось довольно поздно.

Таким образом, фонетические, морфологические и структурные расхождения словоформ, составляющих тюркско-монгольские параллели, должны рассматриваться не как отход тюркских и монгольских языков от первоначального единого состояния, а как следствие адаптационных изменений тюркских заимствований в монгольских языках и монгольских в тюркских.

В турецком языке по сравнению с тюркскими языками Южной Сибири оказалось гораздо меньше монголизмов, чтоо объясняется тем, что Огузы, предки турок, ушли из Центральной Азии, а затем из Средней Азии задолго до экспансии монголов эпохи Чингисхана и Юаньской империи. Тюркизмы в монгольских языках носят либо общетюркский, либо древнетюркский характер и не связаны с турецким языком. Имеющиеся в турецком языке общие тюрко-монгольские элементы являются, таким образом, свидетелями достаточно древних отношений тюркских и монгольскиъ языков, существовавших задолго до эпохи орхоно-енисейских тюрок. Разработка пласта выявленных, подлинных тюрко-монгольских элементов должнк вестись на уровне этимологического анализа, позволяющего установить платформы и архетипы. При этом нужно сравнивать только их, чтобы вычленить действительный тюрко-монгольский пласт. Но это — дело будущего.