Помощь в написании студенческих работ
Антистрессовый сервис

Константинопольский патриархат и императорская власть в византийской литературе второго периода иконоборчества

Диссертация: Константинопольский патриархат и императорская власть в византийской литературе второго периода иконоборчества
ДиссертацияПомощь в написанииУзнать стоимостьмоей работы

Разумеется, говоря о византийской культуре VIII—IX вв. нельзя так или иначе не затронуть самое масштабное и наиболее известное за пределами научного мира явление этого периода — иконоборчество. Казалось бы, если речь идет о Константинопольских патриархах той эпохи, начинать нужно с Германа I (715−730), к правлению которого традиционно относят начало гонения на иконы. Так, собственно, и поступил… Читать ещё >

Константинопольский патриархат и императорская власть в византийской литературе второго периода иконоборчества (реферат, курсовая, диплом, контрольная)

Содержание

  • ВВЕДЕНИЕ
  • Глава I.
  • ТАРАСИЙ
  • Глава II.
  • НИКИФОР (806−813)
  • Глава III.
  • ВОЗОБНОВЛЕНИЕ ИКОНОБОРЧЕСТВА И ПРАВОСЛАВНОЕ СОПРОТИВЛЕНИЕ
  • Глава IV.
  • МЕФОДИЙ
  • Глава V.
  • ИКОНОБОРЧЕСТВО: ДОГМАТИЧЕСКОЕ ЗАБЛУЖДЕНИЕ ИЛИ ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЕ ВЛАСТЬЮ?
  • Глава VI.
  • ХРОНИКА ГЕОРГИЯ АМАРТОЛА

История византийской литературы, как и любой другой, знала периоды расцвета и упадка. Но только один раз за все время существования империи можно говорить о почти полном замирании литературной активности. Речь идет, конечно, о так называемых «темных веках», начавшихся в середине VII в. после опустошительных войн и эпидемий, и приведших к резкому сокращению населения, сжатию территории и к радикальной перестройке византийского общества. Период невероятного оскудения византийской словесности продолжался до конца VIII — начала IX в. Начавшееся затем возрождение оказалось чрезвычайно бурным — количество памятников византийской словесности, созданных только в первой половине IX в., превысило на порядок всю литературную продукцию «темных веков». Такой всплеск, разумеется, был порожден весьма серьезными причинами. В византийском обществе тогда происходила чрезвычайно острая борьба, как политическая, так и идеологическая, приведшая в конечном счете к сдвигам, поистине судьбоносным для всей восточнохристианской цивилизации. Если не прямое отражение, то отзвуки этой борьбы можно обнаружить практически в каждом литературном произведении того времени. Поэтому без четкого понимания сущности конфликта, его действующих сил и их целей невозможно составить адекватное представление о византийском литературном процессе конца VIIIпервой половины IX в. И наоборот, реконструкция политической и церковной истории данного периода немыслима без тщательнейшего учета чисто литературной специфики письменных источников.

Все это предопределило основную задачу настоящей диссертации — попытаться выявить некоторые фундаментальные идейные установки, формирующие тот аспект литературного творчества византийцев упомянутой эпохи, который, пользуясь современной терминологией, можно назвать «пропагандистским». Это очень важно, потому что именно тогда, по моему глубокому убеждению, вырабатывались модели последующего развития Византии, и многие феномены византийской истории и культуры более позднего времени не могут быть объяснены без учета того, что происходило в конце VIII — первой половине IX в.

Разумеется, говоря о византийской культуре VIII—IX вв. нельзя так или иначе не затронуть самое масштабное и наиболее известное за пределами научного мира явление этого периода — иконоборчество. Казалось бы, если речь идет о Константинопольских патриархах той эпохи, начинать нужно с Германа I (715−730), к правлению которого традиционно относят начало гонения на иконы. Так, собственно, и поступил замечательный русский ученый И. Андреев, которому, к сожалению, удалось опубликовать лишь первую часть своего монументального труда о византийских патриархах, посвященную Герману и Тарасик>1. Однако именно книга Андреева хорошо показывает, какого рода опасности подстерегают ученого на этом пути. Благодаря своей незаурядной проницательности исследователь сумел установить, что сопротивление Германа Льву III вовсе не было таким уж упорным и последовательным и что образ патриарха — стойкого борца с ересью и почти исповедника есть создание позднейшей апологетической традиции. Но как теперь установлено, из двух основных источников, которые все же заставляли Андреева считать, что Герман достаточно резко противостоял иконоборчеству, в одном (трактате «О ересях и соборах"^) раздел, посвященный новоявленной ереси, представляет собой позднейшую интерполяцию3, а другой («Деяния константинопольских мучеников"^) не имеет никакой исторической ценности. При этом второй текст чрезвычайно показателен — написанный после смерти патриарха Игнатия (877)^, он повествует о событиях, будто бы происходивших в 726 г., таким образом, что они очень напоминают перипетии 815 г. Например, согласно этому тексту, патриарх Герман обращается к народу, собравшемуся в церкви, с речью, в которой призывает хранить правую веру^. Между тем, известно, что подобную речь произнес патриарх Никифор в 815 г. в храме св. Софии^. Константинопольские мученики пострадали за то, что воспротивились снятию образа Христа, нахо.

1 Андреев, Герман и Тарасий. Ссылки на источники и научную литературу здесь и далее даются сокращенно. Полные выходные данные см. в Библиографии.

2 [Germani] De haeresibus et synodis.

3 См. Stein, Der Beginn, S. 262−268.

4 У Андреева неправильно «халкопратийских». См. Acta Martyrum Constantinopolitanorum.

5 Патриарх назван «иже во святых» (ibid., р. 446D).

6 Ibid., р. 440F-441A.

7 Theostericti VitaNicetae, с. 36- Theophanis Presbyteri Narratio de translatione Nicephori, p. 119. лившегося над парадным входом во дворец — воротами Халки^. Но удаление этой иконы было также самой первой иконоборческой акцией Льва V в 814 г., имевшей общепризнанное символическое значение^. Можно предполагать, что анонимный автор «Деяний» описывает события VIII в., о которых ему явно почти ничего не известно, перенося в более далекое прошлое обстоятельства начала второго периода иконоборчества, которые он знает гораздо лучше. В сущности, в этом памятнике во многих случаях там, где написано «Герман», следует читать «Никифор», так же как в некоторых произведениях самого Никифора там, где написано «Константин V», следует читать «Лев V». Самим же своим появлением сочинение, призванное возвеличить Игнатия, обязано, очевидно, тому, что этот патриарх, будучи современником второго иконоборчества, тем не менее не мог похвастаться подвигами в борьбе с ересью 10. Открытие мощей и установление культа мучеников времен Льва III было хорошим способом восполнить этот пробел. В других случаях проекция второго иконоборчества на первое могла преследовать и иные пропагандистские цели. Таким образом, исследование первого периода иконоборчества упирается в уже сформулированную проблему: какие именно идейные течения стоят за теми литературными произведениями, из которых мы вынуждены черпать информацию? Совершенно очевидно, что течения эти были актуальны для того времени, когда данные тексты создавались, то есть, в подавляющем большинстве случаев, как раз для конца VIII — первой половины IX в.

Здесь, как мне кажется, и заключена основная причина того, что в научной литературе существует такое количество инрепретаций иконоборческого кризиса в Византии1 1 (о нем написано столь много, что даже простая аннотированная библиография заняла бы целую книгу). Все дело в том, что рассмотрение сущности и природы иконоборчества,.

8 Упоминание об этом есть у Феофана Исповедника (Theophanis Chronographia, p. 405, 711) и в житии Стефана Нового (PG 100, 1085CD), откуда автор «Деяний» переписывает большие куски текста. Однако уже в этом житии, написанном в 806 г., начало иконоборчества и роль Германа изображены в совершенно мифологизированном виде.

9 См. ниже, глава III, раздел 3.

Ю См. Mango, The Liquidation of Iconoclasm and the Patriarch Photios, p. 14.

Ср. обзор в ODB, s.v. Iconoclasm. естественно, приходится начинать с его возникновения и первой стадии, длившейся с 726 по 784 г. Но круг заслуживающих доверия текстов, на которые можно опираться применительно к этому периоду, крайне ограничен^. Отсюда следует, что многочисленные несовместимые между собой теории не могут быть ни окончательно доказаны, ни решительно опровергнуты. В этой ситуации некоторые ученые не находят иного выхода, кроме как обратиться ко второму периоду иконоборчества (815−843), источники по которому обильны и разнообразны, и затем распространить свои наблюдения также и на первый^. Но применять такой метод, по сути, есть то же самое, что судить об эпохе Людовика XVI или даже Людовика XV по режиму Реставрации Людовика XVIII. Поэтому мне представляется, что для того, чтобы вынести обоснованное суждение о первом иконоборчестве, необходимо сначала выяснить природу второго как обособленного явления, и уже с учетом этого определить, в каком свете каждый из наших источников был заинтересован видеть события 726−784 гг. (что, естественно, невозможно без литературоведческого анализа). Хочется надеяться, что настоящая работа будет способствовать продвижению вперед в решении обеих этих задач.

Отказ от анализа причин, породивших движение против священных изображений в VIII в., естественным образом повлек за собой исключение из диссертации чисто богословской проблематики, поскольку для того, чтобы объяснить возрождение иконоборчества в следующем столетии, прибегать к богословию нет никакой нужды. Далее будет показано, что это мнение разделяла весьма значительная часть православных богословов и церковных писателей того времени.

Ученого, намеревающегося исследовать взаимооношения Церкви и государства в Византии, хотя бы даже с точки зрения их осмысления в литературе, поджидает опасная методологическая ловушка, способная сделать беспредметным любое концептуальное.

Нумизматика, эпиграфика и археология, несмотря на большой прогресс в последние десятилетия, пока не могут восполнить недостаток письменных свидетельств.

Так, например, поступает С. Геро (Gero, Notes on Byzantine Iconoclasm, p. 41f), доказы-ваг мысль о том, что иконоборчество было императорской (т.е. политической) ересью, с помощью цитаты из Жития Никиты Мидикийского (конец 830-х — начало 840-х гг.) — ср. Stein, Der Beginn, S. 148, п. 36. утверждение. Трудность заключается в самом определении того, что понимается под государством, и что — под Церковью. В отношении первого проблема разрешима довольно легко — достаточно вычленить основные институты государственного управления и заранее обозначить, какие именно из них (императорская власть, константинопольская бюрократия, провинциальная администрация, войско) будут приниматься во внимание. Из-за того, что состояние источников далеко не всегда позволяет проанализировать каждый из названных элементов, в качестве основного объекта изучения в настоящей работе выбрана императорская власть, как центральный компонент византийской политической системы, действия которого по отношению к Церкви наиболее полно представлены в сохранившихся текстах как исторического, так и агиографического содержания. Однако в том, что касается Церкви, ситуация гораздо сложнее. Еще и теперь многие авторы оперируют такими понятиями как «монашество», «белое духовенство» (secular clergy), «епископат», а иногда и «государственная церковь» (под которой подразумевается верхушка клира в противоположность лидерам типа Феодора Студита). Однако ни одна из названных групп, по крайней мере в данный период, не может быть охарактеризована как какая-то строго определенная корпорация со своими отдельными интересами. Так, при каждом конкретном внутрицерковном конфликте оказывается, что авторитетные представители монашества занимают самые разные позиции, нередко прямо противоположные. Иногда «киновиальное монашество» противопоставляют «отшельническому», но никаких критериев, по которым можно было бы четко отграничить одно от другого, для рассматриваемого периода до сих пор не предложено. Феодор Студит, глава целого сообщества «киновиальных» монастырей, и игумен Никита Мидикийский принадлежали к противоположным группировкам в 808−811 гг., но Никиту тоже можно с полным правом назвать киновиархом, поскольку под его началом находилась обитель со 100 насельниками и строгой внутренней дисциплиной^. Поведение епископата определяется главным образом тем, какими патриархами он был рукоположен, с поправкой на конформизм по отношению к преобладающей политической силе. К примеру, во второй «михианской» схизме все епископы, за исключением Иосифа Студита, брата Феодора, поддержали патриарха Никифора, на стороне которого был император, а уже через четыре года при.

Theostericti Vita Nicetae, с. 11, cf. с. 13.

Льве V большинство из них уступили давлению власти и перешли в иконоборчество — но немалое число осталось верно православию и патриарху. Монашество же, будь то кино-виальное или отшельническое, нельзя противопоставлять епископату уже хотя бы потому, что представители разных так называемых «партий» с одной стороны, постоянно основывали монастыри, а с другой — занимали, или стремились занять, архиерейские кафедры. «Белое духовенство» в его современном понимании, то есть женатые диаконы и священники, вообще почти не упоминается в источниках той эпохи, а все утверждения о том, что епископы, поставленные из мирян, вели себя принципиально иначе, чем прошедшие монастырскую школу, остаются бездоказательными (другое дело, из какого именно монастыря или из какой части правящей элиты выходил тот или иной церковный деятель, и кто был его духовным наставником — эти вопросы имеют первостепенное значение и должны учитываться самым внимательным образом). Наконец, понятие «государственной церкви» есть, по существу, грубый анахронизм, опирающийся на западноевропейские реалии, оформившиеся не раньше XVI в. Общеизвестно, что религия и политика очень тесно переплетались в Средние Века, но это переплетение, будь то в мусульманских странах, в Западной Европе, на Руси или где-то еще, происходило всякий раз совершенно особенным образом, так что поспешные параллели могут увести очень далеко от истины.

Итак, чтобы избежать пагубной неопределенности понятий, я сосредоточил внимание на единственном учреждении византийской церкви, имевшем в описываемое время некоторую особую, поддающуюся анализу, сферу институциональных интересов, то есть на патриаршестве. Все три православных патриарха, о которых пойдет речь, принадлежали к числу первостепенных фигур своей эпохи, и их деятельность сравнительно детально освещена в источниках. Более того, как будет показано в дальнейшем, именно патриархи инициировали создание многочисленных литературных произведений, в которых их позиция находила идейное обоснование и с помощью которых патриархат воздействовал на общественное мнение. Наконец, патриарх как глава Церкви представляет естественный pendant императору как главе государства, так что именно через призму отношений патриархов с императорами легче всего рассматривать взаимодействие этих двух основных составляющих византийской цивилизации и его отражение в литературных памятниках эпохи.

Тяжелые последствия для осмысления церковной истории Византии конца VTTTначала X в. имела и имеет довольно популярная, но тем не менее методологически несостоятельная концепция, согласно которой внутри византийской церкви существовали «крайнее» и «умеренное» течения. В полемике между противостоявшими друг другу церковно-политическими группировками обе стороны, как правило, обвиняли друг друга в недостаточно строгом исполнении канонов или в потворстве их нарушителям. Соответственно, если мы реконструируем какое-то из многочисленных столкновений по сочинениям, исходящим лишь от одной из «партий» (как часто приходиться делать), у нас создается впечатление, что именно эта партия придерживалась «крайних» взглядов. В действительности в большинстве случаев канон противостоит канону, и один «ригоризм» — другому, тогда как истинные причины конфликта приходится реконструировать, выявляя конкретное содержание за риторическими общими местами.

Отдельную проблему представляет состояние текстологии анализируемых памятников. Лишь небольшая часть из них представлена приемлемыми критическими изданиями, тогда как остальные либо издавались в XVI—XVII вв., зачастую по одной (не самой лучшей) рукописи, либо и вовсе остаются неопубликованными. Поэтому практически каждое обращение к произведениям, исследуемым в этой работе, сопровождалось решением иногда мелких, а иногда и весьма существенных текстологических проблем. Поэтому переводы источников, помещенные в Приложении, являются одновременно и текстологическими исследованиями. В некоторых случаях правильная реконструкция текста имела такое значение, что потребовалось воспроизведение греческого оригинала.

Наконец, специфический состав текстов, содержащих информацию по рассматриваемому в работе периоду, особенно второй его половине, порождает специальные проблемы источниковедческого характера, которым посвящен отдельный экскурс в Приложении.

Думаю, что из вышесказанного понятно, насколько сложная задача стоит перед всяким, кто пытается выявить какие-то общие закономерности в том, что происходило в культурной и религиозной жизни Византии конца VIII — первой половины IX в. Увы, ошибки и упущения здесь неизбежны, и автор может надеяться лишь на то, что читатель отнесется к ним со снисхождением.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Памятники византийской литературы, созданные на протяжении шести с лишним десятилетий, входящих в хронологические рамки этого исследования, весьма четко и рельефно отразили ту неустанную, последовательную и в целом успешную борьбу, которую Константинопольские патриархи при поддержке многих других выдающихся деятелей византийской церкви вели за укрепление канонического, политического и институционального авторитета своей кафедры. Им пришлось преодолевать необычайно жесткое сопротивление нескольких очень влиятельных сил в византийском обществе, в том числе и самой императорской власти, которая в первой половине IX в. сделала последнюю отчаянную попытку полностью подчинить Церковь своему контролю.

Единственным тактическим средством, которое могло дать патриархату преимущество перед, казалось бы, всемогущей монархической властью, была преемственность. Никакие усилия византийских государей конца УШ — первой половины IX в., многие из которых были одаренными государственными деятелями, не могли обеспечить стабильной преемственности в императорской политике. Напротив, Тарасий, Никифор и Мефодий, сконцертировав в этой точке колоссальные как пропагандистские, так и политические усилия, в некоторых случаях не страшась идти на крайнее обострение ситуации, сумели отвоевать для того института, который они представляли, ряд исключительно важных позиций. Когда эти позиции вновь подверглись испытанию на прочность во второй половине IX — начале X в., патриархат сумел отстоять большинство из них, опираясь, без сомнения, на прочный идейно-политический фундамент, заложенный в борьбе с иконоборчеством.

Догматико-каноническая тактика, примененная Никифором и его сподвижниками в борьбе с этим грозным противником, оказалась, как показало развитие событий, гораздо продуктивнее той линии, которой придерживалась студитская группировка. Вместе с тем одним из главных успехов патриарха было как раз то, что он смог убедить студитов не предпринимать никаких действий, которые подрывали бы единый фронт православного сопротивления. Настойчивое разоблачение иконоборчества как ереси, не имеющей богословского содержания, но опирающейся лишь на неприкрытое государственное насилиелейтмотив многочисленных житий, исторических сочинений и богословско-полемических трактатов, созданных самими патриархами и их окружением — сделало свое дело. Судьба движения против священных изображений после 843 г. представляет резкий контраст с предшествующими ересями, такими как арианство, несторианство, монофиситство или монофелитство. В отличие от всех них иконборцы не образовали никаких, даже самых малочисленных раскольнических церквей или общин. Однако еще много лет иконоборчество служило византийским церковным деятелям отличным пропагандистским средством, к которому прибегали, чтобы подчеркнуть опасность императорского произвола и необходимость сильного церковного руководства.

Полагаю, что некоторые аспекты патриаршей пропаганды рассматриваемого периода заставляют по-новому оценить многие традиционные представления о византийской Ка18-епс1ее. Наряду с хорошо известными церемониальными формулами, возносящими императорскую власть на заоблачную высоту, литературные памятники данной эпохи содержат весьма приземленные, а иногда и скептические высказывания как об источнике власти отдельных императоров, так и об империи как институте. В этом свете «Исагога» уже не кажется столь изолированным феноменом византийской политико-правовой мысли, каким его порой склонны считать. Но это уже тема для дальнейшего исследования.

Показать весь текст

Список литературы

  1. A. И. Герман h Тараснй, патриархи Константинопольские. Сергиев Посад, 1907.
  2. Г. В. Византийские учения о власти царя и патриарха Ц Recueil
  3. N. P. Kondakov. Prague, 1926, p. 143−154.
  4. А. П. Преп. Феодор, исповедник и игумен Студийский. Одесса, 1913 (2т.).
  5. А. П. Хроника Симеона Логофета // ВВ, 15, 1959, с. 125−143.
  6. Константин Багрянородный. Об управлении империей / под ред. Г. Г. Литаврина и
  7. А. П. Новосельцева. М., 1991.
  8. . М. Из семейной истории аморийской династии Ц ВВ, 8, 1901, с. 1−37.
  9. П. О некоторых греческих текстах житий святых Ц Memoires de l’Academie1.periale de St. Petersbourg, VIIF serie, Classe Hist.-Phil., I, pt. 1 (1895).
  10. Г. Соединение вопроса о св. иконах с христологической догматикой в сочинениях православных апологетов раннего периода иконоборчества // Seminarium Kondakovianum, 1, 1927, с. 47−52.
  11. Продолжатель Феофана. Жизнеописания византийских царей / введение, перевод, комментарий Я. Н. Любарского. СПб, 1992.
  12. К. Н. Очерки по истории иконоборческого движения в Византийской империи в VIII—IX вв.. Феофан и его Хронография // ВВ, 3, 1950, с. 393−438- 4, 1951, с. 211−262.
  13. Ф. И. Очерки по истории византийской образованности. СПб, 1892.
  14. И. С. Византийские исторические сочинения. М., 1980.
  15. И. С. Место «Хронографии» Феофана в ранневизантийской историографической традиции (IV — начало IX в.) // Древнейшие государства на территории СССР, 1981. М., 1983, с. 5−146.
  16. Alexander P. The Byzantine Apocalyptic Tradition / ed. D. de F.Abrahamse. Berkeley-Los1. Angeles-L., 1985.
  17. Alexander P. Religious Persecution and Resistance in the Byzantine Empire of the eighth andninth centuries: methods and justifications Ц Speculum, 52, 1977, p. 238−264.
  18. Alexander P. The Patriarch Nicephorus of Constantinople. Oxford, 1958.
  19. Auzepy M.-F. La place des moines a Nicee II (787) //Byzantion, 58, 1988, p. 5−21.
  20. Beck H.-G. Zur byzantinischen «Monchschronik» // Speculum Historiale. Freiburg
  21. Munchen, 1965, S. 188−197.
  22. Brehier L. La querelle des images. P., 1904.
  23. Brooks E. W. The Marriage of the Emperor Theophilos //BZ, 10, 1901, p. 540−545.
  24. Browning R. Notes on the Scriptor Incertus de Leone Armenio // Byzantion, 35, 1965, p.389.411.
  25. Bury J. B. A History of the Eastern Roman Empire from the Fall of Irene to the Accessionof Basil I (AD 802−867). L., 1912.
  26. Canart P. Le Patriarche Methode de Constantinople Copiste a Rome // Palaeographica, Diplomatica et Archivistica, Studi in onore di Giulio Batelli. Roma, 1979, p. 343−353.
  27. Dagron G. Empereur et pretre. Etude sur le «cesaropapisme» byzantin. P., 1996.
  28. Dagron G. L’Iconoclasme et l’etablissement de l’Orthodoxie // Histoire de Christianisme desorigines a nos jours. Vol. 4, P., 1993, p. 93−165.
  29. Darrouzes J. Le patriarche Methode contre les iconoclastes et les Stoudites // REB, 45, 1987, p. 15−57.27. von Dobschutz E. Methodius und die Studiten//BZ, 18, 1909, S. 41−105.
  30. Devreesse R. Une lettre de s. Theodore Studite relative au synode moechien (809) // AB, 68,1950, p. 44−57.
  31. Doens I., Hannick Chr. Das Periorismos-dekret des Patriarchen Methodios I. gegen die Studiten Naukratios und Athanasios // JOB, 22, 1973, S. 93−102.
  32. Dumeige G. Nizaa II. Mainz, 1985.
  33. Dvornik F. The Idea of Apostolicity in Byzantium and the Legend of Apostle Andrew.1. Cambridge (Mass.), 1958.
  34. Dvornik F. Les Legendes de Constantin et Methode vues de Byzance. Prague, 1933.
  35. Dvornik F. The patriarch Photius and Iconoclasm // DOP, 7, 1953, p. 67−98.
  36. Dvornik F. The Photian Schism. History and Legend. Cambridge, 1948.
  37. Geizer H. Das Verhaltnis von Staat und Kirche in Byzanz // Ausgewahlte kleine Schriften.1.ipzig, 1907.
  38. Gero S. Byzantine Iconoclasm during the Reign of Constantine V, with Particular Attentionto the Oriental Sources. Louvain, 1977.
  39. Gero S. Byzantine Iconoclasm during the Reign of Leo III, with Particular Attention to the
  40. Oriental Sources. Louvain, 1973.
  41. Gero S. Notes on Byzantine Iconoclasm in the Eighth Century // Byzantion, 44, 1974, p. 2342.
  42. Bithynie//Etudes Religieuses, 51, 1890, p. 407−434.
  43. Gouillard J. Deux figures mal connues du second iconoclasm. Byzantion, 22, 1961, p. 371 401.
  44. Gouillard J. Aux origines de l’iconoclasme: le temoignage de Gregoire II? // TM, 3, 1968, p.243.307.
  45. Gouillard J. Le Synodikon de l’Orthodoxie, texte et commentaire //TM., 2, 1967, p. 1−316.
  46. Grabar A. L’iconoclasme byzantin. Dossier archeologique. Paris, 19 842.
  47. Grumel V. Chronologie des patriarches iconoclastes du IXe siecle // EO, 34, 1935, p. 162 166.
  48. Grumel V. Les «Douze chapitres contre les iconomaques» de Saint Nicephore de Constantinople //REB, 17, 1959, p. 127−135.
  49. Grumel V. La politique religieuse du patriarche saint Methode //EO, 34, 1935, p. 385−401.
  50. Grumel V. Les Regestes des actes du Patriarcat de Constantinople. Chalcedon, 1936.
  51. Grumel V. Les relations politico-religieuses entre Byzance et Rome sous le regne de Leon V
  52. Armenien//REB, 18, 1960, p. 19−43.
  53. Henry P. The Moechian Controversy and the Constantinopolitan Synod of January A. D.809 //Journal of Theological Studies, 20, 1969, p. 495−522.
  54. Henry P. What was Iconoclastic Controversy about? // Church History, 45, 1976, p. 16−31.
  55. Hirsch F. Byzantinische Studien. Leipzig, 1876.
  56. Hussey J. M. The Orthodox Church in the Byzantine Empire. Oxford, 1986.
  57. Janin R. Constantinople byzantin. P., 1964.
  58. Karlin-Hayter P. A Byzantine Politician Monk: St. Theodore Studite //JOB, 44, 1994, p.217.232.
  59. Karlin-Hayter P. Les deux histoires du regne de Michel III // Byzantion, 41, 1971, p. 452 496.
  60. Karlin-Hayter P. Gregory of Syracuse, Ignatios and Photios // Iconoclasm. Papers given at the
  61. Ninth Spring Symposium of Byzantine Studies. Birmingham, 1977, p. 141−145.
  62. Karlin-Hayter P. La mort de Theodora // JOB, 40, 1990, p. 205−208.
  63. KouvToupa- raXaJO} 'E. 0? u^avrrjvo- xXfjpoc xai r) xoivcovia tuv axoxeivwv a’iouvwv. 'AG^va, 1996.
  64. Lamza L. Patriarch Germanos I. von Konstantinopel. Wurzburg, 1975.
  65. Laurent V. Methode //Dictionnaire de la theologie catholique, X, s.v.
  66. Lemerle P. L’histoire des Pauliciens d’Asie Mineure //TM, 5, 1973, p. 1−144.
  67. Lemerle P. Le premier humanisme byzantin (дополненное издание на новогреческомязыке: 'О rcpokoc? u^avxivoi- oujiavia[ioc / |лср. M. NuCTTaCojtouXou- IleXexiSou. 'Aorjva, 1981).
  68. Lemerle P. Thomas le slave //TM, 1, 1965, p. 255−297.
  69. Mango С. The Liquidation of Iconoclasm and the Patriarch Photius Ц Iconoclasm. Papers given atthe Ninth Spring Symposium of Byzantine Studies. Birmingham, 1977, p. 133−140.
  70. Mango C. Observations on the Correspondence of Ignatius, Metropolitan of Nicaea (First
  71. Half of the Ninth Century) // Uberlieferungsgeschichtliche Untersuchungen. Texte und Untersuchungen, 125, В., 1981, p. 403−410.
  72. Mango С. The Tradition of the Byzantine Chronography // Harvard Ukrainian Studies, 1213, 1988−1989, p.360−371.
  73. Mango C. The Two Lives of St. Ioannikios and the Bulgarians // Okeanos: Essays presented to
  74. Sevcenko on his Sixtieth Birthday. Harvard Ukrainian Studies, 7, 1983, p. 393−404.
  75. Mango C. When was Michael III born? // DOP, 21, 1967, p. 253−258.
  76. Mapxo7i-ouXoc A. SuiJi? oXr. сттг] xpovoXoyrjar] той Гесору (ои Mova/ou Ц Еи^ахтос, 6, 1983, ст. 223−231.
  77. Martin Е. J. A History of the Iconoclast Controversy. L., 1930.
  78. Niavis P.E. The Reign of the Byzantine Emperor Nicephorus I. Athens, 1987.
  79. O’Connel P. The Ecclesiology of St. Nicephorus I. Orientalia Christiana Analecta, v. 194.1. Rome, 1972.
  80. O’Connel P. The Synodos Endemousa opposed to Patriarch Nicephorus // Orientalia Christiana Periodica, 29, 1963, p. 441−445.
  81. Ostrogorsky G. History of Byzantine State. Oxford, 1968.
  82. Ostrogorsky G. Studien zur Geschichte des byzantinischen Bilderstreites. Breslau, 1929.
  83. Pargoire J. Saint Methode de Constantinople avant 821 //EO, 6, 1903, p. 126−131.
  84. Pargoire J. Saint Methode et la persecution //EO, 6, 1903, p. 183−191.
  85. Pargoire J. Saint Theophane le chronographe et ses rapports avec saint Theodore Studite Ц1. BB, 9, 1902, p. 31−102.
  86. Pargoire J. Saints iconophiles. Michel de Synnades, Pierre de Nicee, Athanase de Paulopetrion//EO, 4, 1900−1901, p. 347−356.
  87. Patlagean E. Les Stoudites, l’Empereur et Rome: figure byzantine d’un monachisme reformateur Ц Bizancio, Roma e l’Italia nell’alto Medioevo (Settimane di studio del Centro Italiano di studi sull’alto Medioevo, 34). Spoleto, 1988, p. 429−460.
  88. Potz R. Patriarch und Synode in Konstantinopel. Wien, 1971.
  89. Ringrose K. M. Monks and Society in Iconoclastic Byzantium // Byzantine Studies, 6, 1979, p. 130−151.
  90. Rosser J. Toward a reinterpretation of the second iconoclastic period // First annual Byzantine Studies Conference. Cleveland, 1975, p. 34.
  91. Sansterre J.-M. Les moins grecs et orientaux a Rome aux epoques byzantine et carolingienne (milieu du VIe fin du IXe s.). Bruxelles, 1983.
  92. Schwarzlose K. Der Bilderstreit, ein Kampf der griechischen Kirche um ihre Eigenart undihre Freiheit. Gotha, 1890.
  93. Sevcenko 1. The Anti-Iconoclast Poem in the Pantocrator Psalter // Cahiers Archeologiques, 1. XV, 1965, p. 39−60.
  94. Sevcenko I. Hagiography of the Iconoclast period // Iconoclasm. Papers given at the Ninth
  95. Spring Symposium of Byzantine Studies. Birmingham, 1977, p. 113−131.
  96. Sevcenko 1. Was There Totalitarianism in Byzantium? Constantinople’s Control over Its Asiatic Hinterland in the Early Ninth Century // Constantinople and Its Hinterland / ed. C. Mango and G. Dagron. Aldershot, 1995, p. 91−105.
  97. Signes Codoner J. El periodo del segundo Iconoclasmo en Theophanes Continuatus. Amsterdam, 1995.
  98. Speck P. Artabasdos, der rechtglaubiger Vorkampfer der gottlichen Lehren. Bonn, 1981.
  99. Speck P. Ich bin’s nicht, Kaiser Konstantin hat es gewesen. Bonn, 1990.
  100. Speck P. Iconoclasmus und die Anfange der Makedonischen Renaissance // Varia I (Poikila
  101. Byzantina 4). Bonn, 1984, p. 175−241.
  102. Speck P. Kaiser Konstantin VI. Legitimation einer fremden und Versuch einer eigenen
  103. Herrschaft. Munchen, 1978.
  104. Stein D. Der Beginn des byzantinischen Bilderstreites und seine Entwicklung bis in die 40er
  105. Jahre des 8. Jahrhunderts. Munchen, 1980.
  106. Stiernon D. Methode // Dictionnaire de Spiritualite et Mystique X, s.v.
  107. Stiernon D. Notice sur S. Jean higoumene du monastere de Kathara//REB, 28, 1970, p. 111 127.
  108. Stiernon D. La vision d’Isaie de Nicomedie//REB, 35, 1977, p. 5−42.
  109. Tinnefeld F. H. Kategorien der Kaiserkritik in der byzantinishen Historiographie von
  110. Prokop bis Nicetas Chomates. Munchen, 1971.
  111. Treadgold W. T. The Chronological Accuracy of the Chronicle of Symeon the Logothetefor the years 813−845//DOP, 33, 1979, p. 159−197.
  112. Treadgold W. T. The Byzantine Revival 780−842. Stanford, 1988.
  113. Treadgold W. T. The Problem of the Marriage of the Emperor Theophilus Ц Greek, Romanand Byzantine Studies, 16, 1975, p. 325−341.
  114. Tpcoiavoc S. Sujx? oXr. etc tt]v speuvav tcov vtvo tcov? u^avTivcov auToxpocTOpcov %
  115. Turner D. The Origins and Accession of Leo V (813−820) // JOB, 40, 1990, p. 171−203.
  116. Visser A. J. Nikephoros und der Bilderstreit. Haag, 1952.
  117. Van Dieten J. L. Geschichte der Patriarchen von Sergios I. bis Johannes VI. (610−715). Amsterdam, 1972.
  118. Werner E. Die Krise im Verhaltnis von Staat und Kirche in Byzanz: Theodor von Studion // Aus der byzantinistischen Arbeit der DDR, Bd. I (Berliner byzantinische Arbeiten, 5). В., 1957, S. 113−133.
  119. Yannopoulos P. Le couronnement de l’empereur a Byzance: rituel et fond institutionnel // Byzantion, 61, 1991, p. 71−92.4. Работы автора*1. Монография:
  120. Константинопольский патриархат и иконоборческий кризис в Византии. М., Индрик, 1997, 224 с. к
  121. Указаны только публикации, имеющие прямое отношение к вопросам, затронутым в настоящем исследевании.1. Статьи:
  122. Композиция хроники Георгия Амартола //ВВ, 52, 1991, с. 102−112.
  123. Представления Георгия Амартола об идеальном императоре Ц Византийские очерки.1. М., 1991, с. 163−183.
  124. Георгий Амартол и внутрицерковная борьба в Византии в IX в. // ХУШ-й Международныйконгресс византинистов. Резюме сообщений. М., 1991, т. I, с. 14−15.
  125. Some Observations on Genres of the Byzantine Historiography // Byzantion, 52, 1992, p. 13−37
  126. KojvaTavTtvoU7roXi← erciaxorcov e’xei: The Rise of the Patriarchal Power in Byzantium from Nicaenum II to Epanagoga. Part I: From Nicaenum II to the Second Outbreak of Icono-clasm // Erytheia, 15, 1994, p. 45−65.
  127. Iconoclasm and Ecclesiastical Freedom: Two Approaches in the 9th Century Byzantium //
  128. The Christian East. Its Institutions and Its Thought (Orientaba Christiana Analecta, 251). Roma, 1996, p. 591−611.
  129. The Great Purge of 843: a Re-Examination // AEIMQN. Studies presented to Lennart Rydenon His Sixty-Fifth Birthday / ed. J. O. Rosenquist. Studia Byzantina Upsaliensia, 6. Uppsala, 1996, p. 79−91.
  130. Об идейно-политической ориентации хроники Георгия Амартола Ц Византийскиеочерки. М., 1996, с. 88−96.
  131. KtuvamvTivoUTCoXii- sTuaxortov '?xtL Part H: From the Second Outbreak of Iconoclasm to the
  132. Death of Patriarch Methodios (847) //Erytheia, 17, 1996, p. 43−71.
  133. Тактика православного сопротивления в начале второго периода иконоборчества //
  134. Традиции и наследие Христианского Востока. М., 1996, с. 63−84.
  135. Агиография и история. Методологические замечания // Балканские чтения, 4. М., 1997, с.44−46.
  136. The Bride-Show of Theophilos. Some Notes on the Sources // Eranos (Acta Philologica
  137. Suecana), 95, 1997 (выходит в 1998 г.).
  138. Замерзший Босфор и святые иконы // Вестник МГУ. Серия «Филология», 4, 1997, с. 85−93.
  139. св. Мефодия I (843−847): борьба за преемственность в византийскойцеркви //ВВ, 57, 1997, с. 130−156.
Заполнить форму текущей работой

Сессия? Спокойно!