Метаморфозы идейно-политических течений

В предыдущей главе более или менее подробно был рассмотрен кризис левизны в целом и марксизма в особенности. Одним из проявлений и в то же время фактором, способствовавшим расширению и углублению этого кризиса, стал распад СССР и связанные с ним процессы и тенденции. Кризис оказал существенное влияние на системные характеристики не только марксизма, но и других ключевых течений общественно-политической мысли и идеологии.

Консерватизм

Более или менее существенные изменения в конце 1970−1990;х гг., когда в общественных настроениях населения западных стран наметился поворот вправо, заговорили о консервативной, или неоконсервативной, волне. Консерватизм, по сути дела, заполнил вакуум, который образовался с утратой левыми своих позиций, дефицитом дееспособных идей и концепций па левом фланге.

Результатом этих процессов стали приход к власти в США Р. Рейгана в 1980 г. и его выдвижение на второй срок в 1984 г., победа консервативной партии во главе с М. Тэтчер в Англии три раза подряд (1979−1990) и ХДС/ХСС во главе с Г. Колем в ФРГ (1982;1998).

В этот ряд укладываются негативные для левых сил результаты парламентских и местных выборов в Италии, Франции и ряде других стран Европы. Они показали, что идеи и принципы, выдвигавшиеся консерваторами, оказались созвучными настроениям довольно широких слоев населения.

Естественно, консерваторы начали с критики государственного вмешательства в социальную сферу и экономику, государства благосостояния, социальных реформ и т. д. По их мнению, чрезмерно разросшиеся программы социальной помощи подрывают принцип опоры человека на собственные силы, воспитывают в людях иждивенческие настроения. Поэтому консерваторы решительно отстаивали принципы свободного рынка и свободной конкуренции.

Тем не менее представители большинства консервативных политических сил, учитывая изменения, происшедшие за последние десятилетия в структуре капитализма, сознают невозможность демонтажа механизмов государственного регулирования. Это особенно наглядно обнаруживается при анализе их позиций в отношении программ социальной помощи. Большинство трезвомыслящих консерваторов выступает за сохранение государства благосостояния в тех или иных модификациях. Как отмечал, например, американский неоконсерватор И. Кристол, неоконсерватизм — это «не развитие в стиле laissez-faire, его цель — консервативное государство благосостояния»^[1].

По мнению же одного из отцов-основателей американского неоконсерватизма II. Глейзера, «рейгановская администрация продемонстрировала полное приятие идеи государства благосостояния времен „Нового курса“… Победа Рейгана в 1984 г. — это победа консерватизма, впитавшего в себя основные постулаты государства благосостояния»^[2]. А американский консервативный публицист Дж. Уилл даже написал статью под характерным названием «В защиту государства благосостояния»^[3]. Немецкий исследователь Р. Зааге пытался обосновывать идею «этатистского неоконсерватизма»^[4].

Возможно, такая, на первый взгляд, несвойственная консервативному менталитету позиция объясняется тем фактом, что большинство американских неоконсерваторов — бывшие социал-демократы и перебежчики из либерального лагеря. Таковы, например, И. Кристол, С. Липсет, Д. Белл, П. Мойнихен, Н. Подгорец, Дж. Киркпатрик и др. В молодости многие из них придерживались социал-демократических, коммунистических и даже троцкистских воззрений.

Немецкий неоконсерватор Г.-К. Кальтенбруннер вышел из леволиберальных кругов, Г. Машке в конце 1960;х гг. увлекался идеями студенческого самоуправления, X. Люббе и А. Шван — в прошлом социал-демократы.

Как правило, в качестве одной из важнейших составляющих консерватизма традиционно рассматривалось неприятие его приверженцами теории и идеологии. Считается даже, что консервативное мышление носит «антитеоретический» характер. Конечно, речь идет не о том, что у неоконсерваторов вообще нет идей и теорий, но они отдают предпочтение прагматизму, а не абстрактным схемами, опыту, а не теории и прежде всего ищут пути решения проблем на практике и в конкретных делах.

Неоконсерваторы против абсолютизации каких бы то ни было идей, тем более их осуществления в «чистом» виде. Заметим, что в этом они совершенно правы. Ведь в истории есть множество примеров, когда попытки реализации самых, казалось бы, совершенных идей (как это было в СССР и Германии) заканчивались установлением диктаторских режимов.

Сделав поворот на 180 градусов, консерваторы выступили с призывом реидеологизации политики, восстановления определяющей роли идеологии. В этом направлении в 70−90-х гг. минувшего века в позициях консервативного лагеря произошли существенные сдвиги. Один из лидеров американского неоконсерватизма И. Кристол заявил, что «неидеологическая политика — это безоружная политика»^[1].

Соответственно, Кристол ратовал за реидеологизацию, идеологическое перевооружение государственной политики, прежде всего во внешнеполитической сфере. Характеризуя положение дел в Великобритании с этой точки зрения, английский публицист Д. Уотсон писал: «Впервые со времен Дизраэли британский консерватизм охвачен идеологической лихорадкой»^[6].

Идеологизация, или реидеологизация, данного варианта консерватизма выражается в защите его представителями принципов свободно-рыночных отношений, индивидуализма, свободной конкуренции, в критике государственного вмешательства, государства благосостояния, социальных реформ и т. д. Большую часть этих принципов в свое время отстаивали представители классического либерализма.

Подобные принципы нашли отражение в установках так называемого Вашингтонского консенсуса, который многие аналитики называли идеологией глобализации: он пользовался довольно заметным влиянием в 1990;х — начале 2000;х гг. Как известно, основные положения Вашингтонского консенсуса, такие как установки на наивозможное сокращение роли государства в сфере экономики, распространение принципов свободной конкуренции и рыночной экономики, свободной торговли и т. д., сформулированные в начале 90-х гг. XX в., соответствовали широко распространенным в тот период идеям об окончательной победе либерализма и западной модели политической демократии во всем мире.

Традиционно консерватизм отождествлялся с защитой существующего порядка вещей в обществе, хотя, как уже отмечалось, его приверженцы не могли полностью игнорировать все изменения. Консерваторы выступали за медленные и постепенные реформы «сверху», чтобы избежать революционных потрясений «снизу» .

Следует признать, что в этом плане неоконсерваторы проявили изрядную степень гибкости и прагматизма, способность приспосабливаться к создавшимся условиям. Они чутко уловили настроения широких масс населения, требующих принятия мер против застоя в экономике, безработицы, стремительно растущей инфляции, расточительства государственных средств, негативных явлений в социальной жизни.

В значительной степени разгадка успеха представителей консервативных сил сначала в Англии и США, а затем в ФРГ, Франции и других странах кроется в том, что они предложили программу решительных действий в момент, когда большинство избирателей желали смены курса. Лейтмотивом предвыборных платформ большинства консервативных партий стали обещания перемен. Их словарь изобиловав такими понятиями, как «поворот», «переоценка ценностей», «новая ориентация», «консервативное обновление» и т. п.

Самое парадоксальное в позициях большинства консерваторов состоит в том, что они выступают инициаторами перемен. Объявив о «смене тенденции», они выдвинули лозунг «консервативного обновления». Более того — объявили себя радикалами и революционерами.

Подчеркивая, что речь отнюдь не идет о «реставрации» консерватизма XIX в. или возвращении в «прежнее русло эры Аденауэра и Эрхарда», представитель немецкого консерватизма Г.-К. Кальтенбруннер утверждал, будто «именно консерватор нашего времени знает, что не только многое изменилось, но и что многое нужно изменить». Быть консервативным означает «маршировать во главе прогресса» , — заявлял Ф.-Й. Штраус в 1973 г. на съезде ХСС. По словам видного деятеля ХДС Р. Вайцзеккера, консерваторы — за прогресс, ибо «тот, кто закрывает дорогу прогрессу, становится реакционером» .

Особенность современного консерватизма состоит также в том, что, отказавшись от антитехницизма, неоконсерваторы прошли своеобразную метаморфозу и превратились в приверженцев технического прогресса. И наоборот: антисциентизм, в отличие от прежних сто форм, которые, как правило, возникали в рамках философского иррационализма, в нынешних условиях характеризуется не правой, или консервативной, ориентацией, а левой и даже левоэкстремистской. Еще представители Франкфуртской школы как бы «отняли» аитисциентизм у правых и интегрировали в идейно-политические и социально-философские конструкции левых сил.

Сложилась ситуация, при которой апелляция к науке как средству решения стоящих перед обществом проблем стала рассматриваться как защита статус-кво и тем самым как выражение политического консерватизма. В то же время по-своему толкуемый аитисциентизм стал лозунгом отдельных левых и либеральных группировок, выступающих за преобразования существующей системы на основе принципа «меньше — это лучше», постматериальных ценностей и т. д.

Другими словами, в оценке научно-технического прогресса и сциентизма консерватизм и либерализм (левый либерализм), а также левые, по крайней мере отдельные группировки их приверженцев, как бы поменялись местами.

Очевидно, что правые и консервативные группировки пытаются обновить и обогатить свой идеологический и идейно-политический арсенал путем заимствования отдельных идей и концепций, свойственных вчерашним либералам и даже левым. В данной связи интерес представляют рассуждения Г.-К. Кальтенбруннера, который, в частности, писал: «О новых консерваторах можно сказать: они консервативны, потому что они либеральны» .

Более того, по его словам, для консерватора возможна ситуация, при которой он может, «оставаясь на правом фланге, рассуждать в духе левых». В своих доводах Кальтенбруннер идет настолько далеко, что говорит о возможности сотрудничества «социал-консерваторов» с отдельными группировками социал-демократов и даже «марксистских ревизионистов» .

В то же время современный консерватизм сохраняет приверженность социокультурному и религиозному традиционализму. Отказ от традиционных ценностей по-прежнему рассматривается им как главная причина всех негативных явлений в современном обществе. Поскольку лишь физический, чувственный мир стал считаться единственно реальным, то, но мнению консерваторов, начался упадок веры, дисциплины, патриотизма, приверженности закону и порядку. Они настойчиво приводят доводы и аргументы в пользу восстановления авторитета традиционных идеалов, акцентируя внимание на ценности семьи, общины, церкви и других институтов.

Фактом является и то, что в плане радикализации консерватизма нынешнее поколение его приверженцев, получивших название неокопов, пошло значительно дальше своих предшественников. Особенно отчетливо эта тенденция проявилась у американских неоконсерваторов, или неоконов, которые разрабатывали идеологическую платформу внешнеполитической стратегии администрации президента США Дж. Буша-младшего.

У нсоконов идеи и установки неоконсерваторов первой волны приняли фундаменталистский характер. Иначе и не могло быть, поскольку они взяли на себя задачу идеологического обоснования политики экспорта демократии и прав человека по всему миру. Четко и ясно эту позицию озвучил заместитель госсекретаря США по политическим вопросам Н. Бернс, который в одном из выступлений утверждал: «Мы должны продвигать наши американо-европейские демократические цели дальше на восток — в Россию, Украину, на Кавказ и в Среднюю Азию»^[7].

В этом контексте показательна книга представителей неоконсерватизма У. Кристола и Л. Ф. Каплана «Война за Ирак», где можно прочитать такие слова: «Миссия начинается в Багдаде, но им не заканчивается… Мы стоим на рубеже новой исторической эпохи… Речь идет не просто об Ираке. Речь идет даже не о будущем Ближнего Востока и войны с террором. Речь идет о той роли, которую Соединенные Штаты намерены играть в двадцать нервом веке»^[8].

Не случайно один из патриархов мировой дипломатии Г. Киссинджер, оценивая позиции неоконсерваторов и их предводителя Дж. Буша-младшего, писал: «Мне кажется, что неоконсерваторы очень сильно сродни троцкистам в том смысле, что и те и другие думают, будто внешнеполитические проблемы — эго на самом деле проблемы внутренней структуры той или иной страны, и если ее поменять, то внешнеполитические проблемы решатся сами собой»^[9].

Как не без оснований отмечал и известный политолог Д. Сайме, акции США в Афганистане и Ираке основаны на «неотроцкистской вере в перманентную революцию (пусть даже демократическую, а не пролетарскую)»^[10].

Такие оценки нельзя принимать буквально. Но в то же время было бы не совсем корректно рассматривать их как вовсе лишенные оснований инсинуации противников бушевской администрации, как и наивно было бы предполагать, что американцы стремятся завоевать весь мир, подчинить его своему господству.

Но фактом остается то, что во многих аспектах внешнеполитическая стратегия администрации Буша-младшего действительно содержала в себе элементы несколько перевернутой формы троцкистской теории перманентной революции, принявшей облик империализма демократии и прав человека. Выступая в Вашингтоне по случаю 20-летия основания Национального фонда за демократию (National Endowment for Democracy), Дж. Буш 6 ноября 2003 г. объявил о «новой внешней политике» США, призванной способствовать «глобальной демократической революции», началом которой было провозглашение агрессии против Ирака^[11]. Ее целью было объявлено «освобождение» от авторитарного правления сначала ближневосточных мусульманских стран, а заодно с ними других, прежде всего постсоветских стран.

• [1] Commentary. 1984. February. Р. 45.
• [2] Ibid. Р. 44.
• [3] The New Republic. 1983. May. P. 20.
• [4] Saage R. Rukker zur starken Staat Studien fiber Konservatismus, Faschismus und Demokratie. Frankfurt-a.-M., 1983. S. 134.
• [5] Commentary. 1984. February. Р. 45.
• [6] Watson G. The Idea of Liberalism. Studies for a New Map of Politics. London: Methuen, 1985. P. 46.
• [7] Bums N. A Renewed Partnership for Global Engagement. URL: state. g0v/p/ us/rm/2005/58 488.html
• [8] Цит. по: Жижек С. Война в Ираке: В чем заключается подлинная опасность? // Логос. 2003. № 1. С. 75−88.1
• [9] The Times. 2004. October, 19.
• [10] Сайме Д. Мораль американского реализма // Россия в глобальной политике. 2005. Январь — февраль. № 1.
• [11] URL: state.gOv/p/nea/rls/rm/26 019.html