Принадлежность права и его осуществление

Какие же, в таком случае, изменения, производятся хищением в положении собственника? Если не право собственности нарушается в результате неправомерного завладения чужим имуществом, то что?

Ответ заложен в самом вопросе. Коль скоро неправомерное завладение неспособно произвести юридических последствий, расходящихся с интересами собственника, но, вместе с тем, его отрицательное влияние на интересы последнего очевидно, последнему факту может быть дано одно единственное объяснение: неправомерное завладение нарушает фактическое положение вещей. Эффектом неправомерного завладения является лишение владения — не более! — хотя, конечно, и не менее^[1]. Владение же представляет собой не юридический, а фактический, реальный, внешне наблюдаемый (осязательный, данный в ощущениях) процесс, или, говоря языком теории юридических фактов, продолжающееся (длящееся) фактическое действие (фактическое состояние). Если речь идет о владении собственника (или вообще о законном — титульном — владении), то перед намивладение, совершаемое в ходе осуществления субъективного права — права собственности или другого вещного права (права, включающего в себя правомочие владения) — самим управомоченным лицом. А если нет? А если владеет вор — что тогда?

Если право собственности на похищенную вещь продолжает, несмотря на хищение, принадлежать собственнику и хищение, стало быть, влияет не на само право собственности, то точно также очевидно, что хищение оказывает самое непосредственное и разрушительное влияние па ход осуществления права собственности. В результате неправомерного завладения вещью собственник — лицо, имеющее право на вещь — утрачивает фактическую возможность осуществления принадлежащего ему права. Напротив, лицо, не имеющее к праву собственности на вещь никакого отношения (например, похититель), получает фактическую возможность совершения действий, которые обыкновенно составляют содержание процесса осуществления субъективного права (в нашем случае — права собственности). Складывается ситуация, при которой субъективное право принадлежит одному лицу, а фактически осуществляется другим. Нормальна ли она?

Если судить по п. 1 ст. 9 ГК, устанавливающему, что субъекты гражданских прав осуществляют их " по своему усмотрению" (а также по п. 1 ст. 1, закрепляющему принципы неприкосновенности собственности, недопустимости произвольного вмешательства в частные дела и беспрепятственного осуществления гражданских прав), то ситуацию назвать нормальной конечно же нельзя. О каком «усмотрении» собственника всерьез можно говорить при похищении вещи (в особенности тогда, когда похититель собственнику неизвестен)? Но тогда дело, выходит, не в самом факте отделения осуществления права от его принадлежности, а в том, каким образом это отделение произошло. В нашем примере оно стало следствием неправомерного действия — хищения — потому-то сложившаяся ситуация и вызывает протест. А если бы было иначе? Если бы разделение принадлежности и осуществления права между разными лицами было бы правомерным?

Таким образом, отрицательная оценка фактического положения, создавшегося в результате противоправного действия (хищения), не может получить общего значения. В конце концов само неправомерное действие тоже никак нельзя рассматривать в качестве общего правила поведения! Но если этот вывод правилен, то он должен подтверждаться какими-то иными ситуациями — такими, в которых осуществление чужого права не вызывает отторжения и рассматривается правом как явление нормальное и естественное.

Действительно, гражданское право знает целый ряд конструкций и институтов, предполагающих разделение принадлежности права и его осуществления между различными лицами. В первую очередь, конечно же, приходят на память институты представительства (как договорного, так и законного, должностного и трудового), доверительного управления, комиссии и агентирования. Собственник, передавший вещь, допустим, для ее реализации своему представителю, комиссионеру или агенту, а также собственник, вверивший вещь управляющему для ее производительного доходного использования, не теряет права собственности на переданную вещь. Право собственности продолжает принадлежать ему (собственнику), не претерпевая никаких ограничений в своем содержании. Однако осуществляется оно — причем, во всех своих правомочиях, т. е. не только фактическими, но и юридическими действиями — другим лицом (представителем, комиссионером, агентом, доверительным управляющим).

Довольно близко примыкают сюда случаи перевозки (пересылки), экспедирования и хранения: право собственности на интересующий нас предмет принадлежит лицу иному, чем-то, что является фактическим владельцем этого предмета. Все их роднит то, что (как принято считать) ни у одного из перечисленных фактических владельцев нет субъективного права, включающего в себя правомочие владения. Нет такого права и у похитителя. Тем не менее, владение похитителя незаконно, ибо основано на неправомерном действии — юридическом факте, который не может быть сочтен титулом владения; владение же всех перечисленных здесь субъектов — законно, поскольку имеет в своем основании волеизъявление собственника.

Несколько дальше от интересующего нас примера с вором (и уже рассмотренных случаев) отстоят ситуации, в которых фактическим владельцем вещи является лицо, имеющее субъективное право, включающее в себя правомочие (возможность) владения. Таково фактическое владение сособственника (в праве общей собственности), залогодержателя, арендатора (включая субарендатора при его наличии), нанимателя жилого помещения, сервитуария, застройщика, унитарного предприятия и учреждения. Здесь «нормальность» ситуации отделения субъективного права от процесса его осуществления не подлежит никакому сомнению; в свое время право государственной собственности, ограниченное правом оперативного управления государственных предприятий, было даже названо голым правом собственности — т. е. правом собственности, правомочия которого в принципе не могут быть ревизованы его обладателем (собственником). Право есть, а осуществить его нельзя. И это — нормально.

Еще ближе к нашему примеру с владением похитителя стоит случай осуществления права собственности лицом, получившим вещь во владение по недействительной сделке. Недействительная сделка, как известно, не создает намеченных ее субъектами юридических последствий (п. 1 ст. 167 ГК); значит, никаких прав на вещь, полученную по недействительной сделке (в том числе права собственности) лицо приобрести не может. Фактическое владение, однако, это лицо имеет. Это владение «основано» на таком обстоятельстве, которое не может быть сочтено титулом владения, так что суть ситуации — та же, что в случае с хищением: право собственности на вещь принадлежит одному лицу, а осуществляется — другим, и это ненормально.

Составляет ли подобное «раздвоение» правообладателя с «правоосуществителем» исключительную особенность права собственности? Самая поверхностная «инвентаризация» субъективных гражданских прав с очевидностью демонстрирует нам, что принадлежность права может разойтись с его осуществлением, по-видимому, в любом субъективном праве.

В первую очередь вспоминается институт ценных бумаг, в самой основе которого — точное и направленное разделение вопросов о материальной принадлежности нрав на бумагу и из бумаги (ценной бумаги) и об осуществлении этих прав.

Ценная бумага принадлежит ее собственнику — лицу, обладающему правом собственности на бумагу как на вещь. Никаких особых оснований приобретения права собственности на ценные бумаги (за исключением, по-видимому, ордерных ценных бумаг) законодательство не устанавливает. Значит, ценные бумаги (право собственности на ценные бумаги) приобретаются на общих основаниях — по договору, в результате наследования, добросовестного приобретения, приобретательной давности и т. д. Согласно принципу «право из бумаги следует за правом на бумагу» право, удостоверенное ценной бумагой, также принадлежит собственнику бумаги.

Но кем же осуществляются права на бумагу и из бумаги? Собственником ли? Нет, ибо такой ответ сделал бы бессмысленным выделение ценных бумаг из числа других юридических документов. Вся юридическая прелесть, красота, сама «ценность» ценных бумаг как раз в том и заключается, что для осуществления нрав на бумагу и из бумаги лицу не нужно доказывать своего материального права на бумагу — объяснять, как и у кого оно бумагу приобрело и уж тем более заботиться о восстановлении «цепочки» всех предшествующих сделок с бумагой и о выяснении прав предшественников на эту бумагу. Для осуществления прав на бумаг}' и из бумаги достаточно соблюдения формальных легитимационных требований (признаков), одним из которых всегда является предъявление бумаги (абз. 1 п. 1 ст. 142 ГК).

Конечно, лицо, приобретающее бумагу, непременно должно, с одной стороны, проверить, соблюдаются ли формальные легитимационные требования ее отчуждателем, с другой — озаботиться приобретением формальных признаков, которые будут легитимировать по этой бумаге его (нового приобретателя). Без соблюдения этих требований лицо станет обладателем документа, лишенного своего самого главного свойства — публичной достоверности — и не сможет рассчитывать па осуществление прав на документ и из документа с опорой па одну только формальную легитимацию (оно будет вынуждено прибегнуть к легитимации материальной). Но совершенно очевидно, что проверить и соблюсти формальную легитимацию много проще, чем материальную: для первой достаточно обыкновенного созерцания факта владения бумагой (для бумаг на предъявителя), ее внешнего осмотра (для бумаг ордерных) и (для именных бумаг) ознакомления с легитимационными записями должника (реестром владельцев). В этом — смысл, а, значит, как преимущества, так и недостатки института ценных бумаг.

Простота формальной легитимации — это высокая оборотоспособность ценных бумаг; это определенность и твердость ее обладателя в получении предоставления, следуемого по бумаге, а значит и более высокая степень доверия к ценным бумагам. Но простота формальной легитимации — это и лишний повод для противоправного завладения ценными бумагами. Является ли владеющий бумагой на предъявителя вор обладателем права на эту бумагу? Безусловно нет. Права из бумаги? Тоже нет. Кому принадлежит бумага? Собственнику, у которого она была украдена. Право из бумаги? — ему же. Но кто может осуществить право на бумагу? Собственник? Ничуть не бывало: как лицо, бумагой не владеющее и значит не имеющее возможности ее предъявить, он вряд ли найдет желающих приобрести бумагу, т. е. не сможет ею распорядиться. Сможет ли он осуществить право из бумаги? Тоже нет, ибо добросовестно действующее обязанное лицо не станет чинить предоставления по бумаге без ее предъявления. Так кто же сможет осуществить права на похищенную ценную бумагу и из похищенной ценной бумаги? Ответ парадоксален: формально легитимированный бумагой похититель — он и только он.

Таким образом, любые относительные субъективные гражданские права, удостоверенные ценными бумагами (обязательственные, корпоративные, секундарные), могут быть осуществлены не тем лицом, которому они принадлежат. Составляют ли ценные бумаги в этом смысле исключение? Нет, не составляют: любое субъективное обязательственное право (хотя бы и не закрепленное в ценной бумаге), может быть осуществлено ненадлежащим лицом. Не будь об этом известно законодателю, в ГК не было бы, к примеру, нормы ст. 312 — о последствиях исполнения обязательства ненадлежащему лицу, или п. 3 ст. 382 — об условиях, при которых исполнение ненадлежащему лицу (бывшему кредитору) признается, несмотря ни на что, надлежащим.

О случаях осуществления ненадлежащими лицами корпоративных прав, в особенности — акционерных, а также любых иных прав, составляющих так называемые бездокументарные ценные бумаги, говорит сама за себя современная арбитражная практика.

Точно также нет никакого смысла рассказывать о явлениях, именуемых плагиатом и пиратством, с юридической точки зрения представляющих собой ни что иное, как незаконное осуществление чужих исключительных прав — авторских, смежных, патентных, а также прав на средства индивидуализации. О возможности осуществления чужих наследственных прав свидетельствует самый факт существования споров о действительности завещаний, свидетельств о праве на наследство, признании наследников недостойными, а также о разделе наследства. Даже личные (как абсолютные, так и относительные) права могут быть осуществлены лицами иными, нежели субъекты — их обладатели. Что есть, к примеру, деятельность под чужим именем — например, именем лица, известного с положительной стороны в соответствующей области человеческих отношений — как не незаконное осуществление чужого права на имя?

Не рискуя сильно ошибиться позволим себе высказать предположение о том, что подобное явление характерно не только для субъективных гражданских прав. Любые юридические возможности — в том числе составляющие содержание публичных правоотношений — могут быть осуществлены лицами иными, чем их обладатели. Так, например, право воспитания детей, принадлежащее, как известно, родителям, на практике нередко реализуется бабушками, дедушками, старшими братьями и сестрами, иногда — другими родственниками, органами опеки и попечительства, лечебными, воспитательными и образовательными учреждениями. Трудовые права работника могут реализовываться не только им самим, но и лицом, его заменяющим, в некоторых случаях — представителем работника или профсоюзной организацией. Процессуальные права могут реализовываться как самим участником процесса, так и его представителем (адвокатом, защитником и т. д.), в некоторых случаях — прокурором и даже судом. Разнообразные должностные полномочия могут отправлять не только сами должностные лица, ими обладающие, но и их заместители, лица, временно исполняющие их обязанности, наконец — подставные лица и мошенники. Известные истории многочисленные случаи узурпации власти доказывают, что даже отправление полномочий высших должностных лиц (монархов и президентов) может осуществляться лицами иными, чем те, которые этими полномочиями облечены. Даже, казалось бы, такое строго личное право, как избирательное, вполне может быть осуществлено лицом, заменяющим избирателя, что, конечно, пи при каких обстоятельствах не может быть признано законным и обыкновенно становится возможным лишь благодаря самым грубым и циничным махинациям (вроде подлогов и подделки документов).

• [1] В том, что потерпевший от кражи лишился «всего лишь владения», что он по-прежнему остался собственником похищенных у него вещей, что когда бы и у кого бы он этих вещей не обнаружил, он вправе потребовать их возврата, что похищенная вещь, сколько бы вор ею не владел и не пользовался, все равно никогда ему принадлежать не будет и т. д. — во всем этом потерпевшему мало утешения.