Пропустить через демократию

Воюя против олигархов, мы совершенно проглядели новый феномен в жизни нашего общества — рост чиновничества. Разумеется, речь идет не о численности бюрократов, а о той новой роли, которую возложила на них господствующая власть. Главная задача номенклатурно-олигархической демократии состояла в том, чтобы разрушить советскую государственно-бюрократическую машину. Конечно, Ельцин понимал, что управлять страной с «завлабами» и правозащитниками, «новыми демократами», воспитанными на идеях своеволия, невозможно, поэтому он стал «вводить» в элиту советскую номенклатуру. Вместе с тем главная задача, которая делала невозможной реставрацию бюрократического социализма, казалось, выполненной.

Однако сегодня новая власть берет реванш. Если во время демократизации на политическом горизонте то и дело возникали новые фигуры, выдвинутые драматичными событиями российской истории, то теперь, похоже, настало время «назначенцев». Выстраивание вертикали власти, создание однопартийной системы, имитация демократических институтов выполняют хитроумную задачу, суть которой в советское время выразил один председатель колхоза: «Решение я уже принял, а теперь нужно пропустить его через демократию». Политические назначения были и в прежнее время. М. С. Горбачев сделал Э. А. Шеварнадзе министром иностранных дел, а инженера-строителя В. В. Бакатина — сначала главой МВД СССР, а потом председателем КГБ СССР. Б. Н. Ельцин отправил руководить МИДом разведчика-востоковеда Е. Примакова. Однако, как отмечают эксперты, если раньше политические назначения были исключением из правила, то сейчас они становятся нормой.

Теперь еще раз вернемся к мысли Парето о том, что истолкование элиты должно быть свободно от эмоционально-оценочных трактовок. Элита существует объективно как высший слой общества, независимо от путей, которые ведут в нее. Какая разница между появлением А. В. Коржакова в ельцинской команде или стремительной карьерой Г. О. Грефа, возвышением королем мадам де Помпадур и назначением А. Б. Пугачевой в Общественную палату решением президента? Существенной разницы, разумеется, нет. Однако чрезвычайно важно, открыты ли норы социального организма, задействованы ли демократические механизмы, позволяющие пройти в высшие эшелоны власти из «низов». В свое время, когда умер первый секретарь ЦК КП Казахстана Д. А. Кунаев, кадровики в поисках преемника просмотрели более 500 кандидатов. Однако среди «кунаков» не нашлось достойного. За одним водились грешки, другой — не занимал крупных постов, третий — не располагал достаточной хваткой и хитростью. Но ведь искали кандидата среди узкого круга назначенцев. Никому не пришло бы в голову предложить на этот пост мало известного, но, безусловно, талантливого лидера. Его и не было в номенклатурном списке.

К. У. Черненко, будучи генеральным секретарем, издал распоряжение не брать в аппарат ЦК КПСС людей, имеющих ученую степень, если они не имели опыта партийной работы. И что же оказалось? Человек, увлеченный наукой и осознающий свою полезность партии, оказывается, всего лишь заведовал кафедрой, а другой, уже побывавший в партийном аппарате, имел ученую степень в качестве декоративного довеска. Вспоминается один разговор, который состоялся в советские годы с заведующим отделом одного крупного института. Увидев автора данного учебника, он спросил: «Нет ли у Вас знакомого молодого человека, члена партии, знающего три-четыре иностранных языка, с опытом работы на кафедре?» «А в чем дело?» — прозвучал вопрос на вопрос. Он ответил: «У меня освободилось место младшего научного сотрудника». Оставалось только ответить ему: «Если на свете существует такой красавчик, то он плевать хотел на вашу вакансию» .

Похоже, те времена возвращаются. Мы ощущаем огромную кадровую нехватку. Слой элиты постоянно утончается. Это стало заметным при комплектовании Общественной палаты. Оказалось, что наш выбор предельно ограничен. Конечно, кандидаты есть, но кто-то уже «засветился», кто-то не обладает государственным кругозором, а кто-то неосторожно проявил свою нелояльность по отношению к президенту. В чем же отличие нашей Общественной палаты от аналогичных образований, скажем, во Франции. Известно, что Французский Национальный совет формировался отнюдь не сверху. Организаторы проекта стремились достичь компромисса между всеми демократическими институтами страны и властью. Из 231 члена данной организации 163 советника выдвинуты туда социально-профессиональными органами. Правительство смогло назначить только 68 советников. Члены Национального совета выполняют обязанности специалистов-профессионалов: консультируют правительство в определении социальной и экономической политики, обеспечивают диалог между социально-профессиональными группами, добиваются сближения интересов конфликтующих сторон и информируют политические органы о различных вопросах, связанных с общественным мнением. У нас же Общественная палата формировалась сверху. Сначала отобрали 42 представителя мифического «гражданского общества», которых представили президенту для утверждения. Так был создан некий элитный клуб, а уж ему было дано право «лепить» Общественную палату.

Специфическое выявление этой проблемы обнаружилось в статье академика А. В. Петровского «Интеллигенция при наличии отсутствия»^[1]. По мнению ученого, интеллигенция сегодня претендует на роль условной группы. Иначе говоря, ее попросту не существует. Рассматривая различные признаки данной группы — либеральность, образованность, креативность, оппозиционность, интеллектуальность, просветительство, демократичность — Петровский приходит к выводу, что ни один из этих критериев не имеет прочности. «Подведем итоги: нет системообразующего фундаментального дифференцирующего критерия, который мог бы выделить интеллигенцию как условную группу. Интеллигентные люди — это реальность, а интеллигенция как некая социальная общность — фикция, мираж, фантом. А понятия, которые используются для ее описания — идеологемы, мифологемы, псевдопонятия» , — пишет доктор психологических наук.

Дискуссия по этому поводу в газете явно не задалась. Возражения академику носят частный характер. Похоже, все согласились: в современном обществе нет интеллигенции. Конечно, с философской точки зрения такой вывод неверен. Ведь многие теоретические понятия носят характер «идеального типа» (по Веберу). Реального капитализма, который немецкий социолог описал через череду признаков, тоже не было ни в одной стране. Однако «капитализм» — не мираж. В России есть капиталисты, но нет буржуазии как сложившегося социального слоя. Однако странно было бы утверждать, что «буржуазия» — это мираж. Да, разумеется, с интеллигенцией как реальной, манифестально заявившей о себе социальной страте, в нашей стране туговато. Но разве это отменяет в принципе наличие желаемых в обществе признаков интеллигенции?

В той же мере можно поставить под сомнение существование буржуазии в нашей стране. В печати отмечается, что российская буржуазия не имеет в своих рядах ни Генри Форда, ни Билла Гейтса. Действительно, сложилось курьезное положение: в стране идет капиталистическое развитие, но национальной буржуазии нет. Нет оснований назвать буржуазией группу людей, которые обогатились в результате приватизации. Они любят называть себя элитой, но многие качества, необходимые для буржуазии, например следование протестантской или социальной этике, у них отсутствуют. Власть же либо боится крупного капитала, либо ищет союза с ним.

Еще один социальный парадокс. Разрыв между богатыми и бедными становится все более разительным. Однако жизненный уровень людей, живущих в разных районах страны, оказывается различным. Страна одна, но такое впечатление, что люди живут в разных государствах. Такое положение рождает серьезные трудности для социальной самоидентификации. Между тем ни элита, ни масса не консолидируются без возможностей самоотождествления. В нашей стране широкие слои населения выполняют роль массовки в ситуации, когда возникает противостояние элит.

Современная элита страдает однобокостью, носит характер флюса. Вспомним, в годы перестройки по телевидению могли показать вечер вопросов и ответов заслуженного учителя страны. Шло реальное состязание новых научных имен, тех, кто отваживался предложить собственный план развития России. Журналы печатали материалы мало кому известных в то время публицистов и ученых. Академики шли во власть. А что сегодня? Формирование общественного мнения доверено поп-звезде, которая утомила всех собственным разводом.

Социология показывает, что элита отличается не только избранностью. Она еще и разнообразна. Можно различать, например, родовую элитарность, скажем, наследование дворянского титула или родительских заслуг. Эксперты говорят о приобретенной (буквально ценностной) элитарности. Речь идет об обладателях государственных, социальных постов, имеющих особый авторитет в глазах общественности. В нашей стране многие ключевые посты утратили престижность благодаря личным «достоинствам» тех, кто их занимал. Можно выделить властную элитарность, носителями которой являются люди, занимающие ключевые позиции во власти и, наконец, функциональную элитарность, которая относится к лицам, имеющим особую профессиональную квалификацию для исполнения определенных, исключительно важных функций.

Что мы имеем в реальности? Бывший «киндер-сюрприз», брошенный на атомный плацдарм, застенчиво заявляет, что рассматривает свое пребывание на этом посту как возможность «подучиться». Почему-то этот курьез остается незамеченным. Как бы среди возможных претендентов не объявился умелец, готовый «набраться знаний» на посту президента.

В стране начался новый этап передела собственности. Разумеется, мы узнаем и новые имена. Однако обогатит ли это российскую элиту. Кто окажется коварнее и упорнее в борьбе за жирный кусок собственности — это совсем иной аспект реальности. Недаром Хайек в работе «Дорога к рабству» написал о власти «худших» .

Однажды под Новый год В. Познер пригласил в студию Грефа. В числе прочих телеведущий задал ему вопрос: «Будем ли мы жить лучше в новом году?» «Да, — ответил Греф, — безусловно». «Но почему?» «Потому что мы стали руководить системно». После этого прошел год: миллионы пенсионеров ощутили на себе пресловутую планомерность, каждый испытал на себе прелести инфляции. Действительно, жить стало лучше, но еще не стало веселее.

В этом маленьком эпизоде, как нам кажется, отражен безмерный отрыв бюрократов от народа. Разве зрители, собравшиеся у экрана, понимают, про что рассказывает министр? Неужели в предновогоднюю ночь нужно именно так беседовать с людьми, толкуя про системность, более уместную, может быть, в кругу экспертов. Бюрократы давно уже живут в собственном мире, где правят бал иная логика, иные принципы и иная лексика. Если спросить Грефа, отчего не сбылся его прогноз, он ответит, вероятно: желаемая системность не сложилась.

Современный чиновник имеет сегодня безграничную власть. Едва ли не впервые в российской истории он ощутил свою полную безнаказанность. Похоже, президент и его администрация на самом деле убеждены в том, что после избрания Путина, народ предоставил ему безоговорочное право назначать президентов страны. Разрыв между элитой (деловой и политической) в нашей стране огромен. Идет массированное наступление на демократические институты. Помнится, еще при советской власти Хрущев пытался «прижать» Академию наук. Однако ему пришлось отступить: не стоило ссориться с мозговым трестом страны. Сегодня министр образования и науки распоряжается «умами» как феодал, которому надо прогнать крепостных девок из господского подворья. Мнение научной элиты относительно задуманной реформы никого не интересует.

Телевизионная камера, отправленная однажды для того, чтобы показать будни бывшего министра печати В. Лисина, застала его в момент крайнего воодушевления при открытии совещания. «Бабки надо делать, бабки!» — напутствовал он подчиненных. В мыслях о «бабках» рассуждают сегодня бюрократы, а также о том, что во главе научных коллективов (и даже Академии наук) оказались топ-менеджеры, понимающие толк в этом вопросе.

Одна наша коллега по кафедре, склочная преподавательница, написала в Министерство образования и науки жалобу. Такие письма-доносы она посылала в разные учреждения, по разным адресам, и везде знакомый до боли стиль позволял адресатам отправлять послания в корзину для бумаг. Однако иначе поступили в министерстве. Трудно поверить, но абсурдная во всех отношениях бумага превратилась в государственный документ.

• [1] Литературная газета. 2005. № 43.