Реформа русского синтаксиса

Н. М. Карамзин обозначил новое направление развития русского синтаксиса. Изменения в строении русского предложения отразились в языке произведений К. Н. Батюшкова, В. А. Жуковского, П. А. Вяземского, Е. А. Баратынского, были творчески переработаны А. С. Пушкиным. Синтаксическая теория Карамзина основывается на трех принципах: принципе произносимой речи, принципе легкого чтения и принципе естественной связи и последовательности мыслей (или, по В. В. Виноградову, на принципе «перевода стиха и прозы в звучание, свободное от искусственных интонаций высокого слога»).

Сближая синтаксис разговорной речи и письменного языка, Карамзин прежде всего отказывается от громоздких славянизированных и латинизированных синтаксических конструкций, которые утвердились в письменном языке к концу XVIII в. Сравним синтаксические конструкции:

• 1) конструкция книжно-славянская по происхождению: Кия же плоды аки от плодовитого корене от сея победы израсли? Ниже бо победа сия довольствуется одною оною обычною прибылию, шесть славою, аще и сама слава сия не малая Росши есть корысть, яко па одну или другую соседскую землю, но вся мира сего страны наполнившая (Ф. Прокопович. «Слово похвальное о баталии Полтавской…»);
• 2) конструкция латино-немецкая: В нынешние века хотя нет толь великого употребления украшенного слога, а особливо в судебных делах, каково было у древних греков и римлян, однако в предложении Божия слова, в исправлении нравов человеческих, в описании славных дел великих героев и во многих политических поведениях коль оное полезно, ясно показывает состояние тех народов, в которых словесные науки процветают (М. В. Ломоносов. «Краткое руководство к красноречию»);
• 3) карамзинекая конструкция: О сердце, сердце! Кто знает: чего ты хочешь? Сколько лет путешествие было приятнейшею мечтою моего воображения 1 Не в восторге ли сказал я самому себе: наконец ты поедешь? Не в радости ли просыпался всякое утро? Не с удовольствием ли засыпал, думая: ты поедешь? Сколько времени не мог ни о чём думать, ничем заниматься, кроме путешествия? Не считал ли дней и часов? (Н. М. Карамзин. «Письма русского путешественника»).

Из сопоставления этих примеров явствует, что Карамзин «из торной, ухабистой и каменистой дороги латино-немецкой конструкции, славяно-церковных речений и оборотов и схоластической надутости выражения вывел русский язык на настоящий и естественный ему путь, заговорил с обществом языком общества, создал, можно сказать, и литературу и публику: заслуга великая и бессмертная!»^[1]

Прежде всего Карамзин освобождает сложные синтаксические конструкции от старославянских по происхождению союзов яко, паки, зале, колико, иже, убо, понеже, дабы, поелику и др., заменяя их русскими союзами и союзными словами что, чтобы, когда, как, который, где, потому что. Ряды подчинительных конструкций уступают место бессоюзным (в них Карамзин видел «особливую приятность») и сочинительным конструкциям с союзами и, а, но, да, или, ли и др. Уже от такого преобразования структуры сложной конструкции предложение видоизменяется, начиная соответствовать произносимой речи и обеспечивая легкость чтения (первые два принципа синтаксиса). Например: Прошедшее есть бездна, в которую низвергаются все временные вещи; а будущее есть другая бездна, для нас непроницаемая; последняя беспрестанно течёт в первую. Мы находимся между оных и чувствуем течение будущего и прошедшее; сие чувство есть то, что называется настоящим, которое составляет жизнь нашу.

Синтаксическая конструкция строится у Карамзина на интонации и тональности. Расчлененная организация предложения с самостоятельным интонационным рисунком синтагм, с повышением/понижением тона в начале и конце синтагмы — все это придает синтаксической конструкции легкость, непринужденность, т. е. разговорный характер. Например: Юноша неблагодарен: | волнуемый тёмными желаниями, | беспокойный от самого избытка сил своих, | с небрежением ступает он на цветы, | которыми природа и судьба украшают стезю его в мире; | человек, | искушённый опытами, | в самых горестях любит благодарить небо со слезами | за малейшую отраду — здесь несколько синтагм, которые произносятся с повышением тона в начале и понижением его в конце конструкции — от этого создается эффект речи мелодичной, плавной, ритмичной. Такая речь соответствует принципу естественной связи между синтагмами и последовательности изображаемых событий.

Организация синтаксического периода, по Карамзину, исключала использование характерного для латино-немецких конструкций включения одной синтаксической конструкции в другую. Этот синтаксический прием был заменен приемом неожиданного присоединения, что придавало всему высказыванию разговорный характер и непосредственность [ Тредиаковский учился во Франции у славного Ролленя; знал древние и новые языки; читал всех лучших авторов и написал множество томов в доказательство, что… он имел способности писать; Ввечеру гулял я в саду, который называется Zwinger Garten и который хотя и невелик, однако ж приятен. Посланника нашего нет в Дрездене. Он поехал в Карлсбад (Н. М. Карамзин. «Письма русского путешественника»).].

Особое место в «новом слоге» занимали бессоюзные синтаксические конструкции. В произведениях карамзинистов разнообразные бессоюзные предложения начинают заменять союзные синтаксические конструкции, сохраняя их значение. Так, в текстах Карамзина бессоюзие выражает различные отношения:

• 1) последовательности действий [Померкнет слава твоя, град великий, опустеют многолюдные концы твои; широкие улицы зарастут травою и великолепие твоё, исчезнув навеки, будет баснею народов («Марфа Посадница»)];
• 2) противопоставления [Герой служит своему отечеству, своему веку: творческий дух бывает благодетелем отдалё>тейшего потомства («К № 40»)];
• 3) одновременности действий [Герой разит неприятелей или хранит порядок внутренний, судья спасает невинность, отец образует детей, учёный распространяет круг сведений, богатый сооружает монументы благотворения, господин печётся о своих подданных, владелец способствует успехам земледельца: все равно полезны государству («Приятные виды, надежды и желания нынешнего времени»)];
• 4) следствия [ Читай историю времён — и все чрезвычайности для тебя исчезнут («К № 40»)];
• 5) изъяснительные [Древние говорили: кто в двадцать лет ничего не знает, в тридцать ничего не делает, в сорок ничего не имеет, тот ничего не узнает, не сделает и не приобретёт в жизни своей («К № 45»)] ит. д.

В синтаксисе простого предложения Карамзин установил расположение членов предложения относительно подлежащего и сказуемого. Прямой порядок слов казался Карамзину более естественным, соответствующим ходу мыслей и движению чувств человека:

• 1) подлежащее располагается перед сказуемым и дополнением;
• 2) определение ставится перед сказуемым, наречие — перед глаголом;
• 3) управляющие члены предложения должны находиться возле управляемого слова;
• 4) дополнения, зависящие от сказуемого, должны располагаться так: сначала дополнение в форме дательного или творительного падежа, затем — дополнение в форме винительного падежа;
• 5) слово в форме родительного падежа ставится после управляющего слова;
• 6) все приложения находятся после главного понятия.

Если подобный порядок членов предложения нарушается, то такое расположение слов оценивается как стилистический прием. Например: Мы не имеем нужды прибегать к басням и выдумкам, пододпо грекам и римлянам, чтпооы возвысить наше происхожоение: слава была колыбелию народа русского, а победа — вестницею бытия его— в этом сложном предложении первая часть соответствует карамзинскому принципу расположения слов, вторая же часть отступает от этой нормы, потому что определение русского стоит после определяемого слова народа, дополнение в форме винительного падежа бытия стоит перед дополнением в форме родительного падежа его, которое должно находиться после управляющего слова вестницею; автор специально нарушает норму, чтобы создать антитезу.

«Красивость» и манерность «нового слога» создавались синтаксическими конструкциями перифрастического типа, которые носили искусственный характер и по своей структуре и форме были близки фразеологическим сочетаниям. Перифразы, или описательные конструкции, более всего соответствовали стилю «элеганс», который культивировали представители сентиментализма в литературе. Карамзин использует эти единицы в произведениях разных жанров, но с одной целью — создать «приятность», украсить слог, продемонстрировать свое умение строить перифразы (светило д)1Я — ‘солнце*; барды пения— ‘поэты'; кроткая подруга жизни пашей— ‘надежда'; кипарисы супружеской любви— ‘семейный уклад, брак'; проливать слёзы нежной скорби — ‘плакать'; отрада старости своей — ‘утеха'; ленивая рука наёмника — ‘лентяй'; переселиться в горние обители — ‘умереть'; бледная роза красоты — ‘обаяние' и т. д.).

В качестве готовых синтаксических конструкций Карамзин использует пословицы, афоризмы, крылатые выражения иноязычного происхождения, которые призваны украсить письменную речь и внести в нее элемент разговорности [Дорат в старости женился па двадцатилетней девушке. Когда один из его приятелей сказал ему, что в октябре жизни нашей поздно влюбляться, Дорат отвечал, что стихотворцы пользуются всякою вольностию. По крайней мере, возразили ему, тебе надлежало бы выбрать жену постарее. «Друзья! — сказал он. — Я хочу лучше, чтобы сердце моё прокололи светлою шпагою, нежели ржавым копьём«]. Пословицам он посвящает целую статью, особо выделяя пословицы арабские [Кто льстит тебе, тот презирает тебя,; Кого не исправишь словами, того едва ли исправишь побоями] и греческие [С шумом погибает та страна, в которой не умеют отличить честных людей от бесчестных; Всего нужнее, всего мудрее забывать зло, которое делают нам люди].

Кроме того, Карамзин часто цитирует афористические изречения того или иного автора [Поп, славный английский стихотворец, будучи в кофейном доме, заспорил с одним учёным о смысле двух Гомеровых стихов, которые казались ему тёмными. Молодой человек, никому не знакомый, подошёл к ним с учтивостию и сказал, что сии стихи будут ясны, если в конце их поставить вопросительный знак. Поэту (который был умён и горбат, как Эзоп) стало досадно, что молодой неизвестный человек осмеливается его учить. «Да знаете ли вы, государь мой! — сказал он с великим сердцем, — знаете ли, что такое есть вопросительный знак?» — «Как yie знать! — отвечал незнакомец. — Это маленькая горбатая фигурка, которая спрашивает"]. Писатель и сам является автором многочисленных афоризмов: Любовь к отечеству есть действие ясного рассудка, а не слепая страсти, Кто не знает своего природного языка, тот, конечно, дурно воспитан; Движение есть самое лучшее лекарство; Поэзия состоит не в надутом описании ужасных сцен натуры, но в живости мыслей и чувств', Надежда есть имя вещи, которая существует только в одном воображении.

Карамзин не только «имел огромное влияние на русскую литературу. Он преобразовал русский язык, совлекши его с ходуль латинской конструкции и тяжелой славянщины и приблизив к живой, естественной, разговорной русской речи»¹. Достойный гражданин своего Отечества, он с гордостью говорил: «Служить отечеству любезному; быть нежным сыном, супругом, отцом; хранить, приумножать старанием и трудами наследие родительское есть священный долг моего сердца, есть слава моя и добродетель»^[2][3].

• [1] Белинский В. Г. Собр. соч. Т. 3. С. 47.
• [2] Белинский В. Г. Собр. соч. Т. 3. С. 195.
• [3] Карамзин Н. М. Соч. Т. 2. С. 87.