Российский опыт «суверенной демократии»

Появление термина «суверенная демократия» связывают с именем итальянского политика Романо Проди, который в 2004 г. ввел его в политический оборот. К этому термину обратились российские политики для обозначения курса, выбранного в качестве обоснования национального характера российской демократии с акцентом на ее независимость в современном мире. Толчком для избрания такого курса послужила украинская «оранжевая революция» в ноябре 2004 — январе 2005 гг.

Обоснованием суверенной демократии считают идеи, высказанные В. Путиным в ежегодном Послании президента Российской Федерации Федеральному собранию в 2005 г.: «Россия — это страна, которая выбрала для себя демократию волей собственного народа. Она сама встала на этот путь и, соблюдая все общепринятые демократические нормы, сама будет решать, каким образом — с учетом своей исторической, геополитической и иной специфики — можно обеспечить реализацию принципов свободы и демократии. Как суверенная страна Россия способна и будет самостоятельно определять для себя и сроки, и условия движения по этому пути»¹. В продолжение темы, заявленной президентом, В. Третьяков пишет: «Суверенная (и справедливая) демократия России — вот лингвистическая и сущностная формула политической философии Путина, прямо не выведенная в послании, но фактически все его пронизывающая»^[1][2].

Попытка обоснования нового концепта была предпринята В. Сурковым, который в выступлении перед активом «Единой России» в феврале 2006 г. заявил: Россия «станет суверенной демократией», что означает устойчивое развитие государства, экономическое процветание, политическую стабильность, высокую культуру, доступ к рычагам влияния на мировую политику, возможность формировать совместно с другими свободными нациями справедливый миропорядок¹.

Однако не все политики приняли данный термин в качестве аксиомы. Так, Д. Медведев сначала заявил, что термину «суверенная демократия» он предпочитает подлинную демократию или просто демократию, так как сразу появляются мысли о какой-то иной, нетрадиционной демократии. Демократия и государственный суверенитет, по его мнению, не должны подавлять друг друга^[3][4]. В дальнейшем Д. Медведев проявлял приверженность классическим определениям, в то же время не находя расхождений относительно суверенной демократии. Демократия, по его мнению, «может быть эффективной только в условиях полноценного государственного суверенитета, а суверенитет как независимость государственной власти внутри страны и вне ее может давать свои результаты только в условиях демократического политического режима»^[5].

Для политического руководства страны были актуальны в большей степени проблемы, связанные с глобальной конкурентоспособностью, о чем В. Путин неоднократно подчеркивал в своих выступлениях и на пресс-конференциях, не поддерживая однозначно данный термин и признавая дискуссию о суверенной демократии не вредной.

Результатом активных дебатов стала статья В. Суркова «Национализация будущего. Параграфы pro суверенную демократию», в которой он суммировал свои размышления о «суверенной демократии», а также высказал ключевые аргументы «за» и «против» этого концепта. Ключевой тезис кремлевского идеолога заключается в том, что «суверенная демократия» является универсальной формой политического устройства нации в условиях глобализации: «Достоинство свободного человека требует, чтобы нация, к которой он относит себя, была также свободна в справедливо устроенном мире». Россия не изобретает эту форму в виде особого пути, а лишь адаптирует ее к собственной специфике. И тогда, утверждает Сурков, «допустимо определить суверенную демократию как прообраз политической жизни общества, при котором власти, их органы и действия выбираются, формируются и направляются исключительно российской нацией во всем ее многообразии и целостности ради достижения материального благосостояния, свободы и справедливости всеми гражданами, социальными группами и народами, ее образующими»¹.

Политологическое сообщество неоднозначно отнеслось к новому концепту, исходящему из недр власти. Многочисленные научные дискуссии скорее породили множество вопросов относительно правомерности данного термина, чем раскрыли его содержание^[6][7]. Часть исследователей увидела в нем способность актуализировать имеющиеся проблемы и противоречия в современном мире. Например, Вячеслав Никонов полагает, что «суверенная демократия» имеет право на существование так же, как и консоциагивная, плебисцитарная, полиархическая и другие, и что речь идет о создании в России «демократического государства, сохраняющего независимость во внешних и главенство во внутренних делах»^[8].

С точки зрения Л. Полякова, во-первых, идентификация России как «суверенной демократии» раз и навсегда закрывает вопрос о «множественности» суверенитетов в федеративном государстве; во-вторых, понятие «суверенная демократия» выполняет важнейшую реабилитационную функцию, возвращая в контекст общественных дискуссий очевидно дискредитированное, но абсолютно базовое для России слово «демократия»; в-третьих, выделяется проблема инструментальности — ведущая партия страны провозглашает стратегию качественного обновления страны как «суверенной демократии», что становится для нее едва ли не решающим аргументом в борьбе за электорат^[9].

Рассуждая о причинах активного продвижения концепции «суверенной демократии», А. Мигранян полагает, что власти не удовлстворены определениями сложившегося в 2000;е гг. режима — «управляемая демократия» — как неадекватно отражающими его характер. Не отказываясь от классических ценностей, характерных для либеральных демократий, с точки зрения российского политолога, при «суверенной демократии» сами страны, народы, политические классы без искусственного подталкивания определяют время, темпы и последовательность развития политических институтов и ценностей. «В отличие от „цветных революций“, — резюмирует А. Мигранян, — концепцию „суверенной демократии“ могут применить лишь те страны, которые сами хотят развить демократические институты»¹.

Однако значительная часть исследователей как в стране, так и за рубежом критически отнеслась к новой идеологической конструкции, полагая, что таким образом власть легитимизирует усиление силовой составляющей в своей политике и обосновывает отход от принципов демократии национальными особенностями. Интеллектуальным фундаментом модели суверенной демократии, с их точки зрения, является концепция «решимости» (политической воли) Карла Шмитта. Краеугольным камнем в этой концепции является недоверие идее представительства как выражению плюралистического характера современного общества и идее народного суверенитета, определяющей демократию как правление народной воли. К. Шмитт пишет: «Суверенен тог, кто принимает решение о чрезвычайном положении»^[10][11], понимая под чрезвычайным положением общее понятие учения о государстве. Такое определение правителя, полагают критики данной теории, идеально описывает почти метафизическую роль президента в современной политической системе России. Если под режимом чрезвычайного положения усматривается мобилизационное государство, то определение демократии как тождества правителей и управляемых нс позволяет провести четкую грань между демократией и диктатурой.

Концепция реального суверенитета для внешней политики и суверенной демократии — для внутренней является зеркальным отражением американского неоконсерватизма, особенно в сфере внешней политики, считает Л. Сморгунов. В современном мире суверенным государством признают, как правило, государство демократическое — такое, которое выполняет волю своего народа. Недемократические государства не могут обладать полным суверенитетом по причине постоянного влияния на них со стороны мирового сообщества по различным основаниям — защита прав человека, демократических свобод и т. д. Л. Сморгунов полагает, что «суверенная демократия» в российском политическом дискурсе воспринимается часто как попытка легитимации сужения пространства публичности в российском обществе. «Значение термина „суверенная демократия“ выражает политическую потребность, которая включает в себя самостоятельность в сочетании с взаимозависимостью»^[12], — считает известный российский политолог.

А. Казанцев относит суверенную демократию к разновидностям коллективной модели демократии, при которой власти оказываются свободны от контроля общественности. Более того, власти получают возможность вмешиваться в повседневную жизнь людей под флагом соблюдения воли народа, которую они же и формируют при помощи различных манипуляций. Так как очень сложно определить, кто действительно выражает коллективную волю народа России, то на практике сторонник любой органической модели народа-нации имеет полное право заявить, что именно он и является выразителем глубинных интересов общества, которые сам народ может недостаточно осознавать. В рамках концепции «суверенной демократии» единым центром, выражающим мнение народа как организма, оказывается верховная власть.

Международная жизнь в концепции «суверенной демократии», с точки зрения автора, строится на принципе: государства должны максимально оберегать себя от чужих влияний, изолировать себя от других государств. Однако это представление о национальном суверенитете не является доминирующим в современном мире. Суверенитет обычно понимают как взаимозависимость государств. С этой точки зрения суверенность — эго право и возможность государства вступать во взаимодействие с другими государствами и, по мере этого взаимодействия, оказываться в состоянии взаимозависимости. Государства суверенны в той степени, в какой они зависимы друг от друга.

На практике сторонники модели суверенной демократии постоянно смешивают два понимания суверенитета. С одной стороны, в политической жизни они считают необходимым оберегать решения российской нации от влияния других наций. С другой стороны, в экономической жизни они выступают сторонниками глобализации. Однако изолировать экономическую и политическую жизнь друг от друга нельзя. Если российский народ в ходе глобализации вступает с другими народами в отношения взаимозависимости в экономике, то это неизбежно скажется и в политике¹.

Характеризуя международные аспекты российской политики, бывший посол Великобритании в России (2000 -2004) сэр Родерик Лайн акцентирует внимание на том, что для продвижения идеи «суверенного государства» российское руководство использует все рычаги, которые имеются в его распоряжении, чтобы возродить былое влияние страны на международной арене. С этой целью часто повторяемое утверждение, будто «Запад пытается ниспровергнуть и ослабить Россию, используется для определенных целей, чтобы оправдать усиливающийся контроль над гражданским обществом, ограничение гражданских и политических прав и возрождение былой мощи органов внутренней безопасности»^[13][14].

По мнению болгарского публициста Ивана Крастева, концепция «суверенной демократии» позволяет Кремлю успешно противостоять двум идейным противникам: либеральной демократии Запада и популистской демократии, которой восхищаются другие страны, и претендует на то, чтобы примирить безотлагательную потребность России в модернизации по западному образцу с ее твердым намерением отстаивать независимость от Запада. По его мнению, в основе путинского режима лежит огосударствление всей страны. Власть мыслит категориями не прав граждан, а потребностей населения. Концепция населения противопоставляется как понятию личности, обладающей правами, которое является глубинной сутью либерального демократического устройства, так и понятию народа, лежащему в основе националистических проектов. Права гражданина и избирателя, которые служат фундаментом либеральной демократии, подменяются правами потребителя, туриста и обладателя «загадочной русской души». Таким образом, российскому обществу предложены потребительские права, но не права человека; обеспечивается государственный суверенитет, но не личная независимость^[15].

Концепция «суверенной демократии» встретила серьезную критику со стороны различных политических сил, которые видят в этой модели прежде всего попытку установления политического монополизма со стороны одной из властных групп. В качестве угрозы отмечается также усиление противостояния с Западом, ведущее к увеличению военных расходов и затрат на различные «престижные» внешнеполитические проекты при сохранении в России сырьевой экономики, и усиление связки между коррумпированной бюрократией и олигархическим капитализмом. Опасность данных угроз усиливается тем, что коррумпированная политико-экономическая элита заинтересована в отсутствии реальной оппозиции. В го же время она может использовать для подавления этой оппозиции различные идеи восстановления национального величия, поддержанные населением.

Обобщая дискуссию вокруг термина «суверенная демократия», Я. А. Пляйс предположил, что идет поиск государственной идеологии, без которой ни одна страна нормально существовать и целенаправленно развиваться не может¹.

Концепция «суверенной демократии» явилась переходной на данном этапе осмысления властью российской политической действительности, и в силу своей противоречивости не могла претендовать на длительное функционирование. Российский полигтехнолог Г. Павловский заявил, что доктриной суверенной демократии В. Сурков классифицировал режим Владимира Путина^[16][17], который при новом президенте стал претерпевать изменения.

На мировом политическом форуме «Современное государство: стандарты демократии и критерии эффективности», состоявшемся в сентябре 2010 г. в Ярославле, уже по-иному была интерпретирована российская демократия. Так, в докладе по итогам работы форума было заявлено о необходимости перехода от модели лидерской к модели и петиту циональной демократии: «Важнейшим вопросом укрепления всей системы демократических институтов становится „разделение“ между ними системного доверия лидеру большинства. Россия получила демократию и рыночную экономику, однако дефицитом демократического строительства стала слабость всех правовых, экономических и политических институтов. Институты в сегодняшней России слишком неустойчивы для того, чтобы эффективно противостоять олигархическим интересам и противодействовать бюрократическому произволу. Укрепление институциональной основы государства наиболее актуальная задача российской демократии»^[18]. Таким образом, происходит дальнейший поиск наиболее оптимальной модели российской демократии.

• [1] Послание Президента России Федеральному собранию РоссийскойФедерации, 25 апреля 2005 г. URL: http://www.kremlin.ru/text/appears/2005/04/87 049.shtml (дата обращения: 19.02.2011).
• [2] Третьяков В. Суверенная демократия. О политической философии Владимира Путина // Pro суверенную демократию: Сборник / Сост. Л. В. Поляков. М., 2007. С. 9.
• [3] Сурков В. Национализация будущего. Параграфы pro суверенную демократию // Pro суверенную демократию: Сборник / Сост. Л. В. Поляков. М., 2007. С. 58.
• [4] Медведев Д. Для процветания всех надо учитывать интересы каждого //Эксперт. 2006. № 28. URL: http://www.expert.ru/printissues/expert/2006/28/interview_medvedev/
• [5] Медведев Д. О демократии // Pro суверенную демократию: Сборник /Сост. Л. В. Поляков. М., 2007. С. 502.
• [6] Сурков В. Суверенитет — это политический синоним конкурентоспособности // Pro суверенную демократию: Сборник / Сост. Л. В. Поляков. М., 2007. С. 393−394.
• [7] О дискуссии вокруг понятия «суверенная демократия» // Политэкс.2007. № 3. С 268−302.
• [8] Никонов В. Еще раз о суверенной демократии // Pro суверенную демократию: Сборник / Сост. Л. В. Поляков. М., 2007. С. 320.
• [9] Поляков Л. «Суверенная демократия»: политический факт как теоретическая предметность // Общественные науки и современность. 2007. № 2.С. 67−68.
• [10] Мигранян Л. Зачем России концепция «суверенной демократии»? // Proсуверенную демократию: Сборник / Сост. Л. В. Поляков. Мм 2007. С. 222−223.
• [11] Шмитт К. Политическая теология: Сборник. М., 2000. С. 15.
• [12] Сморгунов Л. В. Философия и политика. Очерки современной политической философии и российская ситуация. М., 2007. С. 23.
• [13] Казанцев А. Суверенная демократия: противоречия концепции // Политический журнал. 2007. № 7−8. С. 84−86.
• [14] Лайн Р. Россия и Запад: конфронтация неизбежна? // Россия в глобальной политике. 2007. Т. 5 № 6. Ноябрь-декабрь. С. 13−14.
• [15] Крастев И. Россия как «другая Европа» // Россия в глобальной политике. 2007. № 4. Том 5. С. 37−42.
• [16] Пляйс Я. А. «Суверенная демократия» новый концепт «партии власти» //Демократия в современном мире: Сб. статей. М., 2009. С. 120.
• [17] Павловский Г. Демократия большинства и ее использование в России //Российская демократия: от устойчивости к обновлению. Ярославль, 2010.С. 34.
• [18] Российская демократия: от устойчивости к обновлению. Ярославль, 2010.С. 22−23.